CC BY
58
Dialogstrukturen: Ein Arbeitsbericht / Berens F.-J., Jäger K.-H., Schank G., Schwitalla J. München: Hueber. 1976. S. 86; Schwitalla, /. Dialogsteuerung in Interviews [Text[ / J. Schwitalla. München: Max Hueber Verlag. 1979. S. 90.; Rath, R. Kommunikationspraxis: Analysen zur Textbildung und Textgliederung im gesprochenen Deutsch [Text] / R. Rath. Göttingen: Vandenhoeck und Ruprecht. 1979. S. 122-124, 128-130; Ширяев, E. H. Структура разговорного повествования [Текст] / Е. Н. Ширяев // Русский язык. Текст как целое и компоненты текста. М.: Наука, 1982. С. 117; Герасимов, В. И. Прагматика устного общения [Текст] / В. И. Герасимов, С. А. Ромашко // Звучащий текст: сб. обзоров. ИНИОН. М„ 1983. С. 205-207.
16. Седов, К. Ф. Дискурс и личность: эволюция коммуникативной компетенции [Текст] / К. Ф. Седов. М.: Лабиринт. 2004. С. 88-90.
Д-Р- Фахрутдинова
СТРАТЕГИЯ ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ «СВОИХ» И «ЧУЖИХ» В ВОЕННОМ ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОМ ДИСКУРСЕ
В статье анализируются способы языковой репрезентации концептуальной оппозиции «свои - чужие» в американском военном институциональном дискурсе. Данная культурная константа рассматривается как прагматическая доминанта военного дискурса, актуализирующаяся в рамках коммуникативных стратегий идентификации «своих» и «противника».
The paper presented focuses upon the realization of a conceptual opposition «we - they» in the contemporary American military institutional discourse. The structure of the opposition is analyzed through two communicative strategies representing it, i. e. «forming one's own image» strategy and «forming enemy's (other's) image» strategy.
Известно, что структурирование внешнего мира по методу оппозиций восходит к архаическим стадиям культуры, к временам, когда «в основе общественной жизни лежало антитетическое и антагонистическое устройство самого общества, и весь его мыслительный мир был организован по противоположностям этой дуалистической структуры» [1]. Так в недрах архаико-ми-фологического мышления зародились базовые бинарные оппозиции, отражающие архетипные представления человека об устройстве мира: «мужской - женский», «старший - младший», «верх - низ», «жизнь - смерть», «свет - тьма» и др. Универсальные по своей природе, они сохраняют свое значение и остаются неизменными на всем протяжении человеческого развития. Они воспроизводятся в структурировании социума, отображаются в коммуникативной деятельности людей и находят разнообразное воплощение в языке и культуре народов.
© Фахрутдинова Д. Р., 2008
Среди множества бинарных архетипов, определяемых К. Юнгом как «трансцендентные явления, лежащие вне сферы рационального познаваемого, являющиеся общими и врожденными для всего человечества», как «некий набор вечных образов и сюжетов, находящихся в коллективном бессознательном» [2], выделяется культурная константа «свои - чужие», которая выступает в качестве одного из стержневых противопоставлений в жизни и устройстве общества. По мнению Ю. С. Степанова, «это противопоставление в разных видах, пронизывает всю культуру и является одним из главных концептов всякого коллективного, массового, народного, национального мироощущения» [3]. Будучи архаической моделью восприятия действительности, лежащей в основе этнического самосознания, концептуальная оппозиция «свои - чужие» предстает как важнейшая модель интерпретации отношений в социуме. В виде коррелирующих противопоставлений «мы - они», «наши - не наши», «мы - чужие», «образ Нас - образ Других», «друг - враг» она находит свою репрезентацию в самых разнообразных видах дискурсивных практик, экземплифицируя стратегии позитивного представления «своих» и негативного представления «чужих».
Дихотомически противопоставленные единицы «свой» и «чужой» являются основными концептами семантической категории «свой круг», которую исследователи относят к базовым когнитивным категориям персуазивного дискурса [4]. Как отмечает О. С. Иссерс, «продуктивность этой категории объясняется гибкостью, удобством и простотой в плане манипуляции сознанием: автор осуществляет самопрезентацию, каждый раз заново (в соответствии с коммуникативной задачей и ситуацией) очерчивая «свой круг», отделяя «своих», «наших» от «чужих» [5].
Ставя перед собой задачу описать приемы формирования семантики «своего круга» в военном дискурсе, мы исходим из следующих положений. Само функционирование военного института предопределяет разграничение противостоящих (или противоборствующих во времена конфликта) сил - «своих» и «противника» («врага»). Концепты «свой» и «чужой» эксплицитно либо имплицитно находят свое выражение в жанровом пространстве военного дискурса и обусловливают его конститутивные признаки. Дуальная оппозиция «свои - чужие» выступает как прагматическая доминанта военного дискурса, и апелляция к ней в институциональной коммуникации служит действенным инструментом речевого воздействия на адресата.
Военный дискурс выделяется применительно к современному обществу наряду с другими видами институционального дискурса. Военная
организация, будучи важнейшим социальным институтом, призвана осуществлять одну из основных функций государства - обеспечение его военной безопасности. Военное дело (военная деятельность) характеризуется как чрезвычайно сложная система, функционирование которой обусловлено содержанием военной доктрины, основными направлениями внешней и внутренней политики государства, особенностями господствующего мировоззрения, организационной структурой вооруженных сил и масштабностью решаемых ими задач.
Мы определяем военный дискурс как комплексный коммуникативно-речевой процесс, который включает совокупность устных и письменных текстов, ориентированных на обслуживание сферы военной коммуникации, тезаурус прецедентных высказываний и текстов, набор речевых действий и жанров, специфических для данного типа общения. Он характеризуется жесткой иерархией базовых участников коммуникации, определенным хронотопом, открытым утверждением ценностей и норм военного института. Цель военного дискурса обусловливается функцией военной организации государства и может быть сформулирована как управление деятельностью, направленной на обеспечение военной безопасности страны. Это «глобальное намерение» конкретизируется интенциями, определяющими коммуникативные стратегии и тактики военного дискурса. Последние актуализируются в его жанрах и моделируют их содержательную структуру.
Основу жанрового пространства военного дискурса формируют жанры, составляющие его институциональный компонент: они в наибольшей степени соответствуют ведущей интенции военной коммуникации, полно и точно отражают специфику профессиональной деятельности. К таковым принадлежит военная доктрина государства, представляющая собой текст информа-ционно-прескриптивного характера, который по сути можно отнести к ориентационному жанру. Назначение военной доктрины как «обезличенного высказывания военного института» заключается в том, чтобы сообщить адресату принятую в государстве на данное (определенное) время систему официальных взглядов и положений на сущность, цели, характер возможной будущей войны, на подготовку к ней страны и вооруженных сил, на способы и формы ее ведения. Отсюда правомерно говорить о внешнем и внутреннем адресате военной доктрины. Внешний адресат - это интернациональное мировое сообщество, внутренний - это национальный социум, прежде всего, профессиональное военное сообщество, вооруженные силы страны.
Предметом нашего анализа с точки зрения реализации стратегии дифференциации «своих»
и «чужих» послужили тексты «The National Defense Strategy of the United States of America, 2005» («The NDS»), «2006 Quadrennial Defense Review Report» («QDR»), в совокупности отражающие действующие военные доктринальные установки США [6].
В институциональных жанрах военного дискурса противопоставление «свои - чужие» традиционно предстает как оппозиция «свои силы» - «силы противника», которому предстоит противостоять в случае возникновения военного конфликта. При этом в основе идентификации «своих» лежит эксплицитная самоподача с целью создания максимально привлекательного образа, «противник» как некая определенная страна (ее вооруженные силы) напрямую не обозначается, это противник гипотетический (would-be opponent), не имеющий «географической прописки», его наличие подразумевается и маркируется на имплицитном уровне через идеологические коннотации и тональность дискурса. Такой подход, естественный по своей сути, лежит в основе официальных документов мирного времени. Военное противостояние государств вносит закономерные коррективы в композиционно-содержательную структуру жанровых образцов военного дискурса. Характерная для кризисного исторического времени гиперактуализация оппозиции «свой - чужой» неминуемо приводит к идентификации «противника»: он обретает свое лицо и получает сущностные характеристики, его образ конструируется с помощью специальных маркеров.
Так, рефреном действующей военной доктрины США звучит фраза «America is a nation at war», подтверждающая статус воюющего на сегодняшний день государства. Как показывает анализ материала, суггестивный потенциал названных документов военного ведомства США обращен на то, чтобы а) создать в сознании реципиента образ супердержавы, мирового лидера, чья военная мощь и военно-политическая деятельность направлены на борьбу с международным терроризмом, поддержание мира и стабильности; б) способствовать осознанию реципиентом масштабности существующих в мире угроз и вызовов; в) нацелить Вооруженные Силы страны на принятие конкретных мер по предотвращению реальных и возникающих для безопасности США и ее союзников асимметричных угроз. Данные коммуникативные интенции определяют реализующиеся в дискурсивном пространстве военной доктрины стратегии и тактики, в основе которых лежит дихотомия «свои - чужие». Дифференциация этих категориальных концептов актуализируется в рамках коммуникативных стратегий идентификации «своих» и идентификации «противника», каждая из которых представлена
«номенклатурой типовых тактик». В рамках данной статьи мы рассмотрим наиболее характерные коммуникативные тактики, репрезентирующие эти стратегии, и определим языковые средства их реализации.
Стратегия идентификации «своих» соотносится с целью конструирования позитивного образа страны и, прежде всего ее Вооруженных Сил. Изначально она реализуется через тактику отождествления, которая тесно связана с выбором имиджа.
На мировой арене США традиционно позиционируют себя как страну - поборницу демократических прав и свобод. Трагические события 11 сентября 2001 г., ставшие новой точкой отсчета в современной истории Америки, и последовавшие за этим военные операции в Афганистане и Ираке обусловили ее вхождение в еще один образ - непримиримого борца с международным терроризмом и экстремизмом. Актуализация этих образов осуществляется на эксплицитном уровне. США - страна, приверженная идеалам демократии: We will use our position "to build a safer, better world that favors human freedom, democracy, and free enterprise" («The NDS»). США - страна, ведущая войну против экстремизма: Since the attacks of September 11, 2001, our Nation has fought a global war against violent extremists who use terrorism as their weapon of choice, and who seek to destroy our free way of life («QDR»).
Эксплицитное обозначение получают и доминанты имиджа Вооруженных Сил страны. Армия предстает в образе стража мира и интересов США: The US Armed Forces protect and advance U.S. interests and values. They are often asked to be protectors of the peace and providers of relief. They are a force for good («QDR»). Армия США -самая сильная в мире: The U.S. military predominates in the world in traditional forms of warfare («The NDS»). Армия США - «освободительница», гарант демократических преобразований и свобод: Since 2001, U.S. forces have helped to establish the Afghan National Army, to support their first free election in a generation, and to set security conditions for enduring freedom in Afghanistan («QDR»). The international coalition is succeeding in setting security conditions for the emergence of a democratic Iraq («QDR»).
Армия США - это «спасительница», сила, которая первой оказывается в районах стихийных бедствий и решает задачи по оказанию гуманитарной помощи: U.S. forces continue to conduct humanitarian assistance and disaster relief operations around the globe («QDR»). При описании конкретных примеров оказания армией гуманитарной и стабилизационной помощи постоянно акцентируется скорость действий армейских
подразделений: early action, speedy transfer of responsibility, among the first on the scene, at the vanguard of an international effort to provide relief. US military hospitals were quickly established; The US Pacific Command, US Transportation Command responded rapidly, deploying a Joint Task Force to Thailand, Indonesia and Sri Lanka within five days of the catastrophe. Strategic airlift, supplemented by the arrival of an aircraft carrier, amphibious ships, and a hospital ship provided urgent relief («QDR»). Объем гуманитарной помощи эксплицирует повторяющаяся метафора «потока»: the flow of aid; the flow of humanitarian assistance.
Тактика самопрославления. В рамках данной тактики подчеркивается исключительная роль США на мировой арене, сила политического влияния, лидерство страны в международных организациях, превосходящая военная мощь, экономический, технологический и культурный потенциал: our leading position in world affairs, our strength as a nation state, our capacity to influence global events, our advantages in political, economic, technological, and cultural elements of national power («QDR »). We will have no global peer competitor and will remain unmatched in traditional military capability. We will continue to play leading roles on issues of common international concern and will retain influence worldwide («The NDS»).
В связи с этим закономерен наблюдаемый здесь коммуникативный прием демонстрации права сильного, который констатирует право США в одиночку, по своему усмотрению решать вопрос о нанесении ударов для предотвращения террористической угрозы: We will defeat adversaries at the time, place, and in the manner of our choosing («The NDS»). Свой долг США видят в том, чтобы принимать меры в отношении зреющих угроз еще до того, как они окончательно сформируются: The United States must defeat the most dangerous challenges early and at a safe distance, before they are allowed to mature («The NDS»). Так доктрина демонстрирует открытое присвоение страной имиджа вершителя судеб мира.
Тактика позиционирования союзников. Для США, как, впрочем, и для любого государства, очень важно иметь на международной арене сильных союзников - это рассматривается как необходимое условие создания системы коллективной безопасности: The nation's alliances provide a foundation for working to address common security challenges («QDR»). Shared principles, a common view of threats, and commitment to cooperation provide far greater security than we could achieve on our own («The NDS»). В исследуемых документах последовательно акцентируется мысль об исключительной роли коалиции стран во главе с США в объявленной войне против международного терроризма: In Afghanistan, a multinational
coalition defeated a regime that provided one of the world's principal havens for terrorists. In Iraq, an American-led effort toppled the regime of Saddam Hussein < ...> («The NDS»). The ability of the United States and its allies to work together to influence the global environment is fundamental to defeating terrorist networks («QDR»).
На лексико-семантическом уровне средствами реализации данной тактики служат языковые единицы со значением совместности и собирательности, которые представлены: а) местоимениями: we, our, us, ourselves; б) существительными: allies, (key) partners, friends, alliances, partnerships, circle (of security partners),coalition, cooperation, community, network integration и др.; в) прилагательными и причастиями: international, multinational, common, collective, united, shared и др.; г) глаголами и глагольными словосочетаниями: share, work together, act with others, develop partnerships, build a world, fulfill (alliance) commitments, lend assistance, use/ meet collectively.
Интеграция усилий США и их союзников описывается в доктринальных текстах исключительно посредством возвышенно-эмоциональной лексики оценочного свойства: an unprecedented level of international cooperation; the nation's greatest sources of strength; a principal source of our strength, the benefit of strong international partnerships.
Семантический повтор на лексическом и синтаксическом уровнях, обилие оценочных и экспрессивно окрашенных единиц, активно участвующих в реализации данной тактики, служит действенной мерой внушения, о которой еще в 1903 г. В. М. Бехтерев писал: «Внушение может быть вводимо в психическую сферу или мало-помалу путем постоянных заявлений одного и того же рода и уговора, или же сразу наподобие повелительного приказа» [7]. Для адресанта крайне важно представить взгляды на решение обозначенных в документах военных и военно-политических проблем настоящего и обозримого будущего, как коллегиально выработанное мнение США и его союзников. Так формируется «свой круг» - круг единомышленников, друзей, партнеров, география которых обширна, так на языковом уровне осуществляется легитимизация процесса военного вмешательства во внутренние дела суверенных государств.
Стратегия идентификации «противника» соотносится с целью конструирования образа врага, против которого США и их союзники ведут длительную войну (fighting the long war), получившую красноречивое название Global War on Terrorism. Главный враг - это международный терроризм и экстремизм: The enemies in this war are not traditional conventional military forces but rather dispersed, global terrorist networks <...> («QDR»). Today's war is against terrorist extremist networks, including their state and non-state
supporters («NDS»). Адресант достигает своей цели, определив характер глобальных угроз, существующих сегодня в мире, и прямо указав на силы, эти угрозы олицетворяющие. Следовательно, мы можем говорить о реализации в рамках названной стратегии тактики номинации противника и тактики вычленения угроз.
Тактика номинации противника. Р. М. Бла-кар в статье «Язык как инструмент социальной власти» писал: «Выбор слов и выражений является необычайно важным инструментом власти для структурирования той "действительности", о которой идет речь» [8]. Номинация «чужих» в пространстве военной доктрины разворачивается по принципу от «общего» к «конкретному»: enemies, opponents, adversaries, terrorists, extremists, insurgents, paramilitaries, criminals, regional rivals, terrorist groups, hostile non-state actors, non-state terrorist networks, terrorist organizations 6 the Taliban and their associates, the Al-Qaeda terrorist network, regime of Saddam Hussein. Использование существительных во множественном числе (enemies, opponents, adversaries, terrorists, extremists и т. п.) и существительных с семой неопределенного количества (groups, networks, organizations, movements, a collection of, some hostile forces) создает образ противника как обобщенного неперсонифицированного субъекта, несущего агрессию, дестабилизацию и деструкцию. Персонификация же «противника» сопровождается его жесткой отрицательной характеристикой, в основе которой лежат приемы обличения и обвинения: the Taliban's repressive theocratic dictatorship, the tyrannical regime of Saddam Hussein, a vicious tyranny in Iraq. У адресата не должно быть сомнений о сути политических режимов как в Афганистане: a regime that provided one of the world's principal havens for terrorists («NDS»), так и в Ираке: the regime of Saddam Hussein - a tyrant who used weapons of mass destruction, supported terrorists, terrorized his population, and threatened his neighbors («NDS»); <...> a vicious tyranny, in which government authority stemmed solely from fear, terror, and brutality («QDR»).
Так в сознание реципиента внедряется образ «чужого», угрожающего не только США, но и всему остальному миру: regimes; powerful stases that embarked on aggressive courses; ungoverned areas; dictatorships; weak states, причем термин regime употребляется в доктрине в оценочно-не-гативном смысле для характеристики недемократических, антигуманных государств и правительств. На этом фоне становится особенно заметной клишированность оценки, приводящая к тому, что используемые в документах выражения обретают статус фразеологизированных речевых паттернов, обладающих высокой воспро-
изводимостью: safe havens for terrorists; crucial battleground; enemies of freedom; rogue sates; problem states; asymmetric threats; adaptive adversaries; terrorist extremist networks.
Следует отметить тот весьма существенный факт, что, идентифицируя противника, американцам крайне важно дать понять миру, особенно мусульманскому, что США ведут войну против исламских экстремистов, а не против Ислама вообще: <...> Reinforcing the message that the Global War on Terrorism is not a war against Islam, but rather is an outgrowth of a civil war within Islam between extremists and those who oppose them («NDS»).
Воссозданию образа противника наряду с приемами негативной оценки и критики содействует также прием устрашения. Он выражается в описании устремлений и действий террористов и экстремистов, направленных на подрыв мирного сосуществования государств, разрушение традиционных устоев и ценностей американского общества: multi-national and multi-ethnic networks of terrorists are hostile to freedom, democracy, and other U.S. interests; use attacks to perturb the international community; seek to break the will of nations; use intimidation, propaganda and indiscriminate violence in an attempt to subjugate the Muslim world under a radical theocratic tyranny; seek nuclear and biological weapons, to commit mass murder; bleed the United States, terrorize our population, undermine our partnerships, and erode our global influence; kill ordinary people of all faiths and ethnicities alike; oppose globalization and the expansion of freedom it brings.
В семиотическом смысле стратегия устрашения - это создание знаков страха и дискурсивное оперирование ими. Глагольные словосочетания, описывающие действия и планы экстремистов, выступают в доктрине как инструмент психолого-идеологического воздействия. Неслучайно война, которую ведут США и их союзники, провозглашается как война и идеологий тоже: This war is both a battle of arms and a battle of ideas - a fight against terrorist networks and against their murderous ideology («QDR»). Мы видим, что борьба сознаний и борьба за овладение чужим сознанием с целью доминирования и получения преимущества в конкретном противостоянии обеспечивается двояко: во-первых, демонстрацией собственного могущества и силы врагу и, во-вторых, за счет создания у социума, как своего, так и социума противной стороны, собственного позитивного имиджа.
Тактика вычленения угроз. Исследование показывает, что в основе данной тактики лежат логические приемы классификации, обобщения и обращения к дефинициям. Профессиональное военное сообщество должно иметь четкое представление о
потенциальных и существующих для национальной безопасности США угрозах, чтобы адекватно им противостоять. Здесь актуализируется экспликатив-ная (объяснительная) функция доктрины, заключающаяся в толковании фактов, т. е. в описании характера угроз и в прогнозировании событий -описании ответных мер, которые должны предпринять вооруженные силы страны. Именно в рамках данной тактики мы наблюдаем, как образный, характеризующийся гипероценочностью язык сменяется «сухим», насыщенным военной терминологической лексикой языком, репрезентирующим сферу профессиональных знаний и понятий.
Угрозы (challenges) подразделяются в доктрине на четыре группы: An array of traditional, irregular, catastrophic, and disruptive capabilities and methods threaten U.S. interests («NDS»). Они не существуют строго по отдельности и могут применяться противоборствующей стороной в комплексе: These categories overlap. <...> ...our adversaries in Iraq and Afghanistan presented both traditional and irregular challenges. Terrorist groups like al Qaeda are irregular threats but also actively seek catastrophic capabilities. North Korea at once poses traditional, irregular, and catastrophic challenges («NDS»). В описании каждого типа угроз господствуют существительные с семантикой генерализации, которые обладают устойчивой повторяемостью в сходных контекстах и являются стереотипными компонентами содержательной и формальной организации доктринальных текстов: armies, navies, and air forces (traditional challenges); terrorism and insurgency, political, religious, and ethnic extremism (irregular challenges); proliferation of weapons of mass destruction (WMD) (catastrophic challenges); advances in biotechnology, cyber operations, space, or directed-energy weapons (disruptive challenges) («NDS»).
К специфическим особенностям содержательного построения американской военной доктрины следует отнести то, что вычленение угроз сопровождается своеобразной оценочной классификацией стран мирового содружества, где наряду с четким противопоставлением «своих» (allies, international strategic partners) и «чужих » (problem states, rogue states - здесь можно говорить о т.н. приеме «навешивания ярлыков») появляется третья сторона, обозначаемая как «key states », «major and emerging powers », «responsive stakeholders». Речь идет о России, Китае и Индии, которые рассматриваются американской стороной как партнеры, готовые взять на себя вместе с США ответственность за международную безопасность: India, Russia and China will be key factors in determining the international security environment of the 21s' century («QDR»). Доктрина определяет статус этих стран и сферы возможного взаимовыгодного сотрудничества.
Л. Р. Закирова. Роль модальных лексических единиц, выражающих уверенность на коммуникативном уровне
В то же время особо оговариваются направления их деятельности, которые вызывают озабоченность, тревогу и откровенное неприятие США, и расцениваются как угрожающие безопасности США факторы: Internationally, the United States welcomes Russia as a constructive partner but views with increasing concern its sales of disruptive weapons technologies abroad and actions that compromise the political and economic independence and territorial integrity of other states («QDR»). China continues to invest heavily in its military, particularly in its strategic arsenal and capabilities designed to improve its ability to project power beyond its borders. The United States encourages China to take actions to make its intentions clear and clarify its military plans («QDR»).
Резюмируем. Концептуальная оппозиция «свои - чужие» как прагматическая доминанта национального военного институционального дискурса актуализируется в рамках коммуникативных стратегий идентификации «своих» и «противника». Реализующие данные стратегии тактики способствуют внедрению в сознание адресата положительного образа «своих» и отрицательного образа «противника». Усиление воздействующего потенциала создаваемых образов достигается за счет а) целенаправленного подбора языковых единиц, интенсификации позитивного и негативного признаков средствами семантической гиперболизации оценки; б) большого удельного веса национал-патриотической риторики, которая присутствует наряду с базовыми для подобного рода текстотипов клише профессионального военного подъязыка. Реальность такова, что более уместные в политической коммуникации, нежели в официальном военном документе, патетические военно-политизированные клише стали неотъемлемой частью прототипных жанров военного национального дискурса США (яркий тому пример и воинские уставы).
В целом реализация стратегий идентификации «своих» и «чужих» направлена на убеждение адресата в обоснованности отношения к каким-либо идеям, целям, ценностям, личностям и группам и выработку у адресата нужной позиции в плане идентификации этих объектов.
Примечания
1. Хейзинга, И. Homo ludens. В тени завтрашнего дня [Текст] / Й. Хейзинга; пер. с нидерланд. М.: Прогресс, 1992. С. 68; Уваров, М. С. Бинарный архетип. Эволюция идеи антиномизма в истории европейской философии и культуры [Электронный ресурс] / М. С. Уваров. СПб.: БГТУ, 1996. 214 с. Режим доступа: http://philosophy.ru/library/uvarov/01/01.html, свободный. Загл. с экрана.
2. Юнг, К. Г. Душа и миф. Шесть архетипов [Текст] / К. Г. Юнг; пер. с англ. М.; Киев: Порт-Рояль-Совершенство, 1997. С. 230.
3. Степанов, Ю. С. Константы: словарь русской культуры [Текст] / Ю. С. Степанов. М., 2001. С. 126.
4. Китайгородская, М. В. «Свое» - «Чужое» в коммуникативном пространстве митинга [Текст] / М. В. Китайгородская, Н. Н. Розанова // Русистика сегодня. 1995. № 1. С. 93-116; Баранов, А. Н. Парламентские дебаты: традиции и новации [Текст] /
A. Н. Баранов, Е. Г. Казакевич // Новое в жизни, науке и технике. 1991. № 10. С. 40-48.
5. Иссерс, О. С. Коммуникативные стратегии и тактики русской речи [Текст] / О. С. Иссерс. М.: КомКнига, 2006. С. 45-46.
6. The National Defense Strategy of the United States of America [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.defense link.mil/news/Mar2005/ d20050318ndsl.pdf, свободный. Загл. с экрана; 2006 Quadrennial Defense Review Report [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.au.af.mil/au/awc/ awcgate/awc-doct.htm, свободный. Загл. с экрана.
7. Чернявская, В. Е. Дискурс власти и власть дискурса: проблемы речевого воздействия [Текст] /
B. Е. Чернявская. М.: Флинта: Наука, 2006. С. 62.
8. Блакар, Р. М. Язык как инструмент социальной власти (теоретико-эмпирическое исследование языка и его использования в социальном контексте) [Текст] / Р. М. Блакар // Язык и моделирование социального взаимодействия. М., 1987. С. 88-125.
А. Р. Закирова
РОЛЬ МОДАЛЬНЫХ ЛЕКСИЧЕСКИХ ЕДИНИЦ, ВЫРАЖАЮЩИХ УВЕРЕННОСТЬ НА КОММУНИКАТИВНОМ УРОВНЕ
Данная статья посвящена модальным лексическим единицам со значением уверенности и их роли на коммуникативном уровне. В ней также рассматриваются средства передачи модальности, морфологический, синтаксический и коммуникативный статус модальных лексических единиц, коммуникативная модальность. Автор делает ряд выводов, согласно которым, исследуя выражение концепта «уверенность» в языке, нельзя не заметить модальную окраску уверенности говорящего в мысли, выраженной в предложении. Кроме того, затрагиваются терминологические проблемы, связанные с описанием модальных лексических единиц, а также теоретические предпосылки для выделения и описания их позиции в предложениях.
The article is devoted to the modal lexical items denoting certainty and their role on the communicative level. This article also deals with the means of modality transmission, morphological, syntactical and communicative statuses of modal lexical items, communicative modality. Analyzing this question it is worth emphasizing that researching the representation of the concept «certainty» in the language, you can't but notice the modal tinge of the speaker's certainty in the thought, expressed in the sentence. Besides, it is necessary to point out that the article concentrates on terminological problems, connected with the description of modal lexical items. Moreover, it reflects the theoretical preconditions required by the emphasizing and description of their position in sentences.
© Закирова A. P., 2008
