CC BY
57
ствуют в бурятском языке, т.е. предпосылкой к употребления и использования этих слов является необходимость введения новых понятий, которые не находят адекватного лексического соответствия в бурятском языке. При этом все эти новые слова и понятия органически вливаются в структуру языка, подчиняясь его формо- и словообразующим моделям, и часто даже не воспринимаются носителями бурятского языка как иноязычные элементы.
Анализ материала приводит к выводу о том, что узуальные новации появляются в языке в результате деривации, переосмысления устаревших слов, калькирования и заимствования.
Наиболее продуктивным способом неологизациии лексики служит заимствование. Следует признать, что словарный фонд бурятского языка в последние годы значительно обога-
тился за счет заимствований (русизмы, англицизмы). Достаточно развито в бурятском языке и калькирование.
Известно, что одним из основных факторов языковой сплоченности народов выступают средства массовой информации, которые в силу широкого распространения, способствуют охвату больших территориальных пространств. Следовательно, вседоступность прессы позволяет в какой-то мере определить тенденцию развития лексики современного бурятского языка. Соответственно, как нам кажется, необходимо унифицировать некоторые новообразования в целях стандартизации языка, так как разные написания одного и того же слова затрудняют адекватное понимание новообразования. А также следует стараться шире и более активно использовать собственные ресурсы бурятского языка.
Библиографический список
1. Харанутова, Д.Ш. О влиянии русского языка на систему бурятского словообразования (на примере существительных) / Д.Ш. Харанутова // Язык как национальное достояние: проблемы сохранения лингвистического разнообразия. - Улан-Удэ, 2009.
2. Сметанина, С И. Медиа-текст в системе культуры (динамические процессы в языке и стиле журналистики конца XX века) / С.И. Сметанина. - СПб., 2002.
3. Бурятско-русский словарь / под ред. Л.Д. Шагдарова, К.М. Черемисова. - Улан-Удэ, 2006.
4. Дырхеева, Г.А. Бурятский язык в условиях двуязычия: проблемы функционирования и перспективы развития / Г.А. Дырхеева. - Улан-Удэ,
2002.
5. Бертагаев, Т.А. Лексика современных монгольских языков / Т.А. Бертагаев. - М., 1974.
6. Дарбеева, А.А. Развитие общественных функций монгольских языков в советскую эпоху / А.А. Дарбеева. - М. :Наука, 1969.
7. Крысин, Л.П. Язык и культура / Л.П. Крысин // Русский язык в школе. - М., 2010.
8. Брагина А.А. Неологизмы в русском языке / А.А. Брагина. - М., 1973.
Статья поступила в редакцию 25.10.10
УДК 398 (=512.31)
Л.Ц. Малзурова, доц. БГУ, г. Улан-Удэ, E-mail: lubov-malzurov@mail.ru
РОЛЬ РАССКАЗЧИКА В БЫТОВАНИИ БУРЯТСКИХ НАРОДНЫХ ПОВЕСТВОВАНИЙ
В статье рассматривается художественная природа легенд и преданий, освещается роль рассказчика в бытовании данных произведений и сохранении их художественности. Убежденность рассказчика в правдивости передаваемого, контакт со слушателями, его мастерство влияют на степень воспринимаемости народных повествований.
Ключевые слова: легенды и предания, художественная природа, рассказчик, аудитория, репертуар, мастерство.
Известно, что основными хранителями и проводниками в народную жизнь произведений устного творчества испокон веков являются сказители, рассказчики. «Сказители и знатоки преданий - это «живые архивы» и «живая память» о народе и истории страны. Тексты, ими сообщаемые, передают от поколения к поколению различные моральные и культурные ценности, воинский опыт, «исподволь внушая молодым людям чувство принадлежности к определенной группе». Они могли также своими выступлениями смягчить гнев вождей и умерять гордость воинов, распространяя мудрость и благоразумие, а иногда и внося мир в семейные ссоры» [1].
От сказителей и рассказчиков, от мастерства их исполнения, от умения контактировать с аудиторией напрямую зависит активность бытования произведений народной прозы. Н.О. Шаракшинова отмечает, что «носителями сказок в бурятских улусах в настоящее время являются главным образом представители старшего поколения... Знатоки сказок и их исполнители - люди особо одаренные, обладающие исключительной памятью, особым талантом» [2].
У каждого народа свои сказители, рассказчики, которым присущи отличительные особенности в манере исполнения,
своеобразный репертуар, но объединяет их одно: стремление передать аудитории то, что известно им, и перенято от других.
В свое время сказочники, манера исполнения ими фольклорных произведений привлекли пристальное внимание ценителя бурятского народного творчества Н.А. Бестужева: «все слушатели и слушательницы едва переводили дух от внимания, рассказ шел мерной прозой, периоды речи были очень короткие; после каждого рассказчик останавливался, чтоб раскашляться, плюнуть или понюхать табаку, а слушатели произносили или «дзе» (хорошо) или «а, а» (знак внимания). Начиная период или происшествие, рассказчик, по обычаю сказочников всех народов, произносил «дзе» (хорошо)» [3].
Как подчеркивает Р.А. Шерхунаев, разнообразна тематика рассказываемых сказителями устных народных повествований, в том числе, легенд и преданий: «во многих из них в качестве образов выступают явления природы: реки, озера, горы, долины. По-своему объясняются их происхождение, физико-географические условия, характер. Особенно много устных произведений у бурят о Байкале, Ангаре, Иркуте, Енисее, Оке. В Сибири популярна легенда о старике Байкале и его дочери-беглянке Ангаре - творение народа, известное ныне
всему миру. Пеохон Петров, как сообщают его земляки, очень любил рассказывать эту легенду [4].
В репертуаре же сказителя Тункинской долины (ныне Тункинский район Республики Бурятия) М.А. Алсыева почетное место занимали легенды и предания о заселении Тункин-ской долины, о происхождении бурятских родов, о проведении и об охране восточных государственных границ, о русском дипломате Савве Рагузинском, о русско-японской войне. Особое место занимает легенда о Сухэр-ноене. Рассказывая данное произведение, сказитель всегда акцентировал внимание слушателей на захватнической политике монгольского завоевателя, на освободительной борьбе бурятского народа.
Согласно позиции Б.Н. Путилова, легенды и предания относятся к внеобрядовой прозе, которой присуща «установка на рассказывание и невключенность в обрядовую жизнь. Рассказывание вне обряда - это специфический, организованный целой системой правил, этикета, запретов культурный феномен» [1, с. 172].
Опираясь на наши наблюдения за рассказчиками во время непосредственных бесед с ними, специальных встреч, мы всецело принимаем позицию Б.Н. Путилова о функционировании легенд и преданий вне обряда, поскольку рассказывание данных повествований происходило по нашей просьбе или непосредственно во время бесед на разные темы. Например, при встрече с народным поэтом Бурятии, знатоком и сказителем устного народного творчества Ш.Д. Байминовым мы затронули тему Чингисхана, и он с присущей ему живостью поведал рассказ о месте близ Саянских гор, где великий полководец обрел вечный покой. Отсюда заключаем, что для бытования легенд и преданий не нужна какая-то особая среда, атмосфера исполнения обряда, данные произведения передаются слушателям в непосредственной обстановке.
И.А. Голованов, рассматривая легенды и предания под коммуникативным углом зрения, отмечает: «Типичная ситуация их воспроизведения - бытовая речевая коммуникация. Объединяясь общей установкой на достоверность, жанры несказочной прозы реализуют разнообразные интенции носителей фольклора». [5, с. 22].
Воспринимаемость повествовательных текстов напрямую зависит от контакта рассказчика и аудитории. Установление взаимопонимания - непростой процесс, включающий в себя, с одной стороны, нравственный, эмоциональный настрой повествователя, который непосредственно зависит от его жизненной позиции, опыта, мировоззрения, наконец, от исполнительского мастерства, поскольку именно им обогащается в устной традиции поэтика фольклорного жанра, с другой стороны - от коммуникативных требований аудитории. Рассказчик, передавая повествование слушателю, стремится излагать событие с опорой на ориентиры общества, представляемого им, или по-другому, воссоздает событие под углом зрения собственного мировоззрения, формируемого не без помощи коллектива, социума, в котором он воспитывается.
Как справедливо отмечают исследователи, аудитория слушателей бурятских фольклорных произведений, в большинстве случаев, состоит из людей, заинтересованных в получении знаний об истоках, верованиях, генеалогии, истории собственного народа, и проблемы контакта между рассказчиком и слушателями не возникает. Рассказчик настроен передать в правдивой форме народные повествования, а слушатель - принять их.
Как правило, бурятские рассказчики не проводят определенную грань между легендами и преданиями, все повествования они называют или «туухэ» или «домог», чаще употребляют двойную дефиницию «туухэ домог». Такая народная
терминология исходит не от неразличения народом данных произведений, а зачастую от отсутствия необходимости их разграничивать. Поскольку сами рассказчики убеждены в том, что основу легенд и преданий составляют события реальные, правдивые, при передаче содержания повествований слушателям они руководствуются порывом убедить их в истинности сообщаемого, поэтому для них не имеет значения, к какому жанру относится то или иное произведение.
Как подчеркивает С. Н. Азбелев, в процессе повествования рассказчик верит в достоверность произведения, в некоторых случаях, и вымышленного им: «Часто рассказчик, придерживаясь в основном фактов, кое-что невольно прибавляет от себя, слегка оснащая повествование плодами собственного домысла» [6, с. 18].
«Сообщая достоверный факт, рассказчик легенды может любоваться эффектной фабулой (эстетическая модальность), вызывать у слушателей ужас, смех, сострадание (эмотивный аспект), но, в первую очередь, он поучает» [7, с. 8] - отмечает С. В. Алпатов.
При этом каждый из них не претендует на авторство, но преломляет события повествования через призму собственного жизненного опыта, допускает вариативность, обращая внимание слушателей на бытование данного произведения в другом районе. «Если для сказок, улигеров характерны устоявшаяся форма, обязательные каноны, то легенды и предания в живом бытовании проявляют большую подвижность и гибкость. Поэтому характер изложения легендарных сюжетов нередко определяется исполнительским настроем информатора, его осведомленностью, способностями» [8, с. 122].
Рассказчик стремится сохранить художественные особенности рассказываемых легенд и преданий, хотя художественная природа их до сих пор вызывает споры среди фольклористов. Многие исследователи склонны отрицать художественность данных повествований. А.И. Лазарев утверждает, что они «не вычленяются из потока бытовой речи» [9], а Л.И. Емельянов отмечает, что «характер их художественности -совершенно прикладной» [10, с. 261].
Противоположной точки зрения придерживаются исследователи Э.В. Померанцева, которая выделяла у легенд и преданий «определенные стилевые закономерности» [11, с. 179180], и В.К. Соколова, отмечавшая, что они имеют «свою композицию, приемы развития сюжета» [12, с. 251].
Анализируя современное бытование бурятских легенд и преданий, процесс рассказывания их, мы пришли к выводу: утверждения об отсутствии каких-либо художественных признаков не совсем приемлемы к данным произведениям.
По утверждению Ю.А. Новикова, «стилистика легенд, преданий, мифологических сказаний во многом зависит от частотности исполнения произведений и мастерства рассказчика. Чем чаще он выступает перед аудиторией, тем больше в его текстах примет устойчивой художественной формы, тем дальше они отстоят от повседневной бытовой речи» [13].
Наблюдения за рассказчиками во время передачи фольклорных произведений слушателям убеждают нас в том, что они часто используют традиционные формулы в начале повествования: Б.Г. Замбалов, Ш.Д. Байминов начинают рассказ со ссылки на услышанное от дедов, прадедов: Yбгэн абам хвврвв hэн, хYгшэн эжъЛээ дуулааб, Yбгэд, хYгшэд хэлээ г.м. (Рассказывал дедушка, слышал у бабушки, говорят старики и старухи и т.д.). Событие, о котором сообщают рассказчики, привязывается ими к родственникам с целью придать рассказываемому правдивость. Древность
предания подтверждается и возрастом лиц, от которых услышано данное повествование. Такого рода ссылки убеждали слушателей в важности и истинности повествования. И чем старше по возрасту информанты, тем более правдоподобным, достоверным считался рассказ. Встречающиеся в бурятских легендах и преданиях словесные формулы, упомянутые выше, и такие, как: «...гэжэ хэлсэдэг...»,
«...наhатайшуул хэлэдэг», «убгэдэй хэлэhээр»” (Так говорят ..., старожилы говорят., по словам стариков ...) в каждом конкретном случае выполняют своеобразную художественную функцию. Обычно расположенные в начале повествования, они создают определенный эмоциональный, психологический, эстетический фон. Правомерно утверждение, что эти формулы уже в самом начале повествования определяют характер его восприятия и отношения к нему слушателей.
Таким образом, очевидно, что в доказательстве достоверности рассказываемого превалирующая роль принадлежит описанным выше традиционным формулам, которые стараются сохранить рассказчики в процессе передачи слушателям легенд и преданий.
Инициальные формулы служат, как считает Ю.А. Новиков, не только для маркирования начала повествования, но и указывают на источник информации - как правило, кого-то из близких или знакомых исполнителя.
Опираясь на мифологические сказания старообрядцев Литвы и прилегающих районов Беларуси, Ю.А. Новиков подчеркивает, что «именно инициальные (начальные) и финальные формулы, а также ключевые тезисы отличаются высокой степенью стабильности, с незначительными вариациями повторяются и в записях одного сюжета, сделанных от разных людей, и в разных текстах одного исполнителя» [13].
В бурятских народных легендах и преданиях, как и в приводимых Ю.А. Новиковым повествованиях, подчеркивается давность и общераспространенность их, таким образом, делается акцент на правдоподобность сообщаемого.
К художественным приемам мы также относим и ссылку рассказчиков на популярный в народе природный объект, часто приводимый в других рассказах. Например, для усиления достоверности, реальности повествований о лечебных силах местных источников, таких, как Субарга, Папи, рассказчики подчеркивают, что чудодейственность их ничуть не уступает свойствам более популярного Шумака. Как подчеркивает А.П. Липатова, «конфликт модальных значений (вероятности и истинности - прим. наше) приводит к тому, что рассказчики начинают предпринимать попытки убедить слушателей в истинности рассказываемого» [14, с. 66].
Среди элементов сюжета, которые способствуют развертыванию действия, характеристике персонажей, придают повествованию правдоподобие, встречаются, генеалогического характера вкрапления. В современный период в них сохранились лишь сведения о происхождении и родословной персонажей, тогда как в древности они несли более развернутую информацию. Например, некоторые сюжеты начинаются так: «Он имел сыновей Болдой, Ашхай» [15].
Современному слушателю это мало о чем говорит. Однако в давние времена о каждом из них существовали предания, характеризующие примечательные эпизоды, достойные внимания.
К элементам, способствующим приданию достоверности, относятся и три вида привязок-приурочений: хронологическая, этническая и географическая. Речь в первом случае идет об исторических преданиях, во втором - о генеалогических,
в третьем - о топонимических. Например: «Абатай Сайн-хан жил в Халхе. Тогда в Монголии ещё не было лам» [16, с. 172].
Привязка - географическое приурочение, по-другому, ссылка на топонимический объект, прикрепление к данному топониму происходящего указывает на достоверность описываемых в повествовании событий. В предании, записанном нами у рассказчика Б.Г. Замбалова, факт возвращения бурятского племени хонгодоры из Монголии в нынешние места расселения он подтверждал прикреплением данного исторического события к Саянским горам. Отмечается данное явление и в легенде Майсана Алсыева, которую приводит в своей работе исследователь Г.Н. Румянцев. В ней рассматривается начало междоусобной войны, поражение и переселение части монголов в Тунку. В легенде упоминается маршрут: Мон-Аларская степь - урочище Баин-Кер на реке Белой - Аларская степь [17]. В родословной записке А-Д. Гунсенова правдивость события переселения хонгодо-ров также подтверждается упоминанием местностей: Тэрэ сагта хонгидор зон оргожо, Тунхэн, Алайр, Боохон нютагу-удта нютаглажа, олон зон боложо тараhан юм гэлсэдэг (В то время хонгидоры, переселяясь, обосновались в Тунке, Алари, Бохане, и стало их много) [15].
Пересказ, передача повествования от рассказчика к слушателю в большинстве случаев сопровождается добавлением дополнительных деталей, к примеру, чтобы усилить осознание величины силы Намсарай бYхэ, некогда проживавшего в Койморах Тункинской долины, применяется гиперболизация, типа: ургажа байhан модые Yндэhэтэйнь абажа, уузуурээрнь газар руу шаажархиба) (вырвав дерево с корнем, острием воткнул его в землю) [18] . В легенде о богатыре, преследующем серебристо-черную лису, распространенной в разных районах Бурятии и приводимой В.Ш. Гунгаровым [19], также гиперболизируется сила богатыря: одним ударом своего кнута он рассекает гранитную скалу.
Данные упоминания о величине силы подтверждают художественность легенд и преданий, поскольку, как отмечает Э.А. Уланов: «Гиперболы - это наиболее часто употребляемый в фольклоре прием усиления художественного впечатления... Данный принцип перекочевал из глубин мифологизма, естественно, развиваясь и обретая новые черты» [20, с. 180].
Несмотря на внесение рассказчиком дополнительных деталей, сам факт истинности рассказываемого не подвергается ни малейшему сомнению. Рассказчик акцентирует внимание слушателя именно на правдивости содержания, а не на огромной силе богатыря, что подтверждает ссылкой на услышанное от деда, прадеда. В данном случае, в силу признания рассказчиком ведущим значения истинности происходящего, такая деталь, как сверхъестественность силы и наличие в произведении чудесного никак не могут поколебать доминирующую установку на достоверность.
В устном бытовании встречаются легенды и предания, в которых даны краткие характеристики разных родов, составляющих то или иное племя, часто используемые рассказчиками. Например: «Галзууд хун гайтай, ганса модон эзэтэй» (галзут имеет характер, одинокое дерево - хозяина) «Шарайдай байгаагуй нютаг угы, шаазгайн hуугаагyй модон угы» (нет поселения, где бы не жил шарайт, дерева - где бы не сидела сорока), «Гушад хун гушан зантай» (гушат с тридцатью настроениями). Такие развернутые эпитеты создают целостный художественный образ. Они состоят из сочетаний разных частей речи, подчеркивающих отличительные особенности героев.
Эффект повествования также достигается с помощью сравнения, функционирующего внутри эпитета: Шарайдай
байгаагуй нютаг угы, шаазгайн hуугаагyй модон угы. (нет поселения, где бы не жил шарайт, дерева - где бы не сидела сорока). Сравнение строится на сопоставлении характеристики человека и особенностей представителей животного мира, птиц и окружающих предметов.
«Умелое использование сказителями в легендах и преданиях произведений афористической и обрядовой поэзии бурят способствует усилению выразительности, эмоционального накала повествуемых сюжетов. Несмотря на близость, идентичность отдельных средств, употребляемых сказителями при исполнении прозаических жанров устно-поэтического творче-
ства, легенды и предания обладают своей спецификой, присущими только им чертами и свойствами в изображении событий и персонажей» [8, с. 125].
Таким образом, рассказчики являются основными носителями народных легенд и преданий. В процессе «бытовой речевой коммуникации» [5, с. 22] они воспроизводят их содержание, содействуют активному бытованию данных повествований. При этом акцентируют внимание слушателей на основном жанровом признаке легенд и преданий - на достоверности, и стремятся сохранить художественные особенности их.
Библиографический список
1. Путилов, Б.Н. Фольклор и народная культура; 1п тетопат Б.Н. Путилов; Рос. акад. наук. Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера). - СПб.: Петерб. Востоковедение, 2003.
2. Шаракшинова. Бурятский фольклор. - Иркутск: Иркутское книжное издательство, 1959.
3. Бестужев, Н.А. Гусиное озеро: сб. «Декабристы в Бурятии». - Верхнеудинск, 1927.
4. Шерхунаев, Р.А. Бурятские народные сказители. - Улан-Удэ: Бурят. Кн. изд-во, 1986.
5. Голованов, И.А. Константы фольклорного сознания в устной народной прозе Урала (XX - XXI вв.) автореф. дисс. ... д-ра филол. наук. - М.,
2010.
6. Азбелев, С.Н. Отношение легенды, предания и сказки к действительности (с точки зрения разграничения жанров) // Славянский фольклор и историческая действительность. - М.: Наука, 1965.
7. Алпатов, С.В. Повествовательная структура легенды: автореф. дис. . канд. филол. наук. - М., 1998.
8. Гунгаров, В.Ш. Художественный строй бурятских преданий // Проблемы традиционной культуры народов Байкальского региона. - Улан-Удэ, 1999.
9. Лазарев, А.И. Народная проза // Русское народное поэтическое творчество / под ред. А.М. Новиковой. - Москва, 1978.
10. Емельянов - Емельянов Л.И. Проблема художественности устного рассказа // Русский фольклор: Материалы и исследования. - Москва-
Ленинград, 1960. - Т. V.
11. Померанцева, Э.В. Русская устная проза. - М., 1985.
12. Соколова, В.К. Русские исторические предания. - М., 1970.
13. Новиков, Ю. Мастера народной несказочной прозы: манера исполнения и диапазон варьирования текстов. Электронный ресурс
http://www.dvinaland.ru/culture-/site/ иЫюа^ош/ЕоС/ЕоС2006-2/11^£
14. Липатова, А.П. Местные легенды: механизмы текстообразования: дис. . канд. филол. наук. - Ульяновск, 2008.
15. Гунсенов, А.Д. Родословная записка. Архив автора работы.
16. Небесная дева-лебедь: бурятские сказки, предания и легенды / Составление, запись И.Е. Тугутова, А.И. Тугутова. - Иркутск, 1992.
17. Румянцев, Г.Н. Предания о происхождении аларских бурят: Этнографический сборник. - Улан-Удэ, 1961. - Вып. 2.
18. Намсарай бухэ (Силач Намсарай) / Записано от Д.С. Малзурова, 1960 г.р., жителя с. Тагархай Тункинского района Республики Бурятия,
2009 г. Архив автора работы.
19. Гунгаров, В.Ш. Буряад арадай туухэ домогууд. - Улан^дэ, 1990.
20. Уланов, Э.А. Фольклор в контексте бурятского словесного творчества. - Улан-Удэ, 2001.
Статья поступила в редакцию 10.11.10
УДК [808.2:801.3]:159.955
Т.В. Пьянкова, асп. кафедры русского языка РГПУ им. А.И. Герцена, г. С.-Петербург, E-mail: tvpyankova@yandex.ru
ОСОБЕННОСТИ ЛЕКСИЧЕСКОГО ПРЕДСТАВЛЕНИЯ ХУДОЖЕСТВЕННОГО КОНЦЕПТА «СЕМЬЯ» В РОМАНЕ Л. УЛИЦКОЙ «ИСКРЕННЕ ВАШ ШУРИК»
В статье представлен анализ семантики репрезентантов концепта «Семья» и их языковых компонентов в романе Л. Улицкой «Искренне ваш Шурик» и продемонстрированы способы авторской индивидуализации концепта-универсалии «Семья».
Ключевые слова: картина мира, языковая картина мира, художественная картина мира, концепт, художественный концепт, микрополе, репрезентант.
Рассмотрение способов лексического представления кон- Основываясь на исследованиях по когнитивной лингвис-
цепта касается важного для когнитивной лингвистики вопроса тике, можно утверждать, что главной целью данной области
о соотношении концептуальных систем с языковыми [1], ко- науки является определение и экспликация моделей концеп-торый на уровне их базовых единиц рассматривается с точки туализации объективной реальности и специфика восприятия
зрения введения концепта в семантическое поле языка, с учётом данных, дающих представление о качестве информации
художественной реальности в зависимости от особенностей мировоззрения и понимания как отдельного индивида (на-
пример, при исследованиях художественной картины мира включённой в семантику лексемы-вербализат°ра о концепте. писателей, поэтов и т.д.), так и всего общества в целом.
