CC BY
129
Литература
1. Сабурова А.М. Русское население Приангарья // Быт и искусство русского населения Восточной Сибири. Ч. 1: При-ангарье - Новосибирск: Наука, 1971.
2. Русские сказки и песни в Сибири. - СПб.: Тропа Троянова, 2000.
3. Макаренко А.А. Две сказки русского населения Енисейской губернии // Живая старина. -1912. - Вып. 2-4.
4. Азадовский М.К. Русская сказка. Избранные мастера. - Л., 1932. - Т. 1.
5. Сравнительный указатель сюжетов. Восточнославянская сказка / сост.: Л.Г. Бараг, И.П. Березовский, К.П. Кабашни-ков, Н.В. Новиков. - Л.: Наука, 1979.
6. Зап. Красноярского подотдела Вост.-Сиб. отд. Рус. Геогр. о-ва по этнографии. - Красноярск, 1902. - Т. 1, вып. 1; Зап. Красноярск. подотдела Вост.-Сиб. отд. Рус. Геогр. о-ва по этнографии. - Томск, 1906. - Т. 1, вып. 2.
Матвеева Руфина Прокопьевна, ведущий научный сотрудник ИМБТ СО РАН, доктор филологических наук.
Matveeva Rufina Prokopyevna, leading research fellow, department of literature and folklore studies, Institute of Mongolian, Buddhist and Tibetan Studies, SB RAS, doctor of philological sciences.
Тел.: (3012) 436924; e-mail: rufina1938@mail.ru
УДК 398(571.5)
Г.В. Афанасьева-Медведева
Реликтовые формы медвежьего культа у русских Восточной Сибири
(по материалам народной прозы 1980-2011 гг.)
Статья посвящена реликтовым формам медвежьего культа у русских, которые отражены в народных рассказах, бытующих на территории Иркутской, Читинской областей, Красноярского края, республик Бурятия, Саха (Якутия).
Ключевые слова: фольклор, охота, медвежий культ, русские старожилы Сибири.
G.V. Afanasyeva-Medvedeva
Relic Forms of Bear Cult at the Russians of Eastern Siberia (on materials of the folk prose in 1980-2011)
This article is devoted to relic forms of bear cult at the Russians of Eastern Siberia, which are reflected in folk tales in the area of Irkutsk, Chita regions, Krasnoyarsky territory, the republics of Buryatia and Sakha (Yakutia).
Keywords: folklore, hunting, bear cult, Russian old inhabitants of Siberia.
Русский «медвежий» фольклор Сибири до сих пор остается неизученным в отечественной фольклористике. Автором статьи была разработана специальная программа, на основании которой в период с 1980 по 2011 г. были осуществлены полевые исследования и собран обширный материал о медведе в фольклоре русского населения Восточной Сибири (в основном это русские старожильческие селения Иркутской, Красноярской, Читинской областей, Бурятии, южной территории Якутии (Республики Саха)).
Как показывают полевые изыскания, Восточная Сибирь в силу объективных причин оказалась хранительницей русского архаического медвежьего фольклора. Из всего собранного разнообразного материала по традиционной культуре русских Сибири медвежий фольклор составил 12 964 единицы, хранящихся в фольклорном архивах ИГПУ (далее - ФА ИГПУ), а также в личных архивах автора (далее - ЛА), В.П. Зиновьева (ЛАЗ), Е.И. Шастиной (ЛАШ).
Это в большинстве своем произведения несказочной прозы (реалистические рассказы, былич-ки, бывальщины, легенды, предания, рассказы этнографического характера, описывающие охоту на медведя и связанные с ней ритуальные акции), а также поверья, представления, заговоры, заклинания, обряды, обычаи и т.д. Таким образом, мы располагаем материалами достаточно широкого - почти в столетие - хронологического простирания.
Медведь, как показывают материалы, до сих пор входит в число популярных персонажей русского фольклора Восточной Сибири, что особенно ярко прослеживается в произведениях народной прозы: быличках, бывальщинах, преданиях, легендах, а также в охотничьих рассказах, в которых нашли отражение обычаи, обряды, ритуалы, связанные с добычей этого животного. В описании внешнего вида медведя наиболее устойчивыми являются мотивы, развивающие тему сходства зверя с человеком. «Сложе-
ние у медведя как у человека. Ну, груди, как у женщины же» [1]. «Медведь похож на человека. Вот когда на спину его положишь, вот осни-машь, ну, как человек, как человек. Обдираешь-то на спине его, потрошить-то. Глядишь: у него, это, если самка, так у ней и груди, и всё, как у человека» [1, с.123]. Угощая медвежатиной, на Верхней Лене говорят: «Вот те сало с большого человека» [1, с.48].
В некоторых текстах подробно проработан мотив тождества медведя/медведицы и женщины. «А кода он домой привёз медведицу и двых медвежат, в бане, в баню положили, я сходила, посмотрела: у ней, знашь, вот как наши ноги, и тут как эти, грудь. Всё как женска. Я всё посмотрела, и больше с тех пор не стала исти медвежатину. Я с тех пор не ем мясо» [1, с.56].
Иногда их сходство детализируется, чаще всего подчеркивается сходство груди женщины и медведя: «.... её повернули, матку-то, на бок-то, а у ей, как у женщины, груди-то, и, говорят, молочко побежало из обоих грудей. Я не стала эту медвежатину исти» [1, с.76]. «Раздетая», т.е. ободранная медведица - «сущая баба» [1, с.87]. «Медведь, он как баба... Вот раздену его, ну у его и титьки-то бабски - поперёк. Вот у свиньи дак у неё повдоль по всёй животине, а у ей, как у бабы: две титьки» [1, с.67].
В ряде текстов иллюстрируются и другие человеческие признаки медведя. Обращает на себя внимание указание на особые - «человечьи» -глаза медведя: «Ему, говорят, в глаза кода смотришь, он не тронет. У его глаза прямо человечьи. Стыдится... «[1, с. 56]; «Глаза у него умны, человечески. Всё понимат... «[1, с. 65]. Считается, что именно по этой причине зверь не выносит человеческого взгляда, он его «боится», «стесняется» и т.д.: «Нельзя отворачивать от него глаза. Сразу набросится. Когда смотришь в упор, он боится взгляда» [1, с.80].
В некоторых материалах актуализируется сходство лап медведя с руками и пальцами человека: «Он же похож, медведь-то, на человека. Пять пальцев. Как у ног, у рук. Как у человека, и как у собаки, только у него лапа шире. Также у него, вот эта, лодыжка. Такие же у него пяти, такие же когти. Как у человека, у собаки, но короче этой» [1, с. 98]; «Вот его разделывашь, вот лапы от сустава, ну, вылиты руки” [1, с.64].
Представления русских о медведе-человеке находят свое яркое выражение в мифологических рассказах о человеческом происхождении медведя, которые имеют в Сибири довольно широкий ареал бытования. «. медведь, он сделался из человека. Но вот раньше было, что вот
как-то обвёртывался человек, делался вот зверем. Но. вот одни пошли и добыли медведя. И стали его распарывать. И вот режут-режут по шубе-то по евонной, да чё такое? Крепко! Не идёт. Ножик даже не идёт. Потом разрезали, а на ём был рямень широкой. Толстый рямень был, подпоясанный. Это был, говорят, человек. И сделалша он, обвярнулся, вроде, медведем. А потом вот пошли потомки медведя» [1, с.46].
Доказательством человеческого происхождения медведя считают особый характер «лая собаки на медведя»: на медведя и на человека собака лает одинаково, «не так, как на других» зверей. «Собака на медведя лает по-другому. По-другому! Ну, очень у ней злостна лая! Вот у их одинаковый лай на человека и на медведя. Злостный такой: гав-гав-гав! Настырно лает! Когда собака, у тебя в дом когда кто идёт, собака разрыватся лает. И на медведя также лает. А на других: гав-гав-гав! И не слыхать! А на белку, на глухаря, там на что угодно слегка лает. Он лает, если кто идёт посторонний, он лает, ажно прёт, аж цепь летит, лает азартно! Ну, вот так вот и на медведя лает собака» [1, с.128].
В некоторых устно-поэтических текстах воспроизводятся некоторые реалии, находящиеся под «шубой» медведя: крест, женский нагрудник, пояс, ремень, красная рубаха, бродни, плисовые штаны, а также топор в натопорне, охотничьи чулки, чаще женские украшения: кольцо, браслет и др. «Спромышляли медведя, стали его свежевать, ну и нож туго пошёл. А потом смотрят: у него пояс, ремённый пояс» [1]. Все эти предметы как бы удостоверяют человеческое происхождение медведя. Они усиливают достоверность, реалистичность фантастического повествования.
Среди русских жителей Тулунского края бытуют представления о том, что при свежевании медведя под его шкурой, как говорили, оказывались «мужичья опояска либо бабий поясок» [2, с.78-79]. Г.И. Куликовский сообщает, что среди населения Русского Севера распространена молва о массе случаев, когда при сдирании кожи с убитого медведя оказывалось, что под шкурою тело медведя опоясано мужицким кушаком или находили остатки белья, одежды, украшения и т.д. [3, с.114-115].
Параллели этим представлениям имеются в других этнокультурных традициях. Среди якутов бытуют мифы и легенды о том, что однажды охотники убили медведицу, «а когда сняли с нее шкуру, то на ней оказалось кольцо, а на ногах -серебряные вещи их сестры, убежавшей от них восемь лет назад” [4, с.147; 5, с.660]. В.М. Ионов
пересказывает следующую якутскую историю на эту тему. «Медведь был когда-то женщиной, и в этом легко убедится, если снять с него шкуру и положить на спину...: он тогда имеет вид женщины... Кроме того, на теле видны женские украшения... Украшения, которые когда-то носила эта женщина, оставили следы и снаружи, так как на местах, где обычно носятся эти украшения, шерсть оказывается вытертой... - на шее от кольца... на груди от передних украшений... в пахах от нижних украшений... Женщина эта вскоре по прибытии в дом мужа... стала избегать людей и наконец ушла в лес, где и превратилась в медведя» [6, с.51-52].
Аналогичные сюжеты бытуют у гольдов, о чем свидетельствуют записи Л.Я. Штернберга. «Жила женщина с тремя ребятами. Двое пошли в тайгу и долго не возвращались; третий пошел искать их и тоже не вернулся. Так прошла зима; женщина плакала. Настала весна. Женщина вышла на берег и плачет. Вдруг показался медведь; женщина давай бежать. Медведь ее нагнал. “Ты чего плачешь?” Она рассказала. “Не плачь, я тебе ребят сделаю, все равно как нани будут. Иди вымой юрту и я приду”. Женщина все сделала, и медведь явился. Потом родились у нее дети. Выросли - все равно как нани. Тогда старуха им сказала: “Ну, живите; нани-хаїа будете, а я должна итти к медведю; смотрите три года не стреляйте, а то меня убьете”. Два года дети воздерживались стрелять медведя. На третий год поехали; едут на оморочке, видят - медведь; подъехали, убили. Начали вскрывать: женский нагрудник увидели (с. Маринское)» [5, с.502-503].
Е.А. Крейнович, ссылаясь на рассказ старого сахалинского нивха, сообщает, что, по верованиям нивхов, на «поясе» у медведя есть «сумочка», в которой медведь носил железное кресало, кремень и трут для разжигания огня [7, с.93].
Предметы, обнаруживаемые «под шубой» медведя, как бы удостоверяя человеческое происхождение медведя, также подчеркивают достоверность, реалистичность повествования.
Для сибирского повествовательного «медвежьего» фольклора характерным являются стереотипы человеческого поведения медведя:
1. Медведь ходит, бегает ”о двух ногах”: «Мы шишку били. У нас тут хороший кедрач быр. Сгорел в сорок седьмом году. Там каждый стойбу свою держал. И вот поехали мы бить орех. И вот, ты знашь, пошли бить, я бью. Ну и вижу: медведь! Бежит под горку, ну, как человек бежит! На двух ногах бежит» [1, с.154].
2. Медведи совокупляются как люди. «У их
гон кода, он в Петров день быват, дак оне как люди, спят, - передком!» [1, с.49]; «У их грех как у людей, а не как у собак» [1, с.190].
3. Медведь любит детей, заботится о них: «Медведь у нас был, ростом, ну, с этот стол. Пестун. Когда его мамка уходит, он смотрит за братишками и сестрёнками. А если тятя придёт, мамки дома не будет, он этого пестуна выбросит» [1, с.186].
4. Медведица обучает медвежат, учит их охотиться: «Пестун ухаживат за маленьким. А са-ма-то, мать-то, медведица-то, учит медвежат охотиться, лазить по деревьям. Пестун туда залезет, и маленький за нём, маленька обратно слезть не может, он его сталкиват. Кошка тоже на столб сама залазит, а со столба боится слезть. Задом. Залезти ладно, а вот слазить тяжело. А пестун обучат» [1, с.205].
Медведица учит медвежат купаться. «...Медвежица учит их, ага, берёт прямо за холку и прямо толкат в воду. За шкирку прямо. Она их в воде-то так мочит, мочит их, а потом-то они уж сами лапочкам-то, плавают, она их мочит, а они лапочкам-то. И учатся» [1, с.237]. «Медведь учит купать медвежат. Учит. Ой! Если не лезет в воду, так отшлёпат! Отшлёпат и бросит туда. Заставлят мыться. А имям неохота в воду-то. А она начинат их лупить и бросать туда, в воду. Ну, первый раз делат, а потом они уже сами начинают» [1, с.218]. Считается, что для купания медведи выбирают особые места. Для таких мест имеются и свои названия: купалище, мо-чище, мочулище, т.е. ‘яма с водой, где купаются медведи’: «Отец ехал по речке, и у них мотор сломался. И они, ну, по течению плыли, увидели медведя, ну, за метров тридцать от них. А медведь хитрый попался, вперёд ушёл по течению и ждёт их в речке. У него там своё мочище. Оне там купаются. Медведи же любят купаться. Ну, они, у них мотор-то сломанный, они вёсла хватают, и давай грести в обратную сторону» [1, с.274]; «... Ну, чтобы вода не попала в берлогу. К своёму мочулищу. Делат он тё-о-о-плую берлогу-то» [1, с.231].
5. Медведь умывается. По утверждению крестьян, медведь, как только встает из берлоги, освобождается от «пробки» и сразу идет к реке умыть «задне место и морду». «Рыбачили вот на Сухой, да у меня кобель. гляжу: медведь вышел из леса и к реке. Нырнул, а там мелко, ему по колено. И давай отхаживать себя. И, знаете, он как человек, причинно место вымал, гузённо, морду. Оне же когда встают, оне моются» [1, с.224]; «Задницу в воду и полошшется. Пробка опростатся» [1, с.218].
6. Медведь любит купаться: «. у нас речка там Кутулаки. А на этих островках красная смородина растёт. Слышу, по ручью кто-то шлё-пат... Смотрю: и вот он вышел на берег покупаться. Оне же любят купаться, медведи-то. Вижу: медведь вышел на берег, встал и начал шерстью передёргивать, воду сбрасывать... Брызги в разны стороны. Да крупные как шар» [1, с.127].
В отдельных текстах отмечается, что особенно медведь любит купаться на Благовещение. После того, как хищник искупается, считается, что «вода очистилась»: «Искупаться кода ён, вот тода и говорят: вода очистилась» [1, с.142]; «Медведь выкупатся, и тода вода хороша, циста быват тогда» [1, с.137].
7. Медведь обладает музыкальным слухом, может петь. «Ну, он любит петь. Дерево сломает бурей, а дрынощепина вот остаётся, вот он её оттянет, она: “Дры-ы-ынь!” Такая, дребезжит. А он любит послушать, аж голову так на бок и слушает. И так вздыхат. Есть что-то в нём такое. Поёт» [1, с.186]. Считается, что петь песни может медведь, который был до этого человеком. По этой причине он не нападает на тех, кто поет. Это убеждение является сюжетообразующим для ряда текстов. «.навстречу идёт здоровенный медведь. Но он давай песни гаркать, Григорий-то. Он, говорят, песен боится, медведь-то. Он давай гаркать. Гаркал, аж голос сорвал, недели две не мог разговаривать, шёпотом разговаривал. А он его и, правду, не потронул» [1, с.197].
8. Медведь танцует. Это представление наиболее ярко просматривается в цикле рассказов о домашних медвежатах. «А медвежонок-то чё? В магазин-то бегал. А народ-то ходил, так он за имям бегал. Они принимали его. Конфетам. Сахаром ли. За имям и ходил. Придут вот народ-то. Тут и всё. Народ-то караулит из магазина. И просит, он на дыбы встаёт, попляшет и просит, чтобы конфет или там сахара комочек ли. Давали. А если не дашь, так получишь по шшеке» [1, с.205].
9. Медведь свистит. «В орешнике. Утром рано я встала, пошла по воду. Иду. Тропинка-то в корнях. Кедр же! Одне корни. Идти плохо прямо. Ну, иду. Ну, свистят. А я думаю, кто-то из кедровщиков свистит. Говорю: “Чё сдурели, таку рань идут бить шишку” Иду. А голову не подымаю. О-о! Ох, вот так идёт медведь. На ногах, на задних. Как человек. Как он не побежал за мной? Свистит. Идет. Как человек свистит. Я побежала. Я не кричала. Прибежала да упала. А там бабы говорят: “Чё? Чё? Чё?”. А потом ма-
ленько очухалась: “Медведь, говорю, вот, недалеко от тропинки”. Вот так как эта вот изба. Он, наверно, сытый был, меня не тронул» [1, с.289].
10. Медведь любит играть. «Тут две бабы с вёдрами по колоски ходили. Медведя увидели, бросили вёдра, побежали. А он одно ведро надел на ногу и идёт, бренчит. Ему играть надо. А одна побежала за ним и всё одно:
- Отдай мне ведро. Отдай мне ведро» [1, с.268].
11. Медведь ловит рыбу, делает запруды на реках. По этой причине его называют ловун, ловец: «Рыбачит тоже ловун хороший, рыбу ловит. Всё делат он. Как человек пойдёт на задних лапах и ловит передними» [1, с.268]; «Вот как медведь рыбу удит. У него несколько приёмов бывает, он кету на перекате выкидыват. А бы-ват, он садится в воду и кетину подзапружит...».
По рассказам охотников, медведи особенно любят вылавливать рыбу «на утренних и вечерних зорях, в полумраке». Камчатский медведь, например, как повествуется в ряде текстов, одной «лапой одновремённо убивает и выбрасывает рыбу на берег». Хищник с удивительной точностью рассчитывает удар по «стомовику» -позвоночнику, чтобы обездвижить рыбу. Медведю, каким он предстает в народных рассказах, известны даже некоторые человеческие приемы ловли рыбы. Он может делать запруды - топи. «Рыба какая, он /медведь/ уш уже ходит, топи делает и шмотрит» [8, с.171]. Медведь может ловить и другим способом - специально наводит «мутность»: «... он /медведь/ ловун. Цистая вода, он потходит и давай плясать по-фсякому - мутность наводит, рыбу луцсе лёвить. Голёва-то собразат» [8, с.95]; «Медведь съедает рыбу и бежит к улову. Раскачиваясь. Прыгает с дерева в улово, мутит воду, бежит на перекат. Так целый день трудится. А улово глубокое, не поймать там мишке рыбу» [9].
12. Медведь плюется. Рассказы на эту тему довольно многочислены, они отмечены в различных регионах Сибири. «У нас в орешнике так было. Один пошёл по воду. А навстречу медведь вышел. Тот так и окаменел с котелком. Ну, чё сделаешь-то без ничего с ним? Ну и стоит. А тот давай плевать, да ещё в глаза старатся, и отворачиваться не велит. Харкат и харкат. Как харк-нёт, так тот чуть не падат. Потом харкнул, рявкнул и пошёл. А то как треснет, так тот чуть не лежит. Это с Фёдорским было из дяревни Мозговой. Месяц в больнице потом лежал» [1, с.286].
Таким образом, русские народные рассказы, записанные в Сибири, актуализируют в образе
медведя поведенческий комплекс человека. В ряде текстов следует отметить и другой вид значительных по своему составу стереотипов: стереотипы изображения человеческих чувств медведя, различные психо-эмоциональные состояния.
1. Медведь пугается. «Я как заряву, а медведь испугался, и наутёк. А потом смотрю, он аж опояску, бедный, потерял: всё кругом обдристал»; «У медведя тоже слабое сердце. Его можно так испугать, что сердце разорвётся. Он и собак боится. Огня боится» [1, с.263].
2. Медведь стыдится, смущается. Это качество, приписываемое медведю, наиболее ярко проявляется в мифологических рассказах на тему «Защита от медведя»: при встречи со зверем женщина демонстрирует оголенные части телесного верха и низа: грудь, «нижнее» место, «передне место», «причинное место», зверь стыдится, смущается и, пристыженный, уходит. «Он растянулся на этой, на коряге на этой. А он такой уже большой был. Как его называют? Пестун, видно. Она как крикнет мне, я как глянула, голову-то повернула: а-а, как закричали. Штаны поснимали. Жопы показывам. Устыдили, побежал» [1, с.254]; «Ну и чё? Я быстре рас-стёговаюсь, титьки достаю. Он же титьки не может смотреть. Но он видит-то, что женска титька, и бежать в лес. Убежал весь устыженный. Но небольшой, наверно, годовалый или два года было» [1, с.257].
3. Медведь обладает чувством мести. По воз-
зрениям русских старожилов Сибири, медведь может мстить обидевшему его человеку. «Медведь, он мстит тебе будет. Мы орех били. Там есть место: гора Храпун и гора Скрипун. Вот там. А в соседнем балагане мужик пошёл по воду, увидал медведя. На двух ногах, говорит, идёт. Свистит, идёт. Как человек. Идёт. А он, наверно, ружьё взял. Стрельнул да промазал. Он, видно, запомнил как-то его, медведь-то. И ночью пришёл, всю кучу разбросал. А там много же куч орех-то. Одного, другого хозяина. Дак он выбрал того, кто стрелял в него. Вот. Кричит. Бросает. И обдристал всю шишку. И вот знат же, какой мужик и где его куча. Вот медведь какой! Умный! Остальны-то не тронул. А его разворотил. Остальны целы. Отомстил же ему!» [1, с.214].
В сибирском материале имеется группа текстов, повествующих о разумной, схожей с человеческой, деятельности медвежат, об умении зверей подражать человеку. Часто в них детализируются потешные сцены, в которых действия зверя изображаются как человеческие.
Таким образом, в традиционной культуре русских старожилов Восточной Сибири обнаруживаются реликты культа медведя. Следовательно, можно говорить о существовании в далеком прошлом развитого тотемного культа этого животного, который впоследствии был замещен промысловым культом и лишь частично сохранился в отдельных элементах русской народной культуры.
Литература
1. Афанасьева-Медведева Г.В. Русская охота на медведя в фольклорном и этнолингвистическом освещении. - Иркутск, 2002.
2. Попова А.М., Виноградов Г.С. Медведь в воззрениях русского старожилого населения Сибири // Советская этнография. - 1936. - № 3.
3. Куликовский-Куликовский Г.И. О культе медведя // Этнографическое обозрение. - 1890. - № 1.
4. Серошевский В. Л. Якуты. Опыт этнографического исследования. - СПб., 1896. Т. 1.
5. Штернберг Л.Я. Первобытная религия в свете этнографии. - М.; Л., 1936.
6. Ионов В. Медведь по воззрениям якутов // Живая старина. - Птг., 1915. - Вып. 1-2, Прилож. № 3, (14947).
7. Крейнович, Е.А. Медвежий праздник у кетов // Кетский сборник. Мифология, этнография, тексты. - М.: Наука, 1969.
8. Словарь русского камчатского наречия. - Хабаровск, 1977.
9. Косыгин Вл. Сын Иттека // Камчатская правда. - 1969. - 5 дек.
Афанасьева-Медведева Галина Витальевна, доцент кафедры литературы Иркутского государственного педагогического университета, зав. научно-исследовательской лабораторией по изучению традиционной народной культуры Сибири, кандидат филологических наук.
Afanasyeva-Medvedeva Galina Vitalyevna, associate professor, department of literature, Irkutsk State Pedagogical University, head of the scientific-research laboratory of the study of traditional folk culture of Siberia, candidate of philological sciences.
Тел.: +79500812304; e-mail: baikmedvedeva@yandex.ru
