CC BY
41
ской войны, идущей в Ираке. Почти предопределена в этом случае и суннитская исламская радикализация в Турции, в последние годы с немалым трудом выстраивающей «дружественные» связи с Дамаском и Тегераном. Также очевидно, что радикальная суннитская трансформация власти в Сирии (а другой трансформации здесь по определению быть не может) переведет отношения между Дамаском и Тель-Авивом из режима «отсутствия мира» в режим «горячей войны».
Если учесть неопределенность развития ситуации в Египте, Израиль в результате может получить и на севере, и на востоке, и на юге «единый фронт джихада», обеспеченный к тому же мощным египетским и сирийским оружием (в том числе тяжелым, ракетным и, возможно, химическим). Что делает совсем не умозрительной перспективу возникновения на Ближнем Востоке крупного (причем нельзя исключать, что ракетно-ядерного) военного конфликта.
«Политическое цунами. Аналитика событий в Северной Африке и на Ближнем Востоке», М., 2011 г., с. 198-205.
С. Серёгичев,
востоковед
СУДАН УМЕР, ДА ЗДРАВСТВУЕТ СУДАН!
Отделение Южного Судана от Северного, ставшее легитимным международно признанным фактом по итогам январского референдума 2011 г., помимо прочих своих последствий поставило перед современными исследователями два, казалось бы, простых вопроса: а существовал ли, пусть кратковременно, в интересующую нас эпоху суданской независимости по-настоящему подлинно единый Судан и в чем была его суть?
Иначе говоря, когда, с какого момента независимый Судан перестал быть реально одним государством, и что в таком случае составляло содержание этого единства? Для начала ответим на первый из этих вопросов. На него, как явствует анализ фактов, почерпнутых из источников, приведенных нами, сейчас существуют два диаметрально противоположных ответа. У каждого из них масса сторонников и убедительная аргументация.
Первый вариант ответа утверждает, что реальное единство существовало, пока его окончательно не подорвало своими террористическими методами южносуданское сепаратистское движение, взращенное западными державами и всегда занимавшее на
политической арене чересчур крайне радикальные позиции, что максимально затрудняло для центральных властей продуктивный диалог с ним о судьбах страны.
Второй, напротив, гласит, что никакого живого, а не официально-фальшивого, единения в Судане никогда не было (это чуть ли не миф, нарочно созданный Хартумом), и повстанческое движение на Юге - всего лишь вынужденная реакция на нежелание центральных властей строить подлинное суданское общество и государство, не разделяемые никакими религиозно-расовыми предрассудками.
Какая из этих точек зрения истинная, а какая ложная? В свете последних событий (январский референдум о самоопределении Южного Судана, подготовка к провозглашению 9 июля 2011 г. независимого южносуданского государства) может показаться, что Джон Гарант и его сторонники были абсолютно правы, когда утверждали: «Эти правительства (т.е. Хартум) не смогли создать суданскую идентичность, суданскую общность, суданское содружество...»
Однако на самом деле это далеко не так, и истина, как водится, находится где-то посередине, рождаясь на стыке вышеуказанных точек зрения. Именно поэтому ответ на этот не такой уж простой, как казалось вначале, вопрос, лежит в анализе реальной картины событий, имевших ключевое значение для истории единства Судана.
Первым переломным этапом современной суданской истории являются события лета 1955 - осени 1958 г.: серия кровавых беспорядков, прокатившихся в июне-августе 1955 г. по городам Юга, финальным аккордом которых стал торитский мятеж; провозглашение 1 января 1956 г. суданской независимости; требования южан о федерализации страны и непринятие ее Хартумом; наконец, переход к активному силовому подавлению южносуданских сепаратистов. Для северян, как хорошо известно, эти события стали отсчетом начала нелегкой борьбы за подлинное объединение страны под властью Хартума, в частности путем преодоления негативных последствий британской колониальной политики (режима «закрытых районов», их намеренной христианизации и др.).
В то же время для южан первые годы суданской независимости, наоборот, стали наглядным свидетельством решительного отказа арабо-мусульманского Севера строить равноправное с аф-рикано-христиано-анимистским Югом единство в рамках федеративного государственного устройства. В действительности, как мы пытались это показать в нашей работе, перед нами - первая не-
удачная попытка создать в рамках формально единого Судана подлинно единые национальное государство и общество путем целого комплекса мер. Среди них своими неоднозначными последствиями для следующих исторических этапов в первую очередь выделяются «суданизация» и исламизация всей страны.
«Суданизацию» обычно принято рассматривать под южносуданским углом зрения, что лишний раз доказывает немалую эффективность пропагандистской машины СНОД / СНОА и лично ее легендарного лидера Джона Гаранга, считавшего, что арабское меньшинство заняло подавляющее большинство должностей в суданском госаппарате и начало через это навязывать свою волю южанам, которых было большинство населения.
Этому тезису нечем возразить, так оно в конечном итоге и вышло, но чтобы понять истинные помыслы авторов и исполнителей указанной управленческой реформы, нужно изменить угол зрения, обращаясь не к историческим последствиям реформы, а к тому, чего именно тогда, в 1956-1958 гг., хотели добиться. В этом случае мы все увидим в ином свете: «суданизация» означала замещение суданцами (арабами и африканцами) должностей, занимаемых уходящими британцами. Никаких коварных планов Хартума по использованию данного вынужденного в условиях формирования национальной государственности процесса и в помине не было.
То, что затем южносуданская пропаганда примет за признаки заговора, было на самом деле обычным для стран третьего мира явлением: недостаточная квалификация, а то и элементарное отсутствие грамотности и опыта работы не позволили африканцам занять положенную им долю мест в госаппарате независимого Судана.
Исламизацию как, собственно, Юга, так и других частей страны обычно противопоставляют «суданизации», где религиозный фактор не играл особой роли. При этом подчеркивается, что массовое недовольство южан результатами национальной реформы кадрового состава госслужбы привело к началу усиленного насильственного обращения южносуданцев в лоно ислама как якобы эффективного способа их усмирения. Однако это мнение не подтверждается данными источников, наоборот из них следует, что, во-первых, указанные процессы («суданизация» и исламиза-ция) шли параллельно друг другу, а, во-вторых, интенсивность исламизации была во многом обусловлена огромной активностью в 1898-1956 гг. христианских миссионеров на Юге и в сопредель-
ных с ним районах, создававших там идеологические, лингвистические и культурные предпосылки к сепаратизму.
Период 1956-1958 гг. стал тем поворотным пунктом, который предопределил весь дальнейший ход суданской истории во второй половине XX - начале XXI в. - неспособность центральных властей страны в силу как экономических (монокультурность национальной экономики, хлопковый бойкот британцев и активная экспансия США на хлопковом рынке в 1957-1958 гг. и как совокупное следствие всех этих причин - социально-экономический кризис 1958 г.), так и политических причин (провал парламентской модели развития страны, нарастающее недовольство южан ходом «суданизации», некомпетентность суданских политиков, их грызня за власть и многое другое, в итоге приведшее к перевороту Ибрагима Аббудды) разрешить проблему Юга и других периферийных для Хартума регионов (Дарфур, Восточный Судан и др.), а если брать шире, то всю проблему становления подлинной арабо-суданской цивилизации путем развития этих периферийных регионов.
То есть, иными словами, власти Судана должны были создать условия для ликвидации безграмотности в Южном, Западном и Восточном регионах и преодоления большинством соискателей хорошо оплачиваемых рабочих мест минимального квалификационного порога, без чего невозможно претендовать на эти места, вне зависимости от того, в каком секторе экономики они находятся - в частном или государственном. Говоря о ситуации в 19561958 гг., надо подчеркнуть тот принципиально важный момент, что в это время суданское общество еще было единым и южане выдвигали свои требования о федерализации страны именно как часть этого общества и государства, не желавшая раскалывать единый Судан, видя в этом стремлении всего лишь отголоски мрачного колониального прошлого страны. Тогда еще многим на Юге и Севере казалось, что отношения между этими частями страны, одинаково настрадавшимися от тягот британского колониализма, в скором будущем изменятся и станут более равноправными и гармоничными, что послужит прогрессу Судана во всех областях его жизни.
Следующий этап охватывает события 1958-1972 гг. Начинается он с установления диктаторского режима Ибрагима Аббудды (1958-1964). Первая суданская военная диктатура изберет курс на полную и бесповоротную исламизацию Судана в качестве эффективного способа стабилизации и консолидации страны. На деле,
как уже ранее говорилось, исламизация Юга и других регионов Судана была попыткой подавить всякую самостоятельность жителей этих регионов, превратив их в людей, полностью послушных воле Хартума. В результате этого на повестку дня встанут проблемы Юга, Дарфура, Восточного Судана, других регионов страны. Причем первая из них станет подлинным «кладбищем суданских правительств», свергаемых либо за уступки южанам, либо за неспособность окончательно подавить их.
Однако со второй половины 1960-х годов ситуация начинает решительно меняться, и уже к началу 1970-х годов всем - и Хартуму, и его соседям по Африке - станет ясно, что «так больше жить нельзя», а потому нужен выход из этой нелегкой дилеммы «исламизировать нельзя распасться». Ее решение было реализовано в форме Аддис-Абебских мирных соглашений 1972 г., которые предоставили Югу гарантированное широкое самоуправление и поддержку Хартуму в области социально-экономического, политического и культурно-идеологического развития. ААС, таким образом, завершили начатый аббудовскими репрессиями второй важнейший период суданской истории эпохи независимости, когда страна оказалась разделенной на два противоборствующих лагеря, но при этом еще сохранялась обоюдная надежда южан и северян на примирение и восстановление утраченного единства Судана.
Следующий этап борьбы за единство страны, который также можно с полным основанием назвать второй попыткой национального примирения, совершившей поворот на 180° в сознании большинства жителей страны, пришелся на 1972-1983 гг.
Суть этого поворота состояла не просто в очередном разочаровании политикой Хартума, не сумевшего использовать потенциал ААС для успешного развития страны и общества, а в окончательном понимании того, что дело не только в Хартуме и в пережитках колониального прошлого, а еще и в невозможности объединения страны на базе арабо-мусульманской платформы с отдельными исключениями, например в виде южносуданской автономии. Иными словами, трагедия аддис-абебского проекта единого Судана состоит не только в том, что определенные, разобранные на страницах этой книги, конкретные политические, экономические, идеологические причины «торпедировали» ААС, сколько в другом - формат ААС не предполагал изменения всего политико-правового и культурно-идеологического ландшафта Судана в сторону построения государства и общества в духе конфессиональной, политической и любой иной толерантности, при усло-
вии отделения религии от государства, возрождения настоящей демократии и воспитания уважения и священного трепета к этим ценностям у подрастающего поколения.
Обобщая, можно сказать, что главным итогом второй попытки национального объединения Судана, начавшейся в Аддис-Абебе и закончившейся в южносуданском городе Бор, стало непреодолимое разделение страны на арабо-мусульманский Север и африкано-христиано-анимистский Юг. Единый Судан окончательно ушел в прошлое с первыми выстрелами в Боре, где восстал 105-й пехотный батальон суданской армии, но его призрак еще долго будет витать над полями сражений II гражданской войны Юга и Севера (1983-2005).
В 1990-х годах этот призрак явил миру свои новые обличья -проекты «Новый Судан» и «Исламская Республика Судан». Автор первого, основоположник и лидер СНОД / СНОА Джон Гаранг де Мабиор, мечтал о стране, где не будет притеснений африканцев арабами и где ислам и христианство будут в равной степени удалены от государства, где, наконец, заработает то единственное, что лучше оружия защищает права и свободы человека, а именно: суданская демократия. Причем под словом «суданская» подразумевалась отнюдь не та система, к которой привыкли суданцы за десятилетия независимого существования, в которой от имени народа этот же самый народ притесняли гражданские и военные режимы, оправдывая это тем, что в противном случае будет еще хуже. Это было просто название страны, где действует нормальная демократия.
Идеолог ИРС, лидер НИФ Хасан ат-Тураби, тоже был за демократию, только на базе ислама, считая, что в условиях Судана лишь режим исламской демократии может гарантировать комфортное и благополучное сосуществование южан и северян, все беды которых идут от произвола властей, не соблюдающих волю Аллаха.
Заключение в январе 2005 г. Всеобъемлющего мирного соглашения и вступление в силу в июле того же года Временной конституции Судана, содержащих базовые положения проекта «Новый Судан», в глазах большинства суданцев выглядели как долгожданный конец арабо-мусульманской гегемонии Хартума, с коей долгое время ассоциировались суданская цивилизация и государственность. Начало эпохи ВМС стало кульминацией третьей попытки национального примирения и единения Судана (19832011), самой длительной из всех предпринимавшихся в истории
страны. Казалось, что еще чуть-чуть и «Новый Судан» станет заурядной реальностью, о которой мечтало не одно поколение суданцев. Но новым Судан так и не стал: воскресить умершее в 1983 г. единство ВМС не смогло, фактически став блестящим надгробием этого самого единства.
Таким образом, отвечая на вопрос о том, существовало или нет подлинное суданское единство в период с 1956 по 2011 г., стоит все-таки дать утвердительный ответ. Другое дело, что реальная история этого единства была коротка и трагична. Она началась с надежд на полноправное участие в политической, социально-экономической жизни страны, обретшей независимость в январе 1956 г. Но иллюзии насчет возможной мирной перестройки Судана из унитарного государства в федеративное будут жестоко развенчаны аббудовскими репрессиями 1958-1964 гг.
Попытка в 1969-1972 гг. на волне «майских» преобразований («майская революция» 1969 г., т.е. приход Джаафара Нимейри и других симпатизировавших левым силам офицеров к власти) «перезапустить» проект «Единый Судан» также закончилась в 1983 г. оглушительным провалом, который окончательно станет пугающей явью под грохот сражений II гражданской войны Юга и Севера.
Какова же в этом случае была суть, содержание этого единства? Нам представляется, что в его основе лежало стремление южносуданцев и северосуданцев реализовать после 1956 г. тот положительный потенциал торговых, культурных, политических, родственных и иных отношений между Югом и Севером, который был накоплен к моменту обретения Суданом своей независимости. Его успешная реализация позволила бы стране гораздо легче преодолеть тяжелые испытания первых лет независимости и обеспечить в будущем стабильный экономический рост и социальное благополучие.
Однако этим надеждам не суждено было сбыться. Хотя и северяне, и южане боролись за единый Судан, но их взгляды на природу подлинного, с их точки зрения, суданского общества и государства были полной противоположностью друг другу: одним нужна была унитарная исламская республика, в лучшем случае исламская федерация, а другим - светская демократическая федерация. Понятно, что при таких подходах к национальному общественному и государственному строительству у «строителей» в итоге в ходе ремонта и перестройки общего «дома» получилось два разных.
Но правомерно ли в этом случае утверждать, что единый Судан, за который одинаково яростно боролись и Гаранг, и аль-Башир, а также миллионы их сторонников, навсегда перестал быть реальностью? И да, и нет. Да, потому что 9 июля 2011 г. окончательно возникнет Республика Южный Судан, и с этого момента будут официально существовать два независимых суданских государства. Нет, потому что между ними неизбежно будут достаточно тесные связи как на общественно-политическом, социально-экономическом, так и бытовом уровнях.
Фактически в настоящий момент мы наблюдаем рождение нового суданского единства, залогом прочности которого выступает как существование двух суверенных суданских республик, так и наличие огромного поля проблем и вопросов, оставшихся им в наследство от прежнего Судана (важнейшие из них - распределение доходов от нефти и ее транспортировка, а также Дарфур), от решения которых зависит геополитическая судьба всего региона. Поэтому мы можем с полным на то основанием сказать: «Судан умер, да здравствует Судан!»
«Современный Судан: От единства к разделу»,
М., 2011 г., с. 163-170.
Альбина Михалева,
кандидат политических наук (ИФиП Уральского отделения РАН) ТРАНСФОРМАЦИЯ ИСЛАМСКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МЫСЛИ В ЕВРОПЕ: ТАРИК РАМАДАН
На фоне численного роста мусульманских сообществ в европейских странах, их политической мобилизации, увеличения визуального присутствия ислама в публичной сфере многие исследователи (Б. Ишзат, I Се8ай, О. СИетЫ, I Е8ро8йо) с уверенностью говорят об активной «реисламизации Европы». Обратной стороной этого процесса стала активизация общественного дискурса по вопросам правового положения мусульманских меньшинств, совместимости ислама и демократии. В исламской среде это вылилось в интеллектуальную саморефлексию на вызовы современности, во всплеск общественно-политической мысли исламской элиты в Европе, чьи идеи являются духовным ориентиром и идентификационным компонентом для многих верующих.
