CC BY
108
С.И. Митина
ОСНОВНЫЕ МОТИВЫ СОЗДАНИЯ ФИЛОСОФСКОЙ АВТОБИОГРАФИИ
История культуры содержит множество великолепных образцов текстов мыслителей, написанных о себе. Данные произведения выступают значительным подспорьем в понимании авторской философской концепции. Исследуются основные мотивы создания одного из самых содержательных в «ментальном» и теоретическом планах источников для культурфилософии - философской автобиографии.
Философская автобиография позволяет увидеть жизнь мыслителя в целостности, пройти вместе с ним часть пути и понять истоки его мировоззрения. Почему у мыслителя возникает потребность написать свой «текст жизни»? Ответ на этот вопрос, безусловно, кроется в анализе мотивов его создания. Исследование западно-европейских и отечественных философских автобиографий позволяет выделить в качестве основных мотивов потребность мыслителя в самопознании, саморепрезентации, самовыражении, желании оставить память о себе.
Самопознание. Человеческое познание в конечном итоге перерастает в самопознание и, как следствие, самоопределение себя в жизни. Человеку свойственно познавать самого себя, что означает не только познание своих личностных особенностей, но и познание своей человеческой природы. В середине XVIII в. в Англии выходит в свет трактат «О самопознании», написанный религиозным мыслителем Дж. Мэйсоном. Идея самопознания, заложенная в нем, жила долгое время в культуре европейского круга. Согласно Мэйсону, «самопознание есть такое знакомство с самим собою, которое показывает, кто мы и что делаем и чем должны быть и что делать, чтоб сделаться благополучными и полезными в этой жизни и блаженными - в будущей. Средства к тому - испытание (или экзамен) самого себя; цель - самоуправление собою и довольство своим состоянием. Главное при этом состоит в познании души своей, которое достигается при особенном внимании к ее различным силам, способностям, наклонностям, действиям, состоянию, страстям, счастию и темпераменту. Душа есть собственно человек» [1. С. 34]. Рационалистическая философия не исследует состояние души. То особое измерение, в котором человек познает себя сам, недоступно науке. Поэтому встретиться с самим собой и за собственными проблемами увидеть общечеловеческую проблематику возможно в вере.
Совершенно иной взгляд на проблему самопознания мы обнаруживаем у немецкого философа Р. Штейнера. В работе «Эгоизм в философии» он пишет: «Мысленно постичь Я - значит заложить фундамент, чтобы основать все, что происходит из Я, исключительно на самом же Я. Понимающее само себя Я не может зависеть ни от чего иного, кроме себя. И ему не перед кем отвечать, кроме как перед самим собой» [2. С. 97]. Таким образом, философское «Я» хочет не только производить истины, но и существовать «в отрыве» от потусторонней силы, самодостаточно и своевольно (не в моральном, а исключительно метафизическом смысле).
Р.Дж. Коллингвуд считает, что познание самого себя включает несколько аспектов: во-первых, познание сущности человека вообще; во-вторых, познание типа человека, к которому вы принадлежите; в-третьих, по-
знание того, чем являетесь именно вы, и что в состоянии сделать, а так как никто не может знать этого, не пытаясь действовать, то единственный ключ к ответу на вопрос, что может сделать человек, лежит в прошлых действиях [3. С. 14].
Некоторые современные исследователи отрицают возможность процесса самопознания. Так, профессор У. С. Вильданов рассуждает: «Почему самопознание невозможно? Да потому, что сам мыслитель всегда является познающим, но никогда познаваемым. Он никогда не сможет этого познающего познать. Как может познающий познать познающего? Это абсурд. Познающий не может свести себя к объекту, к познаваемому. <...> Концепция самопознания может и быть, но самопознания самого познающего (мыслителя) нет. Он всегда является знающим. А знающий не может быть сведен к объекту, к познаваемому. Если даже мыслитель (автор концепции) думает, что он, как познающий, может познать самого себя, то тот, кого он познает, не будет им самим, так как это будет опять-таки тот, кто является познающим. Когда мыслитель как познающий думает, что он познает (излагает) себя самого (в тексте) - это только и показывает, что он всегда остается познающим (излагающим). Раз это познающий, то каким образом он может познать самого познающего в качестве познаваемого. Следовательно, познающий не может свести себя к объекту, к познаваемому [4. С. 72-73].
Приведенные полемические идеи о самопознании позволяют сделать вывод о том, что эта проблема актуальна и остается открытой. Изучение философских автобиографий показывает, что именно идеи самопознания выступают высшей целью такого рода философских произведений. Завершающей творческий и жизненный путь Бердяева стала его философская автобиография, где проблема самопознания вынесена на титульный лист книги. Самопознание трактуется русским философом как потребность понять себя, осмыслить свой тип и свою судьбу. «Так называемая экзистенциальная философия, новизна которой мне представляется преувеличенной, понимает философию как познание человеческого существования и познание мира через человеческое существование. В познании о самом себе человек приобщается к тайнам, неведомым в отношении к другим. Я пережил мир, весь мировой и исторический процесс, все события моего времени как часть моего микрокосма, как мой духовный путь. На мистической глубине все происшедшее с миром произошло со мной. И настоящее осмысливание заключается в том, чтобы понять все происшедшее с миром как происшедшее со мной», - пишет он [5. С. 16-17].
Проблема самопознания тесно связана с понятием «ментальность». Ментальность есть «совокупность готовностей, установок и предрасположенностей инди-
вида или социальной группы действовать, мыслить, чувствовать и воспринимать мир определенным образом» [6. С. 176]. Формирование ментальности во многом зависит от культурных традиций, социальных структур, профессиональной принадлежности человека. Философский эго-текст выступает пространством ментального самопознания. И.Л. Сиротина сопоставляет западную и отечественную традиции мемуаротвор-чества через призму ментального самопознания. Если западный мыслитель реконструирует в своем эготексте свой внешний и внутренний мир с целью познать себя, то «. российский интеллигент берется за написание истории своей жизни <.> чтобы разобраться не столько в себе, сколько в своем времени, своей культуре, судьбе России, наконец» [7. С. 5]. Следовательно, выступая важнейшим мотивом для творчества, самопознание выражается в особой специфике, суть ее - стремление к самоидентификации в рамках определенной социальной группы, политического течения, вероисповедания, субкультуры - именно как ментальное самопознание.
Таким образом, философский эго-текст отдельного мыслителя есть акт, индивидуальный проект самопознания, предполагающий познание «Я» в его специфике, условиях и способах реакции, характерных для него, предрасположениях и способностях, ошибках и слабостях, силах и границах собственной личности.
Саморепрезентация. Одним из важных мотивов создания философского эго-текста выступает желание автора «показать», «представить» себя другим. Любой философский эго-текст репрезентирует личность автора, его цели, намерения, искания, размышления, а также демонстрирует осуществление этих целей, намерений, реализацию его способностей. Однако анализ отечественных философских эго-текстов интеллигенции конца XIX - начала XX в. демонстрирует, что они написаны не с целью «выпячивания» собственного «Я», а для того чтобы осмыслить личный потенциал и предложить свой проект спасения России. В философском эго-тексте мыслитель запечатлевает не только себя, подспудно он пишет и биографию своей эпохи. Можно сказать, что общество выступает героем второго плана. Саморепрезентация в таких текстах происходит на фоне исторических событий, причем философ размышляет и дает им оценку. На этот факт указывает автор философской автобиографии С. Белхов, в частности он пишет: «Как философ я склонен видеть за личной биографической ситуацией процессы, совершающиеся в культуре и обществе, отражением коих она и является» [8. С. 9].
Приведем небольшие фрагменты из философских автобиографий Н.А. Бердяева, князя Е.Н. Трубецкого, С. Белхова. «Группа высланных выехала из России в сентябре 1922 г. Мы ехали через Петербург и из Петербурга морем в Штеттин и оттуда в Берлин. Высылаемых было около 25 человек, с семьями это составляло приблизительно 75 человек. Поэтому из Петербурга в Штеттин мы наняли целый пароход, который и целиком заняли. Пароход назывался «ОЪегЬш^егте181ег Накеп». Когда мы переехали по морю советскую границу, то было такое чувство, что мы в безопасности. <...> Уже за границей я писал много о коммунизме и русской революции. Я пытался осмыслить это событие,
имеющее огромное значение не только для судьбы России, но и для судьбы мира», - так описывает Н.А. Бердяев начало ХХ в. [5. С. 282, 286]. Князь Е.Н. Трубецкой размышляет: «11 сентября (ст. ст.) 1918 г. я бежал из Москвы на Украйну, так как дальнейшее пребывание в Совдепии представлялось не безопасным. С тех пор я провел время в непрерывных скитаниях. <. > Теперь пользуюсь свободным временем, чтобы привести в порядок мои впечатления и попытаться подвести итог важнейшему из того, чему свидетелем я был. <. > В такие эпохи, как наша, становится ясным, какую силу приобретает в церкви и через церковь вера в Россию. <. > Чтобы спасти Россию, надо, прежде всего, поверить в правду Божию и в нее, как поборницу этой правды» [9. С. 227, 248].
В конце ХХ в. современный автор репрезентирует себя и эпоху следующим образом: «В конце августа мое бурное ликование по поводу обретенной свободы и легкости было прервано путчем и воцарением в стране ГКЧП. Утром я отправился в центр Москвы - частично по книжным магазинам, частично влекомый любопытством. По улице Горького (ныне - Тверская) троллейбусы не ходили; от площади Пушкина движение было перекрыто. Неожиданно я натолкнулся на объявление о митинге в 12 часов дня у Белого дома. <. > Митинг воодушевил меня и дал слабую надежду, что мы победим. Я узнал, что есть центр, который объединяет сопротивляющихся - Ельцин, Правительство России, и я пошел вместе со всеми. Нас было тысяч 5-8. У Белого дома опять состоялся митинг. Стояли танки - наши танки. Мужчин призывали записываться в отряды обороны. <...> Безусловно, я был участником крупнейшего исторического события - падения коммунизма в России. Но, кажется, я был одним из самых спокойных и невосторженных участников этого исторического события. Я, вообще, довольно трезво наблюдал этот эпохальный поворот колеса истории. Великие исторические события, как и любая настоящая трагедия, катастрофа или победа, совершаются буднично и естественно. И лишь потом люди окружают его ореолом чего-то необычного, романтического и захватывающего. <...> Я рад и горд, что мне делом удалось поучаствовать в тех событиях. Я очень надеюсь, что они - начало новой исторической эпохи для России. Эпохи лучшей, чем та, что заняла первое тысячелетие ее истории» [8. С. 226, 229]. Таким образом, мы видим, что философский эго-текст в отечественной культуре есть единый смысл личной судьбы и судьбы России. Моральные установки и доминирующие ценности общества «сжимающие в тисках» «Я» творческой личности провоцируют и обеспечивают возможность экзистенциального прорыва. Безусловно, репрезентативность как отражение личности мыслителя, возможность поведать о своих целях, намерениях, размышлениях, профессиональных открытиях посредством философского эго-текста является одним из центральных мотивов его создания.
Самовыражение. М.М. Бахтин писал: «Выразить самого себя - это значит сделать себя объектом для другого или для себя самого. <...> При этом собственное слово становится объектом и получает второй -собственный же голос» [10. С. 381]. Потребность поведать о себе и глубже разобраться в смысложизненных
проблемах активизирует потребность личности самой сформулировать и вынести за пределы собственной субъективности индивидуальную душевную заботу, ее специфический нерв и интонационный строй посредством философского эго-текста. Раскрывая художественными средствами различные побудительные причины культуротворческих интенций, мыслитель акцентирует внимание на содержательных пластах человеческой субъективности. Чем глубже осознание личностью смысловых и деятельных связей с эпохой, чем активнее осмысляются проблемы социального и духовно-нравственного порядка, тем интенсивнее желание выразить свою действительную сущность и сущность собственной жизни.
Стремление - это есть выражение интенсивности индивидуального проживания (восприятия, рефлексии, оценки и т.д.) наиболее важных моментов индивидуального и социального бытия. В результате подобного стремления выразить собственное отношение к себе и к миру посредством вынесения за пределы своей субъективности различных граней накопленного опыта рождается установка на «выговаривание», на творческий выплеск. Объективируя себя в тексте, автор получает возможность подлинно диалогического отношения к себе самому. Он выступает со своим собственным словом, которое хочет быть услышанным и понятым. В любом случае с помощью перечисленных моделей построения повествования о себе осуществляется самовыражение автора. «Нет, я думаю, ни одного человека из могущих мыслить, которому не приходила когда-нибудь мысль: «Кто я? где я? откуда я пришел? что видел я? и куда пойду?» - так начиналось обширное, охватывающее громадный исторический период от 50-х гг. XVIII в. до 20-х гг. XX в. автобиографическое «Истинное повествование, или Жизнь Гавриила Добрынина (прожившего 72 г. 2 м. 20 дней), им самим писанное в Могилеве и Витебске». Уже сама постановка этих вопросов заключает в себе своего рода философию эго-текста, написанного человеком, осознающим себя частицей общего движения истории и озабоченного тем, чтобы его жизнь не прошла незамеченной для потомства.
Желание оставить память о себе вполне может рассматриваться как мотив создания философского эготекста. Обратимся к «Записным книжкам» П.А. Вяземского, о главном мотиве публикации которых он пишет: «.они будут источником добросовестных изысканий, училищем, в котором новые поколения могут почерпать если не уроки, не образцы, то предания, не лишенные занимательности и ценности не только для нового, настоящего, но и для будущего» [11. С. 267]. Фактор духовности, заложенный в философских эготекстах, в большей степени связан с идеей образования, ибо в процессе чтения данных произведений мы не только пытаемся понять, постичь определенные истины, но также очерчиваем для себя путь к творчеству, к самостоятельному мышлению и самовоспитанию через призму жизненного опыта мыслителей.
В.И. Вернадский неоднократно подчеркивал в своих дневниковых записях: «Хочется вести не дневник, где можно было бы вдоволь копаться в своей душе, а наброски тех фактов, с которыми приходится сталкиваться, того дела, которое видишь кругом и в котором сам принимаешь участие. Пытаться схватить отражение известных событий на окружающих и в ряде отдельных мыслей набрасывать отражение их на своей личности. Записывание есть сильный сдерживающий и сильный побудительный деятель, и важно ежедневно или когда можно заносить - что в этот день сделал, и работе мысли есть дело, если это “работа”. Я хочу, чтобы дневник имел и семейное значение, чтобы сын шел по тому же пути, по какому иду я, шел мой отец и дед.» [12. С. 6].
Безусловно, это далеко не полный перечень тех причин, которые побуждали мыслителей «браться за перо» и запечатлевать себя, свою жизнь и профессиональную деятельность. При всей панорамности этих побуждений в них содержится нечто общее, что позволяет говорить о единстве целевого назначения философской автобиографии - стремлении личности оставить свой «след» для современников и потомков опыт своего участия в историческом бытии, осмыслить себя и свое место в этом мире.
ЛИТЕРАТУРА
1. Мэйсон Д. Трактат о самопознании. СПб: Тропа Троянова, 2004. 267 с.
2. Штейнер Р. Эгоизм в философии. М.: Evidentis, 2004. 147 с.
3. Коллингвуд Р.Дж. Идея истории. Автобиография. М.: Наука, 1980. 485 с.
4. Вильданов У.С. Феномен мыслителя (от разума к мудрости). Уфа: БашГУ, 2004. 249 с.
5. Бердяев Н.А. Самопознание (Опыт философской автобиографии). М.: Мир книги; Литература, 2006. 416 с.
6. Современная западная философия: Словарь / Сост.: В.С. Малахов, В.П. Филатов. М.: Политиздат, 1991. 414 с.
7. Сиротина И.Л. Отечественный тип философствования в мемуарах русской интеллигенции от XX к XXI веку. Саранск: Изд-во Мордов. ун-
та, 2002. 112 с.
8. Белхов С. До различения добра и зла: философская автобиография. М.: Вагриус, 2006. 623 с.
9. Трубецкой Е.Н., князь. Из прошлого. Воспоминания. Из путевых заметок беженца. Томск: Водолей, 2000. 352 с.
10. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М.: Искусство, 1979. 422 с.
11. Вяземский П.А. Записные книжки. М.: Русская книга, 1992. 382 с.
12. Вернадский В.И. Страницы автобиографии В.И. Вернадского. М.: Наука, 1981. 347 с.
Статья представлена научной редакцией «Культурология» 20 марта 2008 г.
