CC BY
82
6. Бахтин М. М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Худож. лит., 1972. С. 222-320.
7. Шмидт В. Нарратология. М., 2003. С. 105-107.
8. Мущенко Е. Г., Скобелев В. П., Кройчик Л. Е. Поэтика сказа. Воронеж, 1978. С. 13-20.
9. Корман Б. О. Итоги и перспективы изучения проблемы автора // Страницы истории русской литературы. М., 1971. С. 34.
10. Каргашин И. А. Сказ в русской литературе. Вопросы теории и истории. Калуга, 1996. С. 47-48.
11. Орлова Е. И. Образ автора в литературном произведении. М., 2008. С. 15.
12. Там же. С. 14.
13. Там же. С. 13.
14. Там же. С. 15.
15. Там же.
16. Лунц Л. Н. «Обезьяны идут!»: собр. произведений. СПб.: ООО «Инапресс», 2003. С. 50. Далее цитаты по этому изданию приводятся в круглых скобках с указанием номеров страниц.
17. Красовская С. И. В творческой лаборатории А. Платонова 1920-х годов: цикл ранних рассказов «Записи потомка» // Вестник ВГУ. 2005. № 2. С. 57.
18. Там же.
19. Лемминг Е. В. Указ. соч. С. 394.
20. Там же. С. 398.
21. Там же.
22. Бахтин М. М. Вопросы литературы и эстетики. Исследования разных лет. М.: Худож. лит., 1975. С. 309.
23. Там же. С. 316.
24. Там же.
25. Жолковский А. К. Михаил Зощенко: Поэтика недоверия. М.: «Языки русской культуры», 1999. С. 213.
26. Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино // О пародии. М.: Наука, 1977. С. 310.
УДК 821.51=511.142
Е. В. Косинцева
АНИМАЛИСТИЧЕСКИЕ ТРАДИЦИИ В ПРОЗЕ Е. Д. АЙПИНА
В данной работе сделана попытка рассмотреть отражение анималистических традиций в прозе одного из ведущих хантыйских писателей Е. Д. Ай-пина. Прозаик создал точные образы животных, раскрыл их характер и повадки в рассказах «Медвежье горе», «Бездомная собака», романе «Божья Матерь в кровавых снегах».
This article deals with the reflections of animalistic traditions in the prose of one of the leading Khanty writers, E. D. Aipin. He created exact images of animals, revealed their character and habits in such stories as "Bear's Grief", "Stray Dog", and in the novel "The Divine Mother in the Bloody Snow".
Ключевые слова: Е. Д. Айпин, хантыйская литература, анималистическая традиция.
Keywords: E. D. Aipin, Khanty literature, animalistic tradition.
© Косинцева E. В., 2010 96
Анималистический жанр литературоведческой энциклопедией терминов и понятий «<...> определяется как жанр, основанный на изображении животных» [1]. Большой толковый словарь под редакцией С. А. Кузнецова анималистический жанр трактует как «изображение животных <...>. Этот жанр сочетает в себе естественнонаучное и художественное начала. Здесь важны наблюдательность и точность, чтобы верно передать облик и повадки животного» [2].
В хантыйской литературе, которая ведет свою историю с 30-х гг. XX в., исследователи выделяют повесть Р. П. Ругина «Ланги» как яркий образец развития анималистической традиции в северной прозе. Вместе с тем, опираясь на сло-варно-энциклопедическое понимание анималистического жанра, можно увидеть жанровые признаки анималистической прозы и в рассказах Е. Д. Айпина «Медвежье горе», «Бездомная собака», и в романе «Божья матерь в кровавых снегах».
Изображение животного и раскрытие трагедии зверя видим в рассказе Е. Д. Айпина «Медвежье горе», созданном писателем в 1972 г. Повествование ведется от лица «лучшего медвежатника рода» деда Ефрема. Трагедия, свидетелем которой стал герой в юности, не забыта. Явственно помнит герой и свои ощущения, свое внутреннее состояние от несчастья, которому стал невольным очевидцем: «А у меня аж сердце упало. И ноги пропали, будто убежали куда. Словно окаменел я, а шелохнуться не могу. Только глаза мои все видят да ум все это укладывает в память. <. > Моему разуму и телу совсем плохо стало» [3].
Охотничий привал, ночной костер располагают к рассказыванию былей, и дед Ефрем вспоминает историю, которая глубоко отпечаталась в его памяти. Здесь автором четко озвучивается мысль, которая вводит градационную параллель в мир животного и в мир человека: «Медведь, как и человек, бывает разный.» [4]. Главным действующим лицом становится медведица, точнее, медвежья семья (медведица и два медвежонка). Айпин, используя олицетворения и сравнения, создает живой образ медведицы-матери: «Подхожу я к пескам, гляжу - медведица! Да не одна, а с маленькими деточками. За корягой притаилась. <...> Мать цап за шкирку медвежат, трясет и шипит, словно что-то внушает несмышленышам. Затем оставила их и крадется к поляне, где олени лежат. Медвежата присели, чернеют, как обгорелые пеньки. Только звездочки сверкают черными ягодками. Забавные такие! Видно, не поймут, почему мать не берет их с собой. Поерзали немного и не выдержали - когда мать скрылась в кустах, пошли следом. Но тут под лапкой медвежонка треснул сучок. Мать в тот же миг вернулась. Грозно оскалилась, но не за-
рычала - побоялась вспугнуть оленей. Оглянулась вокруг, увидела валежник. Подняла одной лапой конец замшелого дерева и сунула под него своих детей. Пусть, мол, побарахтаются, пока на охоту схожу. Сама - снова к поляне. <...> медведица вскинулась на задние лапы и навалилась на оленя. Поймала добычу» [5].
Не только человек поражен трагедией медвежьей семьи, но и природа вторит страданиям матери, потерявшей детей. Медведица «<...> вернулась к деткам. Но что такое? Медведица подняла валежину - а детки-то не шевелятся. С небольшим шумком, похожим и на бормотание, и на мольбу, она давай их тормошить и обнюхивать. Движения все быстрее, шум - все громче. Она неприкаянно туда-сюда, влево-вправо, вперед-назад. Что-то неладное случилось. Детки все неподвижны, все безмолвны. И тут медведица-мать заревела на весь лес:
- Бу-ху-ху-ууу!!!
Какой это был рев!
Деревья, показалось мне, и то заплакали» [6].
Горе матери затмит разум. Зверь не отличается от человека, по мнению писателя, переживая утрату ребенка. Трагедия матери, потерявшей детей, получает развитие в рассказе. Медведица нашла выход - ценою собственной жизни быть вместе с детьми: «А медведица-мать вихрем крутанулась по лесу туда-сюда и бросилась на дерево. Как полоумная полезла на большую сосну. <...> с ревом она грохнулась с этой сосны. С самой макушки. Упала около мертвых медвежат. <...> Она застонала, вернее, зарыдала, как человек-мать, а потом звезды ее стали медленно гаснуть в страшной тоске. Вскоре она была уже мертва. Видно, сломала себе хребет.» [7].
В небольшом по объему рассказе Айпин на первое место поставил животное, раскрыв его внутреннее эмоциональное состояние, подчеркнув человечность его поступков. Е. С. Роговер, С. Н. Нестерова в монографии «Творчество Еремея Айпина» (2007) также рассматривают рассказ писателя в традициях анималистического жанра: «Переместив интерес читателя с охоты на необычные повадки и "нравы" животного, Айпин создает великолепное анималистическое произведение, в центре которого оказывается удивительная медведица со своими медвежатами. <...> Е. Айпин <...> подходит к медвежьей теме с другой стороны. Он показывает жизнь медведя как некое чудо, как творение природы, во многом родственное человеку. <...> Так одни из самых ранних рассказов Айпина стали шедевром писателя, рожденным на стыке и схождении разных жанров: охотничьего повествования, анималистической новеллы и философской медитации о родственности и единении в мире всего живого» [8].
Обращаясь к анималистическим традициям, писатели чаще всего раскрывают нравственно-этический аспект человеческой жизни через параллель человек - собака. Не стали исключением и произведения Айпина. В созданном в 1979 г. рассказе «Бездомная собака» Айпин вновь обращается к взаимоотношениям человека и животного. Е. С. Роговер и С. Н. Нестерова подчеркивают: «История <. > пса стала особым сюжетом рассказа <. >. Рассказ мог бы стать произведением о животном, он вплотную приблизился к анималистическому жанру, но не стал им, ибо вышел далеко за пределы узких границ последнего. <...> История бродячей собаки как бы "накладывается" на историю хантыйского охотника и рыбака. <...> Несчастному Демьяну оказалась глубоко понятной, близкой и родственной судьба бродячего существа» [9].
Уже название рассказа указывает на то, что животное лишено дома, но оно верит людям и ищет у них помощи. Страдающее животное увязалось за упряжкой двух братьев - Михаила и Микуля, когда они проезжали поселок: «<...> упряжки догнала пегая собака на трех лапах. Заднюю правую держала на весу. Видно, где-то поранила» [10]. Покалеченное животное не вызывает сочувствия и сострадания у людей. Причина бездушного отношения к животному объясняется словами Михаила: «Оленей разгонит, надо обратную дорогу ей показать <. >» [11]. На протяжении всего рассказа автор показывает, насколько ожесточились люди, очерствели их души. Участь собаки была предрешена: «<...> Вы ведь у Демьяна ночуете. У него рука тяжелая -быстро порешит ее. <...> он шибко зол на всяких бродячих, уверяла женщина. Что ему стоит пристукнуть одну собаку.» [12].
Вводит Айпин в текст и описание собаки, подчеркивая деталь, которая отличает животное от других: «Бродячая собака исправно бежала за нартой. Пришитая Голова - дал ей кличку Ми-куль, поскольку голова ее была черной, ни единого белого пятнышка, словно пришили ее, а все остальное - спина, шея, лапы, хвост - белое» [13].
Вновь видим в тексте мысль, неоднократно озвученную авторами, обращавшимися к анималистической традиции: «Всякие они, эти псы!..» [14]. Реализуется в тексте и афоризм «утро вечера мудренее». Вечером Демьян с гостями приняли решение - Пришитая Голова станет хорошей приманкой для песцов. Утро подарило жизнь животному. Демьян, который больше всех пострадал от бродячих собак, пожалел собаку. Человеческое сострадание подарило собаке не только жизнь, но и дом: «Вот она какая, бездомная, - медленно растягивая слова, проговорил Демьян и остановился возле собаки.
Она мелко дрожала от холода, виляла хвостом и тихонько повизгивала, словно чувствовала, что решается ее судьба. Черная ее морда от инея стала седой. Живые блестящие глаза перебегали с одного охотника на другого. Иногда она робко подпрыгивала, будто пыталась заглянуть в лицо человека, в его душу. И тут Демьян опустился на корточки, взял ее больную лапу, внимательно осмотрел и сказал, что заживет, просто чем-то уколола. А потом долго в задумчивости глядел на нее и молчал. А собака все повизгивала и дрожала от холода.
Наконец Демьян сказал:
- Пусть живет. <...>
- Греха на ней нет, оленей она не гоняла -как безвинную порешишь?.. Пусть живет, бездомная. <...>
- Жить тебе, Пришитая Голова, - улыбнулся и Михаил. - Обрела ты теперь дом» [15].
К анималистическим традициям обратился Айпин в романе «Божья Матерь в кровавых снегах», создавая образ Пойтэка. Ум становится ключевой характеристикой собаки: «Пойтэк был не просто умным, а мудрым стариком. <...> Но Пойтек не был простаком. Он понимал, для чего так настойчиво его подзывают» [16], «Хотя кто предугадает, какими тропами собачий ум ходит, куда он может повернуть» [17]. Ум и сообразительность позволили собаке освоить и «житейские истины»: «Уже в первый год жизни он на удивление быстро освоил многие житейские истины. Конечно же, после хозяина главным человеком в доме была Матерь Детей, кормилица и поилица. Услышав ее шаги, он выходил из конуры и, потягиваясь и помахивая хвостом, с "улыбкой на лице" ластился к хозяйке. Разве можно не слушаться того, кто с рождения, изо дня в день, из года в год, кормил и поил тебя?!» [18].
Внешний облик собаки имеет в тексте весьма подробное описание. Повадки Пойтэка, поступки раскрывают его характер: «Навострил короткие ушки и слабо вильнул белым пушистым хвостом, сказав этим, что слышит хозяйку. <...> Пойтэк повернул голову назад, показывая, где он охотился. Потом прилег на дорогу и, опустив тушку птицы на снег, принялся слизывать льдинки с подушечек передних лап. Делал он это с таким видом, будто ничего более важного для него на свете не существует. Никого не слышит и не видит. Ведь лапы носят и кормят его и поэтому требуют особого ухода. Сегодня не почистишь их, ранки не залижешь - завтра не встанешь, на охоту не пойдешь, значит, останешься голодным, а голод - это смерть. Стало быть, здоровые лапы - это жизнь. И Пойтэк отлично понимал это» [19].
Собака - последняя опора главной героини романа в борьбе за жизнь ребенка. Помощь Пой-
тэка сохраняет искру жизни в людях. Это своеобразное возвращение долга собаки женщине, которая когда-то пожалела щенка, уберегла его: «Когда не осталось ни крошки еды, он принес в зубах куропатку. Где и как он добыл птицу -осталось тайной. <...> Он шел нехотя, часто останавливаясь. Как бы нехотя, как бы раздумывая, стоит ли поделиться с людьми своей добычей. <...>» [20].
Через воспоминания героини представлены в романе рождение и жизнь Пойтэка. Это объясняет связь между собакой и хозяйкой, которая забрала щенка в дом в морозы и спасла его от участи братьев: «Вспомнился тот день, когда родился Пойтэк. А родился он в год жестокой зимы, в самые сильные срединнозимние морозы. В помете было пять или шесть щенков, но все они замерзли, кроме одного.
В тот вечер, покормив собак, Хозяйка задержалась у конуры Пойтэковой матери, оленегон-ной лайки Соснэ. <. > Под ногами матери на травяной подстилке копошился и едва слышно попискивал беленький комочек, последний щенок. <...> Новорожденный щенок, белый комочек, едва различимый на подлунном снегу, повизгивая, пробирался по тропинке в сторону дома. Не то шагом, не то ползком. Он еще совсем неуверенно держался на дрожащих ножках. Делал несколько шажков, на неровностях тропы спотыкался и плюхался на брюхо. Тоненько поскуливая, царапая утоптанный наст еще не отвердевшими коготками, чуть проползал вперед на животе и потом с трудом поднимался и начинал семенить к дому. Падал. Барахтался на месте. Если переворачивался на бок или спинку, то сучил лапками, как человеческое дитя. Довольно шустро пытался вскочить. Наконец вновь поднимался. Бежал неуклюже. Почти на одном месте. Но настойчиво, целеустремленно. При этом радостно повизгивал. Опять же, как ребенок. Он был почти невидимкой на снегу под призрачным лунным светом. И только мечущаяся туда-сюда черная пуговичка кончика носа и тоненький голосок выдавали живое существо» [21], «Так Пойтэк впервые попал в человеческий дом. Сначала у него не было имени. Звали его просто Парнишка, Сыночек Соснэ, Собаки Дитя. Он оказался весь белым, ни одной черной шерстинки. Поэтому и получил имя Пойтэк, что значит "куропатка". Был он, как всякий ребенок, очень забавным и любопытным. Отогревшись и окреп-нув, он по-хозяйски обошел всю нижнюю, околодверную, часть дома, проверил и обнюхал оба нижних угла. Желая поближе познакомиться, подходил к людям, терся об их ноги, иногда ненавязчиво взвизгивал, просил внимания. А может быть, просился на руки. Всем домочадцам он понравился. Но когда холода пошли на убыль,
его отвели на улицу, в собачий домик. Ибо в семье придерживались веками сложившегося правила: человеку - человечье, собаке - собачье. Так в первый и последний раз Пойтэк пожил в человеческом доме» [22]. Цвет собаки символически предопределил его судьбу - стать своеобразным ангелом-хранителем и добрым помощником женщины, последней надеждой - спасителем хозяйки и ее ребенка. Этот путь, видимо, ему определил Верховный бог, так как для собак есть свои правила и законы, установленные свыше. В романе читаем: «Вообще-то для собак были свои правила. С самого рождения собаки должны жить собачьей жизнью. В человеческом доме их никогда не держали и к теплу не приучали. Если начинаешь держать в людском доме, значит, как бы очеловечиваешь их. Стало быть, они должны тогда жить по человеческим правилам. А так не годится. У них свой дом, своя пища, своя тропа. Сам Верховный определил им такую жизнь. У каждого из них своя судьба. У всех разная. И, наверное, их судьбы могут быть не менее счастливыми, чем у людей. Кому что предначертано свыше. И жизнь этого белого комочка (Пойтэ-ка. - Е. К.), как и всякой живности, тоже в руках самого Верхнего. Как он решит, так тому и быть.» [23].
Повзрослевшей собаке - любимцу семьи -прощались многие проступки, за которые других собак наказывали. Верность Пойтэка, его разумное исполнение служебных обязанностей подчеркивают ценность животного: «Со временем он стал степенным оленегонным псом. Делал свое дело обстоятельно, без суеты, не по-собачьи разумно. Понимал хозяина без слов: по едва уловимому движению руки, кончика носа, глаз. Не говоря уже об интонации голоса. И конечно, никого, кроме хозяина, не признавал и не слушался. Тот платил тем же: многое прощалось Пойтэку, особенно в последние годы. <. > Обычно за такие грехи псы бывали биты, но Пойтэку все сходило с рук. Точнее, с лап. Он знал себе цену. За хорошую оленегонную лайку могли отдать не одного оленя. А Пойтэк, если того требовали обстоятельства, за стадо стоял насмерть перед крылатой ли птицей, перед четвероногим ли зверем, перед двуногим ли существом» [24].
Интересно и своеобразное уподобление жизни собаки возрасту человека. Новорожденным щенком Пойтэк сравнивается с ребенком, с возрастом он страдает от болезней, как и человек: «С возрастом Пойтэк становился все менее резвым. У него стали побаливать суставы. Полдня он еще мог потоптаться возле стада, а потом потихоньку удалялся в укромное местечко <...> и, лежа на животе, подремывая, наблюдал, как молодые и шумливые собратья сбивали оленей в стадо. Все понимали, что он уже отработал свое,
что с него ничего больше уже не возьмешь. Но все настолько к нему привыкли, что не представляли жизнь селения без него» [25]. «Ты хороший старик! Хороший человек!..» [26], - обращается хозяйка к собаке.
С Пойтэком связывает героиня надежду на спасение единственного оставшегося в живых сына Саввы и веру в то, что умная собака приведет помощь к обессилевшей хозяйке. Картина спасения появляется перед глазами женщины, впадающей в «сон-забытье»: «Вот Пойтэк подбежал к дверям дома и остановился. Хозяйские собаки подняли невообразимый лай на чужака, посмевшего прийти <...> со странной волокушей. Из дома вышли люди. Удивились. <...> Потом опомнились, отвязали люльку и с малышом вернулись в дом. Пойтэк постоял еще немного, оглянулся на пустую волокушу и затем сделал несколько шагов в сторону. Он знал, что от него требуется: он должен вернуться к хозяйке, туда, где оставил ее. Сразу, немедленно. <...>
А люди в доме вскоре хватились: где же белый пес, который привез малыша? Убежал обратно? Значит, там есть живой человек. И люди засобирались в дорогу, вслед за Пойтэком» [27], «В том, что Пойтэк вернется и ляжет рядом с ней возле левого бока, с солнечной стороны, она нисколько не сомневалась. Не сомневалась, потому что у него была хорошая родословная. Дедушка Детей погиб в разгар войны между белыми и красными. <...> Родичи оплакали его, исполнив все обряды по погибшему. Только его собака не могла успокоиться: перестала есть и все выла и выла. Когда она своим воем всем измотала нервы, ее отвязали и отпустили. Она убежала на кладбище, легла обочь верхней домовины-надгробия хозяина и там околела. Вот из этой породы и был Пойтэк. Поэтому он не бросит хозяйку, не оставит ее одну, обязательно вернется» [28].
Интересны взаимоотношения Пойтэка с другими собаками. Они строятся по правилам, которые Пойтэк знает и соблюдает: «И Пойтэк не выдержал. Уверенной, но внешне ленивой трусцой по ровненькой прямой побежал к конурам и остановился в десяти шагах от них. За свою долгую жизнь старик Пойтэк хорошо освоил все собачьи правила. Он вздыбил шерсть на загривке, а потом показал клыки, чтобы все видели, что они на месте. И лишь после этого не спеша, шагом, как бы в развалку подошел к корыту молодого пса и начал есть. Молодой раза два тявкнул обиженно и забился в конуру.
Все собаки разом, как по команде, перестали лаять. И теперь они с любопытством разглядывали нахального чужака. А Пойтэк, поев, облизнулся, обвел глазом все конуры, постоял как бы в раздумье и с достоинством отошел в сторону» [29].
Собака в романе определяет линию жизни героини. Разговаривая на разных языках, пес и женщина понимают друг друга. Собака становится символичным воплощением жизни Матери Детей в романе, и героиня понимает это: «Когда женщина впадала в сон-забытье и надолго затихала, Пойтэк подходил к ней и, лизнув ее в лицо, начинал поскуливать. <...> Она знала: Пойтэк понимает все. Они рано или поздно доберутся до жилья. Если бы исход предвещал быть другим, то старик пес просто лег бы рядом с ней и, подобно своему предку на могиле Дедушки Детей, околел бы возле хозяйки. Но они все шли-ползли вперед» [30].
Как видим, Айпин в своих произведениях в лучших анималистических традициях передал облик, повадки, раскрыл характер животного, гармонично сочетая художественное и естественнонаучное.
Прозаик воссоздал образы животных в рассказах «Медвежье горе», «Бездомная собака», романе «Божья Матерь в кровавых снегах». В рассказе «Медвежье горе» писатель уподобил медвежью семью семье человека, поэтому и трагедия медведицы-матери воспринимается, в первую очередь, на эмоциях, чувствах. В двух других произведениях Айпин использует параллель «человек - собака», которая, можно сказать, стала уже традиционной для анималистической прозы. Стоит отметить, что повествовательная линия о судьбе животного в последних двух произведениях не является главной, она лишь дополняет основное повествование.
Примечания
1. Литературная энциклопедия терминов и понятий / сост. А. Н. Никомонина. М., 2003.
2. Большой толковый словарь русского языка / под ред. С. А. Кузнецова. СПб., 2001.
3. Айпин Е. Д. Клятвопреступник. Избранное: роман и рассказы. М., 1993. С. 8.
4. Там же. С. 7.
5. Там же. С. 7-8.
6. Там же. С. 8.
7. Там же. С. 8.
8. Роговер Е. С., Нестерова С. Н. Творчество Еремея Айпина. Ханты-Мансийск, 2007. С. 14-15.
9. Там же. С. 26.
10. Айпин Е. Д. Клятвопреступник... С. 101.
11. Там же. С. 101.
12. Там же. С. 101.
13. Там же. С. 103.
14. Там же. С. 106.
15. Там же. С. 107.
16. Айпин Е. Д. Божья Матерь в кровавых снегах. Екатеринбург, 2002. С. 204-205.
17. Там же. С. 206.
18. Там же. С. 213.
19. Там же. С. 205.
20. Там же. С. 205.
21. Там же. С. 206-209.
22. Там же. С. 211-212.
23. Там же. С. 206- 207.
24. Там же. С. 212.
25. Там же. С. 213.
26. Там же. С. 252.
27. Там же. С. 244- 245.
28. Там же. С. 246.
29. Там же. С. 245.
30. Там же. С. 253.
УДК 82-2
А. А. Соловьева
ЯЗЫК ДРАМАТИЧЕСКОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ. ТЕХНИКА «VERBATIM» (ВЕРБАТИМ)
В статье предпринимается попытка рассмотреть «Verbatim» как способ создания драматического произведения, выявить специфику этой техники, а также смоделировать возможные перспективы развития «Verbatim» в жанре документальной пьесы.
In this article the author makes an attempt to consider "Verbatim" as a method of creating a dramatic work. The specificity of this technique is revealed, and also some possible prospects of its usage in the genre of documentary play.
Ключевые слова: драматическое произведение; документальная пьеса; «Verbatim» (вербатим).
Keywords: dramatic work; documentary play; "Verbatim".
В рамках вопроса изменчивости доминант в литературе можно говорить о том, что в XXI в. в России резко возросла роль и место драматургии в истории литературы, некоторые исследователи полагают, что ни в одну эпоху драматургия не имела такой популярности, и называют рубеж XX-XXI вв. эпохой расцвета русской драматургии, когда возросло не только количество, но и качество драматических произведений. В статье «Ройл Корт versus Любимовка», опубликованной в журнале «Современная драматургия», ставшей чем-то вроде манифеста драматургии нового века, говорится: «Никогда еще в истории российской литературы и российского театра драматургия не переживала такого расцвета. Даже во второй половине XVIII века, во время наивысшего (по мнению авторов) развития российской драмы, не было такого потрясающего многообразия форм. <...> Никогда еще российская драма не становилась главным жанром российской литературы, как это происходит сейчас» [1].
Современная драматургия переживает метаморфозы, касающиеся и формы, и содержания. Особое место в этом процессе занимает техника,
© Соловьева А. А., 2010
