CC BY
140
ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ
К. С. Аицареба
ПРОБЛЕМА КОЛЕБАНИЙ ИЕРАРХИЙ И РЕПУТАЦИЙ В СОВРЕМЕННОМ ЛИТЕРАТУРНОМ ПРОЦЕССЕ
В статье представлена попытка исследования проблемы колебаний литературных репутаций, жанровых иерархий в контексте современного литературного процесса.
Чем выше уровень культурных компетенций читателей, тем меньше их численность.
Аев Гудков, Борис Дубин
Всюду дутые фигуры.
Что ни опус - дежа-вю.
До живой литературы -Доживу, не доживу?
Вл. Новиков
В период катастрофической невостребованности обществом некоторых гуманитарных наук, в частности литературоведения, необходимо помнить о хрестоматийных истинах - сегодня нелепо доказывать ненужность и пагубность примирения литературы и действительности. Потому что, во-первых, писатель не столько переосмысливает, сколько создает свой мир, свою «эстетическую реальность» (А. И. Герцен), свой мир, язык - ведь именно сотворение своего неповторимого мира и своего узнаваемого героя, по сути, главное, решающее, чего должен добиться сочинитель. Во-вторых, определенная часть читающей публики по-прежнему подвержена логоцен-тризму, воспринимает литературу как «учебник жизни» (Н. Г. Чернышевский) и прямое руководство к действию (как тонко и иронично охарактеризовал особенности национального русского характера Вячеслав Пьецух в «Новой московской философии»: «Скорее всего литература есть, так сказать, корень из жизни, а то и сама жизнь, но только слегка сдвинутая по горизонтали, и, сле-
ЛИЦАРЕВА Ксения Станиславовна - кандидат филологических наук, доцент по кафедре новейшей литературы и методики обучения литературе, декан филологического факультета ВятГГУ © Лицарева К. С., 2006
довательно, нет решительно ничего удивительного в том, что у нас куда жизнь, туда и литература, а с другой стороны, куда литература, туда и жизнь, что у нас не только по-жизненному пишут, но и по-письменному живут» [1]). В-третьих, каждый писатель в зависимости от степени своего таланта запечатлевает образ мира, образ России, «какой нам Бог ее дал». Правда литературы - высшая правда, а правда жизни - лишь «количественное знание» и «никак не разграничить - жизнь и словесность. Русскую литературу, даже классическую, до сих пор путают с реальностью: Наташа Ростова или Анна Каренина намного реальнее, чем женщины, действительно существовавшие в те времена» [2].
Современное общество сделало свой выбор -важный и бесповоротный: литература для русской нации перестала быть учительницей и проповедницей. Трудно согласиться с утверждением С. И. Тиминой, что «литература добровольно сложила с себя полномочия выступать в качестве рупора, общественного мнения и воспитателя человеческих душ, а места положительных героев-маяков заняли бомжи, алкоголики, убийцы и представители древнейшей профессии» [3]. К сожалению, эта «добровольность» была вынужденной. В 90-е гг. XX в. упорно культивировался слух о конце русской литературы, о ее исчерпанности или полнейшей бездарности в сравнении и с классической отечественной литературой, и с так называемой «возвращенной» литературой, и литературой русского зарубежья. Наш бывший соотечественник, литературный критик Борис Хазанов убеждал: «Русские писатели не делают открытий ни в области эстетики, ни в области мысли. Русское слово больше не учитель, а ученик. В этом смысле русская литература есть архаическое выражение, и то, что было о ней сказано, что ее будущим станет ее прошлое, - сбылось буквально, наглядным и ужасающим образом» [4]. Литература в России перестала быть государственным или антигосударственным делом, а стала - частным, личным делом прозаика, драматурга, поэта. В литературной критике появились самые фантастические прогнозы, с сокрушительной быстротой приближающиеся к реальности: «Писатель как полноценная профессия, видимо, уходит в прошлое» (О. Славникова). А Д. Галковский в «Святочном рассказе № 13», пытаясь определить место писателя в постсовременной России, прихо-
дит к таким же неутешительным выводам: «Роль властителя дум сегодня - это роль имиджмейкера, мастера предвыборных технологий, и тому подобных людей, выражающих волю и интересы господствующих социальных групп: политиков, банкиров-олигархов, силовиков... Здесь власть и сила, здесь активное воздействие на реальность творческой индивидуальности. На этом фоне и мелькает жалкая фигурка писателя земли русской» [5]. Оставаясь самым революционным видом искусства, стараясь подорвать общественную стабильность, всеобщую занятость реально-материальным делом, заставляя задуматься над духовными, вечными, «последними» вопросами, об относительности добра и зла, о человеке и обществе, о поиске идеала, о смысле жизни и т. д., литература в традиционном качестве оказалась ненужной капитализирующейся России. Как заметил поэт Игорь Золотусский:
Поэта нет - и нет у власти слов, Так и у слова нет бывалой власти. И нет любви, и доблести, и счастья В стране поэтов и бунтовщиков. И над страною гаснет Божий свет, И ликом опечалился Мессия; Поэт в России больше не поэт, А без него Россия - не Россия.
Отечественная литература в ее традиционных формах перестала притягивать массового читателя и уступила свои позиции, во-первых, массовой литературе, в частности таким жанрам, как триллер, детектив, фэнтези, дамский роман и т. п., во-вторых, так называемой «учительской литературе», раскрывающей суть различных учений, мистических практик и медико-психологических руководств (теософия семейства Рерихов, оздоровительные методики и мировоззренческие концепции Хэй, Гогумен, Лазарева, А. Кононова, Анастасии и т. п. Кстати, по прогнозам статистики в 2006 г. станет больше: христиан - на 27%, мусульман - на 33%, индуистов - на 7%, атеистов - на 7%, безразличных к религии вообще -на 27%, приверженцев нетрадиционных религий/ сект - на 67%. Это сокрушительный удар не только по популярности художественной словесности, но прежде всего по духовным основам нашего общества); в-третьих, большому количеству мемуаристики, эссеистики, склонным вытеснять «элитарную» литературу; в-четвертых, публицистике, напрямую обращенной к политике и также способной успешно вытеснять «чистую» литературу (Илья Cтогоff «Революция сейчас»); в-пятых, огромному, сокрушительному по своей мощи потоку переводной зарубежной литературы (Р. Бах, М. Кундера, М. Павич, П. Зюскинд, А. Байет, Кутзее и т. д.). Лишенная поддержки общества и
государства, не выдерживая конкуренции с телевидением и массмедийными технологиями, русская словесность стала искать пути «выживания», сохранения себя как культурного факта.
Это привело к необходимости коренного изменения представлений о таких понятиях, как литературный процесс, автор, читатель, иерархия жанров и репутаций, функционирование литературы и ее восприятие в обществе, доминанты идиостилевого развития современной литературы и т. д. Но главное, как точно заметила Н. Иванова, «состоялось тотальное изменение самой литературы, роли писателя, типа читателя» [6]. За последние два десятилетия неоднократно делались попытки систематизировать процесс литературного развития. Наиболее известной, хотя и не бесспорной, стала концепция стадиальности М. Эпштейна, базирующаяся на идее цикличности развития литературы, выдвинутой в трудах А. М. Скабичевского, А. Н. Веселов-ского. М. Эпштейн предпринял попытку разделить историю русской литературы на циклы, которые включают четыре сменяющих друг друга фазы с преобладающей эстетической константой: социальную, моральную, религиозную, эстетическую [7]. Рассматривая русскую прозу как систему, Г. Нефагина создала относительно четкую панораму современной литературной жизни, попыталась определить типологические черты «традиционной прозы», условно-метафорической прозы, «другой прозы», модернистской и постмодернистской литературы [8]. Однако систематизация и типологизация литературного процесса оказались делом трудным и сегодня далеким от завершения, прежде всего потому, что непросто следить за литературными новинками. Ведь вместо 190 крупных государственных издательств в Российской Федерации лицензировано почти 15 тысяч. Книжный бизнес один из самых развивающихся: в год выходит более 70 тысяч новых книг, прибыль - более 1 млрд долларов в год. Творчество современных писателей является эволюционирующим, «живым», да и сам литературный процесс «подобен многообразной жизни, которая движется не однолинейно, а сразу по всем направлениям, и только так, с учетом всех вариантов, может быть понята» (А. Куш-нер) [9]. Литература сегодня - это «самоорганизующаяся, многоукладная и разноуровневая система» (С. Чупринин).
Сегодня актуальной литературоведческой проблемой является рассмотрение словесно-художественных произведений в их отношениях не только к автору, но и к читающей публике, воображаемому и конкретному читателю. Герменевтика как методологическая основа гуманитарного знания способствует более разностороннему и глубокому осмыслению понятий «понимание»,
«интерпретация», «смысл», «диалогичность», а также важнейших вопросов: взаимодействия и «взаимоотношения» читателя и автора; «горизонта ожиданий» читателя, природы успеха, причин популярности и т. п.
Новое значение приобретают ранее высказанные концепции и идеи: теория Д. С. Лихачева о закономерностях и антизакономерностях в развитии литературы, состоящей из «отдельностей» двух видов - традиционных и вновь возникающих [10]; теория взрыва Ю. М. Лотмана [11], концепция диалогических отношений М. М. Бахтина, определяющая безграничность диалогического контекста и бесконечную подвижность смыслов [12]. Теперь схема литературный «Верх» -«Низ», бытовавшая в советском литературоведении, и схема литературный «Верх» - «Беллетристика» - «Низ», упрочившаяся в отечественной теории литературы в конце 80-х - начале 90-х гг. XX в., заметно усложнились.
Это обусловлено прежде всего тем, что в русской литературе XX в. появился такой феномен, как массовая литература. «Массовая литература» -термин семантически емкий, способный обозначать и то, что не получило высокой оценки или не было замечено образованной публикой (по известной классификации Ю. М. Лотмана, к «массовой» были отнесены стихи Ф. И. Тютчева пушкинской эпохи), и то, что традиционно обозначает ценностный «низ» литературной иерархии - стереотипное, стандартное чтиво для массового читателя, мало или совсем не приобщенного к классической, «высокой» литературе. К создателям такой популярной/тривиальной (бульварной) паралитературы относятся по-разному. Так, И. А. Гурвич убежден, что писатели, ориентируясь на тот или иной известный образец «высокой» литературы, «вольно или невольно понижают его до уровня своих возможностей, прибегая к упрощениям, утрировке, схематизации» [13]. В. М. Жирмунский считает, что писатели «превращают индивидуальные признаки великого литературного произведения в признаки жанровые, индивидуальную комбинацию приемов фиксируют как каноническую» [14]. Однако следует учитывать, что критерии художественности, общественная и эстетическая значимость - категории не абсолютные, исторически, а иногда кардинально изменчивые. Ведь у каждой историко-культурной эпохи свой тип художественного сознания, своя система ценностных координат, свои кумиры. И это объясняет постоянное движение жанров, литературного «низа» и «верха», смену репутаций. Еще в 1861 г. Ф. М. Достоевский определил свое писательское кредо - «доставление народу как можно более приятного и занимательного чтения» [15].
Особенности развития отечественной литературы в последние десятилетия способствовали
возникновению промежуточных (маргинальных) жанров, трансформации жанров, моделированию новых жанровых форм на основе традиционных жанровых канонов; реабилитации методов массовой культуры. Показательным примером маргинальное™ стало творчество бытописателя и философа пограничной зоны В. Пелевина. Специфика времени - жизнь на стыке двух эпох -позволила экспериментировать, достигая необычных художественных эффектов, основанных на интерференции: слияние миров рождает третий мир, переход из одной пустоты в другую пространственную пустоту и, наконец, исчезновение реальности. Так, различные литературные критики, рассуждая о жанре романа «Чапаев и Пустота» В. Пелевина, не могут прийти к единому мнению не только о жанровой природе этого произведения, но даже о его принадлежности к конкретному виду искусства. Жанр «Чапаева и Пустоты» определяется как рыцарский роман, сатирический роман, басня, буддистская сутра с фольклорными русскими элементами, мифологизированный роман, роман-антианекдот, дзен-буд-дийский боевик с элементами фантасмагории, эссе, психологический роман, режиссерский сценарий, психоаналитический роман, роман-анекдот, философский роман.
Произошел переход от монокультуры к многомерной культуре, содержащей множество субкультур. Сейчас нет единой иерархии ценностей, единых критериев оценки художественных произведений, нет единого взгляда на литературу, да и само понятие «литература» кардинально изменилось - это «мультилитература» (С. Чуп-ринин), адресованная не обобщенному Читателю, а удовлетворяющая потребности разнонаправленных аудиторий:
- качественная литература, литература категории «А», традиционная, высокая, серьезная, внежанровая литература, являющаяся наиболее художественной, «элитной», «открывающая человеку нечто новое: о нем самом, о мире»;
- массовая литература, стереотипизирующая любую художественную идею, упрощенная, тривиальная, «как волшебная сказка, подтверждает то, что человеку давно известно»;
- офис- (миддл-, «серьезность light»-) литература, создающая для читателя - представителя среднего класса - комфортную текстовую среду и «не требующая титанических усилий над вопросом "Что он хотел этим сказать?" и в то же время не сводящаяся к "двум притопам, трем прихлопам"» (Е. Ташкова);
- сетература - литература Сети, Интернета, Повсеместно Протянутой Паутины, базирующаяся на таких понятиях, как гипертекст, многоав-торность (возможность коллективного творчества), игра, гестбук, онлайн и оффлайн.
В последнее десятилетие произошла смена стратификации «по вертикали» стратификацией «по горизонтали», дифференциация литературного процесса. У каждого в этом развивающемся пространстве, полярно ограниченном высокой литературой и клишированным лубком, своя ступень, своя ниша. «Поэтому-то и представляется целесообразным, отказавшись от обнаружившей свою архаичность концепции "единого потока" и - соответственно - "единых критериев оценки", ввести понятие мультилитературы, позволяющее взглянуть на словесность как на сложно структурированный конгломерат не только текстов, но литератур - самых разных, зачастую конфликтующих между собой, но в равной степени имеющих право на существование» [16].
Полифоничность, многоуровневость современной отечественной литературы доказывает, что наша словесность развивается в необходимом и закономерном режиме диалога «верха» и «низа». Это способствовало усилению эклектичности литературного репертуара - теперь каждый читатель может «открыть» среди публикующегося свое собственное событие, выбрать книгу по настроению, ситуации. А выбор читателя обусловлен не только его желанием или «горизонтом ожиданий», но и его вкусом и компетенцией. Особая роль принадлежит профессиональному читателю -филологу и литературному критику, задачей которого является максимально доступный и объективный анализ литературного произведения, позволяющий читательской аудитории становиться более разборчивой и компетентной, расширение художественного кругозора публики.
Но, пережив иллюзии гласности времен перестройки, жители России потеряли доверие к печати как к источнику информации и оценки, стали относиться ко всей сфере массовых коммуникаций скептически, сдержанно, потребительски. Поиск легкого развлечения, психотерапии, «расслабления» характерен для читателей газет, журналов, книг и для кино- и телезрителя.
Разгосударствление системы воспроизводства и распространения культуры, последовательное одомашнивание досуга, обеднение его структуры - все это сказалось и на сокращении тиража и утрате ведущей роли газет и толстых литературно-художественных журналов, и на сокращении в десятки раз аудитории кинотеатров, изменении ее состава и ценностных установок.
К числу «постоянно читающих» книги себя относят 26% опрошенных в 2005 г. россиян, 52% жителей нашей страны не покупают книги, 37% не читают их, а 34% вообще не держат в доме. Если в 1995 г. семьи с библиотеками свыше 500 книг составляли 10% российского населения, то в 2002 г. - 4%; фактически не имели большой и структурированной домашней библиотеки (вов-
се не было книг либо насчитывалось до 100 изданий) 58% россиян, тогда как теперь - 67%. Все это обусловлено прежде всего снижением уровня жизни: в 2003 г. 20% россиян приходилось часто или время от времени ограничивать себя в потреблении света или тепла, 40% - в еде, 55% -в покупке одежды и обуви (Б. Дубин. Читатель в обществе зрителей).
Хотя «ряды пророков поредели, а количество камней, которыми их забрасывают, везде и всюду увеличилось во сто крат, и каждый день творить молитву все труднее и труднее» [17], хотя обстановка неблагожелательна для развития культуры (особенно серьезной литературы), в России все происходит не благодаря, а вопреки. Хочется верить - вопреки всему все великое будет жить, а незначительное отомрет. Ведь в конце концов - искусство вечно.
Примечания
1. Пьецух, В. А. Новая московская философия [Текст] / В. А. Пьецух. М., 1990. С. 208.
2. Иванова, Н. Сомнительное удовольствие. Избирательный взгляд на прозу 2003 года [Текст] / Н. Иванова // Знамя. 2004. № 1. С. 181.
3. Тимина, С. И. Современный литературный процесс (1990-е гг. - начало XXI в.) [Текст] / С. И. Тимина // Современная русская литература: учебное пособие. СПб.: Филол. ф-т СПбГУ; М.: Изд. центр «Академия», 2005. С. 4.
4. Хазанов, Б. Есть ли будущее у русской литературы? [Текст] / Б. Хазанов // Вопросы литературы. М.: Наука, 1995. Вып. 3. С. 103.
5. Галковский, Д. www.samizdat.Aha.ru [Электронный ресурс] / Д. Галковский.
6. Иванова, Н. Гибель богов [Текст] / Н. Иванова. М., 1993. С. 283.
7. Эпштейн, М. После будущего. О новом сознании в литературе [Текст] / М. Эпштейн // Знамя. 1991. № 1. С. 217-230.
8. Нефагина, Г. А. Русская проза конца XX века [Текст] : учебное пособие / Г. Л. Нефагина. М., 2003.
9. Кушнер, А. Аполлон в снегу: Заметки на полях [Текст] / А. Кушнер. Л., 1991. С. 99.
10. Аихачев, Д. С. Закономерности и антизакономерности в литературе [Текст] / Д. С. Лихачев // Русская литература. М., 1986. № 3. С. 27-29.
11. Аотман, Ю. М. Культура и взрыв [Текст] / Ю. М. Лотман. М., 1992. С. 209.
12. Бахтин, М. М. Эстетика словесного творчества [Текст] / М. М. Бахтин. М., 1979.
13. Гурвич, И. А. Беллетристика в русской литературе XIX века [Текст] / И. А. Гурвич. М., 1991. С. 68.
14. Жирмунский, В. М. Байрон и Пушкин. Пушкин и западные литературы [Текст] / В. М. Жирмунский. Л., 1978. С. 227.
15. Достоевский, Ф. М. Книжность и грамотность [Текст] / Ф. М. Достоевский // Полн. собр. соч: в 30 т. Л., 1978. Т. 19. С. 44.
16. Чупринин, С. Звоном щита [Текст] / С. Чупри-нин // Знамя. 2004. № 11. С. 56.
17. Канович, Г. Сюжет для извечной словесности [Текст] / Г. Канович // Московские новости. 1996. 12 дек.
