CC BY
268
СОВРЕМЕННЫЕ ПОДХОДЫ В ИЗУЧЕНИИ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИИ В ВУЗЕ1
О.С. ПОРШНЕВА
Кафедра отечественной истории Нижнетагильский государственный педагогический университет 622031, Нижний Тагил, ул. Красногвардейская, 57
Современное состояние изучения и преподавания истории в целом и отечественной истории, в частности, характеризуются рядом тенденций, требующих осмысления роли, места и облика последней как вузовской дисциплины. Важнейшей частью вузовского курса истории является его вводный теоретический раздел. Не ставя цели рассмотреть все его содержание, остановимся на некоторых проблемах наиболее значимого, на наш взгляд, компонента этого раздела - методологического. Потребность пересмотра, обновления и развития методологического багажа и методического инструментария исторической науки определяется ее современным состоянием, историографической ситуацией на рубеже ХХ-ХХ1 вв. Констатация переживаемого не только отечественной, но и мировой историографией кризиса стала в настоящее время поистине «общим местом» многих работ по методологии и историографии. По всей вероятности, речь идет о кризисе роста, преодолении давления со-циологизированных схем интерпретации прошлого в том или ином их варианте (марксистском, позитивистском и т.д.). Его серьезность, бднако, не стоит недооценивать, так как речь идет о разочаровании не только в господствовавших в течение десятилетий теориях научноисторического познания, но и в принципиальной возможности познания прошлого, ставящем под сомнение статус истории как научной дисциплины. Причиной последнего является постмодернистский вызов, брошенный истории, отличительной чертой которого, по характеристике Д. Тоша, является приоритет языка над опытом, ведущий к открытому скептицизму относительно способности человека к наблюдению и истолкованию внешнего мира, особенно мира человеческого2. Достижения постструктурализма и деконструктивизма -расцвет лингвистической традиции, идущей от Ф. Де Соссюра и блестяще развитой Р. Бартом, «деконструкции» Ж. Деррида, исследования дискурсов М. Фуко - привели к «лингвистическому повороту» в современной науке, распространению представлений о том, что язык не является отражением реальности, а, напротив, определяет наши представления о ней. Объективный исторический метод, находящийся вне текста, согласно этим подходам, просто невозможен, существует лишь интерпретационная точка отсчета, сформированная из лингвистических ресурсов, доступных толкователю3.
«Постмодернистский вызов» и «лингвистический поворот» стали предметом серьезного осмысления в историческом сообществе. Некоторые аспекты постмодернистской теории, расширяющие арсенал средств анализа текстов исторических источников, возможности их интерпретации (по сравнению с традиционными методами научной критики) активно используются сегодня многими историками, исследующими дискурс, к которому относится тот или иной текст, его связи с другими дискурсами, скрытые, неосознанные смыслы и т.д. Те историки, которые сумели творчески освоить находки эпохи постмодернизма, добились «прорывов» в целом ряде направлений исторических исследований, прежде всего, истории ментальностей, истории повседневности, микроистории и т.д.
Одной из характерных черт развития историографии в XX в. являлся процесс ее глобализации, который проявлялся во все большей взаимосвязи, взаимодействии, взаимопроникновении национальных и региональных научных школ, методологических течений4. Значимым явлением современной мировой, а в последние годы и отечественной историографии, стала разработка ангропо-логически-ориентированной истории: повышенный интерес к человеку в истории, мотивам его поведения, действий, поступков, представлениям, ментальным нормам и ценностям, повседневному бытию, всем формам жизнедеятельности. Представление о том, что все сферы общественной жизни (экономическая, социальная, политическая), социальные структуры и процессы имеют культурно-историческую обусловленность (реализованное в трудах представителей новой и новейшей социальной истории на Западе), получает все большее признание российских исследователей. Об этом свидетельствуют материалы научных конференций, проводившихся в нашей стране в последнее десятилетие, направления и результаты научных поисков как в сфере методологии и методов исторического познания, так и в области конкретных разработок тех или иных сюжетов отечественной истории. При этом российские ученые, как правило, опираются на опыт и достижения мировой научной мысли, прежде всего исторической, всей совокупности социальных и гуманитарных наук, пытаясь выработать свой подход к разработке антропологически-ори-ентированной истории5. Эти достижения должны найти отражение как в теоретическом, так и в конкретно-исторических разделах курса отечественной истории. При изучении каждого раздела, темы необходимо уделять внимание роли субъективного фактора, ментальных характеристик и психологии исторических деятелей, социальных групп и масс, мотивов их поведения. Без анализа представлений, восприятия действительности, поведения не только выдающихся личностей, но и так называемого «маленького человека», рядового участника «исторической драмы», изучения повседневного наполнения и контекста его бытия невозможно адекватное научное осмысление и понимание отечественной истории. Раскрывая те или иные исторические явления и процессы, необходимо показывать их культурно-психологические предпосылки и параметры. Только такой подход даст возможность преподавателю показать не только то, что происходило, но и как и почему происходило так, а не иначе. «Население» истории «живыми» людьми прошлого приближает к его пониманию, позволяет установить диалог с ним, делает изучение истории интересным и увлекательным. Это требует, однако, от преподавателя серьезной работы по освоению новых теоретических подходов и достижений новейшей историографии, внедрению их в учебную практику. Тем более, что последние находят все большее (хотя пока еще недостаточное) отражение в образовательном стандарте, профессионально-образовательных программах и учебной литературе.
Историческая антропология, как отмечал А. Бюргьер а энциклопедии «Новая историческая наука» в 1978 г., соответствует нынешнему моменту в развитии исторической науки, а не составляет какой-то определенный ее сектор. Тем самым было подчеркнуто ее влияние на определившуюся общую ориентацию исторического знания, характерную для нашего времени. Сюжеты, рассматриваемые исторической ашропологией, могут составлять предмет изучения и других отраслей исторической науки. Но историка-антрополога интересует, прежде всего, «человеческий резонанс» исторической эволюции, модели поведения, которые она порождает или изменяет6. Еще более широко трактует историческую ашропологию Ж. Ле Гофф: «Историческая антропология представляет собой общую глобальную концепцию истории. Она объемлет все достижения «Новой исторической науки», объединяя изучение менталитета, материальной жизни, повседневности вокруг понятия антропологии7. Подобную расширительную трактовку исторической антропологии как программы обновления всей исторической науки дает в своих трудах А .Я. Гуревич8. Нельзя не отметить, однако, что существует другой подход к пониманию исторической антропологии как одного из направлений социальной (социокультурной) истории, для которого в качестве инструмента исследования характерен «социальный микроскоп». Этот подход представлен П. Берком, К. Гинзбургом, Дж. Леви, Н. Дэвис, X. Медиком, И.В. Нарским9. Как отмечает Н.Е. Колосов, в условиях современного кризиса истории микроистория стала одним из основных интеллектуальных течений, с которыми в последние годы связывают надежды на создание новой парадигмы социальных наук10. М.М. Кромм выделяет ряд черт, присущих исторической антропологии в обеих ее трактовках. Так, сторонники этого направления единодушны в том, что касается междисциплинарного характера исторической антропологии, плодотворного взаимодействия ее с
социальными науками, в первую очередь - этнологией. Далее, все они видят важную задачу исторической антропологии в открытии «инаковости» минувших эпох, непохожести их друг на друга и на наше время. Наконец, историческая антропология имеет свою специфику в сфере проблематики: особое внимание историки этого направления уделяют символике повседневной жизни, манере поведения, привычкам, жестам, ритуалам и церемониям11.
Таким образом, можно констатировать, что междисциплинарность, являясь неотъемлемым атрибутом исторической антропологии, выступает как характерная черта исторического познания в современную эпоху. Она требует от историков, по справедливому замечанию О.М. Медушевской, выхода на более высокий, метадисциплинарный уровень, т.е. на уровень теории познания, эпистемологии12. Общим объектом, на который направлены методы социальных и гуманитарных наук, является культурно-исторически детерминированный человек, который с помощью этих методов может быть наиболее глубоко и разнообразно интерпретирован. Изучая проблему профессионализма гуманитарного образования в условиях междисциплинарности, О.М. Медушевская выделяет три основных компонента в любой науке: мета-дисциплинарные (теоретические, эпистемологические) представления о реальных объектах, наличие которых и создает возможность их изучения со стороны различных научных дисциплин; те свойства объекта, которые рассматривает в качестве своего предмета данная дисциплина, те основания и те методы, которые она при этом использует, соответственно им выстраивая свои критерии и нормативы, позволяющие представить научные результаты своему дисциплинарному научному сообществу профессионалов-специалистов; те методики, исследовательские техники и умения, которые позволяют научному коллективу вести изучение отдельных вопросов и достигать при этом возможности синтеза полученных результатов13.
Междисциплинарность, по мнению И.М. Савельевой и А.В. Полетаева, обусловлена размежеванием социальных наук, их выделением в самостоятельные области знания, происходившим на протяжении последнего столетия. В результате процесс разделения труда и специализации сопровождался углублением взаимосвязей; модели и методы одних дисциплин все чаще использовались в других, нередко модифицируя и предмет исследования. Несмотря на то, что история в этом смысле не представляет исключения, она не может просто заимствовать достижения социальных наук, занимающихся современностью, т.к. должна видоизменять и развивать их применительно к отсутствующему социальному объекту14.
Важной задачей, решаемой в процессе изучения методологического раздела дисциплины, должно стать формирование у студентов понимания единства научного знания на основе их ознакомления с новейшими общенаучными парадигмами, оказывающими влияние на развитие теоретических концепций всех отраслей научного знания, включая социальногуманитарное: системным подходом, общей теорией информации и концепцией синергетики13. На пороге XXI века синергетика рассматривается как одна из фундаментальных концепций, составляющих ядро современной научной картины мира, эволюционносинергетическая парадигма выдвигается на передний план современной науки16.
Синергетический подход позволяет учесть саморазвитие сложных систем, как в процессе активного взаимодействия различных подсистем, так и в результате активного воздействия тех или иных групп людей с целью получения ожидаемых результатов17. Теория синергетики дает методологическую основу и аналитический инструментарий для исследования неустойчивых ситуаций, переходных процессов, хаотизации и альтернатив развития в самых разных науках - естественных и социальных. В последние годы как в России, так и за рубежом, делаются попытки применения этой теории в исторических исследованиях18. Как подчеркивает Л.И. Бородкин, речь идет не просто о расширении категориального аппарата социальногуманитарных дисциплин, а и об использовании достаточно универсальных математических моделей, разработанных в рамках теории нелинейных динамических систем и математической теории хаоса, тесно связанных с концепциями синергетики19. Разрабатывая методологические основы изучения проблемы альтернативности исторического развития, И. Пригожин и И. Стенгерс подчеркивают значение точек бифуркации в самоорганизации сложной динамической системы: «В точках бифуркации, т.е. в критических пороговых точках, поведение системы становится неустойчивым и может эволюционировать к нескольким альтернативам,
соответствующим различным устойчивым модам. В этом случае мы можем иметь дело только с вероятностями, и никакое «приращение знания» не позволит детерминистически предсказать, какую именно моду изберет система»20. Говоря о роли случайности, субъективного фактора, И. Пригожин отмечает: «Каждый историк знает, что изучение исключительной роли отдельных личностей предполагает анализ социальных и исторических механизмов, сделавших эту роль возможной. Знает историк и то, что без существования данных личностей те же механизмы могли бы породить совершенно другую историю»21.
Наряду с тенденцией сближения гуманитарного и естественнонаучного знания, усиления интеграции подходов социальных наук, в последние десятилетия имел место и поворот социальных наук к истории - «исторический поворот», выразившийся в возрождении нарративной истории, фокусирующей внимание на событиях, культуре и индивидуумах22. «Новый истори-цизм» существенно меняет процедуру и структуру исторического объяснения. Он прежде всего связан с культурной теорией и отрицанием социальных рамок истории, рассмотрением социального лишь как «момента» в истории23. Новая концепция культуры, ассоциирующаяся с именем К. Гирца, расценивается западной историографией как наиболее важный вклад в современную социальную теорию. Она позволяет перейти от объяснения к интерпретации, обогатить историческое объяснение путем соединения его каузальных и мотивационных моделей24.
Смежные социальные и гуманитарные, а также естественнонаучные дисциплины не только оказывают влияние на способы исторической интерпретации прошлого, внося коррективы в трактовку взаимоотношений объекта и субъекта исторического познания, но и позволяют существенно расширить арсенал его средств, которые представлены прежде всего научными методами. Научные методы являются совокупностью специальных приемов, норм, правил, процедур, регулирующих деятельность историка и обеспечивающих решение исследовательской задачи. Они могут быть самыми разнообразными - от традиционных до психофизиологических и количественных (компьютерных)25.
Проблема методов исследования особо актуальна в современной историографической ситуации, в условиях междисциплинарности. Изучение человека в истории с присущими ему формами сознания и поведения, включенного в определенные социальные группы и сообщества невозможно (или не столь эффективно) без использования методов социальной и исторической психологии, философии, социологии, семиотики, культурной и социальной антропологии, квантитативной истории. При этом, по замечанию А.К. Соколова, «квантификация вовсе не противоречит дискурсу хотя бы потому, что счет и измерение являются неотъемлемой характеристикой речевых практик и языковых конструкций» . Обоснование необходимости и возможности использования подходов и методов этих наук в историческом исследовании, их практическое применение было осуществлено нами в ряде работ27. В то же время историкам следует, на наш взгляд, обратить особое внимание на те перспективы, которые открывает перед ними социальная и культурная антропология, изучающая культуру индивида и общества в широком смысле. Именно антропологический анализ образцов смыслов, проявляющихся в ритуалах и символах и определяющих индивидуальное и коллективное поведение, позволяет объяснить связь между объективной структурой и субъективной практикой28. По меткому замечанию И.М. Савельевой и А.В. Полетаева работы антропологов К. Гирца, М Дуглас, Э. Эванс-Притчарда и П. Бурдье столь историчны, что их авторы поистине стали для историков новыми властителями дум29.
Особого внимания заслуживает, как уже отмечалось, семиотическая концепция культуры, предложенная К. Гирцем. Ее актуальность определяется тем, что историк, изучающий прошлое, а тем более другую культуру, равно как и этнограф, не знаком (или не вполне знаком) с тем воображаемым миром, внутри которого действия людей являются знаками. К. Гирц так определяет роль культуры в понимании общественных процессов: «Как взаимодействующие системы создаваемых знаков... культура не есть сила, которой могут быть произвольно приписаны явления общественной жизни, поведение индивидов, институты и процессы, она - контекст, внутри которого они могут быть адекватно, т.е. «насыщенно» описаны»30. Задача, которую выдвигает К. Гирц перед антропологией - «посмотреть на ве-
щи с точки зрения действующего лица»31, т.е. воссоздать представления носителей изучаемой культуры в ее собственных терминах, понять, что вкладывали люди в те или иные конструкции и формулы, в которые сами себя мысленно помещали и в которых сами себя описывали. Эта задача близка установкам социокультурного подхода к изучению исторических процессов, который был впервые сформулирован основателями школы «Анналов», поставивших во главу угла изучение менталитета людей минувших эпох. Последний был развит представителями второго поколения «новой исторической науки» в 1960-1970-е гг. Ж. Ле Гоффом, Ф. Арьесом, М. Вовелем, Р. Дарнтоном и другими до особого историко-антропо-логического подхода во многом под влиянием успехов социальной антропологии.
К. Гирц выделяет четыре особенности этнографического описания: оно носит интерпретативный характер; оно интерпретирует социальный дискурс; интерпретация состоит в попытке выделить «сказанное» из исчезающего потока происходящего и зафиксировать его в читаемой форме; оно микроскопично32. Способы анализа, используемые в культурной антропологии, могут быть применены к более широкому исследовательскому полю, так как антрополог (этнолог) в достаточно узком контексте имеет дело с теми же крупными категориями социальной реальности (власть, собственность, престиж, вера и т.д.), с которыми имеет дело историк, изучающий не только процессы социальных изменений, но механизмы поддержания и обеспечения стабильности, сохранения традиции.
Культурный анализ в концепции К. Гирца рассматривается в тесной связи с анализом «уровня земли» - политической, экономической, социальной реальности, которая окружает людей в повседневной жизни, а также биологических и физических потребностей людей, на которых этот уровень зиждется. Более того, К. Гирц считает, что анализ культуры надо основывать в первую очередь на таких реалиях и на таких потребностях33. Попытки конкретных народов, социумов, индивидов поместить последние в осмысленные и понятные им рамки являются, таким образом, предметом антропологического исследования в широком смысле -не только этнологического, но и социокультурного. «Предназначение интерпретативной антропологии не в том, чтобы ответить на наши самые сокровенные вопросы, а в том, чтобы сделать для нас доступными ответы других»34. Посылка создателя методологии «плотного описания», выступающего за интерпретацию социального дискурса, близка подходам семиотики (в том числе московско-тартуской школы: Ю.М. Лотмана, Б.А. Успенского, Ю.И. Левина и др.) и создает поле сопряжения антропологических и семиотических исследований в широком смысле этих понятий. Так, Ю.М. Лотман дает ключ к изучению семиотики истории, рассматривая текст исторического источника как зашифрованное описание, требующее реконструкции набора кодов, которыми пользовался создатель текста, и установления их корреляции с кодами, которыми пользуется исследователь35. Семиотика истории предлагает выявлять в прошлом символы и коды, переводить их, в соответствии с современной знаковой системой и таким путем расшифровывать смысл источника36. Б.А. Успенский обращает внимание на то, что «культурно-семиотический подход к истории предполагает апелляцию к внутренней точке зрения самих участников исторического процесса: значимым представляется то, что является значимым с Их точки зрения»37. Необходимо реконструировать субъективные мотивы, являющиеся импульсом для тех или иных действий исторических персонажей, что, в свою очередь, предполагает воссоздание системы представлений, обуславливающих как восприятие тех или иных событий, так и реакцию на эти события. Тем самым история представляется семиотикам как процесс коммуникации. В ходе ее изучения они прибегают к семиози-су (превращение незнаковой истории в знаковую)38.
Изучение различных аспектов исторического процесса: с одной стороны, зарождения новых структур, форм, состояний, с другой - поддержания сложившихся, а также самого участника и творца «исторической драмы», возможно на основе комбинирования теоретических подходов разнообразных методологий, обладающих наибольшим объяснительным потенциалом, «изоморфных» предмету исследования (природе изучаемых процессов) и характеру источниковой базы. Многообразие исторической и социальной реальности, сложность объекта историко-антропологического исследования определяют определенную огра-
ниченность любого типа исторического объяснения, требуют синтеза методологических принципов целого ряда наук, применения основанных на них междисциплинарных методов.
Другой важнейшей задачей, реализуемой в ходе изучения вузовского курса отечественной истории, является формирование у студентов навыков работы с историческими источниками Источниковедческий аспект методологии истории в ее современном понимании включает понятие источника как продукта целенаправленной исторической деятельности, феномена культуры, что ориентирует на обращение ко всему объему произведений культуры (в широком смысле), созданных в процессе осознанной целенаправленной деятельности человека39. В то же время и историк в ходе исследования, и студент в процессе направляемой преподавателем познавательной деятельности имеют дело с зафиксированной в реальных исторических источниках информацией. Это определяет важность овладения студентами в ходе обучения в вузе навыками источниковедческого анализа с целью решения познавательных задач за счет применения традиционных и современных методов интерпретации документального материала и повышения его «информативной отдачи», адекватного целям и задачам семинарских и практических занятий подбора источников. Работа с ними должна быть направлена не только на освоение содержания исторического образования, но и на развитие навыков самостоятельной познавательной деятельности, исследовательской работы, творческого мышления.
Итак, вузовский курс отечественной истории в своей теоретической и практической частях должен строиться на основе учета и использования достижений современной отечественной и зарубежной историографии, расширения инновационной составляющей, что предполагает изменение постановок проблем и их соотношения, акцентов и ракурсов рассмотрения исторических событий, явлений и процессов, обогащение и обновление его содержания. В конечном счете он призван формировать историческое сознание молодого поколения как важную составляющую гражданского и национального самосознания личности на основе создания новой, соответствующей потребностям и вызовам времени, информационной среды.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Статья подготовлена при поддержке Программы «Межрегиональные исследования в общественных науках», Института перспективных российских исследований им. Кеннана (США), Министерства образования Российской Федерации за счет средств, предоставленных Корпорацией Карнеги в Нью-Йорке (США), Фондом Джона Д. и Кэтрин Т. Макартуров (США) и Институтом «Открытое общество» (фонд Сороса). Точка зрения, отраженная в данной статье, может не совпадать с точкой зрения вышеперечисленных благотворительных организаций.
2 Тош Д. Стремление к истине. Как овладеть мастерством историка. - М., 2000. - С. 170.
3 Там же.
4 Селунская Н.Б. К проблеме объяснения в истории // Проблемы источниковедения и историографии. Материалы II Научных чтений памяти академика И.Д. Ковальченко. - М., 2000. - С. 48.
5 См.: Данилевский И.Н. На пути к антропологической истории России // Историческая антропология: место в системе социальных наук, источники и методы интерпретации: Тезисы докладов и сообщений научной конференции.-М., 1998.-С. 45-48.
6 Бюргьер А. Историческая антропология // История ментальностей. Историческая антропология. Зарубежные исследования в обзорах и рефератах - С. 32.
7 Кромм М.М. Историческая антропология. Пособие к лекционному курсу. - СПб., 2000. - С. 32.
8 См.: Гуревич А.Я. Историческая наука и историческая антропология // Вопросы философии. 1988. - № 1; Он же. Исторический синтез и Школа «Анналов». - М., 1993; Он же. О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. 1991.-№2-3; идр.
9 См.: Кромм М.М. Указ. соч. С. 35; Нарский И.В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М., 2001.
10 Колосов Н.Е. О невозможности микроистории // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. - М., 2000. -С. 35.
11 Кромм М.М. Указ. соч. - С. 35-36.
12 Медушевская О.М. Профессионализм гуманитарного образования в условиях междисциплинарности // Проблемы источниковедения и историографии. - С. 351.
13 Там же.
14 Савельева И.М., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. - М., 1998. - С. 98-99.
15 См.: Бородкин Л.И. Новые подходы в клиометрике: модели нелинейной динамики в изучении неустойчивых процессов // Проблемы источниковедения и историографии - С. 145-150; Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. - М., 1996; Нечухрин А.Н., Сидорцов В.Н. Методология истории. Учебное пособие для студентов вузов. -
Минск, 1996; Андреев А.Ю. «Клио на распутье»: развитие новых методологических подходов к изучению исторического процесса в трудах Ю.М. Лотмана // История и компьютер. 1997. - № 20. - С. 99-115; Афанасьев Ю.Н. Информатизация образования как глобальная проблема на рубеже веков //Там же. - С. 124-139; и др.
16 Бородкин Л.И. Указ. соч. - С. 146.
17 Новикова Л.И. Методологические принципы социально-исторического моделирования // Философские науки. 2002,-№ 1,-С. 65.
18 Бородкин Л.И. Указ. соч. - С. 146.
19 Там же.-С. 147.
20 Пригожин И., Стенгерс И. Время, хаос, квант. К решению парадокса времени. - М., 2000. - С. 61.
21 Там же. - С. 48.
22 Селунская Н.Б. К проблеме объяснения в истории // Проблемы источниковедения и историографии. - С. 47.
23 Там же.
24 Там же.-С. 55-57.
25 Нечухрин А.Н., Сидорцов В.Н. Указ. Соч. - С. 8.
26 Соколов А.К. Социальная история России новейшего времени: проблемы методологии и источниковедения // Социальная история. Ежегодник, 1998/99. - М., 1999. - С. 71.
” Поршнева О.С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат России в период Первой мировой войны (1914 - март 1918 г.). - Екатеринбург, 2000; Она же. Изучение современных методов исторического исследования как способ реализации историко-антропологического подхода в вузовском образований // История в XXI веке: историко-антропологический подход в преподавании и изучении истории человечества. - М., 2001; Она же. К вопросу о методологии исторического исследования проблем менталитета // Уральский исторический вестник. 2001. - № 7; и др.
28 Савельева И.М., Полетаев А.В. Указ. соч. - С. 125.
29 Там же.
30 Гирц К. «Насыщенное описание»: в поисках интерпретативной теории культуры // Антология исследований культуры.-Т. 1. Интерпретации культуры.-С. 183.
31 Там же.
32 Там же.-С. 189.
33 Там же.-С. 199.
34 Там же.
35 Лотман Ю.М. Проблема исторического факта // Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст -семиосфера - история. - М., 1999. - С. 302.
36 Филюшкин А.И. Методологические инновации в современной российской исторической науке // Actio nova 2000.-М., 2000.-С. 26.
37 Успенский Б.А. История и семиотика (Восприятие времени как семиотическая проблема)//Успенский Б.А.
Избранные труды.-М., 1996.-Т. 1.-С. 11. ,
38 Филюшкин А.И. Указ. соч. - С. 27.
39 Медушевская О.М. Источниковедческая основа исторической антропологии как науки и университетской дисциплины // История в XXI веке... - С. 23.
MODERN APPROACHES IN TEACHING RUSSIAN HISTORY AT COLLEGE LEVEL
O. PORSCHNEVA
Department of Russian History Pedagogical State University of Nizhni Tagil 57 Krasnogvardeyskaya Str., Nizhni Tagil, 622031 Russia
The university’s course of Russian history must be founded on using achievements of modem historiography, findings of all social and humanitarian sciences in die area of methodology and methods of historical research. It is important to take into consideration a growing interest in historical-anthropological approach seen as a program of updating Russian historical science.
