CC BY
93
УДК 34.01 DOI 10.24411/2078-5356-2018-00005
Власенко Николай Александрович Nikolay A. Vlasenko
доктор юридических наук, профессор, профессор Российского университета дружбы народов, главный научный сотрудник
Институт законодательства и сравнительного правоведения при Правительстве Российской Федерации (117218, Москва, ул. Б. Черемушкинская, 34)
doctor of sciences (law), professor, professor of the Peoples' friendship university of Russia (RUDN university), chief scientific officer
Institute of legislation and comparative law under the Government of Russian Federation (34 B. Che-remushkinskaya st., Moscow, Russian Federation, 117218)
E-mail: nikolai_vlasenko@mail.ru
Проблема достаточности и агрессивности правового регулирования
Problems of sufficiency of legal regulation in the modern Russian society
Поставлена проблема управляемости законодательного массива, излишества юридических норм, их конкуренции с социальными регуляторами. Обосновывается идея, что право по своей сущности есть ограничение свободы; правовые предписания вытесняют нормы морали, нравственность и др. Нормоустановитель в случае отсутствия необходимых социальных регуляторов или их неэффективности нередко пытается решить социальный конфликт при помощи правовых средств. Между тем право не всесильно и может быть социально полезно только в случаях, когда его сила и возможности соответствуют его природе. Иначе говоря, в обществе должен действовать принцип достаточности права. Необоснованно растущий предмет праворегулирования нередко социально излишен и где-то опасен для общества прежде всего тем, что девальвирует юридические ценности и среди них главенствующую — закон. Таким образом, императив ограничений должен распространяться и на право. Крайнее проявление нарушения принципа достаточности правовых предписаний, их социального баланса автор называет правовой агрессивностью. Речь идет о частой и необоснованной сменяемости правовых режимов, попытке без каких-либо социальных потребностей урегулировать посредством правовых регуляторов социально не нуждающиеся в этом сферы или конкретные отношения. Автор полагает, что принцип достаточности права носит социально-прагматический характер и, как следствие, предполагает оптимизацию правового регулирования.
Ключевые слова: социальное регулирование, правовое регулирование, принципы правотворчества, координация правотворчества, право и управление, закон о законах, правосознание, излишество юридических норм.
The author touches upon the problem of controllability of the legislation, excesses of legal norms, their competition with other social regulators. The idea that the law in its essence is a restriction of freedom is grounded; legal prescriptions supplant moral norms, ethics, etc. In case of absence of necessary social regulators or their inefficiency the legislator often tries to solve social conflict by legal means. Meanwhile, the law is not omnipotent; it can be socially useful only in cases when its strength and capabilities correspond to its nature. In other words, the principle of sufficiency of law should operate in society. An unjustifiably growing subject of regulation is socially unnecessary and dangerous for the society at some point; it depreciates legal values and among them the law as the dominant value. Thus, the imperative limitations should extend to the law. The author proves that the extreme violation of a principle of legal prescriptions sufficiency is legal aggressiveness. It means frequent and unreasonable replacement of legal regimes, attempts without any social needs to regulate by means of legal regulators socially needy spheres or specific relations. The author believes that the principle of sufficiency of law is of a socio-pragmatic nature and, as a consequence, provides the optimization of legal regulation.
Keywords: social regulation, legal regulation, principles of lawmaking, law-making coordination, law and management, law on laws, legal conscience, excess of legal norms.
© Власенко Н.А., 2018
§
i CO CD
0
a
3
1
CD
a о
ПЗ
о
CD
о
CD CD
a с
о
0
1 CD 3 о о
CD
£ CD
О
0
1 :т о
о о <о
CD
¿3
о £
£
0
1 CD О CD Ч 0Q
Введение. В настоящее время Государственную Думу нередко упрекают в принятии большого количества законов. Немало публикуется диаграмм, сравнивающих удельный вес принятых федеральных законов в разные годы и созывы. Все это так. Нет сомнения, в последнее время законодательный массив продолжает увеличиваться и становится слабо управляем. Однако упрекать федеральный законодательный орган в излишней активности и «тиражировании» законов вряд ли нужно. Законотворческая деятельность — вещь во многом объективная, подчиняется логике Конституции РФ, федеральным законам и, конечно, реалиям жизни. Кроме того, суждения в части того, много или мало законов и что на это влияет, часто субъективны.
В любом случае количественный показатель российских законов имеет тенденции к росту, что требует анализа и выработки рекомендаций со стороны юридической науки и принятия соответствующих мер прежде всего от Государственной Думы РФ.
Активное использование права законодательной инициативы законодательной, исполнительной государственными ветвями власти нередко порождает так называемую законопроектную лихорадку, неоправданную тенденцию увеличения нормативно-правового массива, что приводит к противоположному эффекту — потере связи законодательства с реальной практикой. В законодательном комплексе нарастают признаки несистемности и разобщенности юридических норм; просматривается избыточность нормативного вмешательства государства в общественные отношения; появляются законы невысокой общественной значимости и т. д. Хаотичные изменения и дополнения законодательства ведут к дальнейшей дестабилизации его системы и правовой системы в целом, утрачивается значимость регулирующего воздействия права как важной составляющей системы социального регулирования. Принятые законодательные акты часто воспринимаются как неоправданные и несправедливые [1]. В этой связи возникает недоверие общества к закону, иным юридическим реалиям как факторам, определяющим устойчивость правовой системы России. Это не может не порождать социальное недовольство.
Ситуацию усугубляет отсутствие концептуальной логики и последовательности развития многих сфер законодательства; принятие законов без расчета на их применение способно дестабилизировать социальную практику.
Несомненно, для юридической науки встают проблема достаточности правовых норм,
а вслед за ней и вопросы оптимизации правового регулирования.
Иначе говоря, юридические науки, в том числе правовая социология, а также иные социальные науки должны задуматься над проблемой достаточности юридических предписаний, попросту говоря, сколько «нужно обществу, личности права, правовых норм». Не нуждается ли само право в ограничении, «дозировке». Здесь же встает и другая проблема — агрессивности законотворчества (можно взять шире — нормотворчества) для общества, личности. Для изучения этих непростых вопросов требуется минимальный философский экскурс в проблему императивов и ответа на вопрос: можно ли социальные ограничения считать императивом. Философия под императивом понимает «безусловное, настоятельное, повелительное требование». По Канту — это изначально присущее разуму вечное и неизменное предписание. Возникает вопрос — можно ли социальные ограничения считать императивом. Думается, несомненно — да. Именно ограничения и запреты делают общество разумным, социальным и организованным [2, с. 192].
Императив ограничений и право. Рассуждения следует построить следующим образом. Право по своей природе есть ограничение «безбрежной свободы»; нормотворческая деятельность по большому счету во многом представляет собой введение при помощи юридических норм социальных, политических, экономических и других ограничений в социальную практику. В этом случае, очевидно, они носят правовой характер, то есть приобретают правовую форму. Ограничения и право всегда были рядом; достаточно вспомнить о том, что право зародилось как ограничение, запрет. Их разновидность — «табу» — была исторически первой юридической нормой [3]. Право ограничивает действия личности даже в тех случаях, когда что-то предоставляет или наделяет правомочиями. Следует согласиться с тем, что в период тоталитаризма и диктатуры «ограничительный фактор» в праве возрастает. В то время как при либеральном и демократическом режи -мах ограничения в праве уменьшаются; общество тем самым более свободно. Проектируя юридические нормы, формируя тот или иной нормативный правовой акт, необходимо отчетливо представлять — насколько он будет ограничивать свободу. Об этом нормоустановитель чаще всего молчит, пропагандируя положительные результаты нормативных правовых новелл для человека и общества.
Таким образом, право и ограничения тесно связаны между собой. Можно предположить, что право есть материальное средство социальных и иных ограничений, их форма и способ реализации. Представить общество без ограничений невозможно, тем более без правовых.
В правовой литературе проблема ограничений, как правило, исследуется в рамках ограничения прав и свобод человека и гражданина. Это более видимый, более «осязаемый» уровень ограничений. Многие авторы во главу угла справедливо ставят вопросы о так называемом законном и незаконном ограничении прав и свобод или правомерном или неправомерном характере ограничений [4]. В связи со сказанным отметим, что необходимо видеть связь между понятиями право как ограничение (или способ ограничений в обществе) и ограничение прав и свобод граждан. Это разные плоскости понимания ограничений в праве, разный уровень осмысления проблемы. Однако встает вопрос: феномен связи ограничений и права завершается уровнями — право как ограничение фактической свободы? Думается, что нет. Феномен связи императива ограничений и права этим не исчерпывается. Нам представляется, что и само право в современной социальной практике требует ограничения. Речь идет о достаточности права для общества, ограничении правовых инициатив, в первую очередь законодательных. Эксперт в сфере права В. Волков справедливо указывает: «Законодательная лихорадка последних лет ведет к неопределенности нормативных эффектов» [5]. Вывод автора абсолютно правилен: обилие или излишество нормативных правовых пластов ведет по большому счету к социально-правовой неопределенности, а вслед за ней и социальной нестабильности, то есть противоположному эффекту, — противоположному в смысле ожидаемого от права, ибо право — противоположность хаосу и нестабильности.
Философские основания достаточности праворегулирования. Философские поиски обоснования достаточности права и правового регулирования привели к размышлениям о роли и пределах действия логического закона достаточного основания. Достаточность в логике тесно привязана к логическим умозаключениям. Между тем, как выясняется, нельзя сводить закон достаточного основания к одному из законов формальной логики, согласно которому всякая истинная мысль должна быть обоснована другими мыслями, истинность которых доказана [6, с. 163]. Итак, «другие мысли» и
суждения лежат в основе его обоснованности. Встречаются и более точные, более детальные формулировки достаточности основания — «принцип логики, согласно которому всякое суждение (исключая суждения непосредственного восприятия, аксиомы и определения) должно быть обосновано (доказано) в том смысле, что должно быть приведено достаточное основание истинности суждения» [7, с. 176]. Как видно, логическая достаточность основания сводится к истинности и обоснованности суждений, мыслей, на которых основываются вывод, решение. Это весьма емкое толкование логического закона достаточного основания. Однако в науке логики есть еще более широкое толкование; я бы сказал, адаптирование данного закона к общественной практике. Начнем с того, что первое определение, как полагают философы, закона достаточного основания дал немецкий ученый XVII века Г.В. Лейбниц: «...ни одно явление не может оказаться истинным или действительным, ни одно утверждение справедливым, — без достаточного основания, почему именно дело обстоит так, а не иначе» [7, с. 455]. В философской литературе делалось немало попыток § интерпретировать, где-то уточнить формули- $ ровку Лейбница. Наиболее оптимальны сужде- а ния В.И. Свинцова, который в этой связи пишет: ^ «Логически корректное выражение закона до- Ф статочного основания в виде формулы принци- о пиально невозможно» [8, с. 149]. Далее автор § отмечает, что утверждение Лейбница «выходит 8 за пределы доказывания в узком логическом ^ смысле этого термина» [8, с. 149]. А сам «за- | кон достаточного основания занимает особое о место в ряду основных принципов логического мышления и не может быть описан средствами 8 математической логики» [8, с. 151]. ^
Нет сомнения, мысли Свинцова о познава- <в тельном и коммуникативном значении закона ^ достаточного основания интересны и полезны. § Во-первых, автор пишет, что «в законе доста- | точного основания заложена идея рациональ- | ного скептицизма, которая позволяет в прин- | ципе подвергнуть сомнению любое суждение, £ пересмотреть основания его истинной оценки, ^ потребовать
их воспроизведения». Здесь же ф ученый подытоживает свои размышления следующим выводом: «Любая идея приобретает социально-познавательное значение лишь тог- ^ да, когда она становится достоянием многих :с людей» [8 с. 151—152]. §
Сказанное в связи с проблемой достаточно- ^ сти правового регулирования позволяет сделать § следующие выводы. Логический закон доста- 00
точного основания имеет широкое методологическое значение для общественной практики, прежде всего управленческой. Право и управление взаимосвязаны. Однако это не означает, что эти понятия совпадают. Ю.А. Тихомиров верно отметил: «Было бы неверно считать, что эти сферы механически совпадают» [9, с. 28]. Социальное управление — понятие значительно широкое, его главная составляющая — государственное управление. Здесь основным звеном, основным средством управленческого эффекта выступает право. В этой связи правомерно поставить вопрос перед управлением, прежде всего государственным, о соразмерности или достаточности юридических средств как управленческих механизмов.
Основной формой (показателем) нарушения достаточности правового регулирования является необоснованное расширение предмета правового регулирования. Обратимся к примеру. Принцип достаточности и стабильности правового регулирования в сфере определения дней воинской славы и памятных дат России время от времени пытаются нарушить появляющиеся законодательные инициативы и предложения. Одной из последних по этому поводу выступила Сахалинская областная дума, подготовив законопроект «О внесении изменений в статьи 1 и 11 Федерального закона "О днях воинской славы и памятных датах России''» [10]. Предлагается «статью 1 дополнить абзацем девятнадцатым следующего содержания: «2 сентября — День победы во Второй мировой войне (1945);». По существу, авторы законодательной инициативы инициируют в календарном году праздновать две победы — над фашистской Германией (9 мая) и во Второй мировой войне (2 сентября). Надо сказать, что в 1998 году по инициативе Сахалинской областной думы Федеральное Собрание РФ приняло закон об объявлении 3 сентября Днем Победы над милитаристской Японией. Однако Президент РФ Б.Н. Ельцин 30 октября 1998 года данный законопроект отклонил, предложив для празднования другую дату — 2 сентября, причем эту дату считать как день воинской славы. Очередная законодательная инициатива в пояснительной записке объясняется следующим. Во-первых, будет восстановлена историческая справедливость и соотносимость оценки подвигов наших воинов с другими аналогичными подвигами. Во-вторых, будет дана позитивная оценка самого факта присоединения к нашей стране Южного Сахалина и Курильских островов; кроме того, будет обеспечена необходимая
преемственность в истории нашей Родины, где должны укрепляться традиционные духовно-нравственные ценности, исторические основы и патриотические традиции, связанные с защитой Отечества. В-третьих, считает Сахалинская областная дума, будет обеспечена и защита культурного суверенитета Российской Федерации от внешней идейно-ценностной экспансии и деструктивного информационно-психологического воздействия. В-четвертых, повышение законодательного статуса этой даты с «памятного дня» до «дня воинской славы» позволит в соответствии со статьями 2 и 3 Федерального закона «О днях воинской славы и памятных датах России» более организованно создавать и сохранять мемориальные музеи, устанавливать и благоустраивать памятники, увековечивающие данный день воинской славы России, сохранять и обустраивать территории, исторически связанные с подвигами российских воинов (поле воинской славы на о. Шумшу, ряд памятников на других Курильских островах и острове Сахалин), под руководством Правительства РФ.
Заметим, что немаловажно, в финансово-экономическом обосновании к проекту закона сказано буквально следующее: «Финансовое обеспечение проведения дня воинской славы России — Дня победы во Второй мировой войне (1945) будет осуществляться за счет средств федерального бюджета».
В связи с тенденцией роста законодательного массива становятся актуальными попытки найти механизмы сдержек и противовесов, юридические средства удержания агрессивной динамики всерасширяющегося нормотворчества. Конечно, экономические и политические процессы оказывают влияние на динамику законодательства, которая зависит от изменения приоритетов государственного и общественного развития. Однако далеко не всегда.
К вопросу об агрессивности права. Одним из критериев, покушающихся на качество достаточности правового регулирования, является интенсивность воздействия на сферу (участок) правового опосредования. Я не думаю, что категория достаточности права исключительно количественная. Как очевидно, это так называемая практика «наслоения» праворегу-лирования. В коллизионной проблематике это называют принятием по одному и тому же вопросу одинаковых по содержанию юридических норм, что неизбежно ведет к их конфликту или конкуренции. В исследуемой нами ситуации обращается внимание не только на противоречивость права, что, несомненно, является одной
из самых отрицательных его характеристик. Речь идет о другом — излишней активности правотворчества, его спешности, порой, по каким-либо мотивам, например политическим, перерастающим в правовую агрессивность.
Рассмотрим пример. Аппарат Правительства РФ разослал для ознакомления и подготовки заключений проект закона РФ «О правовом регулировании деятельности социальных сетей и о внесении изменений в отдельные законодательные акты РФ» (27 июня 2017 г. № П10-34006, Москва). Его внес в порядке законодательной инициативы депутат В.В. Милонов.
Сопоставим предмет регулирования Федерального закона, действующего в этой сфере, — «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» (от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ (ред. от 29 июля 2017 г.)) и предлагаемого законопроекта. В пункте 1 статьи 1 указанного законодательного акта (сфера действия настоящего Федерального закона) сказано: «Настоящий Федеральный закон регулирует отношения, возникающие при: 1) осуществлении права на поиск, получение, передачу, производство и распространение информации;
2) применении информационных технологий;
3) обеспечении защиты информации. Как видно, Федеральный закон по существу охватил все, что связано с социальным движением информации в современном российском обществе. Здесь применили достаточно простой прием юридической техники, такой как перечисление действий и операций в сфере информационных технологий. Теперь вернемся к проекту федерального закона на эту же тему, о котором шла речь выше. В этой части конструкция проекта следующая. Предмет регулирования очерчивается в краткой преамбуле и уточняется в статье 1 «Основные понятия, используемые в настоящем Федеральном законе». В преамбуле сказано: «Настоящим Федеральным законом в соответствии с Конституцией Российской Федерации устанавливаются правовые и организационные основы осуществления деятельности социальных сетей и пользования социальными сетями в Российской Федерации». Здесь, что нетрудно заметить, использован другой технико-юридический прием — обобщение действий в сфере социальных сетей посредством категорий «деятельность» и «пользование». Между тем анализ понятий и определений, данных в статье 2 законопроекта, говорит в пользу многих наслоений, иного толкования одних и тех же явлений. В заключении ИЗиСП при Правительстве РФ на данный законопро-
ект справедливо обращается внимание, например, на то, что определение социальной сети как сайта в информационно-телекоммуникационной сети «Интернет», данное в пункте 1 статьи 1 законопроекта, по своему содержанию не соответствует легальному определению понятия «сайт в сети «Интернет»», содержащемуся в Федеральном законе от 27 июля 2006 года № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации». В связи с указанным целесообразно привести определение социальной сети в соответствие с дефиницией, установленной Федеральным законом. Заметим, итоговый вывод достаточно развернутого заключения отрицательный [11].
Надо отметить и характерную направленность законопроекта. По существу, он состоит из ограничений и запретов. Так, в статье 3 (Принципы правового регулирования отношений в сфере социальных сетей) указано тринадцать начал праворегулирования в сфере социальных сетей; из них шесть, то есть почти половина, что-то либо ограничивают, либо запрещают (например, информации, причиняющие вред здоровью, развитию детей, пропагандирующие § национальную, классовую, социальную нетер- $ пимость, употребление алкогольной продукции а и табака, а также социальное и религиозное ^ неравенство, нетрадиционные сексуальные Ф отношения и т. д.). Эти положения поданы как о принципы так называемого запретительного ха- § рактера. Однако есть еще и ряд аналогичных 8 положений, достаточно емких по содержанию, ^ в частности статья 6 (Запреты для пользова- | теля), которая содержит тринадцать запретов; о в статье 8 (Ограничения и запреты) присутствует одиннадцать запретов и ограничений; в ста- 8 тье 12 (Реклама в социальных сетях) находится ^ четыре запрета. В общей сложности их около <о тридцати. Хотя в законопроекте всего 16 статей. | В переходных положениях (гл. 8) в нескольких § статьях изложены в большинстве запретитель- | ные и ограничительные предписания, рекомен- | дуемые для внесения в действующие законода- | тельные акты (КоАП РФ, ТК РФ и др.). §
Мне могут возразить и привести известный ^ так называемый правотворческий аргумент из | учебной литературы для студентов первого «3 курса юрфака: мол, правотворчество — вещь гибкая, должно четко следовать изменяющей- ^ ся фактической ситуации. Это, несомненно, :с правильно, но не в ситуации, которую можно § назвать излишней нормотворческой актив- ^ ности, когда новые регуляторы не взвешива- ® ются на качество и перспективу и не дается 00
какая-либо элементарная оценка нововведений. Именно это и называю правовой агрессивностью, точнее одной из ее сторон, покушающихся на признак достаточности и стабильности правового регулирования.
Подытоживая, заметим. В целях создания стройной и бесконфликтной системы источников позитивного права, соответствующих идеалам правовой государственности, необходимо структурирование самого процесса законотворчества на единых принципах информационного, методологического и технологического обеспечения. Такая цель может быть достигнута при помощи федерального закона о нормативных правовых актах в Российской Федерации, за идею принятия которого выступает и автор этих строк. Однако принятие закона о нормативных правовых актах — это не панацея от всех «болезней» правотворчества, но очевидно, что без него не будет заметного прогресса в создании стабильного механизма законотворчества. Многие проблемы избыточности права можно решить и путем разработки и принятия проекта федерального закона «О Федеральном Собрании Российской Федерации», который, несомненно, может упорядочить деятельность парламента. Важно также и решение вопроса о сокращении количества субъектов права законодательной инициативы и разработки легитимных фильтров прохождения проектов законов. Эти проблемы в одинаковой мере свойственны и для регионов России и в одинаковой мере должны решаться и там.
Таким образом, современные реалии перед юридической наукой ставят следующие задачи. Обоснование категорий «достаточности права» и «агрессивности юридических предписаний». Последнюю можно конкретизировать или уточнить, называя агрессивностью нормотворчество. Ситуация во многом парадоксальная — современному российскому обществу, с одной стороны, явно «не хватает права», и в части оптимальности и баланса правового регулирования наша страна отстает от многих стран Европы и США. С другой стороны, отдельные стороны социальной жизни либо не нуждаются в праворегулировании, либо «устают» от интенсивности изменений и дополнений правовых регуляторов. И еще. Думается, что современные социальное и государственное управление должны сместить акценты в части «производства» социальных правил: из правовых в нравственные, деловые обыкновения и т. д. Как бы ни было, общество стабильно, Конституция РФ действует уже не одно деся-
тилетие, приоритеты и ценности выстроились. Здесь важно организовать и возложить ответственность на средства массовой информации, во многом калечащие души, особенно молодых людей, культом денег, личного успеха, превознесением собственного «я» и т. д. Словом, юридическая наука в этой ситуации просто обязана обосновать в общем достаточно простые вещи: праву должно доставаться правовое, а социально-нормативному и ценностному — собственные сферы. Законодательные предложения и законодательные инициативы обязаны быть ответственными и иметь строгую перспективу. Злоупотребление этими инструментами ради политических, личных и других целей должно снизойти на нет, и здесь нужны не только нравственные гарантии, но и правовые.
Примечания
1. Белоусов С.А. Законодательный дисбаланс (доктрина, теория, практика): автореф. дис. ... д-ра юрид. наук. Саратов, 2015.
2. Кондаков Н.И. Логический словарь-справочник. М., 1976.
3. Папаян РА. Христианские корни современного права. М., 2002.
4. Минаев К.А. Легализация ограничений прав и свобод человека и гражданина в РФ: автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 2016.
5. Волков В. Правовой реализм // Ведомости. 2015. 28 мая.
6. Философский энциклопедический словарь / под ред. А.М. Прохорова. М., 1983.
7. Лейбниц Г.В. Монадология. Антология мировой философии: в 4-х т. М., 1970. Т. 2.
8. Свинцов В.И. Логика. М., 1987.
9. Тихомиров Ю.А. Право и социальное управление в обществе. М., 1978.
10. Заключение ИЗиСП при Правительстве РФ на проект федерального закона № 343194-7 «О внесении изменений в статьи 1 и 1-1 Федерального закона "О днях воинской славы и памятных датах России''» от 10 августа 2018 г № 01-15/502.
11. Заключение ИЗиСП при Правительстве РФ на проект федерального закона № 145507-7 «О правовом регулировании деятельности социальных сетей и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» от 13 июля 2017 г № 01-15/417.
Notes
1. Belousov S.A. Legislative imbalance (doctrine, theory, practice). Author's abstract... doctor of legal sciences. Saratov, 2015. (In Russ.)
2. Kondakov N.I. A logical reference dictionary. Moscow, 1976. (In Russ.)
3. Papayan R.A. Christian roots of the modern law. Moscow, 2002. (In Russ.)
4. Minayev K.A. Legalization of restrictions on human and citizen rights and freedoms in the Russian Federation. Author's abstract... candidate of legal sciences. Saratov, 2016. (In Russ.)
5. Volkov V. Legal realism. Vedomosti, 2015, May 28. (In Russ.)
6. Philosophical encyclopedic dictionary / ed. by A.M. Prokhorov. Moscow, 1983. (In Russ.)
7. Leibniz G.W. The Monadology. Anthology of the world philosophy: in 4 vol. Moscow, 1970. Vol. 2. (In Russ.)
8. Svintsov V.I. Logics. Moscow, 1987.
9. Tikhomirov Yu.A. Law and social management in the society. Moscow, 1978. (In Russ.)
10. Conclusion of the Institute of legislation and comparative law under the Government of the Russian Federation on the draft federal law no. 343194-7 «On the Amendments to the articles 1 and 1-1 of the Federal law "On days of military glory and memorable dates of Russia''» of August 10, 2018 no. 01-15/502. (In Russ.)
11. Conclusion of the Institute of legislation and comparative law under the Government of the Russian Federation on the draft federal law no. 145507-7 «On the legal regulation of the social networks activities and on the amendments to certain legislative acts of the Russian Federation» of July 13, 2017 no. 01-15/417. (In Russ.)
§
i CD CD
0
a
3
1
CD
a
о с« о
CD
о
CD CD
a с
о
0
1 CD 3 о
О CD
£ CD
О
0
1 :т о
о о <о
CD
¿3
о £
£
0
1 CD О CD Ч 0Q
