CC BY
118
С. В. Захаров
Проблема войны и мира в публицистике Л.Н. Толстого начала ХХ в.
Отвергая капитализм, решительно осуждая все формы государственной власти и официальную религию, Лев Толстой поднимал свой голос и против одного жесточайшего безрассудства - против захватнических войн. Гонка вооружений, усиленная милитаризация экономики ряда стран Западной Европы, России, США и Японии в конце XIX -начале ХХ в., продолжающиеся грабительские захваты территорий и природных богатств неразвитых народов и т. д. - всё это подвергалось его справедливому суду.
Великий правдолюбец хорошо видел, как правительства различных стран занимаются натравливанием одного народа на другой, стремятся искусно обмануть свои народы, а обманув и развратив их, посылают на бессмысленные, несправедливые, захватнические войны, которые приносят народам лишь миллионы жертв, страдания и опустошения. Авантюристическая политика колониального разбоя, дипломатического шантажа и финансового нажима была ненавистна Льву Толстому.
«Везде, несмотря ни на какие конституции, - пишет Л. Толстой в статье "Единое на потребу", которую он закончил летом 1905 года, - ... только по разным сложным отношениям лиц, партий начинаются войны, как последние войны то французов, то англичан с Китаем, то англичан с бурами, то с Тибетом, то с Египтом, то Италии с Абиссинией, то России, Франции, Англии, Америки, Японии с Китаем, то теперь России с Японией» [5]. В таких статьях Толстого, как «Христианство и патриотизм» (1893-1894), «К итальянцам» (1896), «Две войны» (1898), «Одумайтесь!» (1904) и в др., разоблачается всё «безумие милитаризма», весь ужас военных авантюр. В одном из своих писем апреля 1904 г. писатель заявлял: «Для меня безумие, преступность войны, особенно в последнее время, когда я писал и потому много думал о войне, так ясны, что кроме этого безумия и преступности ничего не могу в ней видеть, и мне кажется, что по отношению к войне всякий нравственный человек должен только стараться устраниться от неё, не участвовать в ней, чтобы не забрызгаться её мерзостью» [5, т. 74, с. 74-75].
Большой фронт прогрессивных людей России объединился в начале ХХ века и выступил с разоблачением затеянной в интересах кучки эксплуататоров русско-японской войны. Инспирированная царизмом и японским милитаризмом, она была с обеих сторон несправедливой, захватнической. Эта война принесла огромные страдания и лишения народным массам.
Лев Толстой уже в начале войны создаёт статью «Одумайтесь!». «Опять война. Опять никому не нужные, ничем не вызванные страдания, опять ложь, опять всеобщее одурение, озверение людей» [5, т. 36,
с. 101] - так экспрессивно начинает писатель свою статью. Толстой подчёркивает в этой статье, что война нужна лишь сумасбродной кучке правительственных преступников России, которые, обманув тысячи русских крестьян, «ради поддержания ... глупостей, грабительств и всяких гадостей» [5, т. 36, с. 137] этой кучки везут их на Дальний Восток сражаться за чуждые народу интересы. Писатель требует, чтобы ему наконец-то объяснили толком, по какому такому праву «десятки, сотни распутных, дрянных людей» [5, т. 36, с. 432] заставляют других, добрых, честных, неразвращённых тружеников, делать противоречащие христианству дела.
В статье «Одумайтесь!» - одном из лучших публицистических произведений Толстого, написанном с неменьшей взволнованностью, чем «Не могу молчать», бьётся всё учащающийся пульс толстовского негодования и презрения к народным тиранам. Писателю отвратительно видеть лицемерие царя, военных, журналистов, пытающихся во что бы то ни стало сыграть на патриотических чувствах простых людей. По жанру
^ и ^ и и и
эта статья представляет собой глубокий, искренний и пламенный антивоенный манифест. Многообразие стилистико-композиционных и художественно-выразительных средств: частое использование анафор, острота и прямота в постановке животрепещущих вопросов, глагольная напряжённость характеристик придаёт статье энергичность и страстность; убедительно сгармонированная система эпитетов, очень тонкий иронический подтекст, умелые и логичные переходы от доказательств, которые подчас нанизываются одно на другое, к выводам и от выводов опять к доказательствам, неоднократные повторения и высвечивания излюбленных авторских мыслей и умозаключений - вот основные достоинства произведения. Запоминается образность и естественность нередких сравнений: так разум обезумевших от военных авантюр людей сравнивается с уздой, которая сбилась с головы лошади и путается в её ногах (III глава); в другом месте - люди настоящего времени ассоциируются с тем человеком, который, пропустив настоящую дорогу, чем дальше движется, тем всё больше убеждается в том, что едет не туда, куда следует ехать, но он всё же упорно продолжает ехать по этой дороге, предполагая, что когда-нибудь да выедет, пока, наконец, ему не становится ясно, что путь, выбранный им, никуда не приведёт, кроме как к пропасти (V глава); морально опустошённые люди здесь же сравниваются с пауками в банке, уничтожающими друг друга; а в финале статьи -в XI и XII главах - появляется у Толстого удивительное по своей проникновенности осмысление трагедии обманутых простых русских тружеников, доставляемых на военную бойню: он называет этих людей «пешей саранчой», которую «не переставая, гонят в реку, чтобы задние ряды прошли по тем, которые затонут» [5, т. 36, с. 143].
Но произнеся в первой половине статьи «Одумайтесь!» убийственный приговор милитаристскому авантюризму, Толстой во второй её части смягчает пафос обличения: он опять выступает здесь наивным
проповедником, заключая статью призывом любить врагов и искать успокоение в религии. Автор вновь утверждает, что лучше уступить всем насильническим претензиям, чем участвовать в творении зла.
Однако в последней - XII главе статьи - ещё раз с той же яркостью разгорелся пламень толстовского негодования. Писатель сообщает здесь, что он собирался закончить свою статью, как вдруг пришло известие о гибели шестисот людей под Порт-Артуром. И тогда в статье «Одумайтесь!» звучит самая высокая её нота, появляются самые острые её строки: «Опять наряженные в разные пёстрые наряды, раболепные и грубые рабы рабов, разных сортов генералы, из-за желания отличиться или насолить один другому, или заслужить право присоединить к своим дурацким пёстрым нарядам ещё звёздочку, побрякушку или ленточку, или по глупости, или по неряшеству, - опять эти ничтожные, жалкие люди погубили в страшных страданиях рабочих людей, которые кормят их» [5, т. 36, с. 140].
Дух христианского милосердия и чутьё великого гуманиста - вот две исходные посылки при оценке Толстым всякого беззакония, а в первую очередь - военного преступления. В «Круге чтения» за 25 ноября есть такая запись: «Война есть убийство. И сколько бы людей ни собралось вместе, чтобы совершить убийство, и как бы они себя ни называли, убийство всё же самый худший грех в мире» [5, т. 42, с. 286]. В целом ряде своих публицистических статей 80-900-х гг. писатель зримо показывает, как всяческие короли, президенты, императоры, министры, важные сановники гордятся ловко осуществляемым ими одурением народа, тем, что они так мастерски сделали из убийства доходную профессию.
Вопрос о войне для Толстого был едва ли не важнейшей частью глобальной проблемы о насилии над человеческой личностью. Когда в феврале 1904 года филадельфийская газета «The North American» прислала писателю телеграфный запрос: сочувствует он России или Японии? - то Толстой на это ответил: «Я ни за Россию, ни за Японию, а за рабочий народ обеих стран, обманутый правительствами и вынужденный воевать против своего благополучия, совести и религии» [5, т. 75, с. 38].
Ведь не случайно же писатель в статье «Об общественном движении в России» (1905) называет войну «главным бедствием», ибо ни одно явление, кроме войны, не лишает человека всех его элементарных прав и надежд, ничто так не противоречит самому назначению каждой чело-
W ^ WW W ^
веческой личности в мире - стремлению её быть хозяйкой своей судьбы. В статье, созданной в середине 90-х годов XIX века - «Патриотизм или мир?», писатель свидетельствовал: «За какое хотите время откройте газеты и всегда, всякую минуту вы увидите чёрную точку, причину возможной войны: то это будет Корея, то Памиры, то африканские земли, то Абиссиния, то Трансвааль. Разбойничья работа ни на минуту не прекращается, и то здесь, то там, не переставая, идёт маленькая война, как
перестрелка в цепи, и настоящая большая война всякую минуту может и должна начаться» [5, т. 90, с. 47].
Толстой не мог не откликаться и на «малые», и на большие военные преступления. Разве мог великий писатель оставаться бесстрастным наблюдателем, когда он видел, как «японцы и русские, как дикие звери, хуже диких зверей», потеряв всякое понятие о человечности, одурманенные своими правительствами, «бросаются друг на друга с одним желанием уничтожить как можно больше жизней» [5, т. 36, с. 142-143]. Льву Толстому, для которого всегда были незыблемыми идеалы мирной христианской жизни на земле, было абсолютно ясно, что русским людям, ставшим теперь солдатами, а до недавнего времени в подавляющем своём большинстве пашущим землю, «не было и нет никакой нужды лезть в чужие дальние земли, в Китай, когда у нас земли девать некуда, и миллионы десятин лежат необработанными, и вся земля наша не устроена. - А мы, - говорит писатель далее в первой редакции статьи «Три неправды» (1905), -полезли, куда нас никто не спрашивал, и погубили тысячи миллионов денег, и сотни тысяч ни в чём неповинных людей убиты и изуродованы» [5, т. 36, с. 401].
Л. Толстой, естественно, не мог увидеть всех источников войны, не находил истинных путей их предотвращения. И хотя один из основных источников возникновения войн писатель справедливо усматривал в господствующем социальном неравенстве, во всё обостряющейся экономической конкуренции между капиталистическими государствами, он всё же не мог объяснить причины возникновения войн всем сложным комплексом общественно-социальных факторов, порождающих множество противоречий в империалистической системе.
Толстой отмечал, что бедствия от захватнических войн ложатся тяжёлым грузом на плечи трудового всемирного люда. Воссоздавая в своём творчестве систему народных требований, писатель считал, что едва ли не самым основным требованием простого человека к эксплуататорам было: прекратить военные приготовления и сами войны! Знаменательное высказывание Толстого в этой связи записал однажды его единомышленник, крестьянин Тульской губернии М.П. Новиков: «Посмотрите кругом, какая благодать: луга, леса, поля, голубое небо, всё манит и говорит о жизни, а люди должны наперекор всему этому, наперекор собственной жизни и желаниям, идти убивать. Изуродованные люди, гниющие в канавах их трупы, - разве в этом есть хоть какая-нибудь связь между ними и этой природой. А мне так и мерещатся, с одной стороны - эти трупы, а с другой - бегущая за пособием баба, за которой бегут трое ребят, испуганно спрашивая: мамка, а мамка, а рази тятька-то не воротится? Ужасно, ужасно» [4].
Толстому всегда была понятна моральная несостоятельность любой военной авантюры. Человек, которого возмущали, по воспоминаниям его племянницы Е.В. Оболенской, даже городовые с оружием,
конечно же, видел в войне самое антихристианское, противогуманное дело. Разоблачать грабительскую сущность войны Толстой начал с «Набега», «Рубки леса», «Севастопольских рассказов», «Войны и мира», а закончил своими последними публицистическими трактатами и письмами; следовательно, это была постоянная тема его творчества. Продолжая в своей писательской деятельности традиции Стендаля и Лермонтова, автор «Войны и мира» вместе с тем гениально углубил психологическую разработку темы войны. Однако предлагаемый Толстым путь избавления от войн, который он находил в пассивном отказе народа от участия в них, - был глубоко ошибочным и даже вредным.
Был ли Лев Толстой патриотом? Несомненно, был. Но почему же в таком случае он так часто осуждал патриотизм? Такое осуждение мы встречаем во многих его философско-публицистических трактатах начала XX века. В одной из записей его «Мыслей на каждый день» есть, к примеру, такие строки: «Патриотизм - это любовь к своему отечеству, народу, и патриотизм считается добродетелью. Но мы забываем, что любовь к отечеству могла быть добродетелью в нехристианском мире, в христианском же мире все, без исключения все люди - братья, и потому всякая исключительная любовь есть не добродетель, а грех» [5, т. 44, с. 212]. В другом месте - в финале статьи «Одумайтесь!» - писатель клеймит лицемерие буржуазных писак, стремящихся любыми мерами поддержать угасающий на русско-японском фронте «патриотический» дух русского солдата. Здесь говорится: «Газеты пишут, что при встречах царя, разъезжающего по России гипнотизировать людей, отправляемых на убийство, проявляется неописуемый восторг в народе. В действительности же проявляется совсем другое. Со всех сторон слышатся рассказы о том, как там повесилось трое призванных запасных, там ещё двое, там оставшаяся без мужа женщина принесла детей в воинское присутствие и оставила их там, а другая повесилась во дворе воинского начальника. Все недовольны, мрачны, озлоблены. Слова: "за веру, царя и отечество", гимны и крики "ура" уже не действуют на людей, как прежде». [5, т. 36, с. 146-147]. В одной из статей 1893-1894 гг. мы встречаем у Толстого, пожалуй, наиболее гневную характеристику чувства патриотизма: «Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своём есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых - отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Так он и проповедуется везде, где проповедуется патриотизм. Патриотизм есть рабство» [5, т. 39, с. 65]. И чуть ниже ещё: «Но нет и не было такого совокупного насилия одних людей над другими, которое не производилось бы во имя патриотизма» [5, т. 39, с. 66].
Итак, из приведённых высказываний становится вполне очевидно, что Толстой осуждал тот квасной патриотизм, который освящался всеми государственными институтами и который оправдывал все правитель-
ственные изуверства чувством «исключительной» любви к своему отечеству, - и вот почему писатель старательно следил за тем, чтобы его статьи и трактаты ни в коей мере не лили воду на мельницу продажной прессы любой страны, оправдывающей чувством любви к отечеству и народу, чувством национальных пристрастий подлости и убийства. Но Л. Толстой поддерживал и одобрял чувство патриотизма в душе каждого, отдельно взятого, честного человека, а в совокупности - честной людской массы. Однако он протестовал против того, чтобы это естественное человеческое чувство было захватано, загажено, а затем втоптано в грязь недобросовестными околоправительственными карьеристами, когда они, продолжая одурманивать бесправный народ, будут играть на патриотической струнке простого труженика, взывая к очередным убийствам. Ведь Л. Толстой прекрасно понимал, что поборники человеконенавистничества, разглагольствуя на все лады о патриотизме, в действительности же разжигают не что иное, как шовинизм -идеологию презрения к другим народам и нациям.
Ещё одно любопытное суждение Л. Толстого зафиксировал в феврале 1900 г. А.Б. Гольденвейзер. Беседа в кругу Толстого касалась англо-бурской войны, и писатель признаётся: «Я всегда считаю нравственные мотивы двигающими и решающими в историческом процессе. И вот теперь, когда так ясно выразилась эта всеобщая ненависть к англичанам ... мне кажется, что могущество Англии сильно пошатнётся. Я это говорю не из бессознательного русского патриотизма. Если бы восстала Польша или Финляндия и успех был бы на их стороне, моё сочувствие принадлежало бы им, как угнетённым» [1]. Так искренен и справедлив был Толстой, когда он высказывался в кругу своих близких и друзей. Напротив, в своих статьях и письмах, предназначенных для печати, Толстой, нисколько не противореча духу собственной непротивленческой установки, хотя и был всегда искренен, но не всегда справедлив: он нередко вступал в явное противоречие с личными «нравственными мотивами» и высказывал осуждение вооружённым формам борьбы зависимых наций (ирландцев, поляков, чехов и др.) за свою свободу и независимость. Он ошибочно считал, что борьба того или иного народа за свою национальную независимость при успешном её исходе приведёт данный народ к привитию в нём чувства национальной исключительности, ложного, отвергаемого Толстым, квазипатриотизма, к потере народом понятия об «истинном христианстве», а в конечном итоге - к вражде с другими народами.
В дневниковых записях Л. Толстого, в целом ряде высказываний и беседах с родными и посетителями Ясной Поляны последних лет его жизни мы можем обнаружить в их авторе подлинно патриотические чувства. Так, из дневника Толстого от 19 мая 1905 г. мы видим, как воспринял писатель поражение русских военных кораблей в Цусимском бою. Толстой записал об этом событии: «Стыд и позор остаются те же». [5, т. 55, с. 140]; в записи дневника от 31 декабря 1904 г. читаем: «Сдача
Порт-Артура огорчила меня, мне больно. Это патриотизм. Я воспитан в нём и несвободен от него так же, как несвободен от эгоизма личного, от эгоизма семейного, даже аристократического, и от патриотизма». [5, т. 55, с. 111]. В интересной брошюре племянницы Толстого Т. Кузмин-ской «Отношение графа Л.Н. Толстого к войне вообще», написанной в годы первой мировой войны, имеются рассуждения и о патриотическом чувстве писателя. В VI главе книги, озаглавленной - «Беседы со Львом Николаевичем», Т. Кузминская воскрешает один памятный ей эпизод осени 1905 г., когда к Толстому в Ясную Поляну пришли однажды студенты университета. Они хотели узнать мнение писателя относительно русско-японской войны. И вот один «мрачный» студент, как видно начитавшийся последних произведений Толстого, стал с одобрением говорить о сдаче русскими Порт-Артура. Каково же было удивление студента, рассказывает далее автор, когда Лев Николаевич сказал на это: «В наше время Порт-Артур бы не сдали! ... Сами бы погибли, взорвали крепость, с голоду бы пропали, - да не сдались!» [2].
Убедительно и прозорливо говорил о Толстом в начале ХХ в. японский писатель Токутоми Рока, бывший в Ясной поляне летом 1906 г. и создавший об этом посещении очерк «Пять дней в Ясной Поляне». Т. Рока писал о Толстом: «Как и можно было ожидать, этот человек, который отрицал патриотизм, был настоящим патриотом. Он ненавидел преступления царской России, не верил в её силу. Человек, не верящий в себя, не может по-настоящему любить других. Человек, не любящий своё отечество, не может отдаться полностью служению человече-ству»...[3].
Список литературы
1. Гольденвейзер А. Б. Вблизи Толстого. - М.: ГИХЛ, 1959. - С. 60.
2. Кузминская Т. Отношение графа Л.Н. Толстого к войне вообще. - Петроград, 1915. - С. 31-32.
3. Литературное наследство. Толстой и зарубежный мир. - Т. 75. - Кн. 1. -С. 199.
4. Новиков М.П. Разговор с Л.Н. Толстым о японской войне // Толстой. Памятники творчества и жизни. - Вып. 2. - М.: Задруга, 1920. - С. 99.
5. Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. Юбилейное: в 90 т. - М.: ГИХЛ, 1936.
Е. А. Киселёва
Русская народная сказка как средство приобщения младших школьников к русской культуре
Поиск путей повышения качества и эффективности целенаправленного воспитания и образования - одна из важнейших проблем современного общества в данной области и всё чаще привлекает внимание исследователей. Особое внимание, при поиске новых средств и методов организации воспитательного процесса, уделяется их многофункцио-
214
