«РУССКАЯ ПОЛИЦИЯ В ПОГОНЕ ЗА КИТАЙСКИМ РУБЛЕМ»: ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК ОТСТАВНОЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ БОРОЛСЯ С МЗДОИМСТВОМ ПОЛИЦИИ И КИТАЙСКИМИ ПРИТОНАМИ В БЛАГОВЕЩЕНСКЕ (1914 год) Текст научной статьи по специальности «История и археология»

Т.З. Позняк

«РУССКАЯ ПОЛИЦИЯ В ПОГОНЕ ЗА КИТАЙСКИМ РУБЛЕМ»: ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК ОТСТАВНОЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ БОРОЛСЯ С МЗДОИМСТВОМ ПОЛИЦИИ И КИТАЙСКИМИ ПРИТОНАМИ В БЛАГОВЕЩЕНСКЕ (1914 год)

T. Poznyak

"Russian Police in Pursuit of the Chinese Rouble": The Story of How a Retired Police Officer Fought against Bribery among Police and Chinese Brothels in Blagoveshchensk

(1914)

Коррупция чиновников разных ведомств на российском Дальнем Востоке во второй половине XIX - начале XX вв. уже неоднократно была предметом изучения1.

Тема эта - неисчерпаема. И хотя она и не слишком хорошо обеспечена источниками в силу плохой сохранности в дальневосточных архивах фондов местных полицейских управлений, имеющиеся документы настолько красноречивы, что являлись бы благодатной почвой для написания не только научных трудов, но и криминальных романов.

Одно из дел, выявленных в Российском государственном историческом архиве Дальнего Востока, сохранило историю борьбы отставного надворного советника с мздоимством полиции и чиновников разных ведомств в Благовещенске в 1914 г. - историю в чем-то обыкновенную, банальную, а в чем-то уникальную. Его материалы позволяют проанализировать формальные и неформальные практики межкультурного взаимодействия в условиях российско-китайского трансграничья. Эти вопросы тесно связаны с активно исследуемой с начала 1990-х гг. политикой местной администрации в отношении китайских мигрантов на Дальнем Востоке2.

Благовещенск, находясь в пределах 50-верстной пограничной полосы, являлся городом, где обычной практикой и для китайцев, и для русских подданных было пересечение границы и возвращение обратно в течение одного-двух дней. Этому способствовали сравнительно небольшая ширина Амура в этом месте и расположение напротив Благовещенска, на китайской стороне, населенного пункта Сахалян (Хэйхэ). Правила доступа китайцев на российскую территорию, сложности борьбы с нелегальной миграцией, ужесточение режима российско-китайской границы в годы управления Приамурским генерал-губернаторством Н.Л. Гондатти также достаточно изучены3

В 1914 г. на территории Приамурского генерал-губернаторства (Амурская, Приморская, Камчатская и Сахалинская области), еще со времен Русско-японской войны, действовало военное положение.

В Благовещенске, административном центре Амурской области, для контроля за пересечением китайцами границы и китайским кварталом существовали: с российской стороны - в структуре городского полицейского управления должности заведующего китайским кварталом, письмоводителя и околоточного надзирателя, заведующего регистрационной конторой китайцев и корейцев, переводчика, который одновременно был и переводчиком заведующего китайским кварталом и представители китайской общины, а с китайской стороны - выборный представитель китайского квартала и четыре сторожа, призванных следить за порядком и пресекать правонарушения и указанный переводчик.

Кроме того, вопросы пересечения границы и приграничные отношения находились в ведении Управления пограничного комиссара Амурской области и Благовещенской таможни.

Китайское общество в Благовещенске, фактически созданное проживающими в городе китайцами, не было утверждено в соответствии с российскими законами. А проект Инструкции представителю китайского населения Благовещенска военный губернатор Амурской области генерал-лейтенант В.А. Толмачев утвердил только 11 сентября 1914 г., когда данная история уже близилась к завершению4.

Все эти учреждения, организации и должностные лица, повторимся, были обязаны контролировать регистрацию китайцев и соблюдения ими законов на российской территории, а также - не допускать существования притонов с проституцией, опиекурением и т.п.

Цель статьи - раскрыть практику формальных и неформальных взаимоотношений между китайскими мигрантами и должностными лицами местных учреждений разной ведомственной принадлежности на российском Дальнем Востоке в начале XX в.

Основным источником стало дело, содержащее прошения отставного надворного советника Ф.И. Андреева в разные учреждения о незаконных действиях чинов городского полицейского управления, рапорты, отчеты, результаты обысков и облав, материалы ревизии, показания свидетелей, распоряжения военного губернатора Амурской области, жалобы китайцев и другие документы5.

Поскольку результатом дела не стало обвинение действующих в этой истории должностных лиц в каком-либо преступлении по суду, автором статьи излагаются версии обеих противоборствующих сторон и оба варианта видения ситуации. Читатель же волен сделать выводы самостоятельно и сопоставить их с авторским заключением.

* * *

Главными действующими лицами в этой истории выступили отставной полицейский чиновник, надворный советник Федор Иванович Андреев, называвший себя «присяжным стряпчим», и его свидетели - китайцы, обратившиеся к нему с просьбой представлять их интересы перед местной администрацией и в суде (одновременно они исполняли роль сборщиков сведений, необходимых Андрееву),

- Ли-юн-сун, Гуан-юй-цин, Лю-ди-ну (здесь и далее китайские имена и фамилии даны в той транскрипции, в которой они написаны в документах).

Обращение китайцев к русским стряпчим, чтобы помочь составить прошение или жалобу, было в те времена обычной практикой в дальневосточных городах. В регионе постепенно сформировался целый слой населения, вовлеченного в практики межкультурного взаимодействия6. Андреева поддерживали, - но при этом, возможно, и использовали в своих интересах в борьбе против соперников

- исполняющий должность пограничного комиссара Амурской области Н.А. Спешнев, заведующий Благовещенским розыскным пунктом жандармский ротмистр М.М. Богацевич, мировой судья 1-го судебного участка В.И. Журавлев, бывший чиновник канцелярии губернатора М.В. Гиль и другие. Особо отметим, что в документах дела, как правило, отсутствуют имена и отчества должностных лиц, встречаются ошибки в названиях должностей - все это уточнено по «Памятным книжкам Амурской области» на 1914 и 1915 гг.

Андреев, возглавивший обвиняющую сторону, приехал в Благовещенск в конце 1913 г. Непонятно, каким ветром занесло его в столь далекие края: до этого, согласно его послужному списку, он служил в Московском уездном полицейском управлении и помощником Костромского городского полицмейстера7.

Вторую сторону - обвиняемую - представляли Благовещенский городской полицеймейстер Н.А. Баранов, заведующий китайским кварталом помощник пристава 6-го полицейского участка П.И. Ар-цыбашев, драгоман (переводчик документов) и чиновник для особых поручений Управления пограничного комиссара Амурской области В.Ф. Руденко, Айгуньский уездный начальник Пан-дян-бао, переводчик Регистрационной конторы и китайского квартала Ванъ-го-дун (Ван-го-тун), два выборных представителя китайского квартала

- Чэн-фа-сян и сменивший его Чжан-ли-вей (часто они незаконно именовали себя «председателем Китайского общества», юридически не существующего), сторожа китайского квартала № 1 Дин-хай-чен и № 4 Лу-цун-фу, а также другие полицейские и таможенные чины.

Андреев со своими сподвижниками обвинял их во взяточничестве и покровительстве тайным китайским притонам. Возможно, однако, что он оговаривал их, а на самом деле не боролся с корруп-

цией, а преследовал некие неизвестные нам цели.

В деле фигурируют также переводчики Управления пограничного комиссара Амурской области С.Н. Ким (владел корейским, китайским и русским языками), И.А. Максимов (китайским) и В.Н. Малышев (маньчжурским).

Первой инстанцией, к которой взывал Андреев, были начальствующие лица Амурской области - военный губернатор Амурской области генерал-лейтенант В.А. Толмачев и вице-губернатор надворный советник Е.Ф. фон-Бодунген.

Их позиция в этом деле неоднозначна. Военный губернатор не всегда отвечал на прошения Андреева, а если и принимал какие-либо меры, то часто выгодные Благовещенскому полицмейстеру, поэтому нельзя исключить и вероятности того, что он, а также вице-губернатор, были каким-то образом вовлечены в систему мздоимства и поборов. Но возможна и другая трактовка событий: они доверяли полицмейстеру и не доверяли Андрееву, так как считали, что тот занимается оговорами, тем более, как мы увидим далее, репутация присяжного поверенного была «подмочена»: его бывшие полицейские начальники полагали, что он «не совсем нормален».

Главным вершителем судеб в этом деле выступал Приамурский генерал-губернатор Н.Л. Гондатти, к которому как к последней инстанции обращались Андреев и китайцы. Именно у него они искали правды и защиты в этой истории. Он, похоже, так и не разобрался, на чьей стороне правда, но неукоснительно исполнял свои должностные обязанности: незамедлительно реагировал на жалобы, требовал от подчиненного ему военного губернатора отчетов, а главное - послал для ревизии чиновников своей канцелярии Н.П. Щербакова и Л.Г. Ульяницкого.

* * *

История началась 24 марта 1914 г. в китайском квартале. Возможно, у дела была какая-то предыстория, но она осталась скрыта от нас по причине отсутствия сведений в источниках.

В этот день, по версии первой, обвиняющей, стороны, китайский подданный Ли-юн-сун был избит двумя сторожами китайского квартала и по приказу переводчика Ван-го-туна препровожден в полицейский участок, где содержался двое суток без какого-либо постановления военного губернатора (в условиях существования в регионе военного положения китайцы могли заключаться под стражу или высылаться на родину как неблагонадежные иностранцы в административном порядке по постановлениям военного губернатора).

По версии же второй, обвиняемой, стороны, Ли-юн-сун, будучи пьяным, приставал к прохожим в китайском квартале, за что был избит неизвестными лицами, а сторожами препровожден в участок, где содержался под стражей до момента вытрезвления.

Сведения об этом инциденте изложены в прошении Андреева на имя военного губернатора, а также в материалах расследований, которые произвели помощник пристава Арцыбашев, по приказанию военного губернатора, и пограничный комиссар Спешнев - по собственной инициативе.

Само дело родилось на свет, когда, выйдя из полицейского участка вечером 26 марта, Ли-юн-сун обратился к Андрееву за помощью, а на следующий день, 27 марта, освидетельствовал побои у доктора. Отношения Ли-юн-суна и Андреева были оформлены по всем правилам: составлена доверенность на ведение дел, заверенная у нотариуса М.П. Богоявленского 2 апреля 1914 г. Первое прошение военному губернатору Толмачеву датировано 14 апреля, к нему было приложено свидетельство врача Машнера от 27 марта 1914 г. о наличии на теле Ли-юн-суна «кровоподтеков величиной с ладонь на спине и груди, в груди сильные боли при кашлевых движениях»8.

Андреев, вероятно, согласился вести дело при условии помощи Ли-юн-суна в сборе компромата на городскую полицию: 28 марта он и жандармский ротмистр Богацевич через бывшего чиновника канцелярии губернатора Гиля попросили Ли-юн-суна собрать сведения о притонах в китайском квартале, что тот, еще не совсем оправившись от побоев, и сделал с 28 марта по 8 апреля. Результатом его «сыска» стал список из 92-х заведений для опиекурения, занятия проституцией, вспрыскивания морфия и прочего с указанием фамилий владельцев, адресов и размера уплачиваемых полиции взяток. Их общая сумма, по подсчетам Ли-юн-суна, составляла 5 392 руб. в месяц и более 64 704 руб. в год9.

В прошении Андреева от 14 апреля военному губернатору Толмачеву о возбуждении уголовного дела в отношении сторожей указано, что Ли-юн-сун проживал в Благовещенске по «личной наемной книжке» (выдавались полицейскими управлениями, и работодатели должны были записывать в них сведения о трудоустройстве), выданной 19 апреля 1912 г. № 3618, по промысловому свидетельству на право торговли № 3152 на 1914 г. содержал мелочную лавку в доме № 40 по Невельской улице, а также брал подряды на выполнение строительных работ от разных фирм10. Судя по этим и другим документам, имеющимся в деле, он находился на российской территории легально.

Согласно версии Ли-юн-суна, 24 марта в 6-м часу вечера он пришел в китайский квартал к китайцу Ван-си-чину, где проживали его рабочие. Один из них - Чуй-вин-то - страдал зубной болью и лежал на кровати. Явившийся в квартиру сторож № 4 Лу-цун-фу, увидев лежавшего Чуй-вин-то, приказал ему идти в лечебницу. Ли-юн-сун сказал, что тот и так посещает врача. Сторож, рассердившись на замечание, ударил его кулаком по лицу. «В этот момент в квартиру вошел другой сторож № 1 Дин-хай-чен и, не разобрав в чем дело, тоже набросился на Ли-юн-суна, и ударом кулака в грудь свалил его

на пол, после чего сторожа стали кулаками, палками и ногами избивать его лежащего на полу». Только благодаря вмешательству присутствовавших при этом семи китайцев, ему «удалось освободиться от озверевших сторожей»11.

Немного оправившись, в этот же день он обратился к выборному представителю китайского квартала Чин-фа-сяну с жалобой на сторожей, и тот обещал разобраться. Вечером Ли-юн-сун вернулся в квартиру Ван-си-чина и вскоре туда явились те же сторожа и заявили, что переводчик Ван-го-тун приказал арестовать его. Они схватили его, потащили, сбросили с лестницы второго этажа на улицу и начали бить. От побоев он потерял сознание и очнулся только на углу Северной и Бульварной улиц, когда сторожа тащили его в 6-й полицейский участок. Как только он очнулся, сторожа снова начали его бить, «несмотря на упрашивания <...> шедших за ними китайцев, и били его дорогой до самого участка». В участке они потребовали от дежурившего городового, чтобы он поместил Ли-юн-суна в каталажку, тот сначала отказался, но, когда сторожа сказали, что Ли-юн сун «арестован по приказанию переводчика Ван-го-туна, беспрекословно это исполнил». Никакого постановления о заключении под стражу ему объявлено не было.

От нанесенных побоев он утратил трудоспособность, а за время незаконного содержания под стражей потерял полученный от Шишмакова подряд. Ли-юн-сун считал, что «истязания» сторожей и «незаконное лишение свободы переводчиком Ван-го-туном» было «вызвано исключительно их злобой против него за его <...> явное несочувствие их деятельности, выражающейся в преступном и обогащающем их допущении ими в китайском квартале разных тайных притонов»12.

Военный губернатор приказал заведующему китайским кварталом Арцыбашеву «спешно» провести дознание по делу об избиении только 9 мая 1914 г., фактически через три недели после поступления жалобы.

Арцыбашев также не спешил исполнить распоряжение военного губернатора: начал допрашивать свидетелей 4 июня и закончил 15-го. 4 июня он допросил Ли-юн-суна, и тот подтвердил факт избиения его сторожами. 5 июня помощник пристава принял постановление, где говорилось: «В виду того, что жалобщик Ли-юн-сун не может указать место нахождения в данное время свидетелей», указанных в прошении на имя военного губернатора, а «по адресному столу таковые не значатся проживающими и даже проживавшими когда-либо в гор. Благовещенске, приступить к допросу других лиц, указанных Ли-юн-суном»13.

В результате почти все показания помощник пристава собрал со своих сторонников - выборного представителя китайского квартала Чин-фа-сына, переводчика Ван-го-дуна, сторожей № 1 и 4, околоточного надзирателя А.К. Проскуры, городового С. Сергеева, трех

китайцев, якобы проживавших в доме, где избили Ли-юн-суна, а также с Ко-цзы-хэ, который, по версии обвиняющей стороны, был одним из сборщиков поборов с притонов в пользу полиции и таможни14.

5 июня Чин-фа-сян показал: вечером 24 марта сторож № 4 ему заявил, что «по улице в китайском квартале расхаживает китаец Пун-хуй-цуан и оскорбляет каждого прохожего <.. .> Получив такого рода заявление, я приказал отвести его в участок для отрезвления, после чего буйствующий Пун-хуй-цуан и был отправлен в 6 участок со сторожем № 1. Во время отправления Пун-хуй-цуана в участок, я, Чин-фа-сян, находился на крыше своего дома и видел, что никто из сторожей не бил отправляемого. Что же касается медицинского свидетельства, приложенного к жалобе <...>, то допускаю, что он мог быть избит кем-либо из китайцев в квартале, т.к. в пьяном виде каждому наносил оскорбление. Жалобщика я знаю под фамилией Пун-хуй-цуан, а что если он имеет личную наемную книжку на фамилию Ли-юн-суна, то эта фамилия, безусловно, вымышленная, и паспорт на эту фамилию приобретен нелегальным путем. Сторожа: № 4 служит с сентября 1913 г. и № 1 с января текущего года ни в чем предосудительном никогда не замечались, и никаких жалоб по ним ко мне от жителей квартала не поступало. Что же касается того, что якобы Пан-хуй-цуан (Ли-юн-сун) был арестован по распоряжению Ван-го-дуна, то это неверно, т.к. Ван-го-дун состоит только переводчиком и исполняет мои распоряжения. Что же касается того, что Ван-го-дун со сторожами № 1 и 4 производит какой то побор, то это чистый вымысел Пун-хуй-цуана, который, по моим сведениям, определенных занятий не имеет»15.

Переводчик Ван-го-дун в ходе дознания заявил, что его не было в китайском квартале во время задержания Пун-хуй-цуана16

Результаты дознания были обобщены в рапорте Арцыбашева полицмейстеру Баранову от 18 июня 1914 г.: «<...> Жалоба Ли-юн-суна на что, что якобы его избили сторожа китайского квартала № 1 и 4, показаниями Представителя квартала и допрошенных свидетелей-очевидцев не подтвердилась. Что же касается медицинского свидетельства, приложенного Ли-юн-суном к прошению, то, возможно, что он действительно и был избит, но не должностными лицами, а кем-либо из китайцев, так как Ли-юн-сун 24 марта в пьяном виде учинил несколько скандалов в китайском квартале. Допросить же свидетелей, указанных Ли-юн-суном в жалобе его, не представилось возможным, т.к. сам Ли-юн-сун не мог указать местожительство таковых, а по адресному столу они не только не значатся на жительстве, но даже когда-либо проживавшими в гор. Благовещенске, а свидетель Ван-си-чин значится выбывшим из гор. Благовещенска в Хабаровск еще 2 мая 1913 года и с тех пор в город не прибывал, а следовательно, и не мог быть свидетелем <.> Жалобщик известен китайскому населению не под фамилией Ли-юн-сун, а под фами-

лией Пун-хуй-цуан, и имеются сведения, что он разыскивается Китайским правительством. По собранным сведениям, Пун-хуй-цуан <...> определенных занятий не имеет, а занимается исключительно доносами ни на чем не основанными, желая, видимо, как можно дольше продлить свое проживание в России, полагая, что по каждому его доносу будет производиться дознание, а потому его, как свидетеля, не будут высылать на родину. Кроме того, в Китайском обществе поднят вопрос о высылке Ли-юн-суна <...> из пределов Амурской области, как вредного члена общества, но ходатайство об этом пока задерживается предстоящими выборами нового Представителя китайского населения. Ввиду вышеизложенного имею честь просить ходатайства Вашего Высокоблагородия о высылке его из пределов Амурской области»17.

Итак, рапорт фактически повторял версию выборного представителя китайского квартала, и Арцыбашев либо не сомневался в ее истинности, либо они были в сговоре и оба старались опорочить жалобщика.

Андреев же с его сторонниками считали, что противная сторона находилась в сговоре и с помощью подставных свидетелей вбросила лживые сведения, которые порочили честное имя Ли-юн-суна, вызывала недоверие к его ходатайствам, чтобы побудить военного губернатора Толмачева издать постановление о его высылке на китайскую сторону и тем самым избавиться от неудобного свидетеля и борца с тайными притонами.

Вообще практика проживания китайцев на российской стороне по чужим документам и под вымышленными именами была довольно распространенной. Была ли это продуманная мера по шельмованию Ли-юн-суна? Судя по показаниям в унисон разных лиц, возможны два варианта: либо он действительно был преступником, скрывавшимся на российской территории от наказания, либо противная сторона сговорилась, чтобы получить основания для высылки его на китайскую сторону и убрать ненужного свидетеля, мешавшего темным делам полиции в содружестве с верхушкой китайского квартала.

Пока расследование медленно продвигалось, события развивались, и в конфликт включались все новые действующие лица.

18 апреля вечером Ли-юн-сун и Юн-та сообщили Андрееву, «что переводчик Ван-го-тун распространяет среди китайцев слух, что он, <...> из собираемых с притонов денег платит и Вице-Губернатору г. Фон-Бодунгену 500 рублей в месяц». Как впоследствии, в начале сентября, Андреев написал в докладе Приамурскому генерал-губернатору, он «из вполне понятного чувства порядочности <...> в ограждение на будущее время от подобной клеветы доброго имени г. Вице-Губернатора, предложил Ли-юн-суну и Юн-та доложить об этих <...> слухах самому г. Фон-Бодунгену», что они и сделали на следующее утро18.

В начале мая военному губернатору Толмачеву некто предоставил сведения, что Андреев ходит по городу и всем заявляет, что он лично близко знаком с товарищем министра внутренних дел В.Ф. Джунковским и является тайным агентом полиции. 8 мая военный губернатор сделал запрос в Министерство внутренних дел и 25 мая получил ответ от самого Джунковского: «Федор Андреев никаких полномочий не имеет; действительно, состоял в Московской полиции, но ему было предложено уйти, так как его поступки заставляли думать, что он не совсем нормален <.. ,>»19.

Андреев, не дождавшись ответа военного губернатора на свое первое прошение, 12 мая подал новое, где описал, «какую клоаку представляет собой китайский квартал», приложив к нему список притонов, составленный Ли-юн-суном.

14 мая, попав на прием к военному губернатору, он обо всем доложил Толмачеву лично.

5 июня он еще раз обратился к военному губернатору с ходатайством, но опять не получил ответа.

Переписка Толмачева с Джунковским объясняет, почему реакции не последовало: Толмачев был убежден, что Андреев «не в себе». Последний же, озадаченный отсутствием реакции или подозревая о происках противной стороны, 14 июня передал список китайских

притонов прокурору Благовещенского окружного суда.

* * *

19 июня в китайском квартале, по версии первой, обвиняющей,

стороны, произошло убийство, а, по версии второй стороны, смерть

от передозировки наркотиков или от болезни - китаянки Юн-хуа.

Андреев узнал о ее смерти из местных газет, и в тот же день на улице китайцы-разносчики рассказали ему, что Юн была убита. В дальневосточных городах китайцы-разносчики торговали вразнос товарами или доставляли товары, купленные в магазинах, лавках и на базарах, покупателям на дом, одновременно, видимо, разнося слухи и сплетни.

23 июня домой к Андрееву пришел китаец Гуан-юй-цин и, взяв

обещание добиться наказания виновных, рассказал, что 19-летнюю

проститутку Юн-хуа убила содержательница дома терпимости Та-

кин-я. Показания были сняты при четырех свидетелях, Гуан-юй-цин согласился подтвердить их и «на суде под присягой». 24 июня Андреев записал свидетельства и других очевидцев преступления и отправил прокурору окружного суда, но дело не возбудили, а материалы передали в Сыскное отделение (уголовный розыск). В результате бездействия сыскной полиции все участники скрылись из Благовещенска20.

27 июня в газете «Амурский листок» Андреев опубликовал статью «Ужасы китайского квартала»21. 46

Основным мотивом, почему он избрал такую форму доведения до властей сведений о преступлениях чиновников по должности, он назвал отсутствие реакции военного губернатора на его прошения, поскольку он их «принимает за кляузы». Статья полна описаний ужасающих издевательств «экономки-садистки» над беззащитной проституткой и повторяет почти дословно показания Гуан-юй-цина.

«18-го июня вечером я со своими товарищами Ма-шен-чжу и Люй-юн-фу зашел в верхний этаж дома Чин-и-шуна в китайском квартале по Бульварной улице. Здесь помещаются две опиекуриль-ни, содержимые - первая на капитал сторожа № 1 Дин-хай-чена -китайцем Дин и вторая Ян-лао-лю в компании с Кан-ба-ван, и дома терпимости: 1) Чин-фа-сяня с проститутками Юн-хи, Юн-хуа, Юн-хиан и экономкой Та-кин-я, 2) содержательницы Кин-сиан и проститутки Цао-юй (Чао-юй) и две проститутки от себя Фу-бао и другая Кяо-зю».

Около 9 часов вечера свидетели втроем стояли на улице около дома Чин-и-шуна и увидели, что бойка (китайский мальчик-слуга) из дома терпимости Чин-фа-сяна побежал в лавку и возвратился обратно с пучком новых веревок. Они сразу догадались, что веревки «понадобились Та-кин-я, чтобы наказать своих девочек. Так-кин-я женщина жестокая и мало того, что своих девочек бьет веревкой, но и кусает их зубами...». Китайцы пояснили, что подобные издевательства возможны, так как проститутки в этом доме терпимости «купленные». Свидетели решили посмотреть, как «Та-кин-я будет наказывать девочек и вошли в помещение. Бойка при нас передал веревки Та-кин-я. Та раскрутила пучок. Сплела жгут в три веревки, намочила его в воде и оставила в ведре. После 12-ти часов ночи, когда большинство посетителей разошлось., Та-кин-я взяла веревки из ведра и пошла к себе в номер и позвала туда Юн-хуа. Когда Юн-хуа к ней пришла, она заперла дверь на крючок и велела ей раздеться донага. Мы по очереди смотрели в щелку двери - что Та-кин-я в своем номере делает с Юн-хуа»22.

«Экономка» поставила раздетую проститутку на табуретку на колени на кирпичи, связав ей предварительно руки веревкой сзади. «Когда Юн-хуа стояла на коленях на кирпичах Та-кин-я стала ее спрашивать, сколько она заработала за эту неделю. Юн-хуа стала просить Та-кин-я за эту неделю ее простить, обещая хорошо заработать в будущую неделю, но Та-кин-я стала стегать ее веревкой. Юн-хуа упала с табуретки. Та-кин-я схватила ее за волосы, подняла с пола и поставив ее на ноги, приказала опять становится на колени на кирпичи. Юн-хуа опять стала на колени на кирпичи и стала плакать...». Несмотря на все ее мольбы, Та-кин-я перешла к еще более страшным издевательствам: она стала втыкать ей в спину иглы для курения опиума, вырывать волосы и кусать у нее под мышками, предварительно заткнув ей рот ватой, чтобы она не кричала.

По свидетельству очевидцев, издевательства продолжались око-

ло трех часов и прекратились только, когда Юн-хуа перестала подавать признаки жизни. Тогда «экономка» крикнула своего бойку и «велела ему мокрой тряпкой обтереть кровь на теле Юн-хуа, вытащить вату изо рта», оттащить тело в номер и присматривать. «Не больше, как через полчаса бойка выскочил из комнаты и сказал Та-кин-я, что Юн-хуа умерла»23.

Тогда на подмогу были вызваны уже знакомые нам владелец заведения Чин-фа-сян, Ко-цзы-хен и Ван-го-тун. Пришел также владелец дома Чин-и-шун и «стал ругать Та-кин-я и велел всем проституткам Чин-фа-сяна и самой Та-кин-я убираться». По совету Ван-го-туна тело Юн-хуа перенесли в фанзу Чин-фа-сяна, затем туда пришел околоточный и, осмотрев труп, сказал: «Видно, что били». Тогда Ко-цзы-хен сказал: «Ну ладно, пойдем в столовую». И увел околоточного. После посещения китайской столовой околоточный надзиратель изменил свое мнение.

Пришедший по вызову благовещенский городовой врач Я.Л. Та-уберг24 отметил следы уколов от иглы и пятна от побоев и на вопрос околоточного «хоронить ли Юн-хуа», сказал, что ее надо вскрывать, околоточный же стал уверять, что она сама отравилась опием. «Когда уехал доктор, околоточный сказал Ван-го-туну и Ко-цзы-хену, что Юн-хуа надо найти мужа и тогда будет все хорошо, и Ко-цзы-хен, и Ван-го-тун велели бывшему тут-же Чан-су-ван (Ча-шу-лин) назваться ее мужем»25.

Какой бы невероятной не выглядела эта история, косвенным подтверждением ее реальности служат публикации в дальневосточных газетах о торговле «живым товаром» и насильственном удержании в притонах проституток, об издевательствах над ними26. Хотя не стоит исключать и вероятности создания журналистами мифов о жизни в китайских кварталах для возбуждения интереса читателей, а также того, что китайцы, давшие Андрееву показания, несколько «приукрасили» эту историю и преувеличили свое участие в ней.

Андреев впоследствии написал в докладе Приамурскому генерал-губернатору, что заметка в газете вызвала переполох в стане его противников: «Состоялось несколько экстренных тайных заседаний, на которых присутствовали: Чин-фа-сян, Ван-го-тун и Ко-цзы-хен и как уверяют преданные мне китайцы, в честности которых я не сомневаюсь, и г.г. Полицмейстер Баранов, полиц. надзиратель Арцы-башев, Начальник Сыскной Полиции Барташевич и доктор Тауберг. На этих заседаниях было вырешено: от имени Чин-фа-сяна поместить опровержение на мою заметку в том-же "Амурском Листке" <...> Ван-го-тунъ же должен будет привлечь меня к ответственности за клевету и за возбуждение одной части населения против другой <...> и будто бы тогда же и там же г. Баранов говорил, что он всех моих свидетелей, как по делу притонов китайского квартала, так и по делу убийства Юн-хуа перехватает по одиночке и вышлет в гор. Сахалян, а тогда уже примется за меня»27. 48

1 июля в газете «Амурский листок» Чин-фа-сян опубликовал опровержение: заметка Андреева «не имеет за собой ни малейшей правдоподобности уже по одному тому, что я никогда не был бы удостоен избрания всем народонаселением китайской колонии в городе Благовещенске на почетную и ответственную должность представителя при условии, если бы занимался таким грязным и постыдным промыслом, как содержание тайных притонов разврата. .Осмотр тела умершей произведен в тот же день прибывшими на место события полицейскими властями, с местным городовым врачом Таубергом, причем ни полиция, ни врач никаких знаков насилия на трупе не обнаружили. .Имеется налицо вполне определенное заключение врача, указывающее, что покойная страдала при жизни плевритом, воспалением брюшины и жировым перерождением сердца, от чего и последовала ее смерть»28.

Ван-го-тунъ же возбудил против Андреева дело об ответственности за клевету.

* * *

Неделю спустя к делу подключилась китайская сторона в лице местной администрации.

8 июля было написано официальное письмо из Сахаляна от Гуан-ча-ши (из текста непонятно, является ли это наименованием должности или личным именем; далее для этого лица употребляется имя Чжан, а в письме Андреева - г. Тан-хо-ян) на имя пограничного комиссара: «Айгунский уезд доносит, что к нему поступило от Китайского Общества в России заявление <.>: "Мы китайцы на русской территории с разрешения Русского Правительства учредили Китайское Общество. Ныне простолюдины Мэн-дун-чу, Пэн-хуй-чуан и Лю-цзы-нын, <.> войдя в стачку с русским адвокатом Андели <.> не только бросили неблаговидную тень на Китайское Общество, но даже принесли жалобу на действия Российских Властей, обвиняют Китайское Общество во взяточничестве, лихоимстве и собирании для русских властей по одному рублю с каждого безбилетного китайца, которых насчитывается больше 1 000 человек. 15 числа 1-го месяца нового стиля Китайское Общество будто-бы для русских властей собрало 1 500 руб., и вообще таким вымышленным жалобам нет конца. Все это, конечно, ложится пятном на доброе имя Китайского Общества. По последним слухам, Мэн уже арестован уездным Начальником, покорнейшая просьба арестовать и остальных сообщников Мэна - Пэн-хуй-чуана и Лю-дян-нына для привлечения их к должной ответственности»29.

Позднее в докладе ревизоров, присланных Приамурским генерал-губернатором Н.Л. Гондатти, было высказано предположение, что это письмо стало результатом сговора заведующего китайским кварталом помощника пристава Арцыбашева и заправил китайско-

го квартала: инициаторы, обратившись к сахалянским властям, исказили истинные поводы жалобы, иначе они не могли бы рассчитывать «на сочувствие китайских властей, в частности Гуан-ча-ши Чжана, который очень строго преследует опиекурение на китайской стороне. Кроме того, специально съездивший на китайскую сторону помощник пристава Арцыбашев убедил Гуан-ча-ши в заинтересованности лично губернатора в высылке Ли-юн-суна». Ревизоры особо отметили: «Получив ходатайство Гуан-ча-ши, Пограничный Комиссар в своем отзыве на имя Гуан-ча-ши Чжана указал на незаконность подобного обращения и ненормальность отношений, установившихся между Айгунским Уездным Начальником и группой китайских подданных, проживающих на русской территории, так как подобные отношения противоречат духу трактатов»30.

Пограничный комиссар Спешнев не стал давать ход этому ходатайству, посчитав его незаконным вмешательством в ход расследования и противоречащим духу российско-китайских договоров31.

Затем Гуан-ча-ши уехал в отпуск, и на его место заступил Айгун-ский уездный начальник Пян-дян-бао, тесно связанный с верхушкой китайского квартала Благовещенска и помощником пристава Арцы-башевым. Он неоднократно приезжал в китайский квартал Благовещенска, где его принимали выборный представитель китайского квартала общества Ван-го-тун и Арцыбашев, а те, в свою очередь, совершали ответные визиты на китайскую сторону. После поездки на китайскую сторону драгомана Руденко 11 августа Пян-дян-бао

повторил ходатайство о высылке Ли-юн-суна32.

* * *

Тем временем обвиняющая сторона предпринимала свои контрмеры, только возможности у нее были далеко не такие же большие.

Узнав о возбуждении уголовного дела за клевету, к Андрееву явились Ли-юн-сун, Тун-сяо-ли, Ин-цен-сю и Гуан-юй-цин и предложили «совершенно бескорыстно свои услуги»33.

Для доказательства, что притоны в китайском квартиле существуют, с 25 по 28 июля они провели новое «обследование» и составили список из 84-х притонов, с которых собирали деньги 8 сборщиков, включая двух сторожей, и весь сбор поступал переводчику Ван-го-туну. Притоны существовали вполне открыто и посещались «одинаково как китайцами, так и русскими»34. 29 июля список передали пограничному комиссару Спешневу.

31 июля группа китайцев написала прошение на имя Приамурского генерал-губернатора. Оно, вероятно, было инициировано Андреевым (возможно, даже написано им) или кем-либо из его сподвижников и направлено против Ван-го-дуна:

«Мы, нижеподписавшиеся, китайские подданные имеем честь

Вашему Превосходительству доложить о действиях переводчика китайского квартала Ван-го-дуна, на которого уже было много ранее жалоб, как до пожара кит. кварт. [Пожар в китайском квартале произошел в апреле 1914 г.; в результате сгорела значительная часть зданий как в китайском квартале, так и в русской части города. - Т.П.], так и после, по делу организованных им разного рода не допускаемых законом притонов и обложения их побором в свою пользу, и о том, что тот же Ван-го-дун участвовал в укрывательстве убийства в ночь на 19 июля с.г. девушки-китаянки Юн-фу-а; насколько нам известно, что почти все жалобы при проверке их, хотя и не полностью, подтверждались. Несмотря на все это Ван-го-дун до сих пор остался тем же переводчиком и в том же духе свою деятельность <...> продолжает; собирая с них колоссальные поборы, безнаказанно в этих притонах отравляет и обирает, как русских, так и своих соотечественников».

Далее просители привели сведения о числе притонов, приносивших доход переводчику: «30 тайных проституток, платящая каждая по 12 руб. в месяц (360 р.), 32 притона опиекурения, платящий каждый в месяц по 23 руб. (736 р.), 7 притонов банковок, платящая каждая в день по 10 руб. (2 100 р.), 4 притона лотереи, платящий по 80 р. в месяц (320 р.), не считая варки опия, вспрыскивания морфия и т.п.». Еще одной доходной статьей Ван-го-дуна был сбор «по 10 коп. в день за квад. сажень под лоточную палатку, которых имеется до 50 штук, что составляет в месяц 150 руб., затем, с каждого человека за пропуск в Сахалян лишних получает по 10 коп., а при выдаче русских билетов китайцам, кто даст 1-2 руб., тот получает чрез дня 2-3, а кто не даст ничего, то того задержит, пока не пройдет визированному китайскому билету срока, который платит после вдвойне за русский билет и т.д.».

Столь значительные доходы говорили, по мнению китайцев, о больших связях и возможностях Ван-го-дуна: «<...> Поневоле приходится верить, что никого не боится и что он за деньги может все сделать, и действительно так выходит: когда только, кто из начальствующих лиц задумает посетить кит. квартал, то Ван-го-дуну об этом уже за день-два известно, который, конечно, к приезду начальства делает распоряжение, чтобы часть притонов на время приостановили свои действия <...>».

Китайцы «покорнейше» просили генерал-губернатора «<...> приказать пограничному Комиссару проверить эти притоны, внезапно - между 5-9 час. дня, а также дознать, куда, кому и на что расходуются Ван-го-дуном в столь большой сумме поборы, - а самого Ван-го-дуна выдворить в Сахалян без права въезда в Благовещенск»35.

На этом прошении 5 августа Н.Л. Гондатти написал резолюцию: «Его Превосходит. В.А. Толмачеву. Если хоть часть правда, то и этого вполне достаточно, чтобы Ван-го-дуна и тех, кто за ним должен

был наблюдать, посадить на скамью подсудимых. Надо самым тщательным образом проверить»36.

Практика написания жалоб на действия должностных лиц вышестоящему начальству, вплоть до императора, была обычной для Российской империи. На Дальнем Востоке к ней добавлялись такие особенности, как подговор китайцев к жалобам, анонимные жалобы или подписанные вымышленными лицами, и иногда, возможно,

даже подделанные под прошения китайцев37.

* * *

Между тем пограничный комиссар Амурской области Спешнев еще в первых числах июля начал собственное расследование избиения Ли-юн-суна: он лично участвовал в опросе свидетелей, присутствовавших при этом избиении в китайском квартале 24 марта.

Приведем выборочно показания случайных (а по версии сторонников полицмейстера - специально подговоренных) свидетелей.

7 июля Лю-фа показал, что видел, как Ли-юн-суна вели по улице в участок, как сторож № 1 держал его за плечи, а сторож № 4 бил сзади полицейской палкой, Ван-го-дун же «стоял на углу, где биржа извозчиков, и кричал: "Бей его крепче, веди его в участок" <.. .> Ли-юн-сун три года работает подрядчиком у Чурина. Народу на улице было много. Ли-юн-сун не был пьян и вообще я его пьяным не видел. Я знал Ли-юн-суна раньше, когда он был главным подрядчиком у Алексеева на мельнице. Я знаю, что он добрый и честный человек, рабочим платил хорошо <.. .>»38.

Торговец Ду-сяо-ли 8 июля показал, что видел, как в китайском квартале сторожа избивали Ли-юн-суна, а когда он вступился за него, то Ван-го-дун велел ему помалкивать39.

Юй-вэн-чжоу 8 июля показал: в тот день после закрытия лавки стал подводить итоги за день в приходно-расходной книге, «в это время заметил бежавших китайцев, чтобы узнать, в чем дело я вышел из лавки на улицу, где увидел как сторож Дин-хай-цюан бил палкой подрядчика Ли-юн-суна около стоянки извозчиков, где собралась толпа китайцев <...> Ли-юн-сун впал в беспамятство и затем, придя в сознание, обратился к толпе и сказал "Будьте свидетелями как меня били", после этого переводчик квартала Ван-го-дун закричал: «А, он хочет жаловаться - бейте его!". В этот момент сторож Лу-юн-фу опять стал бить его. Потом Ван-го-дун велел отвести Ли-юн-суна в участок, куда он и был доставлен сторожем Дин-хай-цюан. После этого я вернулся домой, а толпа, как только его повели в участок, разошлась»40.

Остальные свидетели разными словами подтверждали сцену избиения около биржи извозчиков41.

Как видим, и с той, и с другой стороны не было недостатка в свидетелях, которые, расходясь в частностях, в целом гнули избранную

каждой стороной линию. Нельзя отрицать, что сговор был возможен и с той, и с другой стороны, и обе группы могли как оказывать давление на свидетелей, так и использовать подставных свидетелей.

Поворотным моментом расследования пограничного комиссара стало получение двух приходо-расходных книг китайского подданного Цзяо-куй-у, содержавшего в китайском квартале опиекуриль-ню «под фирмой "Куй-шен-цзян"». Книги передал Ли-юн-сун, будучи на допросе 23 июля, где он заявил, что этим подтверждает свои показания о взятках. Желая проверить его слова, Спешнев послал переводчика Кима к Цзяо-куй-у с целью опознания им этих книг, и тот не только признал их за свои, но и добровольно предал переводчику Киму еще пять книг42.

Переводчики Управления пограничного комиссара Амурской области перевели эти книги. На допросе у пограничного комиссара 31 июля Цзяо-куй-у показал, что несколько китайцев являются сборщиками денег для разных должностных лиц: «Тан-лао-у собирает деньги для Ван-го-дуна, полиции и русского переводчика, Ко-цзы-хен, Ван-ли-юн и Ли-фын - для чинов полиции, Тен-цзы-тин - для чинов Сыскного отделения и Сун-шан-куан для акцизного чиновника "маленького корявого" (сяо-ма-цзы) - Полетаева и для таможенных чиновников на рогатке [Пост пограничной стражи. - Т.П. ]»43.

Спешнев пришел к выводу, что результаты дознаний и обысков, а главное - записи в приходно-расходных книгах, доказывают наличие системы поборов с тайных притонов в китайском квартале в пользу чинов полиции, таможни и Амурского областного акцизного управления.

Все собранные в ходе расследования материалы не стал передавать в окружной суд, а 5 августа подал докладную записку военному губернатору Амурской области Толмачеву. В ней он красноречиво и образно охарактеризовал положение в китайском квартале Благовещенска, фактически вторя Андрееву:

«<...> О безобразиях, царящих в китайском квартале, известно каждому, кому когда-либо приходилось бывать в этом вертепном скопище преступности и разврата, искоренение коего достижимо лишь исключительными мерами. Считаю служебным долгом своим заявить Вашему Превосходительству, что в конспиративной атмосфере терроризированных с одной стороны китайцев, а с другой стороны произвольно распоряжающаяся судьбой этих китайцев шайка негодяев - могут зарождаться всякие преступления как уголовные, так и политические, ибо претензии этой преступной группы, путем сношений с китайскими властями от имени якобы утвержденного Вами "общества", воздействовать на своих противников, обвиняя их в вымышленных преступлениях, - является преступным шантажом, который может быть использован при случае и с более широкой целью. Поэтому я полагал бы необходимым безотлагательно арестовать всю шайку сборщиков с переводчиком Ван-го-туном во главе

и немедленно вырвать китайский квартал из власти и террора этой преступной группы, которая путем застращиваний и побоев затыкает рот тем китайцам, которые рискуют показывать правду, а путем взяток открывает путь к разврату. Что касается китайских сторожей, то этот институт, скомпрометированный непосредственным участием в содержании опиекурилен и в взимании поборов, без всякого ущерба для дела может быть заменен русскими городовыми <...>».

Он подчеркнул огромный удар по престижу местной власти: «<...> Вопрос вышел из атмосферы внутренних распорядков города и стал достоянием широких слоев китайского населения в Сахаляне, а потому на результаты дела обращены взоры многих заинтересованных в деле лиц помимо официальных властей <.> каждый день промедления в устранении от преступной роли указанных мною лиц лишь подтверждает во мнении китайцев распространяемое мнение, что пороки у нас могут существовать безнаказанно, лишь бы они оплачивались»44.

* * *

Поскольку в дело, кроме Ли-юн-суна, вступили еще несколько китайцев - помощников и свидетелей со стороны Андреева, - полиция начала компанию и по их шельмованию и высылке на родину.

13 августа заведующий китайским кварталом Арцыбашев доложил полицеймейстеру Баранову: «Представляя при сем трех китайских подданных Пэн-хуй-чуан, проживающий под чужой фамилией Ли-юн-сун, Ли-хун-тян, проживающий под чужой фамилией Гуан-юй-цин и Лю-дян-нэн (он же Лю-ди-ну), который живет совсем без документов, ходатайствую перед Вашим Высокоблагородием о высылке всех трех вышеупомянутых китайцев, как не имеющих определенных занятий и неблагонадежных. Кроме того, докладываю, что Ли-юн-сун и Гуан-юй-цин занимаются кляузами на администрацию, вымогательством, подстрекательством к лжесвидетельству под угрозой и проч., что доказывают представляемые при сем два протокола в копиях. При сем присовокупляю, что вышеупомянутые лица Судебным Следователем 1-го участка Благовещенского Окружного Суда допрошены в качестве свидетелей по делу о смерти китаянки Юн-хуа 19 июля сего года и показанья их, по заявлению Судебного Следователя, никакого существенного значения для следствия не имеют, а потому и могут быть высланы»45.

Этот рапорт полицмейстер в тот же день препроводил военному губернатору. В данном случае была использована та же схема, что и для дискредитации Ли-юн-суна.

И в тот же день последовали два постановления военного губернатора о высылке «из пределов России без права возвращения обратно» китайских подданных Гуан-юй-цин (он же Ли-хун-тян) и Лю-ди-ну (он же Лю-дян-нэн) как лиц «неблагонадежных и не име-

ющих определенных занятий», а первого из них еще и как лицо, «занимающееся кляузами на администрацию, вымогательством, подстрекательством к лжесвидетельству под угрозою»46.

Постановление военного губернатора Амурской области о высылке Ли-юн-суна (он же Пэй-хуй-чуан) было издано 14 августа 1914 г., причем он высылался как «виновный в нарушении обязательного постановления Приамурского Генерал-Губернатора Н.И. Гондат-ти от 28 января 1914 года за № 200» и предварительно подвергался аресту на двое суток47. Указанное постановление генерал-губернатора запрещало «бесчинство и озорство» на улицах, даже если оно и не нарушало общественной тишины и порядка, но «вызывало недовольство окружающих». Наказание за нарушение предполагало наложение в административном порядке штрафа до 3 тыс. руб. или арест до 3-х месяцев48.

Так что Ли-юн-суна военный губернатор подверг наказанию за его якобы буйство в пьяном виде в китайском квартале 24 марта, которое так и не было доказано. Правомерность и наказания, и высылки ставится под сомнение тем, что впоследствии сторожей китайского квартала сняли с их должностей за избиение Ли-юн-суна.

Действия военного губернатора Толмачева и стремительное принятие постановлений (при том, сколько времени понадобилось ему, чтобы распорядиться о проведении расследования) не могут не смущать, более того - вызывают сомнения в его непричастности к сговору с полицмейстером. Ведь уже началась мировая война, и у военного губернатора прибавилось много и других забот. Кроме того, доклады помощника пристава Арцыбашева полицмейстеру с ходатайством о выдворении Ли-юн-суна, Гуан-юй-цина и Лю-ди-ну и стремительное издание постановлений военного губернатора об их высылке странным образом совпало с письмом Айгунского уездного начальника. Да и по мнению ревизоров, присланных Приамурским генерал-губернатором, «спешность выдворения упомянутых лиц свидетельствует о том, что администрация была заинтересована» в этом. Они также отметили, что выдворение Ли-юнъ-суна «подняло престиж Благовещенской полиции и заправил китайского Общества, дав тем самым основание китайцам думать, что борьба с упомянутыми лицами не мыслима, так как их поддерживают не только русские, но даже и китайские власти. Кроме того, выдворение Ли-юн-суна совершилось как бы по требованию китайских властей, что противоречит трактатам, заключенным Россией с Китаем, и обычаям, установившимся в сношениях с последним, тем более что упомянутые китайцы даже не являются уголовными преступниками». Тем самым, по резонному заключению ревизоров, областная администрация «как бы узаконивала» существование китайского общества на российской территории, хотя таковое не было зарегистрировано так, как этого требуют российские законы49.

* * *

14 августа вице-губернатор фон-Бодунген доложил военному губернатору Толмачеву свое заключение по поводу дознаний, проведенных заведующим китайским кварталом и пограничным комиссаром по жалобе Ли-юн-суна.

Он обоснованно посчитал, что показания свидетелей, допрошенных ими, «противоречивы»: первый «ограничивался опросом только части свидетелей», вторым «опрашивались совершенно другие лица», «притом, опять-таки, не те, которые выставлялись в жалобе своей Ли-юн-суном, а по большей частью из случайных свидетелей происшествия 24 марта». При всем том вице-губернатор признал: «<...> Все же из этого материала можно прийти к заключению о том, что китайские сторожа не были на высоте своего положения и не безгрешны в рукоприкладстве <...>»50. По его мнению, оба чиновника не выполнили своей задачи.

На этом основано он предложил «всех китайских сторожей уволить», поскольку они «не находятся на Государственной службе, а служат по вольному найму», на их место пригласить городовых, уплачивая им из тех же источников содержание, потерпевшему Ли-юн-суну предоставить право привлечь их судебным порядком к ответственности. Полицмейстера же, по его мнению, следовало «обязать принять все зависящие меры к искоренению» притонов, он «не должен <...> скрываться за своих помощников; он является единственным ответственным лицом за состояние города и если помощники ему не подходящи, то от него зависит войти с представлением к Губернатору о замене их»51.

Он подчеркнул, что за существование притонов в китайском квартале «был отчасти <...> уволен бывший Заведующий китайского квартала и г. Арцыбашев вступил в должность лишь недавно <...>».

Вопрос же о денежных поборах переводчика Ван-го-дуна и его помощников «для чинов полиции и администрации» вице-губернатор посчитал «совершенно не разработанным», а приходо-расходные книги, заключил он, «грешат большими погрешностями», и потому необходимо «поручить г. Руденко и Киму заняться переводом этих книг, выяснить подлинность всех записей <...>, а затем поручить произвести дознание по сему делу. Впредь же до выяснения этого дела Ван-го-дуна отстранить от обязанностей переводчика в целях устранения воздействия его на местное население»52.

Военный губернатор не отреагировал на доклад пограничного комиссара. Но после доклада вице-губернатора, 18 августа, распорядился создать комиссию для проверки подлинности записей в приходно-расходных книгах китайских заведений, а также приказал уволить сторожей (в деле отсутствует точная дата этого распоряжения).

Всего чины Управления пограничного комиссара в период с 19 по 23 августа перевели 12 книг [В документе подробно перечислены все выплаты, указанные в книгах № 1, 2, 3, 5, 7 и 12, - кому и сколько. - Т.П.], упоминания о взятках «гуан-цянь» имелись в шести книгах53.

Первая проверка книг была поручена военным губернатором Толмачевым драгоману Руденко. Тот провел ее с переводчиками Кимом и Максимовым, в результате первые два пришли к выводу, что записи фиктивные, сделаны в более позднее время, а Максимов допускал их спорность.

Затем по приказу пограничного комиссара вновь провели проверку уже только шести книг, где были упоминания о взятках. Теперь комиссия в составе исполняющего должность пограничного комиссара Спешнева, переводчиков Максимова и Кима пришла к выводу как о подлинности записей в книгах № 3, 5, 7 и 12, так и о существовании системы поборов с китайских притонов. А драгоман Руденко, также входивший в состав комиссии, отказался подписаться под этим постановлением.

Перевод китайских книг, два постановления лиц, их переводивших, особые мнения переводчиков Максимова и Кима, рапорт и особое мнение драгомана Руденко пограничный комиссар 27 августа представил Толмачеву54.

Военный губернатор в создавшейся ситуации встал на сторону Руденко и согласился, что записи в книгах были фиктивными и направленными на оговор чинов полиции. Достоверно невозможно понять, был ли он в этом деле заинтересованным лицом, или причинами такого решения были убежденность в интригах против полиции, стремление не «обижать» полицию, «правую руку» губернаторской

власти, нежелание поднимать скандал и выносить сор из избы.

* * *

23 августа Приамурский генерал-губернатор Гондатти послал телеграмму военному губернатору в Благовещенск «Пришлите мне дела о смерти китаянки Юнхуа и об избиении китайца Лиюнсуна»55.

Военный губернатор отреагировал стремительно: уже 25 августа он препроводил в канцелярию генерал-губернатора дело об избиении Ли-юн-суна и сообщил, что приказал полицеймейстеру уволить всех сторожей.

Группировка полицмейстера не замедлила предпринять контрмеры, желая, видимо, сохранить такого «ценного кадра» как Ван-го-дун. 27 августа Баранов передал военному губернатору ходатайство благовещенских китайских купцов об оставлении Ван-го-дуна в должности переводчика-посредника: «<...> Исполняя обязанность переводчика-посредника вполне безупречно, он зарекомендовал себя во мнении китайского населения с лучшей стороны как по по-

ведению, так и по нравственным качествам, а также по внимательному и усердному исполнению возложенной на него должности, отличается достаточной грамотностью, полной осведомленностью в переводах»56.

Благовещенский полицмейстер сопроводил ходатайство своим письмом, в котором поддержал ходатаев: «Ходатайство заслуживает удовлетворения, так как оно возбуждено представителем китайского населения и торговцами лучших фирм»57.

* * *

3 сентября, уже после высылки своих «соратников по борьбе», Андреев написал доклад Приамурскому генерал-губернатору: видимо, он понял, что исчерпал все возможности изменить ситуацию, обращаясь к военному губернатору.

В нем он подробно изложил свое видение и все перипетии дела - случай с избиением Ли-юн-суна, убийством китаянки Юн-хуа, историю высылки своих свидетелей, а также безрезультатные обращений к военному губернатору.

Остановился он и на личности представителя китайского населения и его опровержении в газете истории убийства Юн-хуа. По его словам, Чин-фа-сян «<...> идеализирует себя, приписывая свое избрание за свои высокие нравственные качества всему народонаселению китайской колонии в гор. Благовещенска. Во-первых, такой колонии <...> в юридическом смысле не существует, а во-вторых, на почетную и ответственную должность представителя китайского квартала он, Чин-фа-сян, был избран не всеми китайцами, проживающими в городе, а только теми, которые проживают в китайском квартале. Порядочные-же люди из китайцев в китайском квартале не проживают, а проживают в самом городе; контингент же обывателей китайского квартала в своем подавляющем большинстве состоит из различного чернорабочего сброда и из многочисленной шайки притоносодержателей, контрабандистов и других представителей преступных профессий, и вот этими последними он и был избран своим представителей и ни за какие-либо свои высокие духовные качества, а просто на просто потому, что "рыбак рыбака видит из далека"»58.

Далее он подробно изложил собранные им сведения о величине поборов и о том, кому они поступали. Местами прошение Андреева написано весьма высокопарно и эмоционально: «<...> Но доколе на Руси есть правда в судах и у Высшего Начальства я лично за себя не боюсь последствий, как за этот свой доклад, так и за все свои прошения, поданные мною г. Губернатору, так как в них одна только правда и одна только цель оградить общество и государство от тех шаек преступников, которые свили себе прочное гнездо в китайском квартале. Но у меня и теперь становится волос дыбом при мысли, какую чашу испить уготовили при содействии гг. Барановых

и Арцыбашевых атаманы этих шаек Ван-го-тун и Чин-фа-сян своим соотечественникам Ли-юн-суну, Гуан-юй-цину и их товарищам за то, что они из одной только преданности к России осмелились разоблачить их преступную организацию, выходящую уже и теперь из пределов общеуголовных наказаний. Я никогда не предполагал, чтобы действительность могла бы дойти до такого безобразного цинизма. Никогда не предполагал, чтобы русская полиция в погоне за китайским рублем была бы способна не только продать алчным китайским авантюристам благополучие вверенного ее заботам населения, но еще и вымолить у китайских властей позор и пытки для тех честных китайцев, которые осмелились разоблачить преступную авантюру своих соотечественников на русской территории <.. ,>»59.

Кроме письма, наверняка сам Андреев послал генерал-губернатору и копию со свидетельских показаний Гуан-юй-цина об убийстве Юн-хуа: их получение было зарегистрировано в канцелярии 10 сентября 1914 г.60

Именно после этого, 15 сентября, генерал-губернатор направил в Благовещенск ревизию из чиновников своей канцелярии Л.Г. Улья-ницкого и Н.П. Щербакова.

Даты проведения ревизии и доклада о ее результатах в деле отсутствуют, копия доклада не датирована. В ходе ревизии проводились облавы, обыски и выемки приходно-расходных книг китайских заведений (датированы с 25 сентября по 4 октября).

Их результаты, по мнению ревизоров, свидетельствовали: «<...> действительно в гор. Благовещенске процветает опиекурение, существуют тайные притоны, причем полиция как будто бы покровительствует им. Благодаря благожелательному отношению полиции к содержателям опиекурилен, в последнее время масса китайцев из Сахаляна, где оно строго карается, приезжает в гор. Благовещенске покурить, что увеличивает количество беспаспортных китайцев, свободно проживающих в китайских притонах <.. ,>»61.

Ревизоры уверенно пришли к заключению о существовании системы поборов в городе: «Принимая во внимание записи в приходо-расходных книгах, а также показания содержателей опиекурилен, мы полагаем, что должностные лица действительно берут взятки с содержателей разных притонов, а именно: сын Полицмейстера - Вадим Баранов, Пристава 1, 2 и 6-го участков, Помощник Пристава 6-го уч. Арцыбашев, полицейский надзиратель Сыскного отделения кореец Хан, «новый» и «маленький новый» полицейский надзиратель 1 уч., помощник пристава 2 уч. Мартинович, старшие городовые 1, 2 и 6-го участка, акцизный чиновник Полетаев («маленький корявый») и таможенный чиновник «большое брюхо» (он же «большая борода»), переводчик Ван-го-дун, при этом для разных должностных лиц собирают взятки особые китайские сборщики: Ко-цзы-хен, Го-цзы-сян, Тан-лао-у, Тен-юн-цзи и Ку-лан»62.

Ни та, ни другая сторона конфликта не отрицали составление

приходно-расходных книг как обычную практику в китайских заведениях (законных и незаконных, на русской и китайской стороне). При этом полицмейстер и его сообщники утверждали, что записи о поборах во многих книгах были подделаны, то есть вписаны позднее, другой рукой и другими чернилами, а потому не могут доказывать взяточничество чинов полиции и таможни. Однако книги и сами по себе являются достаточно говорящими доказательствами вины полиции, ибо в них, кроме указанных якобы поддельных записей, были сведения о фактически ежедневном поступлении во все заведения опиума, а полиция не утверждала, что сами книги являются поддельными и изготовлены специально, чтобы ее опорочить.

Иными словами, эти книги подтверждали наличие в городе тайных притонов опиекурения и морфинистов, и, если подобные притоны не были ни для кого секретом, то, следовательно, полиция не предпринимала сколько-нибудь серьезных усилий, чтобы бороться с ними. Следовательно, налицо было если не покровительство притонам, то халатное отношение к своим обязанностям. Многие должностные лица местных учреждений признавали, что во всех дальневосточных городах существовали тайные китайские притоны, которые являлись «благодатным полем, с которого кормилась местная полиция».

Наглядным доказательством существования китайских притонов ревизоры посчитали и протоколы обысков, проведенных в китайском квартале: в некоторых из осмотренных домов «ничего преступного» обнаружить не удавалось, а в других были найдены игральные карты, приспособления для опиекурения, нелегальные проститутки. Осмотрами были выявлены многочисленные случаи проживания в домах китайцев без видов на жительство и не зарегистрированных по адресному столу и домовым книгам63.

Когда же в ходе осмотра, проведенного 25 сентября, чиновник для особых поручений коллежский секретарь Рябов проявил особую тщательность, удалось обнаружить на крыше дома № 55 Фу-шен-гуна шесть безбилетных китайцев, пытавшихся сбросить вниз «большой таз, наполненный слитками на вид переваренной клейкой глины». После этого приступили к более тщательному досмотру всего помещения.

Об обнаруженном далее Рябов в протоколе писал: «Городовой Щеголев, по моему поручению желая проверить, нет ли чего особенного в жестяной банке с помоями, ткнул шашкой в наполненную до верху банку с помоями и почувствовал, что дно банки как будто выше, чем оно должно быть, доложил мне об этом и вылил по моему приказанию из этой банки помои. Тогда только пришлось убедиться, что в этой банке находится плотно вставленная вторая банка высотою в половину помойной банки. Вынув эту банку и тряхнув ее, там нашли 13 опиекурильных лампочек, оказавшихся разбитыми, так как сначала пришлось шашкой разбивать эту банку. После 60

этого начали тщательно осматривать табуретки и столик-шкафчик. Обнаружив в одной из табуреток под сиденьем секретный ящик, устроенный посредством прибития под сиденьем табуретки второй дощечки, и не найдя в ней ничего, взломали под сиденьем вторую табуретку, в которой оказалось 19 плиток-палочек приготовленного опиума. Взломав столик, нашли около 1/2 коробки из-под гильз опиума в порошке. Там же обнаружено 4 головки от курительных трубок и небольшой в бумажке сверточек опиума в густом виде»64.

Кроме того, в своем докладе ревизоры обратили внимание на «весьма близкие отношения» между представителями Благовещенской полиции, верхушкой китайского квартала и Айгунским уездным начальником, которые «иногда отражаются на интересах дела <...>, благодаря установившимся отношениям, представители китайского населения в курсе всех дел, имеющих отношение к китайцам <.. ,>»65.

Они особо отметили, что руководители китайского квартала были явно оповещены о прибытии ревизоров: «Когда мы приехали в гор. Благовещенск то, по всей вероятности, представитель китайского населения также был поставлен в известность о цели нашего приезда с указанием на необходимость реабилитировать полицию и представителей китайского населения. Через несколько дней после приезда в гор. Благовещенск Старший Помощник Делопроизводителя Ульяницкий посетил представителя китайского населения г. Чжан-ли-вея. Последний в своем разговоре все время хвалил Полицеймейстера и вообще чинов полиции, при этом он говорил, что ему, как представителю китайского населения, весьма трудно работать, так как разного рода кляузники стараются подорвать доверие Губернатора к нему»66.

Далее в докладе говорилось: «<...> По словам вице-консула Никитина, Полицеймейстер Баранов и другие чины полиции часто бывают в Сахаляне и чувствуют себя в Сахаляне, как дома. Это подтверждают проживающие в гор. Сахаляне русские купцы Портнов и Катык, причем последние утверждают, что Баранов совместно с Пан-дян-бао устраивает китайские дела, при этом в таких случаях командируется в Сахалян Помощник Пристава Арцыбашев. Ай-гуньский уездный начальник Пан-дян-бао также бывает у Полицеймейстера Баранова, причем они иногда посещают председателя китайского общества, бывают и в китайском квартале...»67.

В докладе подробно изложена и история высылки в административном порядке трех китайцев, свидетелей Андреева, на китайскую сторону. По мнению ревизоров, и неоднократные ходатайства китайской администрации, и поспешное издание военным губернатором постановлений свидетельствуют как о заинтересованности полиции, так и о существовании системы неформальных отношений и общих интересах заправил китайского квартала, некоторых представителей китайской администрации на китайской стороне и

благовещенской полиции.

Впрочем, судя по пометкам на докладе, сам Приамурский генерал-губернатора не счел сложившуюся систему однозначно порочной68.

Весьма показательной для иллюстрации практик сращивания местной полиции и верхушки китайского квартала является личность переводчика Ван-го-дуна. Ревизоры посчитали, что последний, благодаря близости к Благовещенскому полицеймейстеру, был «в курсе всех китайских дел». И это положение он постарался использовать - стал «ходатаем по всем китайским делам», «с содержателей опиекурилен, банковок и прочих притонов установил взятки». И заключили: «Деятельность Ван-го-дуна мы, со своей стороны, находим вредной и состояние его на русской службе несоответствующим интересам дела»69.

Из документов видно, что полицмейстер Баранов оказывал личное покровительство Ван-го-дуну вплоть до помощи в смене подданства на российское. Жена последнего и заведующий регистрационной конторой Римский-Корсаков были крестными родителями Ван-го-дуна при переходе его в православие70. Личность переводчика подробно исследована Е.И. Нестеровой71.

* * *

Материалы изученного нами дела создают впечатляющую картину системы формальных и неформальных взаимоотношений китайских иммигрантов и представителей местной власти и общества. В условиях трансграничного региона и тесного межкультурного контакта постепенно сформировался слой представителей русского и китайского населения - «культурные брокеры» - которые овладели чужими языками (переводчики, один из таможенных чиновников, Андреев брал уроки китайского языка) и постоянно общались с представителями чужой группы по долгу службы или в силу своей профессии (присяжные поверенные, защищавшие права китайцев в суде или пишущие для них прошения; полицейские и чиновники разных ведомств; предприниматели).

Наиболее тесное «сотрудничество» наладилось между, с одной стороны, должностными лицами карательных и правоохранительных органов (полицмейстер Благовещенска, заведующий китайским кварталом, полицейские и таможенные чины разного уровня), а с другой - верхушкой китайского населения Благовещенска (представитель китайского квартала и переводчики-посредники, сторожа квартала, содержатели тайных притонов) вместе с Айгунским уездным начальником. Связи между ними были взаимовыгодными, участники сформировавшегося сообщества оказывали друг другу взаимные услуги и почести, а сложившаяся в городе теневая криминальная экономика - тайные притоны - давала доход, выступала

средством обогащения для этого круга лиц, финансовым базисом существующей системы взаимоотношений.

Борьба бывшего полицейского, «присяжного стряпчего» Ф.И. Андреева с коррупцией полиции не была единичным явлением. В этом случае, как и в других подобных делах в дальневосточных городах, дело становилось известным общественности и вышестоящей власти из-за борьбы двух сторон, двух групп72.

Обе группы использовали во многом сходные методы борьбы.

Ф.И. Андреев, руководитель обвиняющей стороны, вероятно, использовал свой опыт полицейского, привлекал китайцев, являвшихся «своими» в китайском квартале в качестве свидетелей и осведомителей, обращался с прошениями и жалобами к начальствующим лицам области, а когда эти обращения не достигали цели, взывал к общественности через печать. По мнению противной - обвиняемой - стороны, он для придания веса своим действиям мошеннически представлялся «тайным агентом полиции» и ссылался на покровительство товарища министра внутренних дел, подговаривал свидетелей к даче ложных показаний и оказывал на них давление угрозами ареста и высылки.

Ф.И. Андреев с соратниками в определенной степени достигли своей цели: генерал-губернатор прислал в областной центр ревизию, и ревизоры пришли к выводу о существовании тайных китайских притонов и системы поборов с них.

Не вполне понятно, кто стоял во главе противоположной группы - полицмейстер города и заведующий китайским кварталом или переводчик и выборный представитель китайского квартала. Все же думается, благовещенские полицейские чины играли в ней ключевую роль. Полицмейстер и его сторонники использовали такие методы, как выставление альтернативных свидетелей, составление протоколов, жалобы, прошения, ходатайства, донесения военному губернатору с последующими просьбами о принятии постановлений о высылке неугодных лиц на китайскую сторону или арестах и штрафах, дискредитация противников вбрасыванием ложных сведений через подставных свидетелей, подбор и давление на свидетелей, опровержение через печать. Группа также достигла некоторых положительных для себя результатов: все свидетели были высланы на китайскую сторону и оказались там «за решеткой», а никто из полицейских и чиновников не оказался под судом.

Ключевым моментом в деле, который вызывает сомнения в отсутствии злого умысла и преступления по должности в действиях полицмейстера и его сторонников, выступает система устранения свидетелей с помощью ускоренного издания военным губернатором постановлений о высылке на китайскую сторону. Если показания свидетелей были ложью, почему бы не рассматривать это дело в суде, привлечь их за клевету, привести доказательства собственной правоты? Но полицмейстер и его сторонники (подельники?) прибег-

ли к иному способу действий.

Кстати, практика ускоренного принятия постановлений против неугодных лиц, а также затягивания и приурочивания к праздникам для отмены наказания лиц, согласных давать взятки, существовала и во Владивостоке в 1913 г. Она была взята на вооружение Г.Г. фон Ундрицем и эффективно действовала против лиц, не желавших давать взятки или встававших у него на пути73.

Такое совпадение вызывает серьезные вопросы. Напрашивается вывод о прямых заимствованиях. Однако, скорее всего, дело в другом: единая система и общие условия вырабатывали сходные механизмы обхода правил и запретов ради корыстных интересов.

Материалы дела не позволяют однозначно и доказательно судить, что данные группы (одна из них или обе) были устойчивыми преступными сообществами, занимавшимися рэкетом и «крыше-ванием» притонов, хотя большинство исследователей склонны писать о таких случаях как фактически доказанном деянии. Конечно, постоянная повторяемость таких скандалов склоняет к мысли, что подобные мафиозные структуры действительно существовали повсеместно в дальневосточных городах, хотя и в этом деле, и в других подобных делах подозреваемые не были отданы под суд, их вина в ходе судебного следствия не была доказана.

Более того, в этом деле никто их фигурантов не был даже отстранен от службы. В жертву, как это обычно случалось, принесли «мелкую сошку» - сторожей китайского квартала.

Н.А. Баранов, прослуживший Благовещенским полицмейстером два с половиной года, был переведен на должность полицмейстера во Владивосток, куда прибыл 23 июля 1915 г.74 и прослужил до упразднения полиции после Февральской революции 1917 г. Такое назначение выглядит тем более сомнительным, что на новом месте существовало еще более обширное поле для сращивания с заправилами китайских кварталов.

Некоторые другие фигуранты дела продолжали служить в благовещенской полиции.

Притоны не были ликвидированы ни в 1915 г., ни в 1917 г., а Приамурский генерал-губернатор вновь и вновь был вынужден направлять ревизии, а также запросы и распоряжения в адрес военного губернатора Амурской области.

В ходе одной такой ревизии делопроизводителем канцелярии генерал-губернатора Щербаковым вновь было выявлено существование многочисленных притонов, безобразная постановка дела регистрации китайцев и нумерации домов в китайском квартале. И по-прежнему в материалах расследования фигурировал заведующий китайским кварталом Арцыбашев и кандидат на околоточного надзирателя Проскура75.

Похоже, безнаказанность лиц, причастных к подобным скандалам, и сохранение на службе чиновников с явно подмоченной ре-

путацией являлось одной из ключевых причин постоянного воспроизводства различных схем обхода законов в корыстных целях, создания подобных группировок, отсутствия результатов борьбы полиции с притонами и продолжавшиеся обвинения представителей власти в коррупции.

Как результат в обществе росло разочарование и убежденность в коррумпированности всей власти снизу доверху, а репутационные издержки для власти на деле были гораздо больше, чем ей казалось.

Примечания Notes

1 Буяков А.М., Буяков О.А. Китайская полиция во Владивостоке в начале XX века // Записки Общества изучения Амурского края. Т. XXXIV. Владивосток, 2000. С. 69-79; Позняк Т.З. Китайские иммигранты и коррумпированность чиновников на российском Дальнем Востоке в начале XX века // Ойкумена. Регионоведческие исследования. 2011. № 3. С. 80-89.

2 Сорокина Т.Н. Хозяйственная деятельность китайских подданных на Дальнем Востоке России и политика администрации Приамурского края (конец XIX - начало XX вв.). Омск, 1999; Ларин А.Г. Китайцы в России. Москва, 2000; Нестерова Е.И. Русская администрация и китайские мигранты на юге Дальнего Востока России (вторая половина XIX - начало XX вв.). Владивосток, 2004; Петров А.И. История китайцев в России: 1856 - 1917 годы. Санкт-Петербург, 2003.

3 Позняк Т.З. Российская иммиграционная политика в отношении выходцев из Китая на Дальнем Востоке во второй половине XIX - начале XX в. // Известия Восточного института. 2013. № 2. С. 7-24; Сорокина Т.Н. Изменения правил перехода границы для китайцев в Приамурском крае в 1911 - 1912 гг. и «Сахалянский инцидент» // Миграции и диаспоры в социокультурном, политическом и экономическом пространстве Сибири: Рубежи XIX - XX и XX - XXI веков. Иркутск, 2010. С. 184-202.

4 Российский государственный исторический архив Дальнего Востока (РГИА ДВ). Ф. 702. Оп. 1. Д. 760. Л. 100-101; Памятная книжка Амурской области на 1914 год. Благовещенск, 1914. С. 51-58, 89-92.

5 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 477. Л. 168л.

6 Позняк Т.З. «Культурные брокеры» и межкультурное взаимодействие в пространстве трансграничья во второй половине XIX- начале XX в. // Известия Восточного института. 2016. № 2 (30). С. 21-33.

7 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 477. Л. 98, 98об.

8 Там же. Л. 46-52.

9 Там же. Л. 28-30.

10 Там же. Л. 46, 92-93.

11 Там же. Л. 46, 46об.

12 Там же. Л. 47-48.

13 Там же. Л. 53об.-56.

14 Там же. Л. 58-60.

15 Там же. Л. 57, 57об.

16 Там же. Л. 60.

17 Там же. Л. 61, 61об.

18 Там же. Л. 20об., 21.

19 Там же. Л. 98-99.

20 Там же. Л. 22.

21 Там же. Л. 36.

22 Там же. Л. 34, 34об.

23 Там же. Л. 34об.

24 Памятная книжка Амурской области на 1913 г. Благовещенск, 1913. С. 22.

25 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 477. Л. 35.

26 Далекая окраина (Владивосток). 1909. 30 июля; 1910. 21 мая; 1911. 2 марта; 1915. 6 янв.

27 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 477. Л.22об., 23.

28 Там же. Л. 37.

29 Там же. Л. 12об., 13.

30 Там же.

31 Там же. Л. 147об., 148.

32 Там же. Л. 14.

33 Там же. Л. 23об.

34 Там же. Л. 38-40.

35 Там же. Л. 150, 150об.

36 Там же.

37 Позняк Т.З. Китайские иммигранты и коррумпированность чиновников на российском Дальнем Востоке в начале XX века // Ойкумена. Регио-новедческие исследования. 2011. № 3. С. 80-89; Позняк Т.З. «Культурные брокеры» и межкультурное взаимодействие в пространстве трансграничья во второй половине XIX - начале XX в. // Известия Восточного института. 2016. № 2 (30). С. 21-33.

38 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 477. Л. 70, 70об.

39 Там же. Л. 74, 74об.

40 Там же. Л. 75, 75об.

41 Там же. Л. 68-87.

42 Там же. Л. 2, 2об.

43 Там же. Л. 2об.

44 Там же. Л. 44-45.

45 Там же. Л. 44, 141об., 142.

46 Там же.

47 Там же.

48 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 663. Л. 11.

49 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 477. Л. 14об., 16.

50 Там же. Л. 41, 41об.

51 Там же. Л. 41об., 42, 43.

52 Там же. Л. 43об.

53 Там же. Л. 3.

54 Там же. Л. 6, 6об.

55 Там же. Л. 42.

56 Там же. Л. 17об.

57 Там же. Л. 18.

58 Там же. Л. 23.

59 Там же. Л. 25, 25об.

60 Там же. Л. 34-35об.

61 Там же. Л. 2.

62 Там же. Л. 10об., 11.

63 Там же. Л. 101-109.

64 Там же. Л. 106, 106об.

65 Там же. Л. 17.

66 Там же. Л. 18.

67 Там же. Л. 11.

68 Там же. Л. 17-18об.

69 Там же. Л. 19.

70 Там же. Л. 157-160.

71 Нестерова Е.И. Русская администрация и китайские мигранты на юге Дальнего Востока России (вторая половина XIX - начало XX вв.). Владивосток, 2004. С. 304-307.

72 Позняк Т.З. Китайские иммигранты и коррумпированность чиновников на российском Дальнем Востоке в начале XX века // Ойкумена. Регио-новедческие исследования. 2011. № 3. С. 80-89

73 Позняк Т.З. Китайские иммигранты и принимающее общество: Парадоксы межкультурного взаимодействия на российском Дальнем Востоке во второй половине XIX - начале XX в. // Проблемы межэтнического взаимодействия на Дальнем Востоке России: История и современность. Хабаровск, 2011. С. 33-40.

74 Далекая окраина (Владивосток). 1915. 12, 23 июля; Памятная книжка Приморской области на 1916 год. Владивосток, 1916. С. 13.

75 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 3. Д. 151. Л. 91-95об.

Автор, аннотация, ключевые слова

Позняк Татьяна Зиновьевна - канд. ист. наук, старший научный сотрудник Института истории, археологии и этнографии народов Дальнего Востока Дальневосточного отделения Российской Академии Наук (Владивосток)

tzpoznyak@mail.ru

В статье на основе архивных документов рассматривается одно из многочисленных дел о коррупции благовещенской полиции и чиновников других учреждений на российском Дальнем Востоке в начале XX в. История всплыла наружу в результате жалоб и докладов отставного полицейского чиновника Ф.И. Андреева военному губернатору Амурской области и Приамурскому генерал-губернатору о поборах полиции Благовещенска с тайных китайских притонов, в которых процветали курение опиума и проституция. Результатом ревизии, посланной в Благовещенск Приамурским генерал-губернатором, не стало предание суду полицейских и чиновников других учреждений по обвинению в преступлениях по должности. По этой причине автор стремится к объективному изложению и анализу версий обеих противоборствующих сторон - обвинителей и обвиняемых. Автор приходит к выводу, что материалы дела не позволяют однозначно доказать, что в Благовещенске действовало устойчивое преступное сообще-

ство, занимавшееся вымогательством и «покровительством» тайных притонов. Однако, по ее мнению, повторяемость подобных скандалов все же склоняет к заключению, что «взаимовыгодное сотрудничество» китайской преступности и российского коррумпированного чиновничества в начале XX в. существовало и в Благовещенске, и в других городах Российского Дальнего Востока. Сохранившиеся в архиве разнообразные документы - жалобы, протоколы обысков, доклад о результатах ревизии и другие -дают уникальную возможность не только вникнуть в детали данного дела, но и воссоздать практику формальных и неформальных взаимоотношений между китайскими мигрантами и местным чиновничеством, включая полицию, в условиях трансграничного региона.

Российский Дальний Восток, Приамурское генерал-губернаторство, Амурская область, Благовещенск, полиция, таможня, чиновничество, китайские мигранты, Китайский квартал, коррупция, организованная преступность, межкультурное взаимодействие, иммиграционная политика.

References (Articles from Scientific Journals)

1. Poznyak T.Z. Kitayskie immigranty i korrumpirovannost chinovnikov na rossiyskom Dalnem Vostoke v nachale XX veka [Chinese Immigrants and Corruption among Officials in the Russian Far East in the Early 20th Century.]. Oykumena. Regionovedcheskie issledovaniya, 2011, no. 3, pp. 80-89. (In Russ).

2. Poznyak T.Z. "Kulturnye brokery" i mezhkulturnoe vzaimodeystvie v prostranstve transgranichya vo vtoroy polovine XIX- nachale XX v. ["Cultural Brokers" and Intercultural Interaction in the Cross-Border Region in the Second Half of the 19th and Early 20th Centuries.]. Izvestiya Vostochnogo instituta, 2016, no. 2 (30), pp. 21-33. (In Russ.).

3. Poznyak T.Z. Rossiyskaya immigratsionnaya politika v otnoshenii vykhodtsev iz Kitaya na Dalnem Vostoke vo vtoroy polovine XIX - nachale XX v. [Russian Immigration Policy towards Chinese Immigrants in the Far East in the Second Half of the 19th and Early 20th Centuries.]. Izvestiya Vostochnogo instituta, 2013, no. 2, pp. 7-24. (In Russ.).

(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)

4. Buyakov A.M., Buyakov O.A. Kitayskaya politsiya vo Vladivostoke v nachale XX veka [Chinese Police in Vladivostok in the Early 20th Century.]. Zapiski Obshchestva izucheniya Amurskogo kraya [Notes of the Society for the Study of the Amur Region.]. Vladivostok, 2000, vol. 34, pp. 69-79. (In Russ.).

5. Poznyak T.Z. Kitayskie immigranty i prinimayushchee obshchestvo: Paradoksy mezhkulturnogo vzaimodeystviya na rossiyskom Dalnem Vostoke vo vtoroy polovine XIX - nachale XX v. [Chinese Immigrants and the Host Society: Paradoxes of Intercultural Interaction in the Russian Far East in the Second Half of the 19th and Early 20th Centuries.]. Problemy mezhetnicheskogo vzaimodeystviya na Dalnem Vostoke Rossii: Istoriya i sovremennost [Problems of Interethnic Cooperation in the Russian Far East: History and Modernity.]. Khabarovsk, 2011, pp. 33-40. (In Russ.).

6. Sorokina T.N. Izmeneniya pravil perekhoda granitsy dlya kitaytsev v Priamurskom kraye v 1911 - 1912 gg. i "Sakhalyanskiy intsident" [Changes in Border Crossing Regulations for the Chinese in the Amur Region in 1911 -1912 and the "Sakhalyan Incident".]. Migratsii i diaspory v sotsiokulturnom, politicheskom i ekonomicheskom prostranstve Sibiri: Rubezhi XIX - XX i XX - XXI vekov [Migrations and Diasporas in the Social, Cultural, Political, and Economic Space of Siberia: The Turn of the 19th and 20th and the 20th and 21st Centuries.]. Irkutsk, 2010, pp. 184-202. (In Russ.).

(Monographs)

7. Larin A.G. Kitaytsy v Rossii [The Chinese in Russia. ]. Moscow, 2000, 124 p. (In Russ.).

8. Nesterova E.I. Russkaya administratsiya i kitayskie migranty na yuge Dalnego Vostoka Rossii (vtoraya polovina XIX - nachalo XX vv.) [Russian Administration and Chinese Migrants in the Southern Russian Far East (the Second Half of 19th and Early 20th Centuries).]. Vladivostok, 2004, 372 p. (In Russ.).

9. Petrov A.I. Istoriya kitaytsev v Rossii: 1856 - 1917 gody [A History of the Chinese in Russia, 1856 - 1917.]. St.-Petersburg, 2003, 960 p. (In Russ.).

10. Sorokina T.N. Khozyaystvennaya deyatelnost kitayskikh poddannykh na Dalnem Vostoke Rossii i politika administratsii Priamurskogo kraya (konets XIX - nachalo XX vv.) [The Economic Activities of Chinese Subjects in the Russian Far East and the Policy of the Amur Region Administration (Late 19th and Early 20th Centuries).]. Omsk, 1999, 262 p. (In Russ.).

Author, Abstract, Key words

Tatyana Z. Poznyak - Candidate of History, Senior Researcher, Institute of History, Archaeology, and Ethnology of the Nations of the Far East, Far-Eastern Branch, Russian Academy of Sciences (Vladivostok, Russia)

tzpoznyak@mail.ru

The article based on archival documents examines one of numerous corruption cases among police in Blagoveshchensk and other bureaucracy in the Russian Far East in the early 20th century. The story became public as F.I. Andreev, a retired military police officer, wrote complaints and reports to the Military Governor of the Amur Region and to the Amur General Governor about the illegal exactions that police in Blagoveshchensk imposed on secret Chinese brothels where opium-smoking and prostitution were thriving. After the inspection was undertaken in Blagoveshchensk on the initiative of the Amur General Governor, the police and other civil officers were never prosecuted for official misconduct. Given this, the author tries to present and examine the evidence relating to either of the opposing sides, those of the accuser and the accused, as objectively as possible. The author arrives at the conclusion that the case files fail to provide a definite proof (fail to testify unequivocally) that there was a permanently operating criminal association in Blagoveshchensk practicing extortion and "patronizing" underground brothels. Nevertheless, she argues that the regular character of such scandals leads one to assume that

the early 20th century witnessed "a mutually beneficial cooperation" between Chinese criminality and Russian corrupted bureaucracy in Blagoveshchensk as well as other towns of the Russian Far East. The documents of various types available in the archives, such as complaints, search reports, the final inspection report, etc., provide a unique opportunity to delve deeper into the details of this case and, moreover, to reproduce the practice of formal and non-formal relationships between Chinese migrants and local officialdom, including police, in the specific conditions of the cross-border region.

Russian Far East, Amur (Priamurskiy) General-Governorship, Amur Region, Blagoveshchensk, police, custom, officialdom, Chinese migrants, China Town, corruption, organized crime, intercultural interaction, immigration policy.