CC BY
58
Л. М. Боряева
СПбГУ, Санкт-Петербург
ПРЕДЛОЖНО-ПАДЕЖНЫЕ ФОРМЫ В ЭВОЛЮЦИИ ПРОСТОГО ПРЕДЛОЖЕНИЯ (НА МАТЕРИАЛЕ ДРЕВНЕРУССКИХ БЕРЕСТЯНЫХ ГРАМОТ XI-XV вв.)
1. Цели и задачи. Постановка вопроса
Статья посвящена исследованию синтаксических функций предложно-падежных форм в древнерусских берестяных грамотах Х1-ХУ веков. Предметом анализа является ранняя полифункциональность предложных синтаксем, широко представленная в исследуемых текстах. Задача статьи — проследить отношения синтаксической производности между различными функциями предложно-падежных форм не на уровне словосочетания, а на уровне предикативной единицы, иными словами, рассмотреть полифункциональность синтаксем как фактор эволюции структуры простого предложения.
В рамках статьи мы исходим из высказывавшихся в синтаксической литературе предположений о характере тех тенденций, которые можно наблюдать в эволюции древнего простого предложения в индоевропейских языках. Прежде всего, это постепенный переход от преобладания паратактических черт к преобладанию гипотактических черт в структурно-семантической организации простого распространенного предложения . Этот
1 Паратаксис (семантическое подчинение при структурном, формально-грамматическом соположении) и гипотаксис (формально-грамматическое подчинение) — термины, употребляющиеся в работах А. А. Потебни для обозначения природы синтаксических связей не только в составе сложного предложения, но и в составе простого (ср. спроси о немъ о здоровье — спроси о его здоровье, капуста листие ва-рити — варить листья капусты) [Потебня 1899: 173-261; Колесов 2005: 640-641]. История терминов паратаксис и гипотаксис подробно рассматривается в диссертации Л. В. Савельевой, посвящённой исследованию паратаксических субстантивных словосочетаний в структуре
процесс во многом предопределяется заменой древнего примыкания управлением, постепенным превращением глагольного предиката в синтаксический центр предложения, что ведет к формированию вербоцентрической структуры предложения . В
древнерусского простого предложения [Савельева 1963]. Обычно предполагается, что основной вектор эволюции простого предложения в языках индоевропейской семьи — это постепенное, хотя и неполное вытеснение паратаксиса гипотаксисом [Адмони 1960]. В пользу «несобранности», паратактичности древнего предложения, по словам В. Г. Адмони, свидетельствуют: 1) решающая роль примыкания, а не согласования и управления, 2) отсутствие ясных границ между предикативными и непредикативными формами, 3) наличие формального параллелизма в словосочетаниях, выражающих понятия, логически непараллельные (облить ведром водою) [Адмони 1960: 25-26].
2 А. Мейе, характеризуя гипотетическую структуру простого предложения на начальных этапах его существования в индоевропейском праязыке, предполагает, что управление в современном смысле в древнем предложении оказывается принципиально невозможным: «Каждое слово имеет ту форму, какой требует смысл, а не форму, зависимую от другого слова в предложении; в индоевропейском не было "управления" одного слова другим, как, например, в латинском; самостоятельность слова есть основной принцип, определяющий структуру индоевропейского предложения» [Мейе 2002: 362-363]. Семантика форм косвенных падежей была самодостаточной, флексия показывала не зависимость, а грамматический смысл, поэтому падежная форма могла составлять самостоятельное предложение с законченным смыслом или «тяготеть» к глагольному предикату, в чём и проявлялась целостность глагольного предложения [Адмони 1960: 25-26]. Иными словами, не глагольный предикат задавал модель предложения, а совокупность всех его членов. Развитие же вербоцентрической модели предполагало выдвижение глагольного предиката в синтаксически центральную позицию, формирование синтаксических валентностей глагольного предиката, предопределявших наличие сильноуправляемых членов (в главном слове теперь содержалась модель предложения) [Адмони 1960: 30]. По мысли В. Г. Адмони, поскольку изначально флексии выражали не зависимость, а грамматичекую семантику формы, их синтаксическая значимость на ранних этапах развития не столь велика, как значимость чисто синтаксических средств «собирания» предложения вокруг предикативного центра, в частности таких, как предлоги-^-префиксы [Адмони 1960: 28-29].
идею такого развития вписывается и гипотеза о том, что именное предложение вторично по отношению к глагольному .
Анализ соотношения паратактических и гипотактических черт в структурно-семантической организации простого распространенного предложения в древнерусских грамотах на бересте позволяет рассмотреть процесс перехода от беспредложного управления к предложному, его причины и этапы на уровне предикативной единицы во взаимосвязи со сменой синтаксических парадигм.
2. Структура статьи
Статья состоит из теоретического введения, основной части и заключения. Во введении («Краткие сведения из истории изучения синтаксиса предложно-падежных форм») освещается вопрос о степени участия предложно-именных сочетаний в формировании структуры простого предложения в диахронии и на современном этапе развития русского языка, делаются выводы о том, насколько правомерно использовать термин предложные синтаксемы применительно к синтаксису берестяных грамот. Основная часть («Анализ полифункциональности предложных синтаксем в качестве фактора эволюции структуры древнерусского предложения») посвящена исследованию функциональной
3 Представление о глаголе как обязательном компоненте любого предикативного и полупредикативного отношения имеет как сторонников (Ш. Балли, А. А. Потебня, Ф. И. Буслаев, В. В. Виноградов, Я. А. Спринчак, А. И. Соболевский, Т. П. Ломтев, З. К. Тарланов), так и противников (А. Мейе, Э. Бенвенист, В. Л. Георгиева, А. А. Шахматов, Г. О. Винокур, Л. А. Булаховский, Е. С. Истрина). Историю вопроса см. в монографии З. К. Тарланова [Тарланов 1999: 124-137]. В статье мы придерживаемся той точки зрения, согласно которой именное предложение генетически вторично по отношению к глагольному: «Возникая с ориентацией на глагольные предложения в качестве отправных, именные предложения не только вторичны по отношению к ним, но и дифференцированы между собой по именной принадлежности предиката, причём эта дифференциация вполне укладывается в историческую последовательность, постепенность вовлечения именных форм в сферу предикативности, глагольности: глагольные формы — причастия — адъективы и субстантивы» [Тарланов 1999: 132-133].
нагрузки предлогов и предложно-падежных форм в берестяных грамотах, а также анализу особенностей языка грамот как памятника древнерусского языка. При этом подчеркивается типичность для текстов грамот безглагольных предложений. Эта особенность синтаксиса грамот способствует тому, что предложные синтаксе-мы занимают в них в автономные синтаксические позиции и обладают высокой коммуникативной нагрузкой. Заключительная часть статьи («Вывод о связи характеристики синтаксического статуса и функциональной нагрузки предложно-падежных форм с изучением синтаксической специфики древнерусского простого предложения») представляет собой попытку осмысления синтаксического поведения предложно-падежных форм в свете общих тенденций, определяющих развитие древнерусского простого предложения как синтаксической единицы.
3. Краткие сведения из истории изучения синтаксиса предложно-падежных форм
Прежде чем перейти непосредственно к анализу функционирования предложно-падежных форм в берестяных грамотах, отметим, что рассмотрение вопроса о приобретении предложно-именными сочетаниями статуса самостоятельной синтаксической единицы в истории языка (иными словами, рассмотрение процесса прикрепления предлога к именной форме) предполагает ответ на вопрос о том, задействовано ли в этом процессе непосредственно само предложение, становление его коммуникативной перспективы или же мы имеем дело с уровнем словосочетания вне предикативных отношений.
В работах по синтаксису современного языка предложно-падежные формы получают либо статус члена предложения в узком смысле, т. е. компонента минимальной структурной схемы предложения (В зале шумят), либо статус компонента словосочетания (говорить о политике) [Шведова (ред.) 1980б: 90]. Таким образом, вопрос синтаксического статуса предложно-падежных форм сводится к констатации разной степени их синтаксической самостоятельности, к выделению предложно-именных сочетаний в качестве единиц синтаксической структуры предложения. Используемый Г. А. Золотовой термин предложные синтаксемы (т. е. предложно-падежные формы, рассмотренные как «мини-
мальная семантико-синтаксическая единица» [Золотова 2001: 4]) отражает идею связанности предлога с падежной формой. В «Синтаксическом словаре» Г. А. Золотовой носителями автономного смысла являются предложно-именные сочетания, выступающие в трех позициях (соответственно в трех степенях автономности): изолированно («Про эти стихи» Б. Л. Пастернака), в качестве компонента предложения (например, детерминант, предикат) и в качестве компонента словосочетания (т. е. присловного распространителя) [Золотова 2001: 4].
В современном русском языке в составе словосочетаний, содержащих предложно-падежную форму в качестве зависимого члена, степень мотивированности предлогов различна. В. В. Виноградов писал о том, что предлог в некоторых контекстах может быть семантически нагруженным, отражать отношения внеязы-ковой действительности (лежать в/на столе, под столом, у стола и т. д.), а в некоторых — использоваться как «формальное», «лексически немотивированное» средство. Такой предлог спаян в большей степени с глаголом, чем с именной формой, и потому подобен, по выражению В. В. Виноградова, «послелогу» (заботиться о ком-то, гневаться на кого-то). Во втором типе употреблений предлоги объединяются в группы в зависимости от семантики опорных глаголов [Виноградов 1986: 556-557]. В Русской грамматике [Шведова (ред.) 1980б: 21] противопоставление этих двух случаев употребления предлогов легло в основу различения падежного примыкания и управления, а в более ранней традиции [Пешковский 2001: 288] — слабого и сильного управления. Примечательна мысль А. М. Пешковского: «В одном случае перед нами минимум необходимой связи, в другом — максимум. И между полным отсутствием ее ("слабое" управление) и максимальным присутствием столько же промежуточных пунктов, сколько точек в линии. Язык тут "не делает скачков"» [Пешковский 2001: 288].
В историческом плане степень самостоятельности пред-ложно-падежных форм еще сложнее определить как из-за особенностей диахронического развития самих предлогов, так и из-за изменения синтаксической нагрузки предложно-падежных сочетаний в целом. Ниже эти процессы рассматриваются более подробно.
В работах по исторической грамматике русского языка отмечается, что семантика предлогов на более ранних этапах его развития значительно богаче современной, а вариативность в выражении одного и того же значения выше [Ломтев 1956; Георгие-ва 1968]. На эту особенность функционирования предлогов в памятниках письменности указывают все исследователи, ставящие перед собой цель представить целостную картину развития предложного управления в истории языка. Так, авторы приходят к следующим обобщениям: «предлоги (...) характеризуются большей многозначностью по сравнению с современным языком, а также недостаточной разграниченностью близких функций между отдельными из них» [Выгонная 1954: 18], «заметна (...) тенденция к сужению объема значений отдельных предлогов, что приводило к изменениям как в управлении глаголов определенных семантических групп, так и в значении предложно-падежных форм» [Георгиева 1968: 64]. Несмотря на анализ обширного материала, на котором основываются приведенные обобщения, к сожалению, остается неясным следующий, более сложный вопрос: почему «испытание временем» выдерживает именно какой-то конкретный предлог из ряда синонимичных. Сосуществование различных предлогов, выражающих одно и то же значение, лишь создает, как пишет Т. П. Ломтев, «внутриструктурное противоречие, которое служило помехой максимальному соответствию грамматических средств языка потребностям взаимопонимания» [Ломтев 1956: 308]. Разрешение этого противоречия — закрепление одного предлога из ряда синонимичных — часто получает неоднозначную трактовку. Как правило, исследователями приводится целый комплекс причин изменения управления глаголов, но даже эти причины не охватывают всех случаев «сдвигов» в системе предложного управления. Так, В. Л. Георгиева отмечает: «в истории языка происходит процесс вытеснения менее выразительной из двух синонимичных форм» [Георгиева 1968: 68]. Согласно В. Л. Георгиевой, изменение глагольного управления объясняется действием одного из двух факторов: либо синтаксической аналогией, сопровождавшейся сдвигом в осмыслении семантики отдельных глаголов (типа беседовати кому-то, изначально предполагавшего валентность адресата действия, а не совместности), либо перегруппировкой значений падежей (напри-
мер, в сочетании печаловати кем-то 'заботиться о ком-то' творительный падеж был заменен предложным, так как «группировка значений творительного падежа происходила в основном вне сферы объектных отношений, а выражение объекта мысли, заботы и т. п. оказалось присущим предложному (местному) падежу») [Георгиева 1968: 64]. Тем не менее, как справедливо отмечает В. Л. Георгиева, указанные факторы объясняют далеко не все случаи изменения управления [Георгиева 1968: 64].
На наш взгляд, наряду с изменением круга значений отдельных предлогов и их специализацией важно учитывать перераспределение синтаксической нагрузки предложно-падежных форм — процесс, являющийся предметом анализа в настоящей статье.
4. Анализ полифункциональности предложных синтаксем в качестве фактора эволюции структуры древнерусского предложения
4.1. Синтаксические позиции, связи и семантика предлож-но-падежных форм в древнерусских берестяных грамотах
В морфологическом плане (т. е. на уровне употребления отдельных предлогов в языке рассматриваемого периода — XI-XV вв.) мы в большинстве случаев можем подобрать семантически параллельные контексты употребления предлогов в современном языке (при этом параллелизм часто является неполным из-за сужения сочетаемости и лексикализованности отдельных моделей). Например, предлог в с местным падежом был способен выражать значение внешнего образа, формы, вида в широком круге контекстов, а в современном русском языке он делает это только в составе производного предлога в виде:
(1) А во три колотокЪ вокуе, то ти 4 золотьникЪ во кольцю тию.
'В три колтка нужно вковать 4 золотника отданного металла в виде 2 колец' (букв. 'в двух кольцах') . (№644)
4 Возможно иное прочтение: 'Так вкуй же отданного тебе металла в три колтка; его четыре золотника в тех двух кольцах' (т. е. нужно перековать кольца в колтки). См. об этом [Зализняк 2004: 267].
Ср. также: въ ловитвахъ (№854) — 'во время лова', в оке (№761) — 'в наличии, налицо, воочию', из оцью бы ся вытьрьго (№752) — 'вырвался бы из-под людских глаз'.
Если же обратиться к уровню предложно-падежных сочетаний, то можно увидеть, что во многих случаях мы не можем выразить в современном языке то содержание, которое выражалось той или иной предложно-падежной формой в языке берестяных грамот, используя те же предложные синтаксемы в тех же синтаксических позициях. В примерах (2)-(4) представлены такие употребления предложных синтаксем в позиции предиката в текстах берестяных грамот, которые сейчас были бы недопустимы (ср. невозможные в современном русском языке предложения *Я в вине = 'Я виновата', *Япо руку = 'Я поручился', *Я у тебя = 'Я твой')6:
(2) Оже боудоу люди на мою сьтроу, оже боудоу люди, при комо боудоу дала роукоу за зяте, то те я во вине. 'Если будут люди, свидетельствующие против моей сестры, если будут свидетели, при ком я поручилась за зятя, то вина на мне'. (№531)
5 В круглых скобках указаны номера новгородских берестяных грамот. Тексты и переводы приведены по [Зализняк 2004]. В случае разночтений привлекались издания [НГБ I-XI], где читатель может проследить историю толкований текста грамоты.
6 В современном русском языке также встречается употребление предложно-падежных форм в предикативной функции: я в долгу, я в отчаянии. Однако, как видно по приведенным в тексте примерам, такие употребления не покрывают всех случаев, представленных в берестяных грамотах. Кроме того, в современном языке (начиная с XIX века) употребление синтаксемы в + предложный падеж при наименовании состояния можно в отдельных случаях объяснять влиянием французского языка: сидеть в растерянности (об этом писал В. В. Виноградов [Виноградов 1980]).
В целом же судьба разных синтаксем в обсуждаемом отношении различна. Так, синтаксема в + предложный падеж — это во многом исключительное явление. По наблюдениям ряда исследователей, она является самой частотной предложно-падежной формой, употребляющейся в предикативной функции в современном русском языке [Лекант 1963; Руднев 2010].
(3) И яла есмо ся ему по руку, яко ты си мловила ему: «Ты дни придьши, томо дни поиму».
'А я обещала ему свое согласие на то, чтобы было, как ты сказала ему: «Придешь — в тот же день сосватаю»'. (№731)
(4) Не распрашавъ, розгн^вася. Мене игоумене не поустиле, а я прашалъся; нъ посълалъ съ Асафъмь кь посадьникоу ме-доу д^ля. (...) А я вьсьгда оу тебе. А соромъ ми, оже ми лихо мълвляше. И покланяю ти ся, братьче мои, то си хотя мълви. Ты еси мои, а я твои.
'Не расспросив, ты разгневался. Меня игумен не пустил, а я отпрашивался. Но он послал меня с Асафом к посаднику за медом. (...) Я ведь всегда твой. Для меня оскорбительно, что ты так плохо мне сказал. И все же кланяюсь тебе, братец мой, хоть ты и такое говори. Ты мой, а я твой'. (№605)
Более того, предложные синтаксемы могут выступать как самостоятельные синтаксические единицы и занимать такие позиции, которые несвойственны современному синтаксису.
Так, например, предложные синтаксемы могут быть употреблены в качестве позиционных эквивалентов современного прямого дополнения при переходном глаголе (5), обстоятельства в безглагольном предложении (6), атрибута при абстрактном существительном (7):
(5) Виделе есмь и цюле промежи Филипомъ, Иваномъ.
'Я видел и слышал то, что произошло между Филиппом и Иваном'. (№154)
(6) Оуглицане замерьзьли на Ярославли, 7 ты до Углеца, и ту пакъ дружина.
'Угличские корабли остались во льду на зиму в Ярославле. Так что посылай до Углича, и как раз туда едет дружина'. (№69)
(7) Да только буде которому мъсель до ВодълЪ, ино надо бы дворянине, а приставе ино зд^со Филисть ехать хоце. 'Да если будет у кого-нибудь намерение ехать до Водлы, то надо бы дворянина, а (что касается) пристава, то здесь хочет ехать Филист'. (№19)
В примерах (5) и (6) предложные синтаксемы употреблены в безглагольных предложениях (точнее, в таких предложениях, где глагол может присутствовать, но он не относится к той ситуации, которая важна для использования предложной синтаксе-мы). Тексты древнерусских берестяных грамот XI — 1-й половины XV вв. показательны в этом отношении. По нашим наблюдениям, в берестяных грамотах отсутствие глагола, управляющего пред-ложно-падежной формой, было узуальным явлением и наблюдалось в значительной доле от общего числа употреблений предложных синтаксем. Достаточно сказать, что 139 берестяных грамот из 949 (№№1-949) содержат безглагольные предложения (объем берестяной грамоты, как правило, не превышает 10 предикативных единиц). В это число не включены заведомо неполные предложения, в которых глагольный предикат восстанавливается из предыдущего текста грамоты, т. е. мог быть опущен лишь для того, чтобы избежать его повторения. Другими словами, при подсчетах учитывались лишь те случаи, где предложение функционирует без глагола и при этом глагол не восстанавливается из контекста (и, возможно, в ряде случаев не предусмотрен самой конструкцией [Боряева 2008а]).
Материально не выраженными оказываются не только предикаты со значением бытия, наличия, местонахождения (В томь его воля 'В том он волен' — Смоленск, 4; Над тЪмъ ему своя воля 'В том он волен' — Готский берег, 1; Оу Зубеця (...) ножъ во шсми нацтяте 'У Зубца (...) нож за 18 денежных единиц' (№750); А межа по филипови межи 'А граница по Филипповой меже', Двина, 4), но и глаголы других семантических классов:
(8) Какъ имешь продавать, и ты даи намъ ржи на полтину, какъ людомъ поцнешь давать, а грамота к тобЪ с моимъ детиною.
'Как станешь продавать, продай нам ржи на полтину, как людям начнешь давать. А грамоту посылаю к тебе с моим детиною'. (№364)
(9) А се ти хочоу, коне коупивъ и къняжъ моужъ въсадивъ, та на съводы.
'И вот я хочу, купив коня и на него посадив княжьего мужа, потом отправиться (поехать) на свод'. (№109)
Часто предложные синтаксемы употреблены в контекстах, в которых в современном русском языке используются номина-лизации: до меня — 'до моего приезда', с Климом — 'с помощью Клима':
(10) А дае Кснятиньцу его, оть блюдь до мьнь.
'И поручи его Кснятинцу, пусть стережет до моего приезда'. (№411)
(11) До мене порозна (...) ле будьше.
'До моего приезда свободна будешь'. (№616)
(12) (...) то бы еси масло то бы еси продяле сКлимомь.
'(... ) и масло продал бы с помощью Клима (отправив с
Климом)'. (№528)
В современной разговорной речи такие высказывания в принципе возможны (такие примеры из берестяных грамот понятны без перевода носителю современного языка). Однако если современные конструкции, употребляющиеся в письменной литературной речи, образованы, по предположению ряда исследователей, путем элиминации отглагольного существительного или причастия [Виноградов 1954: 51-52], то в примерах из берестяных грамот отглагольное имя изначально отсутствует.
В основе употребления безглагольных конструкций в грамотах на бересте можно видеть стилистические и прагматические причины: стремление к краткости высказываний, экономия языковых средств на свитке бересты. Текст берестяной грамоты, максимально сжатый и обладающей высоким экспрессивным потенциалом, в нескольких фразах призван обрисовать жизненную ситуацию, на каждом члене предложения лежит высокая смысловая нагрузка.
Возможность и необходимость восстановления глагола в эллиптических конструкциях — во многом дискуссионный во-
7 В случае берестяных грамот о стиле как таковом вряд ли можно говорить — речь идет о регистре, сфере функционирования языка. Вслед за Н. А. Мещерским, впервые в 1958 г. (через 7 лет после открытия берестяных грамот) поставившего вопрос о статусе языка берестяных грамот, мы относим берестяные грамоты к памятникам литературно-письменного языка [Мещерский 1958].
прос. Говорить о первоначальном присутствии в этих конструкциях глагольного компонента можно лишь с большой осторожностью. Предложные синтаксемы в берестяных грамотах, как правило, занимают самостоятельные синтаксические позиции, непосредственно включаясь в предложение как член его структуры (а не присловный распространитель), что оказывается настолько несвойственным современному синтаксису, что возникает непроизвольное желание видеть во всех подобных случаях искусственную элиминацию глагола, причастия или отглагольного существительного. Тем не менее сам синтаксис берестяных грамот, который можно было бы назвать не столько «рваным» [Зализняк 2004: 578] — слово «рваный» ориентировано на взгляд из современности, — сколько «монтажным», способствует приобретению безглагольными предложениями статуса полных, самостоятельных конструкций, функционирующих наравне с глагольными. Целостная «картина», фрагмент внеязыковой действительности, представленный в простом предложении, складывается из отдельных кубиков — самостоятельных пропозиций . Если в грамматической традиции, опирающейся на анализ современных текстов, предлог принято определять как часть речи, выражающую отношение между словоформами, синтаксическую зависимость существительного в составе словосочетания [Шведова (ред.) 1970: 311], то в берестяных грамотах «предложные элементы» являются, как будет показано ниже, маркером дополнительной точки зрения, иными словами — дополнительной пропозиции.
Примеры, подтверждающие этот тезис, довольно многочисленны. Остановимся на анализе одного из них.
(13) [И]з[яла еста мою] дълож[ь]ницу у Ярыш[е]въ, [в]ъзяла
еста у неи, гривьнъ.
'Вы (двое) взяли деньги по моей долговой записи у Ярыше-
вых, вы взяли 6 гривен, указанные в ней' . (№449)
8 Ср. использование в живописи обратной перспективы в противоположность линейной перспективе [Колесов 2004: 234].
9 Прочтение у неи как 'в ней', а не 'у неё' обосновывается в монографии А. А. Зализняка [Зализняк 2004: 431]. Все этапы прочтения и истолкования берестяных грамот отражены в изданиях [НГБ 1-Х1].
При переводе предложения (13) на современный язык значение предложно-падежной формы можно прояснить при помощи введения в исходное предложение полупредикативного (причастного) оборота. Таким образом, предложно-падежная форма связана с выражением добавочной пропозиции. Пример (13) показывает, что обстоятельство, выражаемое предложно-падежной формой, не только не связано с реализацией семантических валентностей предиката, но и не образует с ним словосочетания: *взять в долговой записи. Таким образом, в предложении (13) точка зрения на ситуацию, переданную в предложении, задана глагольным предикатом, но эта точка зрения не является единственной. Точка зрения, заданная предикатом, совмещается с точкой зрения, определяемой выбором предложно-падежной формы.
Отсутствие зависимости предложных синтаксем от глагола проявляется в основном в следующих позициях: при изолированном употреблении (I), в функции детерминанта (II), в атрибутивной функции (III) и в позиции предиката (большей частью в эллиптическом предложении) (IV). Ниже приводятся примеры для каждой из названных позиций.
I. Предложная синтаксема может замещать собой целое высказывание:
(14) Оу Сидора, оу Тадоуя, оу Ладопги положиле Гришка с Костою. А во тоболахо. А Гришки кожюхе, свита, соро-цица, шяпка. А Костина свита, сороцица. А тоболи Кос-тини. А сапоги Костини. А дроугии Гришкини. А цто ся подите на Мовозери, приславъши възмете. 'У Сидора, Тадуя и Ладопги положил Гришка с Костой в сумках [вещи]: Гришкины — шуба, свита, рубашка, шапка, Костины — свита, рубашка; а [сами] сумки Костины; да [еще] сапоги Костины, а другие Гришкины. А если что случится на Мовозере, приславши [за вещами], возьмет [их] (или: 'возьмете')'. (№141)
В этом предложении сообщается о том, что перед тем, как отдать вещи на сохранение, их хозяева упаковали их в тоболы, что является особым, важным фактом, о котором повествует отдельное высказывание. Членение текста на высказывания гово-
рящий маркирует анафорическим союзом а. Близкое явление может фиксироваться и в составе сложных предложений:
(14) Крали ти братъни холопи, а у брата.
'Крали-то братнины холопы, [крали] у брата'. (№907)
(15) Присъли коуны. Оже ли не присълеши, то ти въ полы. 'Пришли деньги. Если же не пришлешь, то это станет займом в половину' (т. е. под 50% роста). (№915)
Сложное предложение в примере (15) не может быть переведено на современный русский литературный язык с сохранением во второй его части изолированного употребления синтаксе-мы. В переложении на современный литературный язык оказывается функционально необходимым повтор глагола-предиката: Крали-то братнины холопы, крали у брата. Действительно, союз а в примерах (14) и (15) функционально значим, его нельзя изъять: он маркирует границы предикативных/полупредикативных отрезков текста, показывает сложное, ступенчатое, иерархическое актуальное членение высказываний в тексте.
II. Предложная синтаксема может являться детерминантом, распространяя предикативную основу предложения в целом. Часто такое употребление предложно-падежных форм встречается в записях долгов, повинностей, свадебных даров, но не только:
(16а) А про верешь вели Ма^мцю брати да сыпль съби в клить. 'А что касается зерна, то вели Максимцу брать и ссыпь себе в клеть'. (№№275, 266)
(16б) У мьнь коня познали.
'У меня коня опознали'. (№305)
(16в) Во плото на соли 5 коуно и гривне.
'В уплату/в казну за соль 5 кун и гривна'. (№349)
(16г) Во Подогореи плисина 2 жьребья.
'В Подгорье плес (часть реки от одного изгиба до другого) — 2 жеребья' (т. е. 2 участка). (№390)
III. Предложные синтаксемы могут являться присловными распространителями имен существительных, причем исторически вне соотношения с причастными оборотами, претерпевшими элиминацию причастия, как в примерах (17)-(21).
(17) Оу Зубеця (...) ножъ во теми нацтяте.
'У Зубца (...) нож, купленный за 18 денежных единиц'. (№750)
(18) Оу Смена оу Яколя двои чепи въ 2 рубля съ съ хтмь, брони во 2 серебра.
'У Семена Яковлева две цепи ценою в 2 рубля с крестом, доспехи ценою в 2 гривны серебра'. (№138)
(19) То ти мятьль въ поло гривьнЪ (...). 'Итак, плащ в полгривны (...)'. (№776)
(20) (...) (ко)р(ъ)воу тобе во полоуторь гривь(не) (...) А попо-ви твоемоу коръвоу во гривьноу (...) Сь еси поялъ оу мьне роубоу и паръбоко во сьми гривьно, а дроугоую робоу во довоу гривьноу.
'[Я дал (?) коро]ву тебе ценой в полторы гривны (...) А попу твоему корову ценой в гривну (...) И вот [еще] ты забрал у меня рабыню и юношу-раба [совокупной] ценой в семь гривен и другую рабыню ценой в две гривны'. (№831)
(21) Оу Вовъзь пьшьно ти у дьвяти гривь (...) и кльтище у гривЪнЪ.
'У Вовзи пшено в 9 гривен (...) и клетище (холодная постройка, противопоставляемая теплой избе) в гривну'. (№108)
Тезис об отсутствии элиминации причастия доказывается двумя наблюдениями: во-первых, относительно свободным порядком слов, см. примеры (22)-(26); во-вторых, процессом перераспределения связей в треугольнике зависимостей, см. пример (31). Действительно, в отличие от ситуации, наблюдаемой в современном русском языке, предложно-падежная форма, употребленная в атрибутивной функции, в берестяных грамотах может стоять в препозиции, а также дистантно по отношению к определяемому имени. В анализируемых текстах подобный порядок слов не связан с какими-либо стилистическими задачами и не выполняет экспрессивной функции.
(22) Сь, стее дьля Варъвре вьверице твое въ городь ют До-мацка, а у Жирослава суть.
'Вот, деньги твои от Домачка, [предназначенные] для [монастыря] святой Варвары, в городе, а лежат у Жирослава'. (№657)
(23) Оу Онкифа , короб— ржи, коробья пшениц— 6 годъ, а ют бирица б-лъ в отсилк—, билъ ми Труфане.
'У Онкифа 6 коробей ржи и коробья пшеницы шестой год. А в повестке, посланной от бирича (т. е. полицейского чиновника), значатся белы. Бил мне челом об этом Труфан'. (№471)
(24) Цто было в Пудоги празда, ту празку С-рги- взяле изо Оят— закрою спроста.
'Сколько было в Пудоге празги (т. е. арендной платы), ту празгу взял Сергей просто ранней семгой из Ояти' (закрои — 'семга')10. (№131)
Обратим внимание на то, что свободное линейное расположение по отношению к вершине характерно и для несогласованных определений, выраженных падежными формами без предлога:
(25) Возми у него грамоту да приш[ли] ми цтения доброго. 'Возьми у него грамоту (об акте продажи) удобочитаемую, да пришли мне'. (№271)
(26) [Н]а [них ку]не даше стора.
'За них деньги отдашь [в возмещение] убытка'. (№374)
IV. Предложные синтаксемы могут выступать в позиции предиката:
(27) Оу мене Бориса в животе н-тъ.
'У меня Бориса [больше] нет в живых'. (№49)
10 Возможно иное синтаксическое осмысление: 'Сколько было в Пудоге арендной платы, ту плату взял Сергей — взял ранней семги из Ояти', тогда мы имеем не приименную, а приглагольную зависимость синтаксемы из Ояти, а закрою при этом трактуется как форма родительного падежа единственного числа [Зализняк 2004: 620-622].
(28) Соукъна моя за тобою.
'Сукна мои за тобой'. (№245)
(29) Мош кони оу тебе, а твош конь оу мене.
'Мои кони у тебя, а твой конь у меня'. (№374)
(30) А б(ог)ъ за мЪздою.
'А Бог вознаградит'. (№549)
Примечательно также то, что названия городов и местностей в позиции детерминанта тяготеют к беспредложному оформлению (КыевЪ Б(о)гъ мьжи нама послоухо былъ 'В Киеве Бог был свидетель между нами' (№675)), а в позиции предиката к предложному: Я на Ярославли (...) 'Я в Ярославле (...)' (№69). Аналогично с маркерами времени: А середа 2 свиньи (посълаховЪ) (...) 'А в среду (послали) две свиньи (...)' (№842) и А роко на Роство 'А срок на Рождество' (№144). Возможно, это свидетельствует о вторичности эллиптических предложений. Пропозиция местонахождения, выражаемая ими, может рассматриваться как модификация пропозиции существования [Шмелева 1994: 14]. В предложениях местонахождения идея существования вещи составляет пресуппозицию: 1) вещь существует в мире в принципе (пресуппозиция), 2) она находится в конкретном месте (ассерция) [Paducheva 2008].
Обратим внимание на то, что тема-рематическое членение предложений местонахождения (ср. В саду беседка и Беседка в саду) различно, что отражается на формально-синтаксическом уровне. Не случайно в Академических грамматиках 1970 и 1980 гг. предложение с детерминантом В саду беседка трактуется как односоставное предложение в отличие от двусоставного Беседка в саду [Шведова (ред.) 1970: 560, 607-608, 1980б: 95-96]. В первом случае выражаются две идеи: 1) утверждение о существовании (в широком смысле этого слова) беседки и 2) местонахождение беседки в известном саду (детерминант занимает позицию темы). Во втором же случае мы имеем дело с установлением логической связи между двумя уже известными денотатами: беседка и сад. В функции логических операторов часто выступают именно предлоги.
Когда в дальнейшем предложение развивается в направлении соответствия логическому суждению [Адмони 1960: 24], вы-
ражающему одну пропозицию, повтор предлога служит средством первичного структурирования древнего распространенного полипропозитивного предложения:
(31) На Н-гос-м- на Рьжьков- зяти гривьна. (№789)
'За Негосемом, Режковым зятем, гривна' (о денежном долге)
Иными словами, при сохранении количества пропозиций уже делается первый шаг в сторону однофокусности, централизации предложения.
В примере (31) повтор предлога выражает, на наш взгляд, дополнительную пропозицию отождествления: Н-гос-мъ есть Рьжьковъ зять. Поясним эту мысль. Во-первых, постпозиция приложения по отношению к определяемому существительному уже косвенно свидетельствует об осложнении предложения. Во-вторых, каждая предложно-падежная форма — самостоятельный носитель синтаксического значения (предлог относится не к единой именной группе, а к двум самостоятельным предложно-падежным формам). Сформированного словосочетания (определяемое и определение) в современном смысле здесь нет, обе предложно-падежные формы одинаково относятся к предикативной основе. Возможно, именно поэтому в древнерусском языке при дистантном расположении определяемое и приложение свободно меняются местами (имя собственное становится то приложением, то определяемым) .
В современной разговорной речи мы имеем внешне, казалось бы, сходное употребление предлогов: К Пете, к своему другу, я и пошел (повтор предлога как способ развертывания высказывания). В качестве гипотезы выскажем следующую мысль. В современном языке даже в случае повтора предлога мы имеем однонаправленные связи, «линейную» модель распространения предложения: я пошел ^ к Пете ^ к своему другу. В древнерус-
11 «При отрыве приложения от определяемого слова может обособиться и нераспространённое приложение. Приведя примеры с таким приложением из Суздальской летописи по Лаврентьевскому списку 1377 г., Л. А. Коробчинская справедливо отмечает, что в них собственное имя, находясь в постпозиции, выполняет роль приложения, т. е. произошло изменение синтаксических функций нарицательного имени и собственного имени» [Борковский, Кузнецов 2007: 416].
ском синтаксисе, как представляется, ярче проступают двусторонние связи, «веерная» организация распространенного предложения, которую можно схематически представить следующим образом:
гривьна
Аргументом в пользу различного моделирования связей в современных и исторических примерах является невозможность в современной литературной, в том числе и разговорной, речи сочетаний типа *'работать по учебнику по Розенталя, *общаться с другом с Ивана, тогда как в историческом синтаксисе такие сочетания весьма употребительны в памятниках письменности. Так, в словосочетании граничить с Ивановым селом с Хороброго (ср. также: взял на поручнике на князе на Дмитриеве на Ряполовского на Петре; в твоей братьи в вотчинах — все три примера из древнерусских договорных грамот великих и удельных князей XIV-XVI вв. цитируются по [Ворт 2006: 221-222]) аномальное употребление предлога с с родительным падежом мотивировано двойными связями лексемы Хороброго (граничить с чем и село кого):
граничить
12 ~ ~ ~ О «веерной» и «линейной» моделях распространения простого
предложения см. [Адмони 1960].
При переходе от «веерной» организации предложения к «линейной» осуществляется замена множественных синтаксических связей однонаправленными, выстраивается цепочка зависимостей: граничить ^ с селом ^ Ивана Хороброго.
Таким образом, изначально, согласно нашему предположению, при помощи повторяющегося предлога как чисто формального, структурного элемента маркируется двойная зависимость распространяющего члена. В частности, выстраивается двойная зависимость распространяющего члена от двухэлементной (подлежащее + сказуемое) предикативной основы предложения в целом. Формируется не цепочка последовательных зависимостей, а треугольник сильных синтаксических связей с отношениями информативного восполнения (вершины треугольника: подлежащее, сказуемое, распространяющий член). В текстах берестяных грамот находим многочисленные примеры таких построений. Так, конструкция Ту я стою (№68) соответствует более поздней Я настаиваю на том. Позднее из треугольника зависимостей выделяются соответственно три пары сочетаний.
1) Существительное + предложная синтаксема в атрибутивной функции. Функция присубстантивного определения, таким образом, отнюдь не позднее новообразование, появившееся в результате эллипсиса глагола, а довольно древнее и закономерное явление.
(32) А бодоу люди на томо, тобе не сетра, а моужеви не жена.
'Если найдутся свидетели, подтверждающие это, то я тебе
не сестра, а мужу не жена'. (№531)
2) Существительное + предложная синтаксема в предикативной функции:
(33) Сама на своемо.
'Сама настаивает на своем'13. (№111)
3) Глагол + предложная синтаксема с отношениями информативного восполнения и/или с объектными отношениями: настаивать на чем-то.
13 Сохранился только фрагмент грамоты. Чтение предположительное [НГБ 1-Х1 (III): 42].
4.2. Типология производных предлогов и её синтаксические основания в синхронии и диахронии
Необходимо сделать небольшое отступление и признать, что термины предлог и предложная синтаксема в статье используются во многом условно. Согласно современным синтаксическим представлениям, предлог как часть речи характеризуется наличием валентности на существительное. В этом смысле анализируемые нами морфологические единицы не могут быть названы предлогами в точном смысле слова. Синтаксические и семантические валентности этих слов иные [Боряева 2008в]. Мы имеем дело с морфологической единицей, характеризующейся синкретичной природой (предлог-наречие-частица-приставка) . Лишь позднее на основе такой единицы образуются предлоги в собственном смысле слова.
В разные периоды истории языка продуктивными оказываются разные типы образования предлогов, что, на наш взгляд, связано с разными особенностями структуры предложения, а не с процессом дифференциации значений предложно-падежных форм в рамках словосочетания [Боряева 2010].
Наиболее ранние производные предлоги — группа наречных предлогов: разве — XI в., подле — XIII в., окромя — XV в., после — XV в., супротивно — XVI в. [Скиба 1980: 19] (почти все непроизводные русские предлоги на общеиндоевропейском уровне также соотносятся с наречиями). В XIX веке процесс образования наречных предлогов затухает [Черкасова 1964: 226-229].
В памятниках XVI в. («Домострой», «Письма» Ивана Грозного) встречаем первые примеры деепричастных предлогов, составивших специфику восточнославянских языков [Скиба 1980: 22]. В более поздние периоды случаи их образования единичны (невзирая на — XVIII в.) [Черкасова 1956, 1964; Скиба 1980].
Отыменные предлоги активизируются в XIX в., число их стремительно увеличивается в современном языке и достигает нескольких сотен [Всеволодова и др. 2003] (устойчивое сочетание впоследствии времени ^ наречие впоследствии, предлог вследствие, XIX в. [Золотова 1964: 269]).
14 ^
Ср. в современном немецком языке возможность дистантного расположения приставки по отношению к глаголу.
Если развитие типов употребления непроизводных и наречных предлогов связано с «собиранием» второстепенных членов вокруг глагола, то развитие отыменных предлогов — с «обособлением» второстепенных членов.
В сочетаниях мимоити мимо кого-то, преди ити преди кем-то предложный элемент «собирает» всю конструкцию, одинаково принадлежит глаголу и зависимой именной форме, имеет двойные синтаксические связи и характеризуется частеречным синкретизмом. Говорить о предложной синтаксеме в узком смысле (в смысле синтаксической формы имени) можно лишь с большой долей условности. В конструкции же жить сердцем на счет головы в значении 'руководствоваться эмоциями вместо разума (в ущерб разуму)', свойственной русскому литературному языку XIX столетия (см., например, её употребление в романах И. А. Гончарова [Гончаров 1997: 218]), предложно-падежная форма на счет головы примыкает к глаголу жить (ср. термин предложное примыкание), а не является сильноуправляемой. Употреблённый в ней отыменной предлог восходит к сочетанию на счёт из юридической формулы отнести убытки на счет кого-то.
Образование наречных предлогов связано с усилением роли глагола в простом предложении по мере перехода от паратаксиса к гипотаксису (см. выше о широком понимании паратаксиса и гипотаксиса применительно к простому предложению). Образование отыменных предлогов связано с процессом формирования свободных предложных синтаксем по мере ослабления в предложении объектных отношений и их замены обстоятельственными и атрибутивными отношениями [Боряева 2010: 108]. Возможно, особенности образования именных предлогов определяются общим усилением в предложении позиции имени за счет ослабления глагола (начиная с XVII в.).
Таким образом, наречные предлоги связаны с тем периодом истории языка, когда о предложной синтаксеме в строгом смысле еще нельзя говорить, отыменные — с процессом «спаивания» предлога с именной формой, с образованием такого явления, как предложно-падежная форма .
15 Последние два абзаца содержат выводы, подробное изложение и обоснование которых см. в статье, специально посвящённой исследо-
Хронология берестяных грамот охватывает XI-XV века — время продуктивности первой модели образования и функционирования предлогов.
Как в славянских языках, так и на более широком индоевропейском материале мы можем говорить лишь о позднем оформлении морфологического и словообразовательного статуса наречных предлогов — расщеплении их на приставки, предлоги, наречия, частицы, послелоги (здесь и далее изначальные синкретичные элементы с неоформившейся морфологической природой мы будем условно называть «предложными элементами»). На наш взгляд, сам термин наречные предлоги антиисторичен в том плане, что вопрос о том, образуются ли предлоги от наречий или наречия от предлогов, решается в диахронии не столь однозначно. Теоретический интерес в рассмотрении случаев производно-сти предлогов и наречий заключается в несовпадении лексической семантики и морфологической природы этих слов с точки зрения их системных отношений друг с другом. Дело в том, что в семантическом плане предлог представляется первичным. В самом деле, нельзя поступать подобно вообще (ср. Многие страдальцы спасение подобно обретали. (А. С. Пушкин. Борис Годунов)), можно поступать лишь подобно кому-то, нельзя проходить мимо в принципе, можно проходить лишь мимо кого-то или чего-то. В морфологическом же отношении предлоги в современной грамматической традиции трактуются как производные от наречий, в широкий грамматической обиход вошел термин наречные предлоги [Шведова (ред.) 1980а: 706-712]. В самом деле, рассматривая данные единицы синхронически, мы, согласно сложившейся традиции, называем их наречными предлогами, рассматривая диахронически — предложными наречиями (термин, использующийся В. В. Виноградовым, Ф. И. Буслаевым, А. А. Шахматовым, А. М. Пешковским — см. ссылки на их работы в связи с историей термина в работе [Черкасова 1964: 225]). Так как случаи подобного рода системны в языке, представляется вполне логичным рассматривать их в совокупности. Очевидно, здесь мы имеем дело с единым механизмом синтаксической производности.
ванию синтаксических моделей образования производных предлогов в разные периоды истории русского языка [Боряева 2010].
Так, например, перед уже на древнерусском материале дает нам три возможности: предлог (пред ним), приставка (предстать перед Богом), наречие (ити преди; многу ремению на немь съдра-ну и заднимь переди и переднимь зади). В [Аванесов (ред.) 19752008] последовательно разграничивается и описывается наречное и предложное употребление переди, передъ, предъ. На на более широком языковом материале дает те же варианты: предлог, приставка (надеяться на кого-либо), наречие (греческое avd, 'оую — 'снизу вверх') [Трубачев (ред.) 1994: 186]. Этот ряд может быть продолжен и для других первообразных предлогов при обращении к этимологическим и историческим словарям. При этом наблюдается примечательная закономерность, которой подчиняются предлоги как грамматикализующиеся единицы. Чем больше отмечено этимологическими словарями языков, имеющих родственный предложный элемент, тем больше данный предлог имеет значений в современном русском языке, тем большим количеством падежей он управляет и тем чаще употребляется в речи. Эта закономерность, в частности, подтверждается подсчетом языков, имеющих родственный предлог/наречие/префикс по [Фас-мер 1996], значений предлога по «Толковому словарю русского языка» С. И. Ожегова и Н. Ю. Шведовой, подсчетом падежей, с которыми употребляется предлог в современном языке и в истории языка, а также частотностью употребления предлога в памятниках письменности, которая указывается для каждого предлога в начале словарной статьи в [Аванесов (ред.) 1975-2008]. Здесь мы не приводим обобщающей таблицы, так как полученные в ходе исследования цифры приблизительны (например, авторы этимологических словарей отнюдь не задаются целью исчерпать весь список родственных элементов в различных языках — степень их родства различна; значения предлогов также могут выявляться с различной степенью дифференциации, семантическая грань между значениями может проводиться различно).
Изначальный синкретизм предложного элемента постепенно преодолевается в раскрытии его семантического и морфологического потенциала, т. е., с одной стороны, в формировании различной по языкам частеречной принадлежности, а с другой — в приобретении предлогом «стандартного» набора значений: объектное (смотреть на картину), субъектное (на ней нет вины),
пространственное (нарисовать на бумаге), временное (встретиться на следующей неделе), орудийное (сидеть на веслах), квалифицирующее (книга на английском языке), целевое (купить материал на платье), восполняющее (быть на чьем-либо иждивении) и др. [Шведова (ред.) 1980а: 710-712, 19806: 18-19].
Таким образом, при расщеплении изначального треугольника сильных синтаксических связей происходит оформление морфологического и словообразовательного статуса предложных элементов. Следовательно, неправомерно утверждать, что мы имеем дело с переходом из одной части речи в другую — напротив, изначальная синкретичная единица в разных позициях обусловливает разную частеречную принадлежность предложного элемента:
(34) ПовелЪ же Пръсомъ прЪди ити пр'кд нимъ.
'Повелел же персам идти перед ним'. (Александрия, 70) — наречие и предлог.
Ср. также изоморфизм приставки и предлога:
мимоитти — идти мимо:
(35) Древо паде на нь без вЪтра, братиа бо вси без вреда ми-моидоша то древо.
'В безветренную погоду на него упало дерево, тогда как другие иноки из братии прошли мимо дерева без вреда'. (Житие Корнилия Комельского)16
Содать — дать с:
(36) Еже ми отьць даялъ и роди съдаяли, а то за нимь.
'Что мне дал отец и родичи дали впридачу, то за ним'. (№9)
Входит мя — ходит в мя:
(37) А въходить мя погосте ротЪ.
'А погост приносит роту, направленную против меня'. (№834)
Предлоги изначально не связаны с уточнением частных значений на уровне словосочетания, так как семантически тождественны конструкции: ляжет ти (Торжок, 7) « ляжет на тя (долг), чемоу (№755) « почемоу, въходить мя (№834) « ходить въ
16 Пример из [Аванесов (ред.) 1975-2008 (1982): 157].
мя, вдать в дар (Рязанская кормчая) « дать дар11. Здесь мы можем говорить лишь о прагматических задачах, связанных с включением в предложение предлога: предлог обеспечивает верное понимание высказывания при неполном стиле произнесения флексий, служит средством образования более экономной эллиптической конструкции [Боряева 2008б]. Для осуществления этих функций предлог вбирает в себя семантику глаголов в прототи-пических моделях . Под прототипической моделью понимается модель, в которой реализуется центральное, первичное значение предлога. Таких значений может быть несколько. Каждый предлог ориентирован на определенный круг прототипических моделей, благодаря чему полную функциональную синонимию предлогов можно наблюдать нечасто (причинное значение выражается целым рядом предлогов, но в конкретных контекстах эти предлоги часто не являются взаимозаменимыми: с горя, от усталости, из-за дождя, из зависти). В самих же реконструируемых прототипических моделях перенос значения происходит на уровне сочетаемости глагольной лексемы с зависимой формой, а отнюдь не добавлением предлога-приставки, которая появляется лишь позднее (стою ту, *кладу (веру) ти19, ср. также долг ляжет
17
Аще волею самовластныя моея дщере вдамъ в даръ дарован-на еи ют мене (...) 'Если по воле самовластной моей дочери подарю дарованное ей мной (...)' (Рязанская кормчая, 1224 г.). Пример из [Аванесов и др. (ред.) 1988-2008 (1988): 500].
18 Речь идёт о древнейшей этимологии предлога, а не о его функционировании в древнерусском языке. Предложно-падежная форма потому и может самостоятельно задавать пропозицию, что в исследуемых текстах синтаксически не привязана к конкретному сказуемому в конкретном предложении.
19 Астериск означает реконструируемое употребление. Ср. также без предлога:
(i) И диду молися, чтобы ихалъ в Июриевъ монастирь пшенки по-прошалъ, а сди ее не надиися.
'И деда проси, чтобы ехал в Юрьев монастырь и попросил пшенки. А здесь на нее не надейся' (здесь достать пшенку невозможно)'. (№354)
Из-за нечеткого написания, впрочем, возможно прочтение: сдисе не надиися. Беспредложное управление, по данным В. В. Виноградова,
ти). Выбор предлога при этом диктуется семантикой сочетающихся слов, подобно тому, как в современном русском языке осуществляется выбор чистовидовой приставки: такие приставки частично дублируют семантику самого глагольного корня. В дальнейшем предлог-приставка вмещает в себя значение прото-типической модели в целом, а не отдельного глагола: настаивать на том, надеяться на то (ср. ст.-слав. Дежду — 'кладу' [Фасмер 1996: 37]). Здесь наблюдается соотношение пространственного и объектного значений: надеяться на что-то семантически соотносится с положить на чем-то:
(38) На Бозе положено и на васо.
'Надежда на Бога и на вас'. (№414)
Позднее происходит распространение значения, приобретенного предложным элементом (предлогом или префиксом), на другие лексемы: надеяться на что-либо ^ рассчитывать на что-либо. Синонимические глаголы приобретают одну модель управления: отвращение от чего-либо заменяется отвращение к чему-либо под влиянием любовь/ненависть к [Прокопович 1974: 36-37; Виноградов, Шведова (ред.) 1964: 12]. С формированием категории вида префикс может развивать чистовидовое значение, однако даже в этом случае мотивацию выбора префикса находим в изначальной семантике: создать — 'слепить из глины' (зид — 'глина'), где с- вмещает в себя значение соединения в результате действия, а в дальнейшем результативное значение как таковое.
Как было показано выше, предлог на первых этапах функционирования является не выразителем отношения, а маркером точки зрения (отсюда полипропозитивность высказывания, монтажный синтаксис). Для централизации же предложения, для создания «линейной перспективы» нужна единая точка зрения. Для этого и используется предлог-приставка. Предложный элемент, повторяясь при каждом члене предложения, задает единый угол зрения на ситуацию, единый структурный каркас высказывания.
сохраняется и в XIX веке: Он никогда не надеялся ее взаимности (Н. Г. Чернышевский. Что делать?). При этом, как пишет Н. Кошанский, оттенки смысла при предложном и беспредложном управлении различны: «Надеяться чего (...) значит ожидание с сомнением, а надеяться на что — упование с уверенностью», цит. по: [Виноградов 1986: 573].
Но это еще не предложение в современном понимании, так как предлог остается только на правах выразителя точки зрения. Рассмотрим конструкции:
— положить рубеж/предел по заруб (по + винительный падеж);
— оценить/воценить20 в 9 гривен (в + винительный падеж);
— подавать что-либо по людям (по + дательный падеж).
Из этих прототипических моделей, скрепленных повторяющимся предложным элементом, образуются различные двухэлементные комбинации. К ним относятся конструкции с этими же предложно-падежными формами (т. е. без изменения падежа и предлога) в предикативной и атрибутивной функциях:
— А земля тому селоу по зарубъ (№368);
— (...) у Вовъзь пьшьно ти у дьвяти гривьно (...) 'у Вовзи пшено в 9 гривен' (№108);
— скоть по людьмо 'деньги по людям (т. е. деньги, которые различные люди должны)' (№222). Более широкий контекст:
(39) Ожь ти нь бьжяли колобягь, оу тьбь жрьбье. Скоть по
людьмо. Ни тоу тобь тощины вькшь одоное.
'Если колбяги не бежали, в твоих руках распределение долей.
Деньги по людям. Нет тут тебе убытка ни единой векши'.
Таким образом, происходит перегруппировка элементов, новое предложение составляется из разных фрагментов, отражающих разную точку зрения на ситуацию: На ком-то лежит долг ^ Взять долг на ком-то (букв.: Взять долг, лежащий на ком-то). Значение статики и динамики задается не глагольным предикатом как организующим центром предложения, а выбором предложно-падежной формы. Это значение может быть разным у разных членов одного и того же предложения и не совпадать со значением предиката. Ср. также: в + местный падеж, на + местный падеж могли сочетаться с предикатом направленного движения: яко стрклы твоя уньзоша во мнк 'Ибо стрелы
20
въцкненыи — 'оцененный' [Аванесов и др. (ред.) 1988-2008 (1989): 232].
21 Что еси, осподине, конк подавалъ, и тыи, осподине, конк За-харья въдаваеть оу насъ. 'Тех коней, господин, которых ты нам поотда-вал, Захарья у нас, господин, отдает другому человеку'. (№ 446).
твои вонзились в меня' (Лаврентьевская летопись, л. 45 об.); и прободоша Бориса и слугу его падша на немь прободоша с нимь 'и пронзили Бориса и слугу его, прикрывшего его своим телом, пронзили' (Лаврентьевская летопись, л. 46), синтаксема на + винительный падеж могла употребляться при глаголе с семантикой состояния, бытия, пребывания: живоущеи на кон—ць земля 'живущие на краю света' (Лаврентьевская летопись, л.5 об.) [Ломтев 1956: 322].
Как было показано выше, в отличие от более поздних конструкций, здесь речь идет не об элиминации глагольного (причастного) компонента, а о двойной синтаксической зависимости предложно-именной группы. При формировании вербоцентриче-ской модели двусторонние синтаксические связи свертываются в односторонние в пользу тяготения к центру высказывания, т. е. в пользу глагола-сказуемого, и мы получаем взять долг с кого-то:
(40) И тä же 2 гривьнä на Сватяти възьми.
'А те же две гривны возьми со Сватяты'. (№819; аналогчно в №№ 724, 736, 810 и т. д.).
Ср. также на + винительный падеж в функции предиката: столько-то ржи на твою часть, что с точки зрения современного синтаксиса также может быть интерпретировано только путем «восстановления» глагольной формы *приходится/пришлось: Ньмного, юсподинь, ржи на твою цасть (№23). Семантическая рассогласованность падежа и предлога при постановке предлож-но-падежной формы в иную синтаксическую позицию свидетельствует о том, что предлог изначально присоединялся не к именной форме. Нельзя сказать и того, что он управлял именной формой. Например, за местным падежом было закреплено значение места пребывания, существования чего-либо, а не значение достижения какого-либо точки пространства при глаголах движения. Именно предлог «заставлял» падежную форму приобретать несвойственное ей значение; эта мысль будет поясняться ниже, в связи с анализом примера (50).
Предложная синтаксема свободно меняет свои позиции в рамках предложения. А. А. Зализняк пишет о нарушении принципа проективности как о характерной черте синтаксиса берестяных грамот. Он приводит примеры дистантного расположения
членов словосочетания в текстах грамот (в частности, отрыв определения, и даже такого вида определения, как приложение, от определяемого существительного) [Зализняк 2004: 190]22. На наш взгляд, нарушение принципа проективности также является свидетельством того, что высказывание конструируется из отдельных фрагментов, ориентированных на разные прототипические модели. Показательны в этой связи случаи использования пассивных конструкций в результативном либо стативном значении, где субъект осмысляется как носитель состояния и в ряде случаев — как в примере (42) — выражается детерминантом:
(41) юцтина наша и дид-на ют(им)ана оу вымолчовъ господъ 'Отцовское наше и дедовское захвачено вымолецкими господами <...>'. (№248)
(42) Оу Михаля ют беран(а по)ловина беле, сама добра же мехе од(ине).
'Михалем отобрана (отсортирована) половина беличьих шкурок, только хорошие — один мешок'. (№225)
Синтаксический статус словоформы в ряде случаев определяется порядком слов:
(43) Сноху есть у мьнь убил-, а живото есть у мьнь розграбил- л-зни мя въ Плищь.
'У меня убили сноху и разграбили имущество лезные люди (праздношатающиеся, не имеющие ни оседлости, ни занятий) в Плище'. (№252) (детерминант)
22
Здесь нужно иметь в виду, что дистантное расположение членов словосочетания — черта синтаксиса разговорной речи, см. об этом, в частности [Земская (отв. ред.) 1983: 380-393]. Тем не менее, не отрицая литературную обработанность языка грамот, обратим внимание на то, что такое построение фразы, даже будучи ориентированным на разговорную речь, используется на том историческом срезе значительно шире, чем в современной разговорной речи. Это, возможно, отчасти связано с теми синтаксическими факторами, о которых пойдет речь дальше. Так, для современного читателя трудным для восприятия является, например, следующее предложение из грамоты №663 XII века, приводимое А. А. Зализняком: Милоке уенеге Будишя заплатили поло гривене Коростокине рала 'Милка, Уенег и Будиша, Коросткины (дети), заплатили полгривны поралья'.
(44) Погибло сено оу Дорофея (...) погибло сено Вострове23 и Смене.
'Погибло сено у Дорофея, погибло сено Востроя и Смена'. (№416) (определение, которое стоит в одном ряду с определениями, выраженными притяжательными прилагательными).
(45) А я вьсьгда оу тебе.
'Я ведь всегда твой'. (№605) (предикат)
Предложные синтаксемы отрываются от прототипических моделей и свободно входят в другие, что наглядно проявляется, например, в тексте грамоты № 361:
(46) Вы, господине, промежю собою исправы не учините, а мъ промежю вами погибли.
'Если вы, господин, учините разбор между собою, то мы из-за ваших несогласий погибнем'. (№605)
Именно безглагольность как узуальное явление лежит в основе отношений трансформации между такими функциями предложных синтаксем, как функция предиката и функция присуб-стантивного определения (очевидно, что в анализируемых текстах присубстантивное определение не может быть выведено из причастного оборота, не характерного для живой речи). Присуб-стантивное определение и бессвязочный предикат трансформируются друг в друга в такой, например, модели: У него две гривны на подати под такой-то процент (предикат) и У него (за ним, на нем) две гривны подати (определение):
(47) У Осипа 2 гривне на туске по 10 и полоть поцты.
'У Осипа туски 2 гривны, процент по 10, и полоть поче-стья' (туска (тюрк.) — 'вид подати', почестье — 'почетный дар'). (№218)
Л. В. Щерба предлагал включать в состав единиц, трактуемых как «категория состояния», и предложно-падежные формы, исходя из семантического и синтаксического критериев [Щерба 2007: 90-91]. Применительно же к древнему тексту семантику состояния передают и те предложные синтаксемы, которые вос-
Иной вариант прочтения: В Острове [Зализняк 2004: 640].
ходят к прототипической модели изменения состояния, воздействия на субъект, иными словами, модели каузации, но употребленные в другой синтаксической позиции — позиции предиката: вводить кого-то во поруку ^ Кто-то во поруке: Здк ваша братит и дкти ваши търгоують и въводять люди добры въ пороукоу (. ) 'Здесь ваши братья и дети торгуют, а порядочные люди поручаются за них' (Гр. 3, Псков); Язо во поруки за сироти 'Я в поруке за крестьян' (№59). Позиция предиката в эллиптическом предложении, как мы писали выше, вторична. Предикация есть выделение одной из возможных связей.
Берестяные грамоты отражают процесс мышления, процесс создания текста. Их авторы мыслят не предложениями/словосочетаниями/отдельными словоформами, а пропозициями (фрагментами действительности), выстраивая связи и отношения между ними. В лингвистическом отношении пропозиция может быть сопоставлена с выражением точки зрения на предмет, что мы и имеем, в частности, в предложно-падежных формах как минимальных синтаксических единицах. Предлог при этом выступает как выразитель точки зрения (см., в частности, анализ примера (13)).
Далее начинается процесс превращения предлога из единицы, служащей для выражения точки зрения, в единицу, служащую для выражения отношения между словоформами в предложении. Одно из проявлений этого процесса — согласование семантики предлога и падежа. Например, мимо что-то преобразуется в мимо чего-то, думается, не столько в силу изменения семантики слова мимо, сколько в связи с процессом объединения предлога и падежной формы в единую синтаксическую единицу, что выражается в согласовании значения предлога со значением падежа: не цель движения (винительный падеж), а отдаление от предмета (родительный падеж): (1) мимоидти что-то ^ (2) идти мимо что-то ^ (3) (совр.) идти мимо чего-то. Например:
(48) И се нккии человккъ мимоходя хижю святого, и увидк уже к богу святого отшедша.
'И вот некий человек проходил мимо хижины святого и увидел, что душа святого уже отошла к Богу'. (Житие и чудо Исидора Твердислава)
(49) Идущу блженному Нифонту въ црквь стыя бца на утре-нюю и видй мимо црквь идуща демона.
'Когда блаженный Нифонт шел в церковь Святой Богородицы, он увидел идущего мимо церкви демона'. (Измарагд)
Не случайна возможность употребления в том же контексте предлога отъ:
(50) Мимоведи зълобу отъ плъти своея.
'Уклоняйся от плотских грехов'. (Пандекты Антиоха Черноризца)
Отметим также, что в примерах (49), (50) приставочный глагол отличается от бесприставочного наличием семантической валентности на объект: в конструкции мимоходити что-то именной элемент является актантом, а в ходити мимо что-то / чего-то предложный элемент (мимо что-то / чего-то) является сирконстантом. Возможно, описываемое явление лежит у истоков такого типа актантной деривации, как аппликатив, ср. работать в поле — обрабатывать поле, sprechen über + аккузатив — besprechen + аккузатив (о значении термина аппликатив см. [Тестелец 2001: 431-432]).
В истории русского языка в связи со структурной функцией предлогов — участием в оформлении подчинительных связей слов в простом предложении — мы говорим, прежде всего, о тех моделях, где наблюдается движение от беспредложных конструкций к предложным. Возможно, что все те случаи, которые связаны с противоположным процессом — заменой предложного управления беспредложным, — обусловлены тем, что в этих случаях функционирование предлога изначально не поддерживалось параллелизмом префикса и предлога, а следовательно, не подчинялось системным закономерностям (это были не исконные, а калькированные конструкции, заимствованные предлоги). Например, пассивная конструкция, в которой деятель оформлен предлогом от (калька с греческого), не сохранилась в русском языке, уступив место конструкции с творительным падежом. Конструкция с предложным оформлением объекта-адресата речи типа говорить к кому-то заменилась конструкцией с беспред-
24 Примеры из [Аванесов (ред.) 1975-2008 (1982): 157-161].
ложным дательным говорить кому-то: обратим внимание на то, что в русском языке отсутствует приставка к-.
5. Вывод о связи характеристики синтаксического статуса и функциональной нагрузки предложно-падежных форм с изучением синтаксической специфики древнерусского простого предложения
Таким образом, замена беспредложного управления предложным осуществлялась в рамках более общих процессов, связанных с формированием, преобразованием, усложнением коммуникативной структуры высказывания. В эволюции простого предложения, по мнению ряда исследователей, в целом можно проследить циклическую смену преобладания черт паратаксиса и черт гипотаксиса, постепенное становление синтагматической, а затем актуализирующей (ср. в современном языке тенденция к выдвижению синтаксем в автономную позицию) прозы [Акимова 1990: 7-13]. Само чередование различных стадий в эволюции синтаксического строя предложения задает, однако, некий поступательный вектор изменениям в оформлении синтаксических отношений, маркированных предлогами, в рамках предложения. Таким образом, мы имеем лишь внешне сходные безглагольные конструкции, а также автономные предложно-падежные формы в иных, не предикативных позициях — формы, которые выражают самостоятельные пропозиции. Однако часть из них соотносится с компонентами древнего полипропозитивного высказывания, часть «работает» на передачу семантического потенциала древнего полипропозитивного предложения в рамках нового — моно-пропозитивного простого предложения, стремящегося по своей коммуникативной структуре совпасть с логическим суждением [Адмони 1960: 24]. И наконец, только третья, самая поздняя часть производна от глагольных построений путем позднейшей элиминации глагола — в результате так называемой синтаксической компрессии — одного из актуальных процессов синтаксиса современного языка [Валгина 2001: 228-232; Виноградов 1954: 51-52]. Таким образом, указанные три типа явлений и процессы, приведшие к их образованию, различаются по времени их возникновения и актуализации в синтаксическом строе простого предложения, по системно-языковым причинам, предопределившим их
возникновение и протекание. В данной статье мы ограничились анализом языка указанного периода, более того, указанной группы памятников письменности, отнюдь не преследуя цели выявить механизм разграничения результатов этих столь разных процессов на материале современного синтаксиса.
Подчеркнем, что развиваемая в статье мысль о полипропо-зитивности древнего простого предложения является гипотезой, требующей дальнейшего всестороннего систематического доказательства через анализ субъектной перспективы высказывания, порядка слов, особенностей двунаправленных и многосторонних синтаксических связей в структуре предложения и др. синтаксических явлений и особенностей коммуникативной и формально-синтаксической организации простого предложения. В рамках настоящей статьи показан лишь один из путей анализа предполагаемой полипропозитивности древнего высказывания — анализ функционирования предложно-падежных форм.
Литература
Аванесов (ред.) 1975-2008 — Р. И. Аванесов (ред.). Словарь русского
языка XI-XVII вв. Вып. 1-28. М.: Наука, 1975-2008. Аванесов и др. (ред.) 1988-2008 — Р. И. Аванесов, В. Б. Крысько, И. С. Улуханов (ред.). Словарь древнерусского языка XI-XIV вв. в 10 т. Тт. 1-8. М.: Русский язык, 1988-2008. Адмони 1960 — В. Г. Адмони. Развитие структуры простого предложения в индоевропейских языках // Вопросы языкознания 1, 1960. С. 22-31.
Акимова 1990 — Г. Н. Акимова. Новое в синтаксисе современного русского языка. М.: Высшая школа, 1990. Борковский, Кузнецов 2007 — В. И. Борковский, П. С. Кузнецов. Историческая грамматика русского языка. Изд. 4-е. М.: ЛКИ, 2007. Боряева 2008а — Л. М. Боряева. К вопросу о происхождении эллиптических конструкций в древнерусских берестяных грамотах // Н. В. Аксенова, В. А. Беляков, В. Б. Касевич, Ю.А.Клейнер, Н.Д.Светозарова, С.Н.Цейтлин (ред.). Петербургское лингвистическое общество. Научные чтения-2006. Материалы конференции. Приложение к журналу «Язык и речевая деятельность». Т. 7. СПб.: СПбГУ, 2008. С. 102-107. Боряева 2008б — Л. М. Боряева. К проблеме семантической интерпретации эллипсиса в новгородских берестяных грамотах // Н. Йоонас, О. Наумова, Р. Войтехович (ред.). Русская филоло-
гия 19. Сборник научных работ молодых филологов. Тарту: Tartu University Press, 2008. С. 160-164.
Боряева 2008в — Л. М. Боряева. Омонимия предлогов, префиксов и наречий в свете теории синтаксических валентностей // И. А. Алеш-ковский, П. Н. Костылев (ред.). Ломоносов-2008. Материалы XV Международной конференции студентов, аспирантов и молодых ученых «Ломоносов». Секция «Филология». М.: МАКС Пресс, 2008. С. 21-24.
Боряева 2010 — Л. М. Боряева. К характеристике синтаксической модели образования производных предлогов // Вестник СПбГУ 3, 2010 [Серия 9]. С. 105-114.
Валгина 2001 — Н. С. Валгина. Активные процессы в современном русском языке. М.: Логос, 2001.
Виноградов 1954 — В. В. Виноградов. Введение // Грамматика русского языка. Т. II. Ч. I. М.: Издательство АН СССР, 1954. С. 5-110.
Виноградов 1980 — В. В. Виноградов. Стиль «Пиковой дамы» // В. В. Виноградов. Избранные труды. О языке художественной прозы. М.: Наука, 1980. С. 176-249.
Виноградов 1986 — В. В. Виноградов. Русский язык (Грамматическое учение о слове). М.: Высшая школа, 1986.
Виноградов, Шведова (ред.) 1964 — В. В. Виноградов, Н. Ю. Шведова (ред). Очерки по исторической грамматике русского литературного языка XIX века. Изменения в системе словосочетаний в русском литературном языке XIX века. М.: Наука, 1964.
Ворт 2006 — Д. Ворт. Повторение предлога в древнерусском // Д. Ворт. Очерки по русской филологии. М.: Индрик, 2006. С. 216-232.
Всеволодова и др. 2003 — М. В. Всеволодова, Е. В. Клобуков, О. В. Кукушкина, А. А. Поликарпов. К основаниям функционально-коммуникативной грамматики русского предлога // Вестник МГУ [Серия 9] 2, 2003. С. 17-59.
Выгонная 1954 — М. П. Выгонная. Предлоги и предложные словосочетания в языке «Повести временных лет» (По Лаврентьевскому списку). Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. Ленингр. Гос. пед. ин-т им. А. И. Герцена, Л., 1954.
Георгиева 1968 — В. Л. Георгиева. История синтаксических явлений русского языка. М.: Просвещение, 1968.
Гончаров 1997— И. А. Гончаров. Полное собрание сочинений в 20 томах. Т.1. СПб.: Наука, 1997.
Зализняк 2004 — А. А. Зализняк. Древненовгородский диалект. Изд. 2-е. М.: Языки славянской культуры, 2004.
Земская (отв. ред.) 1983 — Е. А. Земская (отв. ред.). Русская разговорная речь. Фонетика. Морфология. Лексика. Жест. М.: Наука, 1983.
Золотова 1964 — Г. А. Золотова. Изменения в наречных словосочетаниях // В. В. Виноградов, Н. Ю. Шведова (ред.). Очерки по исторической грамматике русского литературного языка XIX века. Изменения в системе словосочетаний в русском литературном языке XIX века. М.: Наука, 1964. С. 263-286.
Золотова 2001 — Г. А. Золотова. Синтаксический словарь: Репертуар элементарных единиц русского синтаксиса. Изд. 2-е. М.: Эдито-риал УРСС, 2001.
Колесов 2004 — В. В. Колесов. Язык и ментальность. СПб.: Петербургское востоковедение, 2004.
Колесов 2005 — В. В. Колесов. История русского языка. М. — СПб.: Издательский центр «Академия» - Филологический факультет СПбГУ, 2005.
Лекант 1963 — А. П. Лекант. Об одной из форм сказуемого в современном русском языке (предложный падеж существительного с предлогом в) // Ученые записки Московского обл. пед. института им. Н. К. Крупской. Т. 138. 1963. С. 147-152.
Ломтев 1956 — Т. П. Ломтев. Очерки по историческому синтаксису русского языка. М.: МГУ, 1956.
Мейе 2002 — А. Мейе. Введение в сравнительное изучение индоевропейских языков. Изд. 3-е. М.: Едиториал УРСС, 2002.
Мещерский 1958 — Н. А. Мещерский. Новгородские грамоты на бересте как памятники древнерусского литературного языка // Вестник Ленинградского университета 2, 1958. С. 93-108.
НГБ — 1) А. В. Арциховский, В. Н. Тихомиров. Новгородские грамоты на берёсте. Из раскопок 1951 года (№№ 1-10). М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1953; 2) А. В. Арциховский. Новгородские грамоты на берёсте. Из раскопок 1952 года (№№ 11-83). М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1954; 3) А. В. Арциховский, В. И. Борковский. Новгородские грамоты на берёсте. Из раскопок 1953-1954 года (№№ 84-136). М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1958; 4) А. В. Арци-ховский, В. И. Борковский. Новгородские грамоты на берёсте. Из раскопок 1955 года (№№ 137-194). М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1958; 5) А. В. Арциховский, В. И. Борковский. Новгородские грамоты на берёсте. Из раскопок 1956-1957 года (№№ 195-318). М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1963; 6) А. В. Арциховский. Новгородские грамоты на берёсте. Из раскопок 1958-1961 года (№№ 319405). М.: Изд-во Акад. наук СССР, 1963; 7) А. В. Арциховский, В. Л. Янин. Новгородские грамоты на берёсте. Из раскопок 19621976 годов (№№ 406-539). М.: Наука, 1978; 8) В. Л. Янин, А. А. Зализняк. Новгородские грамоты на берёсте. Из раскопок 1977-1983 годов (№№ 540-614). М.: Наука, 1986; 9) В. Л. Янин,
А. А. Зализняк. Новгородские грамоты на берёсте. Из раскопок 1984-1989 годов (№№ 615-710). М.: Наука, 1993; 10) В. Л. Янин,
A. А. Зализняк. Новгородские грамоты на берёсте. Из раскопок 1990-1996 годов (№№ 711-775). М.: Русские словари, 2000; 11) В. Л. Янин, А. А. Зализняк, А. А. Гиппиус. Новгородские грамоты на бересте. Из раскопок 1997-2000 годов (№№ 776-915). М.: Русские словари, 2004.
Пешковский 2001 — А. М. Пешковский. Русский синтаксис в научном
освещении. М.: Едиториал УРСС, 2001. Потебня 1899 — А. А. Потебня. Из записок по русской грамматике. Т. 3.
Харьков: Д. Н. Полуехтов, 1899. Прокопович 1974 — Н. Н. Прокопович. Вопросы синтаксиса русского
языка. М.: Высшая школа, 1974. Руднев 2010 — Д. В. Руднев. Из истории формирования фазовых модификаторов в сфере именных предикатов состояния // Вестник СПбГУ [Серия 9] 3, 2010. С. 186-194. Савельева 1963 — Л. В. Савельева. Паратаксические субстантивные словосочетания в древнерусском языке Х1У-ХУ1 вв. Автореф. дисс. ... канд. филол. наук. ЛГУ, Л., 1963. Скиба 1980 — Ю. Г. Скиба. Русские предлоги, союзы, частицы. Опыт системно-исторического исследования. Автореф. дисс. ... докт. филол. наук. Днепропетровский гос. ун-т, Днепропетровск, 1980. Тарланов 1999 — З. К. Тарланов. Становление типологии русского предложения в ее отношении к этнофилософии. Петрозаводск: Петрозаводский гос. ун-т, 1999. Тестелец 2001 — Я. Г. Тестелец. Введение в общий синтаксис. М.: РГГУ, 2001.
Трубачев (ред.) 1994 — О. Н. Трубачев (ред.). Этимологический словарь
славянских языков. Вып. 21. М.: Наука, 1994. Фасмер 1996 — М. Фасмер. Этимологический словарь русского языка
Т. 3. СПб.: Азбука, 1996. Черкасова 1956 — Е. Т. Черкасова. К вопросу об образовании отглагольных предлогов // В. П. Сухотин (отв. ред.). Исследования по синтаксису русского литературного языка. М.: Издательство АН СССР, 1956.
Черкасова 1964 — Е. Т. Черкасова. Изменения в составе предлогов //
B. В. Виноградов, Н. Ю. Шведова (ред.). Очерки по исторической грамматике русского литературного языка XIX века. Глагол. Наречие. Предлоги. Союзы. М.: Наука, 1964. С. 226-229.
Шведова (ред.) 1970 — Н. Ю. Шведова (ред.). Грамматика современного русского литературного языка. М.: Изд-во АН СССР, 1970.
Шведова (ред.) 1980а — Н. Ю. Шведова. Русская грамматика. Т. I. М., 1980.
Шведова (ред.) 19806 — Н. Ю. Шведова. Русская грамматика. Т. II. М., 1980.
Шмелева 1994 — Т. В. Шмелева. Семантический синтаксис. Текст лекций. Красноярск: Красноярский гос. ун-т, 1994.
Щерба 2007 — Л. В. Щерба. О частях речи в русском языке // Л. В. Щерба. Языковая система и речевая деятельность. Изд. 3-е. М.: URSS, КомКнига, 2007.
Paducheva 2008 — E. V. Paducheva. Locative and existential meaning of Russian быть // Russian Linguistics 32, 3, 2008. P. 147-158.
