CC BY
137
«ПРАДЕДУ ПРАВНУК»:
ОБРАЗ ПЕТРА IВ ФИЛОСОФИИ ВЛАСТИ ИМПЕРАТОРА ПАВЛА I*
А.В. СКОРОБОГАТОВ
Российский государственный гуманитарный университет 125267 Россия, Москва, Миусская пл., 6
Н.И. МАКАРОВА
Кафедра русской и зарубежной литературы Казанский государственный педагогический университет 420021 Россия, Казань, ул. Межлаука, 1
Личность и деятельность Петра I издавна привлекала внимание российских политиков и историков1. Это одна из тех узловых исторических фигур, на которой сходится прошлое и будущее. Петр, несомненно, был продуктом своей эпохи, вобравшим ее основные черты, и одновременно творцом эпохи новой, во многом определившим вехи дальнейшего пути страны. Однако в значительной степени наши знания о нем базируются не на основе реальных исторических фактов, а на мифе, руку к созданию которого приложил уже сам Петр2. До конца XVIII в. Петр I оставался знаковой фигурой официальной идеологии, главным героем царствующего дома.
Практически все монархи, правившие в XVIII в. после Петра I, стремились подчеркнуть законное преемство своей власти и своих дел с Петром I, опираясь при этом на петровский миф и свое представление о том, что в его делах было важнейшим. Под мифом здесь понимается трактовка этого термина в современном политическом дискурсе - принимаемые на веру определенные стереотипы массового сознания3.
Создавая государственный миф, Петр I ориентировался на реальный шведский опыт и немецкую теоретическую модель «регулярного государства». Его преемники в качестве образца монарха и государственных отношений использовали уже петровский миф. Чем дальше, тем этот миф становился все более отдаленным от реальности.
Если эволюция образа Петра I в народном сознании после смерти царя имела тенденцию к идеализации, то в официальной идеологии, развивающейся в рамках новой культуры, отношение к Петру было более сложным и определялось множеством факторов: сиюминутные политические интересы правящих кругов, более долговременные задачи политического развития России, формирующийся политический менталитет российского дворянства и его экономические интересы, наконец, закономерности развития самой культуры, в отношении которой Петр выступал в качестве «творца», культурного героя. Для трансформации петровского мифа - создания образа царя-отца и монарха-государствостроителя - активно привлекались литературные силы, например, Вольтер, М.В. Ломоносов, И.И. Голиков4.
* This work was supported by a grant from American Council of Learned Societies. Работа выполнена при содействии Американского совета научных сообществ.
Государственная власть в России постоянно стремилась к трансформации исторического сознания и менталитета. Начиная с преобразований Петра I, в России складывается особый тип «всепоглощающего государства», символом которого стало «отеческое», бюрократическое попечительство «вождя-государя» и государственной власти об «общем благе»5.
С петровских времен в официальной идеологии и ментальности народа утвердились представления о синтезе государственности, Отечества и личности самодержца. Традиционная богоданность царской власти была подкреплена рационалистическими рассуждениями о власти монарха, как всеобщем благе. Большинство проектов преобразования общества, созданных русскими мыслителями XVIII в. (Ф. Прокопович, Г. Бужинский, А. Кантемир, Н. Новиков и др.), было направлено на развитие и усовершенствование абсолютистского государства. С культурологической точки зрения, «государство выполняло роль демиурга, формировало и одновременно отражало общественное мнение. При этом у государственной власти в России фактически ... не было оппонента, ибо общество, находясь под жестким государственным прессингом, оказалось неспособным выступить в роли оппозиции»6.
Монарх как демиург создавал российскую историю и российскую действительность. Сформировав утопический образ идеального государства, он в своей практической деятельности пытался претворить его в жизнь, невзирая на сопротивление действительности.
В конце XVIII в. на новом витке исторического развития доктрина и образ Петра Великого воплотились в идеологии и политике Павла I, с детских лет воспринимавшего себя как продолжателя петровских идей и дел. Уже крещение Павла коннотировало его связь с Петром I. Связь в православном сознании имен апостолов Петра и Павла одновременно создавало непрерывную линию Петр I - его внук Петр Федорович - его правнук Павел Петрович. Именно это имела в виду Елизавета Петровна при выборе имени новорожденного.
Практически все стихотворные произведения и торжества, посвященные рождению Павла, подчеркивали его кровное родство и преемственность в делах новорожденного и его великого прадеда. Ярче всего эта тенденция воплотилась в творчестве М.В. Ломоносова, который видел в рождении Павла Петровича воскрешение на российском престоле Петра I, связывая процветание России с благополучием родившегося великого князя. В оде на это событие он прослеживает преемственность будущей власти и политики Павла Петровича с делами его «славных предков»: Михаила Федоровича, Алексея Михайловича, Петра I, Елизаветы Петровны. По мнению Ломоносова, великому князю предстоит продолжить политику прадеда по укреплению могущества России и ее влияния в мире7. Главным для Ломоносова в деятельности Петра I были преобразования, направленные на благо подданных, проводимые им, невзирая на сопротивление внутренних и внешних врагов. Высшей обязанностью государя по отношению к подданным признавалось - соблюдение правосудия, создание законов, равных для всех8.
Первое знакомство молодого великого князя с деятельностью Петра Великого осуществилось в процессе воспитания. Назначенный в 1760 г. обер-гофмейстером великого князя Н.И. Панин представил свой план воспитания, в котором, опираясь на педагогические принципы Лейбница, на первый план поставил идею привить будущему наследнику престола гражданские добродетели и чувство долга9. Большая роль при этом отводилась примеру сильных исторических личностей, прежде всего Петра Великого. Правда, Панин и его помощники имели в виду екатерининский упрощенный и приличный образ Петра, преданного закону и сочувствующего конституционным идеям.
Один из воспитателей Павла С.А. Порошин в беседах с учеником много внимания уделял личности и политике его прадеда, стремясь внушить благоговение перед личностью реформатора, «потому что сие имя во всем свете, а особливо в российском народе любезно, славно и почтенно, и что вспоминая о нем с почтением может его высочество возбудить почтение и любовь». Он обращает внимание цесаревича на отзыве о Петре I как великом реформаторе М.В. Ломоносова. Порошин сравнивал личность императора то с Кольбером, то с Генрихом IV, которого он считал образцом правителя. Одновременно воспитатель стремился внушить Павлу, что Петр I лучший пример для подражания, что он должен продолжить начинания предка.
Порошин различал два вида мужества: неустрашимость и дерзость. Но с его точки зрения, рассудком должна управлять только неустрашимость, и именно ее воплощал в себе Петр I. Мужество его было актом самообуздания, наставлял своего ученика Порошин, Петр не был мужественным от природы, но с помощью «рассуждения» преодолел свою слабость10.
Духовный наставник Павла архимандрит Платон представлял Петра как образец благочестия, за которое и будут помнить его потомки. Он говорил своему воспитаннику, опираясь на образец его прадеда, что царями должна руководить любовь к вверенному им Богом народу, что «народ есть паства, а государь - пастырь»11.
С малых лет воспитатели твердили наследнику престола, что он родной правнук Петра I, которого следует почитать и брать себе в пример. Так при назначении сына генерал-адмиралом российского флота императрица заявляет, что, во-первых, она заботится о пользе флота и всего государства в целом, во-вторых, по примеру Петра Великого хочет с малых лет привлечь сына к участию в управлении государством 2. В дидактических целях великому князю читали сочинения Вольтера и Ломоносова о Петре, тем самым, внушая ему образ-миф Петра I.
Павел с детства искал в монархах прошлого сильный мужественный образ. Поэтому он восхищался властным, внушающим страх образом Петра I, чья воля не знала границ13. Это было вторым элементом того, что Д. Рансел назвал «амбивалентным наследием»14.
И в дальнейшие годы Павла Петровича постоянно сопровождало мнение, что он продолжатель дел Петра Великого. Постепенно эта идея приобретает для цесаревича знаковый характер, становясь центрообразующим стержнем его политической доктрины. Ее подчеркивали русские делегации, ее активно эксплуатировали за границей. Будучи в 1776 г. в Берлине, Павел Петрович постоянно слышал, что он потомок великих правителей России Петра I и Екатерины II15. Одновременно он убеждался, что созданная в Пруссии государственная машина во многом схожа с Россией эпохи Петра. Однако Пруссия процветает, а Россия, по его мнению, загнивает: вина в этом лежит в оторванности ее от общеевропейского пути, нарушении заветов Петра Великого. И задача истинного российского монарха вернуть страну на этот путь.16
Идея кровного и духовного родства прадеда и правнука постоянно присутствовала в речах, обращенных к Павлу Петровичу во время его пребывания в Париже в 1782 г. Наиболее ярко это видно во вступительном слове секретаря Французской академии наук Кондорсе, давшего историко-культурный анализ роли личности в истории на примере Петра Великого, создавая параллель Петр-Павел, прадед-правнук.
Большое влияние на формирование образа Петра I в мировоззрении Павла Петровича оказало также чтение политических и художественных произведений, посвященных жизни и деятельности его великого предка, прежде всего Вольтера17 и И.И. Голикова18. Их трактовка Петра I как великого полководца и реформатора наложилась на преподносимый ему в детстве образ Петра Великого как отца отечества и царя-государствостроителя. Несомненно, Павел Петрович обращался и непосредственно к законодательным актам прадеда, находя в них многочисленные примеры служения царя отечеству. Судя по его политической программе, он не только хорошо знал обязанности государя и основные направления его деятельности, изложенные в «Правде воли монаршей», но и пытался их переосмыслить, исходя из условий российской действительности конца XVIII в.19
Таким образом, еще до вступления на престол в мировоззрении Павла Петровича сформировался образ идеального правителя Петра Великого - царя-государствостроителя и полководца, римского цезаря, «отца Отечества» - заботливого и мудрого, сурового и справедливого Хозяина. Как отец большого семейства Петр I вникал в разнообразные мелочи жизни своих детей-подданных, выравнивая их по нормам «регулярности», полицейского порядка и казенного попечительства. Главным мотивом деятельности Петра I признавалась любовь к отечеству и служение «общему благу». Ради отечества царь не жалеет ни сил, ни здоровья, ни самой жизни. Эти стороны петровского образа чрезвычайно импонировали его правнуку. В молодости Павел Петрович даже рассказывал о явлении ему тени прадеда20.
Себя Павел Петрович рассматривал как кровного и духовного продолжателя его начинаний. Как показал Д. Рансел, Петр I стал символом его надежд на реформы21. Его социальные и политические идеи были не только негативной реакцией на реформы Екатерины II, но и возвратом к старинным началам равенства всех «государственных рабов» перед единым господином.
«Павел... сознательно ориентировался на связь своего имени с именем Петра (привычное для христианина сочетание святых - Петр, Павел). Екатерина стремилась подчеркнуть "преемственность императорского сана" ("первому-вторая"), а Павел - родство крови ("прадеду-правнук")»22. В указах и манифестах он постоянно подчеркивает легитимность своей власти, законное преемство «Скипетра Всероссийской прародительской нашей державы»23.
Вступление Павла I на престол имитировало демонстрацию Петром Великим воинской силы и внедрение иностранной одежды и иностранных манер, что нарушало, как показал Р.С. Уортман, сценарий XVIII столетия, который включал в себя верхушку дворянства и благодаря которому сам акт насилия производился в интересах дворянства в целом. Поэтому его действия и были многими восприняты как атавизм2 .
В ответ на Французскую революцию Павел представил себя защитником традиционной власти. В первые же дни правления он занялся превознесением символики наследственной монархии. Перенос праха Петра III из Александро-Невской лавры, коронация его останков и перезахоронение, многими воспринятое как кощунство, для Павла I были принципиально важны. Новый император подчеркивал, «что законность должна быть основанием порядка»25, даже если она принимала необычные формы, что вполне конно-тировало с вольтеровским образом Петра Великого. Созданные по его приказу Н. Ансе-леном аллегории на перезахоронение Петра III должны были графически подчеркнуть легитимность власти нового монарха, его кровное и духовное родство с отцом и прадедом. Одна из них представляет Елисейские поля, на которые Петра III провожает Павел I совместно с Религией и Правосудием, а Петр Великий в это время возлагает на своего внука венец Добродетели.
Впоследствии Павел I неоднократно подчеркивал законность и преемственность своей власти от прадеда. В день коронации Павел I в числе других фундаментальных законов издал «Установление для орденов российских», в котором среди других причин учреждения системы орденов он называет введение в России орденов Петром Великим. При этом он, как и его прадед, смешивает средневековую коннотацию рыцарского ордена с функцией награды за службу абсолютному монарху.
В царствование Павла I, как и при Петре Великом, большое внимание уделялось различным праздникам. Однако беззаботная, непринужденная атмосфера екатерининских празднеств исчезает, а на смену ей приходит военный регламент, напоминающий о Петре I26.
Главным символом власти при Павле I становится всевидящий, контролирующий все правитель. Ода Г.Р. Державина на новый 1797 г. полна прямых восхвалений действий императора и огромных задач, взятых им на себя. Хотя здесь нет прямых сравнений с Петром I, но символические образы, в которые он облекает Павла, прежде всего Атланта, прямо коннотируют с образом великого прадеда: Павел трудится, чтобы ввести скорое правосудие. Он «строг и правосуден» и все же милостив в прощении27.
Незримо присутствует образ Петра I и во внешнеполитических делах нового императора. Даже принятие под покровительство Мальтийского ордена коннотирует с делами его прадеда. Историограф павловского Мальтийского ордена А.Ф. Лабзин пишет: «Предмет рыцарей был противоборствовать злу, воевать против неверных»28. Такая трактовка Мальтийского ордена соотносима с идеологией турецких войн Петра I. Так в записках первого русского кавалера-мальтийца Б.П. Шереметьева можно найти следующие известия: при возложении на него мальтийского креста гроссмейстер, отметив заслуги Шереметева в борьбе с турками, сказал: Сим побеждай врагов своих неверных»29. Дипломатическая миссия Шереметьева на Мальте состояла в заключении с орденом союза против турецкого султана с целью завоевания гроба Господня. Идеологи павловского Мальтийского ордена склонны активизировать через этот эпизод миф о Павле I как о преемнике Петра Великого: «Ныне же (при Павле I. - А.С.) совершается
благочестивое желание Петра I, который грамотою своею к Султану Ахмету в 1711 году... просил его о уступлении Святого Гроба Господня»30.
Поставленная в центре площади перед Михайловским замком - искусственным символом политической доктрины императора - конная статуя Петра I должна была еще более подчеркнуть легитимность власти Павла I, ее преемственность с властью и делами великого предка. Не случайно для этого была выбрана скульптура Карло-Бартоломео Растрелли, которая по замыслу самого Петра I должна была быть установлена перед зданием Двенадцати коллегий31. На боковых сторонах пьедестала располагались бронзовые барельефы, изображающие «Полтавскую битву» и «Взятие фрегатов при Гангу-те», как наиболее славные военные деяния Петра I. Но сам образ памятника не вспыльчивый «Медный всадник», а крепко стоящий на земле правитель, смотрящий свысока на плоды своих рук. В контексте выполняемой портретом функции замещения расположение памятника перед Михайловским замком лицом ко дворцу должно было постоянно напоминать Павлу I, что прадед внимательно наблюдает как он воплощает в жизнь его заветы. Коннотацию легитимности власти Павла I создавала надпись на фронтоне пьедестала: «Прадеду-правнук», противопоставленная посвящению на постаменте «Медного всадника»: «Петру I - Екатерина II».
Образ Петра I как предтечи деяний нынешнего монарха присутствует и во внутренней отделке дворца. На стенах Воскресенского зала среди шести живописных полотен, изображающих сцены из русской истории, представлены «Победа Петра Великого при Полтаве» и «Соединение русского флота с турецким и проход через Босфор» (1799 г.). Центральной идеей их объединяющей, было прославление Отечества и славных деяний предков. Появление картины из недавнего прошлого ставило Павла I в один ряд с ними, подчеркивая не только кровное родство, но и преемственность в делах, прежде всего с Петром I.
Н.Я. Эйдельман писал, что для Павла I высшим эталоном и авторитетом оставалась система Петра Великого32. Образ Петра I даже в рамках официальной идеологии был многогранным и противоречивым. В нем абсолютизм просвещенный совмещался с абсолютизмом непросвещенным, просвещение и прогресс уживались с рабством и деспотизмом. Петр I был для Павла образцом в создании «консервативной утопии»: общества всеобщего блаженства с неограниченной властью монарха, приобретающей божественный ореол. Для экзальтированной натуры Павла было близко сакральное начало в образе Петра, но сакральность не религиозная, а светская33.
Таким образом, мифологизация Павла I как кровного наследника и преемника дел Петра Великого сопровождает его всю жизнь, она присутствует на торжествах, церемониях и в одах, ему посвященных. С детских лет у него присутствует желание во всем походить на прадеда, но не на настоящего, а на его образ, созданный в литературе и ментальности народа. Вступив на престол, Павел I сделал предка одним из символов легитимности своей власти, подчеркивая во всех своих начинаниях преемство с делами Петра-демиурга. При этом Петр I все равно остается недосягаемым образцом, идеалом монарха, премудрого государя. В конце XVIII в. завершилась христианская сакрализация монарха, формирование гражданского культа императора, обожествление Петра I, немыслимое для традиционного православного сознания.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.напр.: Мезин С.А. Петр I в общественной мысли XVIII века: Россия и Франция / Саратовский гос. ун-т. Автореф. дисс. ... д.и.н. Саратов, 1999.
2 Погосян Е.А. Петр I - архитектор российской истории. СПб., 2001. С. 23-162.
’ Шейгап Е.И. Политическая мифологема как средство социальной идентификации // Межкультурная коммуникация и проблемы национальной идентичности: Сб. научн. тр. Воронеж, 2002. С. 230.
4 Подробнее см.: Никанорова Е.К. Исторический анекдот в русской литературе XVIII века: Анекдоты о Петре Великом. Новосибирск, 2001.
5 См.: Андерсон М.С. Петр Великий. Ростов-н/Д, 1997. С. 305—j 15, Павленко Н И. Петр Великий. М., 1994. С.475-513.
6 История и культурология: Учебное пособие / Под ред. Н.В. Шишовой. Ростов-н/Д, 1997. С 251.
7 Ломоносов М.В. Ода. На рождение Его Императорского Высочества Государя Великого Князя Павла Петровича, Сентября 20 дня 1754 года//Ломоносов М.В. Полн.собр.соч. СПб., 1784. Ч. 1. С. 157-166.
8 Ломоносов М.В. Слово похвальное блаженныя памяти государю императору Петру Великому, говоренное апреля 26 дня 1755 года. СПб., 1755; см.также: Он же. Описание иллуминации, которая при высочайшем и всеми-лостивейшем присутствии ея императорскаго величества к оказанию всеобщей радости о вожделеннейшем рождении великаго князя Павла Петровича была представлена пред домом его сиятельства господина генерала аншефа, сенатора, ея императорскаго величества камергера, генерала адъютанта, лейбкомпании подпоручика и разных орденов каваллера графа Петра Ивановича Шувалова в Санктпетербурге октября 26 дня 1754 года. СПб., [1754]; Он же. Описание фейэрверка которой в продолжение всенародной радости о вожделеннейшем рождении его императорскаго высочества великаго князя Павла Петровича при публичном маскераде данном ея императорскаго величества от действительнаго камергера и разных орденов каваллера Ивана Ивановича Шувалова внутрь двора его превосходительства зажжен был Санктпетербурге октября 24 дня 1754 года. СПб., [1754].
9 Панин Н.И. Всеподданнейшее предъявление слабого понятия и мнения о воспитании его императорского высочества Павла Петровича//PC. 1880. Т. 36. С 315-317.
10 Порошин С.А. Записки. СПб., 1881. Стлб. 110, 244, 531 и др.
11 Платон, мтрп. Православное учение или сокращенная христианская Богословия для употребления его императорского высочества пресветлейшего всероссийского наследника благоверного государя цесаревича и великого князя Павла Петровича. М., 1819. С. I-IV, IX, 228-229, 235-240.
|2ПСЗ. Т. 16. № 11729.
13 Павел Петрович. Исторические материалы, хранящиеся в библиотеке дворца города Павловска // PC. Т. 9. С. 674.
14 Ransel D. Am Ambivalent Legasy. The Education of the Grand Duke Paul// Russian Intellectual History: An Anthology/Ed. M. Raeff. N.Y., 1966. P. 13-14.
15 Reckert K.K. Wintergemahlde. Berlin, 1777. S. 34-76.
16 См.: Павел Петрович. Письма Н.В. Репнину // Лебедев П С. Графы Никита и Петр Панины. СПб., 1867. С.220-239.
17 Voltaire. Histoire de I'Empire de Russe sous Pierre le Grand. Paris, 1759. T. 1-2.
'* Голиков И И. Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России, собранные из достоверных источников и расположенные по годам. М., 1788-1789. Ч. 1-12.
19 О политической программе Павла I при вступлении на престол см: Скоробогатов А.В. Образ идеального государства в политической доктрине Павла Первого // Философский век. Альманах 12: Российская утопия: От идеального государства к совершенному обществу. Материалы Третьей Международной Летней школы по истории идей. 9-30 июля 2000 г. Санкт-Петербург / Огв.ред. Т В. Артемьева, М.И. Микешин. СПб., 2000. С. 60-73; Он же. Политико-правовая доктрина императора Павла I // В кругу учеников, коллег, друзей: К 70-летию И.П. Ермолаева. Казань, 2002. С. 136-157.
20 Андреев В. Рассказ великого князя Павла Петровича о видении ему Петра I // РА. 1869. Стлб. 517-576.
21 Ransel D. The Politics of Catherinian Russia. The Panin Party. New Haven, Conn., 1975. P. 268, 282-283.
22 Лотман Ю.М., Успенский Б.А. К семиотической типологии русской культуры XVIII века // Из истории русской культуры / 2-е изд. М., 2000. Т. 4. С, 430.
25 См.напр.: Манифест об учреждении Государственного вспомогательного банка для дворянства // Указы императора Павла Первого, самодержца Всероссийского [1797 г.]. М., 1797. С. 305.
24 Уортман Р.С. Сценарии власти. Миф и церемонии российской монархии. М., 2002. Т. 1. С. 237.
25 Шишков А.С. Записки, мнения и переписка. Берлин, 1870. С. 14.
26 Beyrau D. Militar und Geselschaft im vorrevolutionaren Russland. Cologne, 1984. S. 156-159.
27 Державин Г.Р. Ода на новый 1797 год // Он же. Сочинения / Прим Я К. Грота. СПб., 1867. T 2. С. 10-14.
28 Лабзин А.Ф. История ордена св. Иоанна Иерусалимского. СПб., 1799. Т. 1. Посвящение (страницы не нумерованы).
29 Записки путешествия генерал-фельдмаршала войск, тайного советника и кавалера Мальтимйского, св. Апостола Андрея и др., графа Б.П. Шереметьева в Европейские государства ... и на Мальтийский остров и проч. М., 1773. С. 127.
30 Историческое сокращение державного ордена святого Иоанна Иерусалимского. Переведенное с Итальянского на Российский язык князем Николаем Долгоруковым. СПб., 1800. С. 160.
31 Михайловский замок. Хроника трагедии // Император Павел I: Цареубийство 11 марта 1801 года. CD-ROM.
32 Эйдельман Н.Я. Грань веков. М., 1982. С. 60-61.
55 Подробнее о концепции «светской сакральности» см.: Уортман Р.С. Сценарии власти. Мифы и церемонии русской монархии. М., 2002. Т. 1. От Петра Великого до смерти Николая II.
«GREAT-GRANDSON TO GREAT-GRANDFATHER»: THE IMAGE OF PETER THE GREAT IN THE PHILOSOPHY OF EMPEROR PAUL
A.V. SKOROBOGATOV
Russian State University for the Humanities,
6 Miusskaya Sq., Moscow, 125267 Russia
N.I. MAKAROVA
Department of Russian and Foreign Literature,
Kazan State Pedagogical University,
1 Mezhlauka Str., Kazan, 42002 Russia
The person and activities of Peter the Great have always attracted the attention of Russian historians and politicians. He is one of the central figures in Russian history, a focus where the past meets the future. Up to the end of the eighteenth century Peter remained a most powerful symbol within the framework of the official ideology, recognized as the greatest hero of the dynasty. Almost all his 18"’ century successors emphasized the continuity between their power and actions and those of Peter the Great, using both the myths canonized in the ideology and their own ideas of what was most important in the deeds of their great ancestor. At the turn of the century when the development of the country has entered a new stage, the doctrine and image of Peter the Great found new expression in the policies of Emperor Paul I, who from his early childhood used to think of himself as the continuator of what Peter started. Long before accession to the throne of Russia Paul has formed an image of Peter as a mighty empire-builder, a Roman-style military leader, “father of the nation”, both careful and wise, strict as well as just. After accession Paul many times emphasized the connection that existed between him and his great-grandfather, the connection which lay in the legality and continuity of their power. The major symbol of imperial power in the reign of Paul thus is the all-seeing and all-controlling monarch. This idea fits well into the general structure of the Peter mythology, but the Great ancestor nevertheless still remains the unreachable ideal of wise and powerful ruler.
