CC BY
88
ФИЛОСОФИЯ ОБРАЗОВАНИЯ
Пискунова С.И., Виноградова И.Б.
АКТУАЛЬНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ В ТВОРЧЕСТВЕ СОВРЕМЕННОГО ФИЛОСОФСКОГО ЭГО-ТЕКСТА1
Философский эго-текст - это текст культуры, написанный мыслителем о себе, в котором субъект и объект познания тесно переплетены. Для философии особо значимо личностное начало, поэтому в рамках ее исторического или теоретического изучения возникает проблема исследования творческой личности. Философское познание обычно сводится к идее познания мира. Мы пытаемся обрести определенный багаж знаний обо всем, в том числе о личности, «Эго», «Я» как о предмете мышления. Личность мыслителя представляется скорее познающей, нежели познаваемой в отношении самой себя. За пределами науки, в которую вносит определенный вклад мыслитель, остаются вопросы собственной экзистенции, самореализации, жизненных ощущений, обретения или потери смысла жизни, поиск духовных ориентиров и моральных установок. Обращение к автобиографиям, интервью, дневникам, исповедям, мемуарам, эпистолярным циклам, помогает отыскать тот недостающий «пазл», благодаря которому возможно сложить единую картину жизни и научного поиска мыслителя.
Мы согласны с позицией представленной историком Л. П. Репиной об актуализации исследований таких «ненадежных», «субъективных» источников, как дневники, письма, мемуары, автобиографические материалы. В начале третьего тысячелетия они прочно заняли место в фокусе социально-гуманитарного знания не вопреки, а именно благодаря своей субъективности, ибо, являясь продуктами творческой деятельности индивида, они запечатлевают его психический и интеллектуальный мир, его самосознание и индивидуальный жизненный опыт. Кроме того, как отмечает Л. П. Репина, «.. .в так называемых эго-документах (источниках личного происхождения) личность предстает перед нами не изолированной, а взаимодействующей с другими личностями, со своей социальной средой, со всем окружающим миром в самых разных проявлениях» [8, с. 11].
Двигаясь по полотну истории культуры, во всех ее эпохах мы находим уникальные тексты, в которых личность запечатлевает себя, свое присутствие в мире. Философский эго-текст есть рефлексивное конструирование модели личности в процессе философского познания, рассмотрение собственного «Я», основанное на личном опыте, в контексте его феноменального бытия в культуре [7, с. 3].
Философский эго-текст как феномен культуры не представляет собой неподвижное, статичное образование. Имея устойчивый «центр», представленный авторским Эго, его архитектонические, жанровые формы подвергаются изменениям. Данное утверждение * 6
1 Работа проводилась при поддержке Минобрнауки РФ в рамках Программы стратегического развития «Педагогические кадры для инновационной России»
6
опирается на положение, разработанное в литературоведческих работах видных отечественных ученых: С. С. Аверинцева, М. М. Бахтина, Г. Д. Гачева, Д. С. Лихачева, О. М. Фрейденберг о том, что изменения общества в социокультурном плане способствуют смене жанров: одни жанры уходят на периферию, другие становятся ведущими.
Жанровая форма кристаллизует в себе определенную картину, образ мира культурной эпохи, в то же время и система связей, соответствующая культуре мышления данного времени, ищет в жанре возможности своего воплощения. «...жанр как кластер культурной памяти может быть использован для обоснования национальных литератур, базирующейся на идее развития истории жанров», - отмечает О. И. Бирюкова [2, с. 75-76]. «Переломные моменты» в культуре, кардинально меняющие категориальные доминанты, как правило, приводят к изменению форм культуры, в том числе, к изменению иерархии видов, стилей, жанров текста.
Это прямо соответствует той смене моделей мышления, наблюдавшейся в классической и новой философии, на которую впервые указали философы М. К.
Мамардашвили, Э. А. Соколов, В. С. Швырев. Следует отметить тот факт, что границами жанровых форм являются конкретные исторические эпохи (Античность, Средневековье, Новое и Новейшее время), уровень духовной жизни общества, формирующий ценностно-нормативный характер произведения.
Каждая культурно-историческая эпоха выдвигает перечень актуальных для нее идей и проблем, которые требуют философского познания и размышления. В переломные моменты истории, в периоды, когда старый общественный и духовный порядок приходит в упадок и гибнет, а новый - рождается в муках, чрезвычайно обострятся чувство конечности и зыбкости индивидуального человеческого существования. Этот фактор стимулирует экзистенциально-философскую рефлексию и провоцирует выдвижение на первый план таких вопросов, над которыми человек редко задумывается, пока его жизнь протекает в привычном ритме, в устоявшихся формах, в повседневных заботах и проблемах. Здесь спектр рационально-логических методов постижения личностного опыта не оправдывает себя, возникает потребность использовать, по выражению И. Л. Сиротиной, «промежуточные формы философствования» [9, с. 7]. Отражение данного положения демонстрируют тенденции к «жанровым микстам» или «жанровым коллажам», прослеживающиеся в современных философских эго-текстах.
Мыслители в ХХ веке апробируют новый жанр саморепрезентации - философскую автобиографию. Если феномен автобиографии известен с античных времен, и основной его целью является реконструкция этапов жизненного пути, то философская автобиография возникает как демонстрация профессиональной интеллектуальной жизни мыслителя. Философский эго-текст, представленный жанром философской автобиографии, акцентирует внимание не столько на жизненных событиях (безусловно, они присутствуют, но лишь как средство демонстрации пути, приведшего мыслителя к определенной философской позиции), свойственных художественной автобиографии, сколько отображает ключевые моменты формирования теоретических основ мыслителя.
Анализ отечественных и западноевропейских философских автобиографий позволяет выделить их смысловую общность, свойственную всем философским эго-текстам, заключающуюся в содержании философско-теоретической и экзистенциальной 7
7
проблематики. С целью демонстрации данного положения обратимся к отечественным и зарубежным философским эго-текстам.
Так, Н. О. Лосский четко прописывает в своем философском эго-тексте собственную теоретическую позицию персонализма. Процитируем данное положение: «... я использовал свой персонализм для объяснения всех несовершенств не только человека, но всей даже неорганической природы. Согласно персонализму, весь мир состоит из личностей действительных, как например, человек, и потенциальных, то есть стоящих ниже человека (животные, растения, молекулы, атомы, электроны и т. п.). Наше царство бытия, полное несовершенств, состоит из личностей, эгоистических, не исполняющих в совершенстве двух основных заповедей Христа - люби Бога больше себя и ближнего, как себя. Все распады, разъединения, все виды обедненной несовершенной жизни я объясняю <...> как следствие греха, то есть эгоистического себялюбия деятелей нашего царства бытия, значит, как нечто сотворенное нами самими. Такое использование персонализма дает возможность объяснять даже и природные катастрофы, извержения вулканов, бури, наводнения, как разгул стихий, состоящих из потенциальных личностей, которые еще не обладают сознанием и творят мощную жизнь для себя, губя жизнь других существ [6, с. 127].
Содержание философского эго-текста Н. О. Лосского - это не отвлеченные метафизические искания. В нем прослеживается реконструкция всех главных жизненных событий, что свойственно и художественным автобиографиям: социальное происхождение, детство, юность, воспоминания о друзьях, оппонентах, близких людях, кризисы и «надломы» судьбы, изгнание из России, жизнь в Европе. «В начале 1942 г. мы с женой переехали из Чехии в Словакию с тем, чтобы мне сейчас же начать лекции на весеннем семестре. <...>. Через несколько дней после приезда в Братиславу мы, любя большие реки, пошли взглянуть на Дунай. На набережной мы сидели на скамье, любуясь могучей рекой. <.> я живо осознал, что пока рядом со мною находится моя жена, верная подруга моей жизни в течение сорока лет, мне не о чем беспокоиться, я не одинок. Мы оба были вполне здоровы и бодры. Мне не могло прийти в голову, что через десять месяцев моя жена уйдет в другой мир», - пишет Лосский [там же, с. 129].
Жизнь русских мыслителей Н. А. Бердяева, С. И. Гессена, Н. О. Лосского, П. А. Сорокина, князя Е. Н. Трубецкого, П. А. Флоренского и др. совпадает с трудной, переломной эпохой в России. В такое время особенно остро ощущается и величие, и хрупкость человеческой цивилизации, с одной стороны ее высокая ценность, а с другой - отсутствие гарантий ее дальнейшего сохранения. Подобное ощущение у простых людей порождает панические и эсхатологические настроения, у философов (об этом свидетельствуют тексты) оно вызывает потребность во что бы то ни стало спасти культуру, защитить разум от надвигающегося хаоса, уберечь веру в непреходящее добро от натиска зла. Это вопросы о смысле и ценности жизни, ее уникальности, о неизбежности смерти, о подлинном и неподлинном человеческом существовании, о превратностях судьбы и путях достижения счастья, о моральных категориях добра и зла, свободе и ответственности, о высшем и безусловном принципе оправдания жизни вообще и нравственной жизни в частности. Безусловно, эти вопросы волновали мыслящих людей всех культур во все времена, но отражение их особо видится в отечественном философском эго-тексте 8
8
первой половины ХХ века по вполне понятным причинам.
Западноевропейский эго-текст, представленный жанром философской автобиографии, имеет те же мотивы его создания, те же содержательные аспекты: обоснование цели написания произведения, начало философского пути, влияние авторитетов, аргументирование собственной теоретической позиции, он отражает культурную и политическую жизнь общества, ее основные события. Однако анализ западных философских эго-текстов позволяет сделать вывод о том, что моменты становления, путь авторского «Я» в названных работах содержат лишь небольшой пласт воспоминаний детства и юности, мысль философа более сосредоточена на аспектах саморепрезентации, с целью демонстрации своей теоретической позиции.
Итальянский философ ХХ века Б. Кроче, войдя в последний год своего пятидесятилетия, создает «Автобиографические страницы», при этом предупреждая читателя: «Не ждите от меня исповеди как морального экзамена над самим собой, ибо, даже принимая во внимание пользу беспрерывного исповедания как достижения личностного прояснения в процессе самодознания, я нахожу бесполезным верховный суд над собственной жизнью.<...>. Я попробую написать критическую историю о себе, то есть о своем вкладе в общий труд, историю о моем призвании, или миссии. Каждый человек имеет в виду общее дело и у каждого есть собственное призвание, что и составляет историю. Если б я был занят только своими частными или семейными делами или просто наслаждался жизнью, я постеснялся бы рассказывать об этом» [5, с. 367 - 368]. В своем философском эго-тексте автор рисует сложный интеллектуальный мир философии, в котором он живет и в чем видит собственной призвание.
Большой пласт в философском эго-тексте включает аспект влияния авторитетов на формирование будущего «самостоятельного слова» мыслителя в мире философии. «Я перечитывал тома сочинений Де Санктисса и Кардуччи. От Де Санктиса я перенял некоторые установки литературной оценки, мне импонировала его утонченная моральная уравновешенность. Но и воинственная устремленность Кардуччи не оставляла меня равнодушным. <...>. Отзвуки доктрины Гербарта в теории Лабриолы помогли мне восстановить высший смысл идеального начала и долженствования в противовес сущему», - вспоминает Кроче о своих научных увлечениях молодости [там же, с. 372 - 373]. Автор анализирует деятельность философских школ и направлений, говорит о личностях философов, позиции которых его собственное «Я» принимало или отвергало.
Это свидетельствует о том, что авторская философия не может существовать изолированно от философии другого автора. Автобиографизм конкретного философского эго-текста мыслителя может рассматриваться в контекстуальной связи с автобиографическими проектами других мыслителей. Философские эго-тексты ХХ века проникнуты «автобиографическим диалогизмом». В пространстве философского эго-текста сталкиваются мнения различных авторов, созидающих свои эго-тексты. Всякая философия выступает как метафилософия по отношению к другим философским концепциям, направлениям, точкам зрения. Метафилософия в этом отношение есть не что иное как «снятие» (Гегель) иных философских позиций. Отношение философа к слову другого философа есть отношение «снятия».
Анализируя современные философские эго-тексты следует отметить устойчивую 9
9
тенденцию конца ХХ века - включение в пределы одного основного жанра, целого ряда других жанров или жанровых ассоциаций. Тяготение к синтезу, а именно синтезу особого свойства, перестраивающему нередко облик традиционных форм произведений, находит отражение в творчестве мыслителей, в создании собственного жизнеописания.
Проследим данную тенденцию современности в жанрообразовании философского эго-текста. Автор философского эго-текста С. В. Белхов пишет в предисловии к своей книге: «Моя книга - философская книга. Ее следует воспринимать именно так. Эта книга - философская автобиография, своеобразный «экзистенциальный роман». В центре внимания - бытие человека в мире» [1, с. 5]. Философский эго-текст Белхова, написанный в начале XXI в. под впечатлением от тридцати лет собственного жизненного пути, трудно отнести лишь к жанру философской автобиографии. Излагая свою теоретическую позицию, основанную на пересмотре основных схем европейской культуры, автор пытается разрушить абсолютность моральных ценностей и утвердить позицию культурного релятивизма через призму экзистенциального самоанализа. Нравственно-философские рассуждения автора прерываются глубоким психоанализом, проза перемежается стихами, включатся фрагменты дневника и писем. Таким образом, мы наблюдаем как в один жанр, обозначенный автором как философская автобиография, «вкрапливаются» другие жанры, подтверждая тенденцию синтетичности.
Часто современный философский эго-текст сочетает в себе жанры автобиографии и интроспективного дневника. Введение дневниковых записей в автобиографические произведения продиктовано спецификой дневникового хронотопа: это отпечаток реально текущего времени в реально фиксируемом пространстве. Тем самым мыслитель, синтезируя данные жанры в философском эго-тексте, добивается ощущения наибольшего приближения к реконструкции течения реального времени. Как верно подмечено З. Н. Гиппиус во введении к публикации личного дневника за 1914 -1919 гг.: «Дневник не стройный «рассказ о жизни», когда описывающий сегодняшний день уже знает завтрашний, знает, чем все кончится. Дневник - само течение жизни. В этом отличие «Современной записи» от всяких «Воспоминаний» и в этом ее особые преимущества: она воскрешает атмосферу, воскрешая исчезнувшие из памяти мелочи. Воспоминания могут дать образ времени. Но только дневник дает время в его длительности» [4, с. 232 - 233].
Резюмируя все вышесказанное, отметим, что за примером слияния в философском эго-тексте жанра автобиографии и дневника, воспоминаний и писем и рядом других примеров просматривается общая тенденция современного жанрообразования - особый тип культурного синтеза жанров. Таким образом, общеструктурный принцип построения философских эго-текстов коренится в сцеплении в одном тексте разных жанров с сохранением определенного доминирующего жанра. Сопряжение «фрагментов жизни» в жанровом оформлении идентично принципу коллажа, о котором говорит Е. Я. Бурлина: «Качеством, определяющим синтез, становится не пестрота <...>, а дискретное равенство отдельных жанровых «кусков». Этот принцип художественного моделирования мы и называем «жанровым коллажом»» [3, с. 127]. Принцип коллажности можно наблюдать в автобиографическом произведении Ю. М. Лотмана «Воспитание души». В целом оно выдержано в жанре воспоминаний, однако также здесь присутствуют фрагменты беседы, лекций, дневника, размышлений, заметок. Лотман вспоминает о себе, коллегах, близких
10
людях, размышляет, обдумывает, предполагает, тем самым возникает форма эго-текста, отражающая его сознание: с ассоциативностью, скачками памяти и настроений, с их автономией и свободной, коллажной соединенностью. Коллажно совмещаются воспоминания, портреты современников, реальная жизнь, философские размышления с единственным и неповторимым в жизни автора мгновением высокой духовной экзальтации, подарившим мерки истины. Сцепление происходит почти без переходов.
Говоря о жанровой коллажности как о ведущем способе моделирования философских эго-текстов ХХ века, отметим целостность, единство многообразия жанров в одном произведении. Жизнь человека, состоящая из комического и трагического, взлетов и падений, прозаической повседневности и возвышенных поэтических моментов, в своей целостности составляет единый текст жизни Эго. Он строится на переосмыслении и последующем соединении в одну систему первоначальных жанровых конструктов.
Отмечено, что в ХХ веке философия теряет свои границы и моменты ее «сближения» прочитываются в эго-текстах ученых-социологов, психологов, лингвистов, поэтов, режиссеров, актеров и т. д. Философский потенциал содержится в эго-текстах, написанных людьми, не имеющими непосредственного отношения к философии как профессиональной сфере деятельности. Экзистенциальная философия подчеркивает роль философии как силы, познающей человеческое существование. Человек, находясь в «экзистенциальном круге» проблем, философствует, и это философствование выливается в его эго-текст. Конечно, философствование в эго-текстах известных политиков, актеров, ученых не равнозначно профессиональной философской рефлексии, но дает смыслосодержащий потенциал для культурфилософского дискурса, ибо мир философии - это принципиальное единение профессионального и непрофессионального, феноменального и эпифеноменального, индивидуально-личностного и коллективно-исторического.
ХХ век вошел в историю как век постмодернистской культуры. Главная характеристика культуры постмодерна - отказ от услуг законодательного разума. Законодательная парадигма разума заменена интерпретативной. Произошли глубокие изменения в стилях и методах интеллектуальной деятельности. Философствование практически уже не требует специальной подготовки, оно становится непрофессиональной деятельностью, и к числу философов постмодерн причисляет А. Белого, А. Тарковского, В. Хлебникова, Е. Шварца, С. Эйзенштейна, М. Пруста, Ф. Феллини и др. В творчестве названных авторов эго-текст приобретает новые способы выражения. Философия включается в бесконечное текстопроизводство, лишенное первоисточника, а также адресата. Неважно, что и кому пишет, говорит философ, важно - как он это делает. В тексте больше нет соотнесенности с объектом, с внутрисубъективным опытом. Философу остается только одна возможность привлечь к себе внимание читателя - обрушить на него алогичный, аграмматический текст-говорение, «зачаровать» его игрой метафор и метонимий. Эго-текст теряет границы жанра, его очертания размываются и начинают существовать в каком-то «рассеянном» виде - внутри стихов, фильмов, литературной прозы и т. д., сохраняя принцип «жанровой коллажности».
Для подтверждения данного положения обратимся к эго-тексту известного кинорежиссера А. А. Тарковского «Запечатленное время». Характерным приемом саморепрезентации Тарковского является обращение к воспоминаниям. При этом в своем произведении
11
он избегает законченной целостной и определенной картины выстраивания собственного образа, ибо такой ход предполагает домысливание и достраивание пробелов памяти. В череде воспоминаний Тарковский удерживает себя от желания логически реконструировать их содержание и просто отдается потоку памяти и предпринимает попытку овеществить их в слове, образе. Написанный им эго-текст содержит синтез жанров воспоминаний, дневника, писем, фотографий, поэзии. Кроме основной темы его собственных воспоминаний, в произведении присутствуют воспоминания о нем близких людей.
Тарковский пишет: «Обычно воспоминания дороги человеку. <.. .> память требует определенной обработки, прежде чем она станет основой художественного восстановления прошлого. Здесь важно не потерять ту особенную чувственную атмосферу, без которой восстановленное во всех натуралистических деталях воспоминание вызывает в нас лишь горькое чувство разочарования. Ведь огромна разница между тем, как ты представляешь себе дом, в котором родился и который ты не видел уже много лет, и непосредственным созерцанием этого дома через огромный промежуток времени. Обычно поэтичность рушится при столкновении с конкретным их источником» [10, с. 123]. Тарковский раскрывает в своем эго-тексте попытку описать нечеткое, зыбкое, расплывчатое, неполное, «чистое», не отягощенное интеллектуальной реконструкцией воспоминание посредством жанра кино, в частности в фильме «Зеркало».
«Зеркало» - это своеобразная развертка памяти героя, в которой прочитываются автобиографические моменты самого режиссера. Как отмечает сам Тарковский, «в «Зеркале» мне хотелось рассказывать <.> о своих чувствах, связанных с близкими людьми, о моих взаимоотношениях с ними, о вечной жалости к ним и своей несостоятельности по отношению к ним - о чувстве невосполнимого долга» [10, с. 249]. Образы и события в фильме спонтанно возникают и исчезают, не имея ни определенного ценностно-смыслового содержания, ни временной последовательности. Пространство воспоминаний разрастается без какой-либо упорядоченности; обрывки звуков и смутных чувств, обломки и осколки вещей, запахи и голоса, лица и связанные с ними эмоциональные ассоциации -все это всплывает из глубин памяти героя, наслаивается, синтезируется. Нет классических приемов кинематографического жанра: ни сюжета, ни завязки, ни целенаправленных действий и поступков героя; есть только поток воспоминаний, неизбежно сопряженных с грустью. «На экране возник образ поразительной силы, мощи и драматизма - и все это было мое, словно именно мое, выношенное и наболевшее» [там же, с. 244]. Изменения правил и норм интеллектуальной деятельности во второй половине ХХ века привели к возникновению новых форм самовыражения человека.
Философский эго-текст ученого, мыслителя Н. В. Тимофеева-Ресовского «Истории, рассказанные им самим, с письмами, фотографиями и документами» [11] также трудно отнести к какому-либо одному жанру. Жанровая форма не выдерживает, ломается, преображается, перенимает новые черты. Дело в том, что эта книга не написана, она рассказана им самим, ее основой явились магнитофонные записи. Эго-текст Н. В. Тимофеева-Ресовского, как и А. А. Тарковского, создается не полностью им самим - это синтез жанров автобиографии и биографии: авторское письменное изложение историй, записанных на магнитную ленту плюс работа биографов, приложивших к личным историям комментарии, письма, документы, фотографии. Мы можем наблюдать прием отстранения-истолкования.
12
Автор иногда как бы уходит «со сцены» и занимает позицию наблюдателя, а повествование о нем ведут биографы, прилагая фотографии, письма, документы. Читателю предлагают еще раз осмыслить то, что было сказано, но уже на другом материале.
Таким образом, в современном философском эго-тексте наблюдается тенденция отказа от следования четким традиционным жанровым установкам. В процессе создания философского эго-текста мыслитель прибегает к различным автобиографическим жанрам, не стремясь при этом к сохранению «чистого» жанра, соответствующему литературным канонам. Общеструктурный принцип построения современных философских эго-текстов характеризуется сцеплением в одном тексте разных жанров с сохранением определенного доминирующего жанра.
Литература
1. Белхов С. До различения добра и зла : философская автобиография. - М. : Ва-гриус, 2006. - 623 с.
2. Бирюкова О. И. Художественное осмысление действительности в контексте духовно-нравственных исканий личности в мордовской повести начала ХХ века // Гуманитарные науки и образование: научно-методический журнал. - Саранск, 2011. - № 2 (6). - С. 75-80.
3. Бурлина Е. Я. Культура и жанр : Методологические проблемы жанрообразования и жанрового синтеза. - Саратов : Изд-во Сарат. ун-та, 1987. - 167 с.
4. Гиппиус З. Н. Живые лица: стихи, дневники. - Тбилиси : Мецниерба, 1991. - 420 с.
5. Кроче Б. Автобиографические страницы // Антология сочинений по философии.
- СПб : Пневма, 1999. - С. 367 - 398.
6. Лосский Н. О. Воспоминания. Жизненный путь // Вопросы философии. - 1991.
- № 10. - С. 115 - 145.
7. Пискунова С. И. Личность и эпоха в зеркале философского эго-текста. - Саранск: Мордов. гос. пед. ин-т, 2013. - 104 с.
8. Репина Л. П. Личность и общество, или история в биографиях (вместо предисловия) / История через личность : Историческая биография сегодня / под ред. Л. П. Репиной. - М. : Кругъ, 2005. - С. 5 - 16.
9. Сиротина И. Л. Отечественный тип философствования в мемуарах русской интеллигенции от XIX к XXI веку. - Саранск : Изд-во Мордов. ун-та, 2002. - 112 с.
10. Тарковский А. Запечатленное время //Архивы. Документы. Воспоминания. - М. Эксмо-пресс, 2002. - С. 95 - 351.
11. Тимофеев-Ресовский Н. В. Воспоминания : Истории, рассказанные им самим, с письмами, фотографиями, документами. - М. : Согласие, 2000. - 880 с.
13
