CC BY
30
В отечественной государствоведческой теории и практике проблематика главы государства, сущность и специфика данного института, его конкретно-историческое содержание актуальны вне зависимости от эпохи, идеологических программ, политических проектов и т.п., они извечны и центральны во всех русских политических и правовых воззрениях, учениях и доктринах. Нет, пожалуй, ни одного известного труда по теории и истории права и государства, который прямо или косвенно, в большей или меньшей степени не обращался бы к рассмотрению института главы государства, его места и роли в политико-правовой организации общества. Однако, несмотря на центральность и актуальность данной тематики, в государственно-правовых исследованиях ясности и стройности суждений, четких историко-правовых форм, концептуально-правовых моделей относительно данного института не наблюдается. В различных юридических дисциплинах при рассмотрении данного вопроса даются весьма абстрактные юридико-формальные характеристики, которые при использовании в описании как действующей политико-правовой реальности, так и конкретных исторических государственно-правовых форм, вызывают противоречивые результаты, нестыковки и несоответствие между должным и сущим.
Во многом данные обстоятельства связаны с тем, что концептуально-правовые схемы и категориально-понятийный аппарат, используемый в описании данного института, «схватывает» только формально-юридические признаки и условия его функционирования, не учитывая национально-культурную и духовно-нравственную специфику эволюции института главы государства в различных юридико-политических и правокультурных континуумах. Не случайно русский юрист Н.Н. Алексеев характеризовал национальную теорию государства (как, впрочем, и другие, неевропейские национальные системы государствоведческого знания) в качестве «политики европеизации русского государства» или как «теорию европейского государства», которая не учитывает всех возможных типов государств, форм его организаций, специфики юридических институтов, а пытается описать многообразие с помощью категорий и инструментов «антропологически уникальных», подходящих для определенных условий социальной мыследеятельности [1; 2]. При этом «качество» юридических исследований напрямую зависело, насколько успешно «уложены нормы нашего строя в рамки данной теории (европейского государства)». Причем «насильно натягивать эту перчатку иноземного определения на руку русской действительности только для того, чтобы втиснуть ее в готовую, может быть, мастерски, но для чужой руки приготовленную форму» [5, с. 35] - значит заранее обрекать все действующие и эволюционирующие институты государства на нетипичность и нестандартность функционирования, на устойчивый переходный характер государственного властвования в целом [9].
Действительно, каждая правокультурная и этнополитическая среда вырабатывает собственные, преемственно воспроизводящиеся формы институциональной организации верховной власти, несмотря на кажущиеся неизбежными процессы трансформации, политической стандартизации. При этом современная политико-правовая универсализация приводит к повсеместному развитию нетипичности в развитии основополагающих государственных институтов, поскольку за формально-юридическим оформлением сохраняется устойчивая национальная традиция. Эта традиция представляет не готовое содержание, годное для различных этапов развития института государства, а устойчивую форму и направленность в осмыслении и оценки значимых государственно-правовых явлений и процессов. Так, в отличие от иных правокультурных систем институт главы государства в отечественном правосознании был комплексным феноменом, сочетавшим в себе различные аспекты (элементы) - духовно-нравственные, социально-философские, юридические, политические, идеократические и т.п.
Справедливо в этом плане отмечал П.Е. Казанский, что «русская общественность всегда была бедна юридическими определениями*. И не только в нашем прошлом, но и в настоящем мы гораздо более, чем это обыкновенно думают юристы, наблюдаем господство не столько строгого права, сколько быта, факта и, скажем, силы, имея в виду, прежде всего, силу психическую. Юридическое исследование таких институтов, как русское Самодержавие, должно по мере возможности не оставлять без внимания всемирно-исторического развития публичного права, не может вполне обойтись без философско-политического обоснования своих положений и не должно совсем оставить в стороне изучение национальных и религиозно-нравственных сил и идеалов, которые лежат в основании русской Верховной Власти» [6, с. 26].
Причем формально-юридический аспект традиционно являлся не доминирующим, вторичным в системе верховного властвования, что в общем виде проявляется и в современной политико-правовой действительности. Так, сторонник конституционного правового государства С.А. Котляревский также подчеркивал, что положение верховного правителя не только в отечественной юридической науке, но и в других зарубежных государствах «часто имеет гораздо более глубокое историческое, чем юридическое, обоснование. Правовые определения этой власти, формулы законодательных памятников и учредительных хартий - только поверхностный слой, который накинут на веками отлагавшиеся плоды побед и поражений в борьбе с окружающими социальными силами, на отпечатлевавшиеся привычки, верования и чувствования» [8, с. 294].
С учетом изложенного следует также отметить, что в государствоведческой науке до сих пор нет системных и комплексных работ, посвященных историко-правовой эволюции института главы государства, практически не разработанными являются теоретические вопросы типов и форм верховного властвования**. Причем, по мнению Н.Н. Алексеева, теория государственного властвования и его специфическая институциональная объективация традиционно представляет собой одно из самых темных и запутанных мест в общем учении о государстве [1, с. 164].
В свою очередь теоретико-методологическим фундаментом обновления теории государственного властвования, учений об институте главы государства, а также развития систематизации и типологизации форм, методов и практик верховного властвования могут служить консервативные государственно-правовые учения XIX-XX вв. Именно в государственно-правовых учениях и доктринах данного периода предпринимались попытки дать комплексный анализ института главы государства, а также сформировались ряд достаточно оригинальных идей, программных положений и целостных концепций, описывающих сущность, значение, задачи данного института.
В этом направлении политико-правовой мысли институт главы государства трактовался с учетом различных аспектов - юридических, политических, философских, духовно-нравственных, а также в контексте сложившихся государственно-правовых традиций и специфики доктринального, профессионального и обыденного правосознания. Обобщая положения различных консервативно ориентированных государственно-правовых учений XIX-XX вв., можно выделить ряд направлений трактовки института главы государства.
В формально-юридическом контексте институт главы государства анализировался в основном с точки зрения внутреннего устройства верховной власти и нормативной фиксации ее независимости и суверенности по отношению к иным формам и видам публичной власти, действующих в государстве. Однако вопросы, связанные с ограничением, обязанностями и полномочиями верховного властителя, носили в большей степени метаюридический характер и апеллировали, прежде всего, к личности и действию главы государства по реализации общего блага, сохранению национальной идентичности, целостности государства и единства народа. Так, например, Н.А. Захаров обосновывал, что конституционно-правовые основы российской государственности должны четко устанавливать верховенство и независимость главы государства, в них должны отражаться народный дух, охраняться традиции, народные верования, а не абстрактные универсализированные юридические конструкции. Только в этом случае, с его точки зрения, конституция будет обладать присущими ей свойствами - действенностью и неизменяемостью [5, с. 140-155]. Кроме того, в формально-юридическом плане проводилось четкое различие между властью верховной и властью управления. Первая, по утверждению П.Е. Казанского, отражает сущностные свойства верховного правителя, а вторая определяет внешнее выражение верховной власти, принципы, порядок и задачи ее проявления [6, с. 41-45].
В правокультурном контексте институт главы государства рассматривался в качестве идеократического элемента, причем элемента основополагающего, устанавливающего, гарантирующего и поддерживающего «правду» в публично-правовой жизни общества. Причем «правда» выступала в качестве своеобразной системы русского идеального права и идеальной системы властвования. Выражая данные идеалы, глава государства правообязывался направлять развитие различных ветвей, органов и структур государственной власти к усовершенствованию своей юридико-политической деятельности, приближению к идеалу государства и реализации общего (национального) блага. В этом аспекте институт главы государства снимал «противоположение несовершенного земного порядка и "правды", творимой непосредственно "подвигом царя"» [12, с.
16]. Причем последний выступал основополагающим институтом всей системы государственно-правовой организации, определяющим его специфику и своеобразный национальный тип властной организации, позиционируемый как отдельный тип правового государства - «государства правды» (М.В. Шахматов) или «гарантийное государство» (Н.Н. Алексеев).
В духовно-нравственном аспекте институту главы государства свойственен морально-правовой тип обоснования, в котором вертикаль ценностно-нормативной иерархии выстраивается от духовных, абсолютных истин и доминант к земным, социальным. Здесь сама деятельность главы государства обрамляется нравственным содержанием и духовным долгом, а связь между обществом, его институтами и верховной властью имеет, прежде всего, нравственную, а не институционально-нормативную связь. Причем более ценными являются те формы и способы взаимодействия общества и государства, которые основываются на духовно-нравственном служении и обязанности, а формально-юридические основы трактуются в качестве инструментальных - гарантирующих сохранение духовно-нравственных стандартов и требований [10].
При этом верховная власть ограничивается прочными духовно-нравственными традициями народного мнения. Это ограничение основано не на системе сдержек и противовесов, а посредством духовных стандартов, функционирования традиционных институтов и порядков. Например, «единодержавные московские государи при осуществлении своих властных полномочий не могли не считаться с укоренившейся в московской государственной жизни правовой традицией, ставившей известные пределы их властвования» [4, с. 98].
В социально-политическом плане институт главы государства обеспечивал устойчивую и неразрывную связь общества и государства, государственного управления, выступал гарантом социального ориентирования последнего. Поэтому в консервативной политико-правовой мысли государство всегда трактовалось как социальное правовое государство. По меткому выражению М.Н. Каткова, достижение и обеспечение взаимного доверия и служения между русским народом и русской верховной властью - вот цель всех политических стремлений и основа государственной целостности и стабильности [7, с. 92-93].
Важно подчеркнуть, что в социально-политическом срезе институт главы государства традиционно рассматривался как «краеугольный» элемент структурирования пространства социального и политического порядков. Другими словами, данный институт выступал центром духовно-нравственной, социально-политической и государственно-правовой организации, символом устойчивости и выразителем определенного жизненного уклада. Не удивительно в этом плане, что в национальном правосознании верховная власть представлялась чуть ли не извечной, уходящей своими корнями в глубокую древность; она освящалась Божьей волей, в соответствии с которой Царь организовывал и упорядочивал (царствовал-властвовал) социальное пространство, выступая для всех своих подданных (которые перед ним равны, как перед Богом) мерилом Правды и Справедливости. Причем, отрекаясь от «своей воли», народ отдает себя во власть не лично монарху (как это трактовалось в западноевропейских абсолютистских концепциях суверенной монархии), но «предается во власть воли высшей, от которой и исходит царь - избранник ее. Но и сам царь, отрекаясь от своей личной воли, осуществляет служение как послушание» [11, с. 172].
Таким образом, институт главы государства в консервативных государственно-правовых учениях XIX-XX вв. легитимировался в национальной мыследеятельности как в статическом, так и в динамическом аспектах. В статическом плане легитимным является такой институт главы государства, который, как в формально-юридических, так и в социально-политических формах организации максимально был приближен по своим ключевым институциональным характеристикам правокультурной специфике общества, устойчивым стереотипам массового правосознания и т.д. [3, с. 522]. В свою очередь, в динамическом контексте данный институт легитимировался в контексте соответствия публично-правовой, социально-политической и духовно-нравственной деятельности конкретного верховного правителя сложившимся стереотипам, образам властвования, доминирующим социальным ценностям, интересам и потребностям.
