CC BY
170
38. ГАСО. Ф. 1811. Оп. 1. Д. 247. Л. 88об.
39. Хрестоматия по истории России. 1917-1940 / Поступила в редакцию 12.04.2010 г.
под ред. проф. М.Е. Главацкого. М., 1995. С. 47.
UDC 94(470.332)
FROM THE HISTORY OF THE PRIVILEGED POSITION’S APPROVAL OF THE ELITE RKP(b) DURING THE CIVIL WAR (BASED ON THE MATERIALS OF SMOLENSK PROVINCE)
Irina Sergeevna Zabara, Smolensk State University, Smolensk, Russia, Post-graduate Student of History and Law Department, The Smolensk Department of the Moscow University Of Ministry of the Interior, Scientific Collaborator of Organizational-scientific and Editorial-publishing group, e-mail: [email protected]
The article raises the question of appearing of the privileged position of people of Bolshevistskaya Party from its foundation till the approval of RKP(b)’s authority on the whole territory of Russia. Particularly, dynamics of this process in Smolensk province is observed from the moment of October Revolution till the Civil War’s end. The peculiarity of these efforts, their effectiveness, features and results are illustrated. At the end of the article the author proves not only the reasons of the bolshevistskie leaders' conviction about their privileges and grants, but also explains his sight of conformity of RKP(b)’s victory in its struggle for Russian power.
Key words: bolshevik; privilege; grant; authority; disappointment; career maker; caste.
УДК 94(47).084.5:327
СОВЕТСКАЯ ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ПО ОТНОШЕНИЮ К ВЕЙМАРСКОЙ ГЕРМАНИИ ПО МАТЕРИАЛАМ «ОСОБОЙ ПАПКИ» ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б) - ВКП(б)
© Павел Васильевич Макаренко
Воронежская государственная лесотехническая академия, г. Воронеж, Россия, кандидат исторических наук, доцент кафедры философии, e-mail: [email protected]
Показана двойственная позиция Политбюро ЦК, на заседаниях которого наряду с директивами, направленными на укрепление дружественных и доверительных отношений с Германией, разрабатывались и утверждались меры, направленные на вмешательство во внутренние германские дела. Отмечается зависимость наркомата иностранных дел от решений Политбюро и дистанцирование СССР к началу 1930-х гг.
Ключевые слова: вмешательство в германские внутренние дела; «немецкий Октябрь»; снижение доверия к советской внешней политике; сужение торгово-экономических связей; прекращение военно-технического сотрудничества; ликвидация немецких фирм и концессий.
Вопросы советской внешней политики отражены в протоколах заседаний Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б), именуемых «особыми папками» и ставших только недавно доступными широкому кругу исследователей. Над указанной темой работали Л.И. Гинцберг, С. Кен, А.И. Рупасов и другие российские историки, в хронологических рамках конца 1920-1930-х гг., давшие объективный анализ решений Политбюро ЦК КПСС в сфере внутренней и внешней политики [1, 2]. Малоисследованными при этом до сих пор остаются вопросы деятельности Политбюро ЦК РКП(б) - ВКП(б) в области советско-германских отношений. Предпринятая в рамках данной статьи попытка осве-
щения этой малозатронутой российскими историками темы позволяет существенно дополнить общую картину взаимоотношений между СССР и Веймарской Германией. Несмотря на сухость и краткость протокольных записей, эти материалы дают представление о жесткой политике руководства лидеров ЦК РКП(б) - ВКП(б) и Коминтерна в области советско-германских отношений, которая отнюдь не была столь безупречно правильной и безошибочной, как это утверждали долгие годы советские историки.
Изучение материалов «особой папки» дает основание считать, что главными инициаторами авантюрных планов «немецкого Октября» осенью 1923 г. являются члены
Политбюро ЦК РКП(б) и руководство Исполкома Коминтерна. Их попытка осуществить в Германии на практике идею мировой революции противоречила доброжелательным отношениям, установившимся между обеими странами после Генуэзской конференции, и была направлена на срыв курса Рапалло. Вдохновители планов победы «немецкого Октября» вполне осознавали возможность потери с большим трудом завоеванного советской дипломатией признания и доверия германского правительства. В случае поражения германской революции возрастала и опасность возобновления войны со стороны стран Антанты против СССР как оплота большевизма. Поэтому И.В. Сталин в августе 1923 г. был далек от революционного оптимизма и был склонен к прагматизму, считая, что «немцев надо удерживать, а не поощрять» [3]. Неслучайно и сам инициатор форсированной подготовки «немецкого Октября» - председатель ИККИ Г.Е. Зиновьев -в тезисах, в которых был сформулирован «отчетливый октябрьский курс», предусматривал меры по укреплению боеготовности Красной армии, улучшению отношений с соседними с Германией странами и одновременно сохранению дружественных отношений с правительством Г. Штреземана. Вместе с тем в тезисах ставилась задача свержения этого правительства и намечалось оказание поддержки предстоящей германской революции хлебом, оружием и боеприпасами. Тезисы рисовали радужные перспективы возможного объединения советских республик с «Советской Германией» после победы «немецкого Октября» [4].
Программа вооруженного восстания, изложенная в тезисах Зиновьева, легла в основу внешнеполитического курса Политбюро ЦК, направленного осенью 1923 г. на побуждение компартии Германии к взятию власти в стране. К этому моменту в Политбюро и ИККИ уже преобладала преувеличенная оценка положения в Германии, и признавалось, что обстановка круто изменилась в сторону «обострения революционного кризиса». И.В. Сталин, как и другие члены Политбюро, разделял это мнение и стал сторонником немедленной подготовки германской революции, и заговорил о ее победе почти как свершившемся факте и якобы перспективе пере-
мещения центра мировой революции из Москвы в Берлин [3, д. 708, л. 18].
Германским событиям был посвящен ряд специальных заседаний Политбюро, на которых основательно дискутировался вопрос «О международном положении». Так, шифровались все дебаты, связанные с подготовкой «немецкого Октября». Причастность Политбюро к германским событиям подтверждается деятельностью особой комиссии по международному положению, в состав которой входили все лица, занимавшие ключевые посты в партии и государстве. Каждый из членов этой комиссии вел на своем участке работы подготовку германской революции. Решением Политбюро был создан особый фонд для финансирования революции в Германии, определен конкретный срок выступления немецкого пролетариата - 9 ноября, хотя и оговаривалось о праве КПГ на месте принимать решение о более точном времени дня «икс» [5]. В высшем эшелоне власти решался вопрос о направлении в помощь германским рабочим 10-15 дивизий РККА и закупке оружия для Германии [6].
К авантюрным планам Политбюро и Коминтерна был привлечен аппарат наркомата иностранных дел (НКИД), который работал в те дни с максимальной нагрузкой. Все шифрованные телеграммы из Германии шли через полпредство СССР в Берлине, а письма, сообщения и доклады коминтерновских эмиссаров передавали в Москву дипломатической почтой. Материалы «особой папки» свидетельствуют, что полпред в Берлине Н.Н. Крестинский принимал активное участие в работе «четверки» московских эмиссаров, командированных в Германию для подготовки революции [5, л. 18]. Г.В. Чичерин постоянно участвовал в заседаниях Политбюро, хотя и не был его членом. Нарко-миндел являлся связующим звеном между эмиссарами Коминтерна, ЦК КПГ и Исполкомом Коминтерна и в то же время стремился сохранить прежний тон советско-германских отношений, хотя ему было нелегко в этой обстановке играть столь двойственную роль.
Попытка Политбюро ЦК РКП(б) и ИККИ реализовать осенью 1923 г. идею мировой революции потерпела крах. Провал глобальных планов лидеров ВКП(б) и Коминтерна отрицательно сказался на советско-герман-
ских отношениях и поставил под угрозу срыва Рапалльский мирный договор, заключенный между Советской Россией и Германией ранее, в апреле 1922 г. В конце 1923 г. наступило заметное охлаждение между Германией и СССР, усугубленное инцидентом в берлинском торговом представительстве (май 1924 г.). Обыск полицией помещений советского торгпредства был использован Политбюро ЦК РКП(б) как повод для разрыва торговых связей с Германией. НКИД была дана директива развернуть в прессе кампанию в связи с берлинским инцидентом и оказать соответствующий нажим на германское МИД и немецкого посла в Москве графа Брокдорфа фон Ранцау [5, л. 52].
Начавшийся в 1925 г. в Лейпциге процесс над «германской ЧК» [7] выявил факты причастности советского полпредства и ко-минтерновских эмиссаров к германским событиям 1923 г. и деятельность эмиссаров Коминтерна, сотрудников ГПУ в этих событиях. На процессе «германского ЧК» в качестве главного обвиняемого фигурировал В. Горев-Скоблевский, которого немецкая полиция считала организатором немецкого ЧК. На самом деле его обязанности были гораздо шире. Он являлся командующим немецкой Красной армией, и по его указаниям разрабатывался план восстания в промышленных центрах Германии [8]. Политбюро принимало решительные шаги для снятия обвинения со Скоблевского, именуемого в целях конспирации в протокольных записях «особой папки» «тов. Володька». Полпреду в Германии Н. Н. Крестинскому поручалось вступить в переговоры по вопросу обсуждения Скоблевского с генералом Г. Сектом [5, д. 2, л. 62]. Были приняты меры и для дипломатического давления на германского посла Ранцау и МИД Германии с тем, чтобы изъять из текста приговора германского суда заявление о связях советского полпредства в Берлине с В. Скоблевским [5, д. 2, л. 55].
Приговор по делу «германского ЧК» вскрывал неблаговидную роль советской дипломатии и подрывал ее авторитет не только в широких кругах общественности Германии, но и в других странах. Поэтому Политбюро не ограничивалось дипломатическим давлением, но и предприняло контрмеры. Оно санкционировало арест ГПУ немецких студентов в Москве, которым ставилась в
вину попытка покушения на жизнь руководителей советского правительства и дало суду директиву «определить в приговоре по делу студентов высшую меру наказания» [5, д. 3, л. 144]. По инициативе Политбюро в СССР и за границей была развернута широкая газетная кампания в связи с предстоящим процессом [5, д. 3, л. 139]. Резкий протест германской стороны вызвало обвинение советника посольства в Москве Г. Хильгера в связях с немецкими студентами. Это огульное обвинение оказало негативное воздействие на проходившие в то время советско-германские переговоры [5, д. 3, л. 148, 154]. Прикрывая свои действия формулировками о дружеском сотрудничестве и развитии взаимопонимания между СССР и Германией в духе Рапалльского договора, Политбюро ЦК ВКП(б) отвергало германские претензии в Закавказье на марганцевые концессии и давало Наркомату внешней торговли (НКВТ) директиву о ликвидации германских фирм на Кавказе [5, д. 2, л. 49].
В угоду своим политическим амбициям и интересам Политбюро направляло внешнюю политику, осуществляемую НКИД, корректируя ее в нужное для себя русло. О том, насколько важным Политбюро считало в своей деятельности вопросы внешней политики и советско-германских отношений, свидетельствует порядок их первоочередного рассмотрения на особых заседаниях. К середине 1926 г. реализация германских кредитов в СССР натолкнулась на большие затруднения. Главной причиной этого являлось кризисное состояние экономики в СССР и стремление немецких банкиров и промышленников использовать это положение с максимальной для себя выгодой: предполагалось получение от советского государства повышенных процентов за предоставленные кредиты и увеличение цен на германские товары [5, д. 3, л. 67]. На особом заседании Политбюро 13 мая 1926 г. было принято решение о капитуляции перед немецкими банками и принятии их условий. Вместе с тем была принята директива о прекращении финансирования заказов в Германию и поиске более дешевых заказов в других странах [5, д. 3, л. 68]. Такие «повороты» не могли радовать немецкую сторону, усматривавшую в Советской России в то время главного торгового партнера. Перемещение в последующие годы
основных промышленных заказов в США и другие страны отнюдь не стимулировало германские банки к выдаче России крупных кредитов.
Немецкая сторона все более убеждалась в двойственной политике российского партнера. Это сказывалось и на секретном военном сотрудничестве между РККА и германским рейхсвером. В докладе об общих результатах совместной работы, представленном комиссией по спецзаказам на заседании Политбюро 9 января 1926 г. отмечалось, что «совместная работа с Я^. (рейхсвером. -П. М.) за истекшее время не дала никаких реальных результатов для развития военной промышленности и вооружения Красной Армии» [5, д. 3, л. 9]. Комиссия признавала, что у «Я^.» нет в настоящее время достаточных средств для продолжения и развития совместной с нами работы «и поэтому вся дальнейшая работа по развитию военной промышленности» должна базироваться главным образом на всемерном использовании собственных технических средств с привлечением иностранной технической помощи [5, д. 3, л. 9, 10]. В последующем Политбюро признало целесообразным ликвидировать концессионные договоры с фирмами «Берсоль» и «Юнкерс» [5, д. 3, л. 94-95]. 13 января 1927 г. на особом заседании Политбюро констатировало, что «опыт совместной работы с рейхсвером по организации военной промышленности оказался абсолютно неудачным, так как ни одно из взятых на себя обязательств немцами исполнено не было» [5, д. 4, л. 45]. Однако Политбюро не отказывалось от продолжения сотрудничества с рейхсвером, которое должно было носить как и прежде «вполне корректный, добрососедский характер», но сворачивало деятельность совместных военно-промышленных предприятий и прекратило дальнейшую организацию новых военных школ рейхсвера на территории СССР. «Все незаконченные переговоры по линии организации военных школ и дальнейших испытаний» рекомендовалось «прервать» [5, д. 4, л. 45]. Зато к концу 1920-х гг. значительно активизировалось взаимное участие представителей РККА и рейхсвера на военных маневрах, стажировки и обучение высшего командного состава обоих армий, санкционированные на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б) и широко отра-
женные в материалах «особой папки» [5, д. 3, л. 40; д. 6, л. 110, 113].
Вместе с тем, несмотря на «отлив революционной волны» в Германии и других странах, Политбюро продолжало по-прежнему проводить двойственную внешнюю политику. На фоне дилеммы - интересы государства или интересы международного коммунистического движения, исходившей от руководства партии и Коминтерна, в 1927 г. произошло охлаждение советско-германских отношений. Поводом к этому послужили разоблачительные публикации в Великобритании и социал-демократической прессе Германии о секретном военном сотрудничестве РККА и рейхсвера. Это заставило Политбюро 24 февраля 1927 г. «признать необходимым в отношении военного сотрудничества с немцами ограничиваться тем, что допустимо в легальных формах». Боясь дальнейших разоблачений, Политбюро обязывало «всех членов комиссии НКИД в своей деятельности строго следовать директивам ЦК партии» [5, д. 4, л. 67]. В этой связи Политбюро 12 мая 1927 г. поручало специальной комиссии «пересмотреть все инструкции НКИД, ИККИ, РВС и ОГПУ о порядке хранения архивов, рассылки и хранения шифровок и других конспиративных материалов, посылаемых за границу, в направлении максимального обеспечения конспирации» [5, д. 5, л. 1]. На всех полпредов за границей возлагалась обязанность немедленного уничтожения всех секретных материалов, не являющихся необходимыми для текущей работы самого полпредства [5, д. 5, л. 7-8]. На руководства ОГПУ, Разведупра и Коминтерна возлагалась обязанность впредь принимать меры к тому, чтобы их представители, посылаемые за границу, в своей официальной работе не выделялись из общей массы сотрудников полпредств и торгпредств [5, д. 4, л. 123]. Особой комиссии в кротчайший срок поручался пересмотр всего аппарата полпредств и тогрпредств, а также состава заграничных представителей ОГПУ, Разведупра, Коминтерна и МОПРа [5, д. 5, л. 13, 24]. Обозначенные выше меры не означали, что руководство партии и Коминтерна сворачивало агитационную, разведывательную и подрывную работу в Германии и других странах. Ужесточение конспиративности в деятельности зарубежной агентуры соответствующих ин-
станций требовало дополнительных расходов валюты, щедро выделяемой на особых заседаниях Политбюро [5, д. 7, л. 5, 27, 80]. Дефицит валюты, который остро ощущался в 1920-е гг., покрывался за счет экспорта за границу в больших количествах золота, платины, алмазов, нефти, руды, хлеба и другого продовольствия. Политбюро старательно конспирировало источники финансирования КПГ и других зарубежных кампаний.
Н.И. Бухарину и И.А. Пятницкому была дана директива производить выдачу денежных средств не из Москвы, а через иностранных товарищей в Западноевропейском бюро ИККИ в Берлине [9]. С целью предотвращения разоблачения и огласки факторов деятельности агентуры ИККИ, ОГПУ, Развед-упра Политбюро 27 июля 1930 г. запретило советским представителям в Германии и других странах вести переписку по секретным вопросам и официально требовало от полпредств за границей «строжайше проводить принцип невмешательства во внутренние дела соответствующих стран» [5, д. 7, л. 140].
НКИД не принимал без санкций Политбюро самостоятельных дипломатических решений и руководствовался директивами и установками «высшей инстанции», члены которой имели весьма отдаленные представления о реальной жизни на Западе. В высшем эшелоне власти преобладали представления о том, что СССР является одним из основных мировых «центров притяжения», и преувеличивалась его роль в мировой политике. Важное место во внешнеполитической доктрине Политбюро ЦК ВКП(б) занимали тезисы о капиталистическом окружении и неизбежности угрозы войны против СССР со стороны «единого антисоветского фронта» империалистических государств. Однако позиция, которую занимала Германия в то время, существенно отличалась от отношений к СССР Франции, Англии и США. Немцы были готовы предоставить Советской России долгосрочные кредиты в 300-400 млн марок, в то время как деловые круги других стран отказывались от долгосрочного кредитования или предлагали крайне невыгодные условия. Несмотря на официальное признание советской стороной дружественных отношений с Германией, Политбюро на своих заседаниях проводило тактику давления на германское правительство. В случае затягивания
этим правительством переговоров о предоставлении СССР кредитов Политбюро давало директивы НКВТ замедлить размещение в Германии заказов [5, д. 10, л. 105]. Оно санкционировало необоснованные аресты ОГПУ немецких подданных в СССР (по «шахтин-скому делу» и др.), вызвав этим негативную реакцию деловых кругов и германской общественности.
Лаконичные записи «Особых протоколов» лишены намеков на какие-либо противоречия внутри Политбюро по вопросам советско-германских отношений. Отдельные трения и ведомственные разногласия обнаруживались только в личной переписке членов Политбюро по аспектам военной и оборонной работы. Характер принятия решений на заседаниях Политбюро ЦК свидетельствует о стремлении советского руководства к равновесию в отношениях с Германией и ее главными оппонентами - Францией и Польшей и ориентирующимися на Францию странами Малой Антанты. На общем фоне заметного увеличения экономических решений по другим европейским странам отношения с Германией начала 1930-х гг. оставались в центре внимания сталинского руководства, хотя и существовал ликвидаторский настрой по отношению к немецким фирмам и концессиям. С приходом Гитлера к власти Политбюро ЦК ВКП(б) дистанцировалось от своего партнера по Рапалло и, руководствуясь позицией «внешнеполитической целесообразности», перемещало свои заказы в США и другие европейские страны, и начинало свертывать военное сотрудничество между РККА и рейхсвером. По свидетельству германского посла фон Дирксена, инициатива фактического разрыва исходила от СССР: «советское военное руководство потребовало, чтобы рейхсвер прекратил осуществление своих мероприятий в России» [10]. Стратегическая инициатива высшей инстанции переместилась в другую плоскость. Это подтверждается заявлением И.В. Сталина на XVII съезде ЦК ВКП(б): «Мы никогда не ориентировались на Германию, не имели ориентации также на Польшу или Францию. Наша ориентация в прошлом и наша ориентация в настоящее время направлена на СССР и только на СССР» [9, с. 302]. Этим заявлением генсек ВКП(б) решительно отмежевывался от курса Рапалло, перечеркивая
все усилия советской дипломатии по укреплению советско-германских отношений. Однако международная обстановка требовала продолжения сложной дипломатической «игры в Рапалло». Необходимость сохранения былой приверженности к курсу Рапалло настойчиво отстаивал в июле 1933 г. посол СССР в Германии Л.М. Хинчук. В письме Л.М. Кагановичу он писал: «...Я считаю, что если мы открыто признаем, что от советско-германских отношений осталось пустое место, то это лишь понизит нам цену в глазах противников Германии» [11]. Несмотря на это, советская дипломатия не смогла предотвратить смену внешнеполитического курса И.В. Сталиным и его окружением, который сосредоточил в последующие годы внимание на внутренних проблемах и укреплении обороны страны.
1. Гинцберг Л.И. По страницам «Особых папок» Политбюро ЦК ВКП(б) // Вопросы истории. 1996. № 8. С. 16-30.
2. Кен О.Н., Рупасов А.И. Политбюро ЦК ВКП(б) и отношения СССР с западными соседними
государствами (конец 1920-1930-х гг.): Проблемы. Документы. Опыт комментария. Ч. 1. 1928-1934. СПб., 2000.
3. РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 139. Л. 15.
4. Там же. Ф. 324. Оп. 1. Д. 126. Л. 1-21.
5. Там же. Ф. 17. Оп. 162. Д. 1. Л. 17.
6. Там же. Ф. 17. Оп. 2. Д. 109. Л. 15, 18, 19.
7. Макарентко П.В. Советско-германский инцидент 1925 г.: дело «германской ЧК» и процесс над немецкими студентами // Вестник Тамбовского университета. Серия Гуманитарные наук. Тамбов, 2010. Вып. 3 (83).
8. Орлов В. Двойной акт: Записки русского контрразведчика / пер. с англ. М., 1998. С. 114115.
9. Сталин И. В. Отчетный доклад XVII съезда ВКП(б) о работе ЦК ВКТ(б) 26 января 1934 г. М., 1935. С. 70.
10. Дьяков Ю.Л., Бушуева Т. С. Фашистский меч ковался в СССР. Красная армия и рейхсвер. Тайное сотрудничество: Неизвестные документы. М., 1992. С. 25.
11. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 120. Д. 107. Л. 87.
Поступила в редакцию 22.04.20І0 г.
UDC 94(47).084.5:327
THE SOVIET EXTERNAL POLICY TO VEIMAR GERMANY ACCORDING TO THE MATERIALS OF «SPECIAL FILE» OF POLITICAL BUREAU OF THE CENTRAL COMMITTEE OF RUSSIAN COMMUNIST PARTY(b) - COMMUNIST PARTY OF THE SOVIET UNION(b)
Pavel Vasilievich Makarenko, Voronezh State Forest Academy, Voronezh, Russia, Candidate of History, Associate Professor of Philosophy Department, e-mail: [email protected]
The two fold position of Political Bureau of the Central Committee is shown, during the meetings the measures directed to the interference in internal German affairs alongside with the directives directed to the fortification of the friendly and confidential relations with Germany were developed and became firmly established. The dependency of People's Commissariat of Foreign Affairs from the decisions of Political Bureau and observing the distance by the USSR to beginning of 30-s are noted.
Key words: interference in German internal affairs; “German October”; reduction of the confidence to the Soviet external policy; narrowing of the trade-economic links; cessation of military-technical cooperation; liquidation of German companies and concessions.
27І
