CC BY-NC-ND
91
Юми Накагава (Япония)
ПУБЛИЦИСТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ РУССКИХ ЛИТЕРАТОРОВ О КИШИНЕВСКОМ ПОГРОМЕ
6-7 апреля 1903 г. в дни православной Пасхи произошел погром в городе Кишиневе (Бессарабская губерния). По масштабам и жестокости у кишиневского погрома не было прецедентов: погиб 51 человек (из них 49 евреев) и ранено около 500. Если учесть, что еврейское население города в 1897 г. составляло около 50 тыс. человек1, можно себе ясно представить серьезность последствий погрома. Почти треть зданий (домов, магазинов, лавок и др.) в городе Кишиневе была повреждена или разрушена2. Один из самых крупных идишских писателей Шолом-Алейхем (Соломон Наумович Рабинович, 1859-1916) описывает погром в письме, адресованном Л. Толстому: «Читая газеты, Вы не могли не содрогаться при мысли, что в наш век возможны такие безобразия, как избиение евреев в Кишиневе в продолжении 2-х дней на глазах полиции и местной интеллигенции, гнусные насилия над девицами на глазах родителей, избиение младенцев и т. п. ужасы времен варварства»3.
Шолом-Алейхем говорит о погроме в романе «В бурю» (1907): «Это исконно русское слово "погром", не переводимое ни на какой язык, вызывает у евреев чувство, которое ни одна нация, ни один народ на свете, кроме евреев, постичь не в состоянии»4. Естественно, русские литераторы, современники Шолом-Алей-хема, поднимали голоса протеста против позорного и постыдного деяния, совершенного христианами в христианской стране.
В данной статье мы рассмотрим реакцию крупнейших русских литераторов - Льва Николаевича Толстого (1828-1910), Максима Горького (1868-1936), Владимира Галактионовича Короленко (1853-1921) на кишиневскую трагедию 1903 г. С этой целью мы проанализируем их публицистические работы, посвященные этим событиям, которые входят в «Сборник лучших русских произведений», вышедший сразу после происшедшей трагедии (Берлин, издательство Гуго Штейница, 1904):
1. Толстой Л.Н. Письма по поводу Кишинева (телеграмма в американскую газету «North American Newspaper», коллективное обращение к кишиневскому голове, письмо Шолом-Алейхему, письмо Э.Г. Линецкому). С. 11-17.
2. Горький М. Протест против общества. С. 5-9.
3. Короленко Вл. Дом № 13. С. 19-55.
Чтобы глубже понять тексты, вышедшие из-под пера авторитетных литераторов того времени, мы будем их рассматривать наряду с работами историков, отразившими фактическую сторону событий. Мы будем опираться на всестороннее исследование кишиневского погрома американского историка Э. Джаджа «Пасха в Кишиневе. Анатомия погрома» (перевод с англ. К.Л. Жигни; Кишинев, 1998) и статью К.Л. Жигни «Введение к сборнику документов и материалов "Кишиневский погром 1903 года"» (под ред. Я.М. Копанского и др.; Кишинев, 2000) и др.
Послания Толстого
Через три недели после первых новостей из Кишинева Шолом-Алейхем послал упомянутое выше письмо Толстому с просьбой участвовать в сборнике на идиш в пользу пострадавших от погрома. В ответ на просьбу еврейского писателя Толстой пообещал «постараться написать что-либо соответствующее обстоятельствам»5. К этому письму Толстой прилагает копию другого письма от 27 апреля 1 903 г. на имя зубного врача Э.Г. Линецкого из Елизаветграда. Великий писатель, сообщая, что он уже получил несколько писем, требующих от него мнения о кишиневской трагедии (по сведениям Т.Н. Архангельской, таких писем было около 206), отказывается от открытого публицистического выступления по этому поводу, ограничившись «религиозным вопросом и его приложением к жизни».
Толстой объясняет: «Я могу воспользоваться каким-либо современным событием для иллюстрации проводимой мной мысли»7, - но их оценка событий не в его компетенции.
Во второй половине письма Толстой все-таки излагает свое отношение к кишиневскому преступлению. Писатель говорит об испытанном им «тяжелом смешанном чувстве», выделяя в нем четыре составляющих: 1) жалость к жертвам-евреям; 2) недоумение перед озверением христиан; 3) отвращение к образованным людям, подстрекавшим толпу погромщиков; 4) ужас перед правительством, духовенством и чиновничеством. Называя правительство настоящим виновником происшедшего,
Лев Николаевич устанавливает причину погрома: «Кишиневское злодейство есть только прямое последствие проповеди лжи и насилия, которая... ведется русским правительством». Толстой жестко оценивает отношение правительства к кишиневскому погрому как «новое доказательство его (правительства. - Ю. Н.) грубого эгоизма», обличая равнодушие властей по отношению к жестокостям, не касающимся его собственных интересов8. Таким образом, Толстой осуждает правительство за его политику насилия и преступную халатность, усилившую трагичность событий.
Работы современных историков дают нам возможность понять слова Толстого в историческом контексте и почувствовать их актуальность: бездействие властей, не предотвращавших и не прекращавших погром, служило оправданием слухов о том, что в пасхальные дни будто бы официально разрешается проучить евреев, и это поощряло вандализм толпы. Однако в обвинительных актах само обвинение было предъявлено только погромщикам. И на судебных заседаниях, начавшихся через полгода после погрома и проходивших за закрытыми дверями, допрос свидетелей ограничили, чтобы не называть лиц, которым не было предъявлено обвинений. Кроме того, запретили публиковать отчеты о судах в печати. В таком закрытом судебном процессе ни одно официальное лицо центральной и местной администрации не было подвергнуто уголовному наказанию. Зато письмо Толстого перепечатали в зарубежной прессе, которая была готова сообщить сведения о виновности российского правительства в кишиневских беспорядках (например, такое письмо было опубликовано в газете «The Journal» - Atlanta, 23 мая 1903 г.).
Коллективное обращение к кишиневскому городскому голове, отредактированное Толстым, было опубликовано в российской и иностранной печати. Как и в письме Линецкому, в нем осуждались «подготовители и подстрекатели толпы», совершившей погром, и «попустители»9 преступления. Под обращением поставили подписи выдающиеся ученые Москвы и другие передовые люди (всего 318 подписей)10.
В телеграмме от 10 мая в адрес американской газеты «North American Newspaper» Толстой повторяет свое обвинение: «Виновато правительство, во-первых, изъятием евреев, как отдельной касты, из общих прав; во-вторых, насильственным внушением русскому народу идолопоклонства вместо христианства»11. Так
же и в письме от 6 мая на имя Шолом-Алейхема: «...виновник ... одно правительство, к сожалению этого-то я не могу сказать в русском печатном издании»12.
Толстой имеет в виду дискриминационные законы, существовавшие в Российской империи для евреев: им запрещалось проживать в деревнях и приобретать землю, ограничивалось количество студентов-евреев в высших учебных заведениях, вводились запреты на профессию и т. д.
Законодатели объясняли это тем, что хотели бы избежать конфликтов между христианами и евреями. Между тем в действительности все было иначе. Историки интерпретируют это так: юридическая дискриминация усиливала мнение среди христиан, что евреи - «опасные чужие». Это помогало подготовить почву для погрома.
Воззвание Горького
В вышеупомянутых письмах Толстой поднял голос против правительства, в то время как Горький возложил ответственность за погром на культурное общество. В статье «Протест против общества», которая была написана по просьбе сионистского деятеля Я. Бернштейна-Когана, автор статьи аргументирует свое обвинение тем, что культурное общество не только «любовалось избиением», но и «на протяжении долгих лет спокойно позволяло себя растлевать таким человеконенавистникам, ... как Алексей Суворин, Виктор Буренин, ... Сергей Шарапов, Виссарион Комаров, Крушеван, Пятковский и иные иже с ними»13.
Перечисленные деятели были широко известны как издатели и сотрудники газет и журналов антисемитского характера. Называя их подстрекателями к убийству и грабежу и истинными виновниками погрома, Горький осуждает этих журналистов за разжигание национальной розни, разоблачая их преступные поступки: «... с именем Бога на устах, развращающие русское общество проповедью ненависти к евреям, армянам, финнам»14. Далее писатель клеймит подсудимых погромщиков: «...гнилые сердца, полные лакейского честолюбия и рабской покорности пред силой»15.
Обличительная речь Горького позволяет осознать истоки кишиневских событий, которые не обсуждались в зале суда, исключившего подстрекателей и официальных лиц из списка подсудимых.
Правительство, стремясь противостоять революционному движению, в котором активно участвовала еврейская молодежь,
с одобрением относилось к антисемитской печати, прикрывавшейся лозунгом «патриотизма». Антисемиты, в свою очередь, трудились над «патриотическим делом» с амбицозными карьерными целями.
В рассказе Шолом-Алейхема «Два антисемита» (1905) нарисован образ Паволакия Крушевана (1860-1909), издателя единственной в Кишиневе ежедневной газеты «Бессарабец»: «...некий Крушеван, которому покоя нет, который не спит и изобретает средства, как уберечь, спасти и защитить мир от страшной болезни, именуемой "еврейством"»16. В газете «Бессарабец», выходившей с конца 1890-х годов, регулярно появлялись антисемитские статьи «о еврейском всемирном заговоре, о намерении евреев подчинить себе российское государство, об эксплуатации ими христиан Бессарабии, о нападениях евреев на представителей государственной власти»17.
Накануне кишиневских событий газеты подняли шум о «ритуальном убийстве». Поводом для этого обвинения послужил инцидент, происшедший за две недели до еврейской Пасхи: 13 февраля 1903 г. в городе Дубоссары (Херсонская губерния), находившемся примерно в 40 километрах севернее Кишинева, был обнаружен труп пропавшего 14-летнего мальчика Михаила Рыбаченко. На теле подростка было множество ножевых ран. Вскоре распустили слухи о том, что евреи убили рыбаченко, чтобы использовать его кровь в ритуальных целях. Еще до этого события Крушеван публиковал разного рода антисемитские слухи в русле «патриотической пропаганды». В данном случае он раздувал через свою газету и так называемый кровавый навет.
Кровавый навет - самый укорененный и распространенный из различных антисемитских наветов. Он не раз повторялся в истории России. Например, через 8 лет после кишиневских событий обвинение в убийстве православного мальчика с целью применения христианской крови в иудейскуих «тайных» обрядах потрясет Россию в качестве «дела Бейлиса».
Начиная с 4 марта в газете «Бессарабец» были помещены статьи о дубоссарском деле, наполненные обвинениями евреев в ритуальном убийстве, а затем аналогичные тексты появились и в санкт-петербургской газете «Новое время», которую издавал Алексей Суворин (1834-1912).
Между тем через две недели после этого, 19 марта, по требованию местных властей «Бессарабцу» пришлось напечатать официальное опровержение, содержавшее заявление о неосно-
вательности опубликованных ранее статей и отрицавшее существование у евреев ритуального убийства. И хотя в умышленном убийстве с целью получения наследства подозревали двоюродного брата и дядю жертвы, было уже поздно: провокационные слухи воздействовали на простых людей и подготавливали их к зверским поступкам.
В книге, посвященной исследованию кишиневского погрома, американский историк Эдвард Джадж ключевой причиной погрома называет активную провокационную кампанию, развернутую в Кишиневе антисемитами, «публиковавшими статьи, распространявшими слухи и печатавшими прокламации о "преступлениях" евреев и о патриотическом долге русских и молдаван сопротивляться им»18.
Несмотря на явное подстрекательство к расовой вражде, Крушевана не подвергли наказанию, наоборот, в конце жизни он стал депутатом Государственной Думы от «Союза Русского Народа»19.
В результате было арестовано около 800 погромщиков, большинство - представители низших классов. По этому поводу Горький отмечал, анализируя социальную структуру тогдашнего российского общества, что избивавшая евреев «толпа - это рука», которой «командовали люди культурного общества», лишенные «чувства собственного достоинства и сознания своих прав». При этом Горький, разумеется, сознавал долг интеллигенции перед народом. По словам писателя, народ «раздражен тяжестью своей жизни, слеп и окован искусственно создаваемой вокруг него тьмой»20. Так выглядела позиция Горького, высказанная тогда же, когда Толстой подверг беспощадной критике «одуряющее и фанатизирущее людей духовенство» и правительство21.
Очерк В. Короленко «Дом № 13»
В очерке Короленко «Дом № 13» автор характеризует возбужденное состояние кишиневской толпы погромщиков такими словами: «из тонкого налета христианской культуры прорываются вспышки животного зверства»22. Короленко писал очерк, посетив места событий и побеседовав с пережившими погром местными евреями через 2 месяца после резни, когда в городе еще оставались следы катастрофы и не утихала напряженность. Признавая ограниченность масштаба своего сочинения, созданного на примере случившегося в доме № 13, Короленко ставит перед собой задачу «поделиться с читателем хоть бедным
отражением этого ужаса, которым пахнуло на меня». При этом очеркист возлагает надежды на суд, который мог бы восстановить полную картину кровопролития, но одновременно он выражает суду и недоверие: «...есть основание опасаться, что и суд этого не сделает»23. В конце очерка автор отмечает недостаточность информации и подтверждает свою задачу «выделить один эпизод из... спутанного и обезличенного хаоса, который называется погром»24.
Короленко называет очерк «репортерной заметкой»25. Репортаж состоит из 12 глав, половина из них (III—IX) посвящена описанию погрома. Жестокость погрома описывается конкретно, но сдержанно. В доме № 13 живут 8 еврейских семей (около 45 человек). В главе V автор представляет жильцов, информируя об их именах и фамилиях, профессиях и суммах дохода глав семей и их составе. Репортер с большими подробностями воспроизводит происшедшие, распределяя случаи по главам: в главе VI - история Вайсмана, которому соседский мальчик выбил глаз; в главе VII - убийство стекольщика Гриншпуна, скрывшегося в сарае; в главе VIII - убийство трех жильцов -хозяина дома Маклина, приказчика Берлацкого и его дочери, пытавшихся убежать на чердак; в главе IX - убийство бухгалтера Нисензона, спрятавшегося в погребе. Короленко говорит, что во время пребывания в Кишиневе перед ним непрерывно вставал вопрос: «...во многих ли оно (человеческое чувство. -Н. Ю.) живо?»26
Как будто бы в поисках ответа на этот тяжелый вопрос, в очерке автор освещает психику человека, в частности анализирует криминальную психику толпы в чрезвычайной ситуации: «Среди этого безумного ада из грохота, звона, дикого гоготания смеха и воплей ужаса, - в громилах просыпалась уже жажда крови. Они бесчинствовали слишком долго, чтобы оставаться людьми»27.
Детальное и жесткое описание погромщиков может создать впечатление, что автор возлагает вину за погром только на них. но Короленко перечисляет пять категорий виновников, требуя от них искупления вины: 1) убийцы; 2) подстрекатели; 3) попустители; 4) ложные обвинители против евреев; 5) безответственные люди28.
Как мы показали выше, Толстой и Горький прямо обвиняли правительство и антисемитскую прессу в побуждении людей к избиению евреев и в бездействии во время погрома. Короленко не касается роли высокопоставленных подстрекателей пог-
ромщиков, но, тем не менее, писатель показывает бездействие официальных лиц - полиции и священника.
В сдержанном и ироническом описании ситуации читаем: после того как городовой дал евреям совет спрятаться, он «просидел здесь все время, в качестве незаменимой "натуры" для какого-нибудь скульптора»29.
Очеркист ярко описывает абсурдную реальность, демонстрируя, как неосознанно безразличное (или сознательно безответственное?) поведение городового стало побудительной причиной вандализма.
После возвращения из центра, где раньше начался погром, городовой в пригороде просто говорил жителям о том, «как погром идет с усиливавшейся жестокостью в присутствии войск и полиции»; «из этого сообщения молдаване... сделали свои выводы,... что им... нужно делать то же, что делают в других местах города Кишинева»30.
Авторское воображение углубляется и в психологию доброго, но безответственного священника: «...это был добрый человек, который не думал, что есть на "святой Руси"... такой народ, который заслужил, чтобы его людей убивали за какие-то огульные грехи»31.
И историки, и Короленко объясняют причину бездействия полиции и военных патрулей тем, что все они ждали точного указания, «приказа сверху». С приходом известия о получении приказа погром сразу утих без применения оружия против его участников.
После описания погрома Короленко останавливается на анализе антисемитизма, который создавал почву для погрома в христианском обществе. В этой связи Короленко выделяет четвертую категорию виновников погрома: ложных обвинителей -носителей идеологии антисемитизма.
Антисемитизм включает разные предубеждения, начиная с версии о евреях как о прямых потомках убийц Христа и т. п. В данном же случае автор прежде всего обращает внимание на образ евреев как хитрых торговцев, эксплуататоров. В судебном заседании городской глава свидетельствует о монополизации евреями торговли в Кишиневе, но при этом он справедливо отмечает, что это является следствием ограничений местожительства и профессии. Короленко пытается отвергнуть образ «еврея-эксплуататора», приводя в качестве примера историю некого садовладельца, о котором рассказывал местный извозчик. Садовладельцу нужно было занять денег, но после погрома
ростовщики-евреи закрыли кредит. Поэтому ему пришлось обращаться к ростовщикам-христианам. Чем закончилась эта история? Слова извозчика: «Когда жид спущал одну шкуру, то свой теперь ростовщик три шкуры спустит»32. По мере усиления социально-экономической напряженности, в частности, усиления конкуренции между христианами и евреями на фоне развития новых для России капиталистических отношений, антисемитизм обострился. Происходящему Короленко дает такое объяснение: «...среди людей, заведомо сочувствовавших погрому и разжигавших в толпе темные предрассудки, племенную ненависть и дикие инстинкты грабежа и убийства, местные люди могут указать весьма известных ростовщиков, которые теперь дождались часа»33.
Обратим внимание на пафос заключительных частей рассмотренных публицистических работ трех выдающихся русских писателей. Кроме того, попытаемся показать, какое место занимают публицистические произведения о кишиневском погроме в биографиях этих литераторов вообще и в контексте их отношений к еврейскому вопросу в частности.
Заканчивая свою статью «Протест против общества», Горький взывает к русскому обществу о помощи евреям, призывает «снять... хоть часть позора и стыда за Кишиневское дело». «На помощь евреям!» - пишет он34. Биографические материалы свидетельствуют, что для Горького статья о кишиневском погроме была лишь одним из многочисленных эпизодов в продолжительной борьбе с антисемитизмом и антисемитской печатью в России. Для Горького эта публицистическая борьба началась еще в 1899 г. В «Открытом письме к A.C. Суворину» писатель резко критиковал политику газеты «новое время» по отношению к делу дрейфуса, делу еврея, ложно обвиненного в шпионаже35. Поэтому и статья о кишиневском погроме должна рассматриваться в этой исторической перспективе.
Толстой заканчивает письмо Линецкому обращением к евреям: «...следовать всемирному правилу - поступать с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой, и бороться с правительством... доброю жизнью, исключающей... всякое насилие»36.
Высказывание Толстого о кишиневском побоище определяется тем вариантом христианского учения, которому он давно следовал. Это не противоречит тому, что в том же письме Толстой четко говорит: его «отношение... к евреям не может быть иным, как отношение к братьям»37.
Ряд корреспондентов Толстого интересовались отношением писателя к евреям и еврейскому вопросу, как из-за своего еврейского происхождения, так и потому, что они сами писали о Толстом и о евреях. Эти корреспонденты ждали авторитетного слова знаменитого писателя о происходящем.
Например, ученик Толстого И. Тенеромо выпустил ряд статей и книг о великом писателе: «Л.Н. Толстой о евреях» (СПБ., 1908); «Живые речи Л.Н. Толстого» (Одесса, 1908); «Л.Н. Толстой о юдофобстве» («Одесские новости», 1907).
В статье «Юдофобство» Тенеромо приводит высказывание великого писателя о юдофобстве: сравнивая юдофобство с половым извращением, Толстой предупреждает, что эта болезнь приводит к гибели страны38.
Однако в Краткой еврейской энциклопедии говорится, что Толстой отрицал эти публикации Тенеромо, говоря, что автор «не только исказил, а выдумал» его слова39. В брошюре «Лев Николаевич Толстой и евреи» Э. Стамо (автор выраженной антисемитской ориентации) утверждает лживость статьи «Юдофобство», цитируя слова Толстого из письма: «Вероятно, я говорил... Тенеромо... о том, что нехорошо не любить евреев, все же что он написал, - он написал от себя»40.
Несмотря на то что и после смерти Толстого спорили о его отношении к евреям, очевидно, что в момент кишиневских событий Толстой выразил свою позицию добрым делом. Это подтверждается фактом участия Толстого в идишском литературном сборнике в пользу пострадавших от погрома. По просьбе Шолом-Алейхема он написал три сказки: «Ассирийский царь Асархадон»; «Труд, смерть и болезнь»; «Три вопроса». В оглавлении сборника отмечается, что сказки «были написаны специально для сборника «Гилф» («помощь», идиш. - Н. Ю.) и «были переведены с оригинала Шолом-Алейхемом» (Варшава, издательство «Фолксбилдунг»). Вместе с художественными произведениями опубликовано на русском языке предисловие к сказкам, написанное Толстым (С. 19-33). Эти три сказки проникнуты верой, теми идеями Толстого, которые он пронес через всю жизнь и которые перекликаются с письмом Линецко-му. Основными моментами здесь являются: любовь к близким, филантропия и непротивление злу насилием.
В сборнике «Гилф» принял участие и Короленко с рассказом «Ночью» (С. 140-159). Рассказ этот впервые был напечатан в журнале «Северный вестник» (№ 12) в 1888 г.41, т. е. за 15 лет до кишиневских событий. А сам инициатор издания сборника,
Шолом-Алейхем, напечатал рассказ «Сто один», в котором изображается суматоха в еврейских местечках из-за нового закона, обнародованного после кишиневского погрома и вычеркивающего сто один город из списка городов, запрещенных евреям к поселению.
Интересно, что на просьбу Шолом-Алейхема об участии в сборнике откликнулся и А.П. Чехов, написав вежливое письмо42. Ссылаясь на это, некоторые исследователи пишут, что Чехов тоже оказал кишиневским евреям помощь пером. Но в оглавлении сборника имени Чехова нет43.
Обратимся теперь к выводам В. Короленко. Очерк «Дом N° 13» он заканчивает утопическим предположением: если бы он был миллионером, он «бы переселил ... огромное большинство евреев из места погрома». Автор высказывает такую гипотезу: если бы еврейский капитал был удален из мест погрома и там остался бы только чистый «отечественный и даже патриотический капитал», когда «Крушевану не на кого было бы возводить мрачные небылицы о ритуальных убийствах», то «было бы ясно, ... можно ли решать эти вопросы погромами»44.
Подобно Горькому, Короленко и в дальнейшем откликался на антисемитские сюжеты. Когда киевский еврей М. Бейлис стал очередным «козлом отпущения», которого обвинили в ритуальном убийстве в 1911 г., Короленко «опубликовал в киевских и столичных газетах 15 статей и корреспонденций»45 для оправдания невиновного.
По мотивам этого дела инициатор сборника «Помощь» Шолом-Алейхем написал роман «Кровавая шутка»46. Шолом-Алейхем так рассказывает о книге в письме Короленко: «...книга, убедительно опровергающая этот нелепый остаток средневековья, который так пришелся по вкусу нашим доморощенным "патриотам"»47.
Примечания
1 Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим, 1988. Т. 4. С. 327.
2 Джадж Э. Пасха в Кишиневе: Анатомия погрома / Пер. с англ. К.Л. Жигни. Кишинев, 1998. С. 85-86; Кишиневский погром 1903 года: Сборник документов и материалов / Под ред. Я.М. Копанского и др. Кишинев: Ruxanda, 2000. С. 15.
3 Шолом-Алейхем. Письма // Шолом-Алейхем. Собр. соч.: В 6 т. М., 1990. Т. 6. С. 329.
4 Шолом-Алейхем. В бурю / Пер. Гиты и Мириам Бахрах. Тель-Авив, 1988. С. 157.
5 Толстой Л.Н. Письма по поводу Кишинева. Берлин: Издание Гуго Штейница, 1904. С. 13.
6 Архангельская Т.Н. Толстой и Шолом-Алейхем: По материалам Яснополянской библиотеки // Яснополянский сборник. Тула, 1960. С. 155.
7 Толстой Л.Н. Письма по поводу Кишинева. С. 14.
8 Там же. С. 15-16.
9 Там же. С. 12.
10 Кишиневский погром 1903 года. С. 49, 69; Копанский Я.М. Кровавые события 1903 года и мировая демократическая общественность // Кишиневский погром 1903 года. Сборник статей / Под ред. И.Э. Левита и др. Кишинев, 1993. С. 62-63.
11 Толстой Л.Н. Письма по поводу Кишинева. С. 11.
12 Там же. С. 13.
13 Горький М. Протест против общества. Берлин, 1904. С. 7.
14 Там же. С. 7.
15 Там же. С. 8.
16 Шолом-Алейхем. Два антисемита / Пер. М. Шамбадала // Шолом-Алейхем. Собр. соч. Т. 1.
17 Жигня К.Л. Введение // Кишиневский погром 1903 года. С. 11.
18 Джадж Э. Пасха в Кишиневе. С. 153.
19 Горький М. из литературного наследия: Горький и еврейский вопрос. иерусалим, 1986. С. 100.
20 Горький М. Протест против общества. С. 6.
21 Толстой Л.Н. Письма по поводу Кишинева. С. 14.
22 Короленко Вл. Дом № 13. Берлин: Гуго Штейница, 1904. С. 49.
23 Там же. С. 22.
24 Там же. С. 49-50.
25 Там же. С. 49.
26 Там же. С. 50.
27 Там же. С. 39.
28 Там же. С. 49.
29 Там же. С. 37.
30 Там же. С. 33-34.
31 Там же. С. 45.
32 Там же. С. 53.
33 Там же. С. 53-54.
34 Горький М. Протест против общества. С. 8-9.
35 Горький М. из литературного наследия: Горький и еврейский вопрос. С. 61-64.
36 Толстой Л.Н. Письма по поводу Кишинева. С. 17.
37 Там же. С. 15.
38 Тенеромо И. Л.Н. Толстой о евреях. СПб., 1908. С. 55-60.
39 Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим, 1982. Т. 8. С. 991.
40 Стамо Э.Р. Лев Николаевич Толстой и евреи. Киев, 1910. С. 6.
41 См. примечания в изд.: Короленко Вл. Ночью // Короленко Вл. Собр. соч. Т. 2: Повести и рассказы. М., 1954.
42 Беленький М.С. Шолом-Алейхем и русская литература // Биография смеха. М., 1991. С. 169-170; Серебряный И.А. Шолом-Алейхем и народ // Шолом-Алейхем и народное творчество / Пер. с еврейского Р. Миллер-Будницкой. М., 1959. С. 16-17; Гуревич Э. Три сказки Л.Н. Толстого // Молодой коммунар (Тула). 1970, 12 авг.
43 Hilf (Помощь): A zaml-buf fir literatur un kunst (Литературный сборник с иллюстрациями). Warsa (Варшава), 1903. С. 3-4.
44 Короленко Вл. Дом № 13. С. 54-55.
45 Краткая еврейская энциклопедия. Иерусалим, 1988. Т. 4. С. 511.
46 Шолом-Алейхем. Кровавая шутка. М., 2002. Роман был издан в России в 1914 г. в качестве 3-4 тт. издания «Романы» в 4-х т.
47 Шолом-Алейхем. Письма // Шолом-Алейхем. Собр. соч. Т. 6. С. 349.
