CC BY
46
УДК 81'373
М. Н. Кулаковский
Одоративная лексика в лирике В. В. Набокова
В статье рассматриваются особенности использования одоративной лексики в лирике В. Набокова. В работе представлена тематическая классификация художественных образов данного автора, связанных с обонятельными характеристиками, определяются наиболее характерные функции данной группы лексики и ее связь с различными информативными уровнями художественного текста. Описано взаимодействие одоративных характеристик с вкусовыми, зрительными, осязательными и звуковыми. Определяются основные структурные модели трансформации данных характеристик при создании целостного художественного образа. Описывается роль данной группы лексики при взаимодействии различных пространственно-временных планов текста. Отмечается существенное расширение круга объектов, приобретающих обонятельные характеристики.
Ключевые слова: одоративная лексика, лексика чувственного восприятия мира, номинация запаха, художественный текст, пространственно-временной план текста, художественная деталь, метафорический образ, интертекст.
M. N. Kulakovsky
Odour lexis in V. V. Nabokov's lyrics
The article considers the use of odour lexis in V. Nabokov's poems. There is a thematic classification of the writer's artistic images referring to olfactory characteristics in the article. The author defines the most typical functions of this lexical group and its connection with different informative levels of literary text. Relations between odour characteristics with taste, eyesight, touch and sound ones are defined and the role of this lexical group in the interaction of different space-time text plans is described. The author notes considerable extension of the range of objects acquiring olfactory characteristics.
Key words: odour lexis, lexis of sensory perception of the world, naming odour, literary text, space-time text plan, artistic detail, metaphorical image, intertext.
В тексте лирического произведения важную роль играет лексика чувственного восприятия мира. При создании художественного образа значимым оказывается воздействие на различные органы чувств, в том числе и на обоняние.
Лексика, передающая запахи, обычно незначительно представлена в художественном тексте. Именно поэтому появление лексем данного семантического поля становится особенно заметным. Использование одоративной лексики позволяет актуализировать различные грани художественной детали, соединить традиционный зрительный или слуховой план восприятия с передачей обонятельных характеристик.
Внимание к деталям - одна из характерных особенностей стиля В. В. Набокова. При этом детали, связанные с обонянием, достаточно часто подчеркивают взаимодействие различных пространственно-временных планов текста. Важную роль подобных деталей подмечает и сам В. В. Набоков в одном из своих произведений: «...как известно, память воскрешает все, кроме запахов,
и зато ничто так полно не воскрешает прошлого, как запах, когда-то связанный с ним» [1].
В лирике В. В. Набокова наиболее последовательно представлены запахи растений, что в целом достаточно традиционно для художественного текста: «Я всем вам говорю, о странники! -нежданный / глубокий благовест прольется над туманной / землей, и, полный птиц, волнистый встанет лес, / черемухой пахнет из влажного оврага, / и ветру вешнему неведомый бродяга / ответит радостно «воистину воскрес» [2].
Обычно автор актуализирует силу и приятный характер подобного запаха: «Меня приветствуя, лохматый черный пес / визжит, и прыгает, и хлопает ушами... /Вперед! Широкий парк душистыми листами / шумит пленительно» [2].
Подобная обонятельная характеристика может являться значимой деталью при формировании многоаспектного метафорического образа: «Разбились облака. Алмазы дождевые, / сверкая, капают то тише, то быстрей / с благоухаю-
© Кулаковский М. Н., 2016
щих, взволнованных ветвей. / Так Богу на ладонь дни катятся людские» [2].
Передача запаха традиционно связана с взаимодействием с вкусовыми характеристиками. Так, острота и аромат запаха обычно передаются с помощью лексемы «пряный» (и ее производных): «И лоснится, и пахнет пряно / стволов березовых кора, / и вся в подснежниках поляна, / и роща солнечно-пестра» [2].
Сладость запаха, актуализированная лексемой «медовой», может быть ассоциативно связана с приятным, «сладостным» характером воспоминаний лирического героя: «Не знаю, нежные, но из чужой страны / гляжу я в глубину тоскующего сада; /я помню вечера в начале листопада, / и дуб мой на лугу, и запах медовой ...» [2].
Гораздо реже представлены неприятные вкусовые характеристики запаха: <Поведаем ли, кто в обитель ночи синей / приходит зажигать лампады без числа, / чтоб теплилась любовь, чтоб жизнь была светла? / Воскликнем ли: «Пора, вот сумрак, о Тарквиний!»? / Сберем ли жемчуга, где океан глубок? / Пойдем ли коз пасти, где горько пахнет дрок?» [2].
В некоторых случаях может наблюдаться взаимодействие обонятельной характеристики с осязательной: «По занавескам свет, как призрак, проходил. / Внимая трепету и тренью / смолкающих колес, я раму опустил: / пахнуло сыростью, сиренью» [2].
При этом обонятельная характеристика может быть связана с конкретным зрительным образом, а осязательная - с планом воспоминаний лирического героя: «И с неба липою пахнуло / из первой ямки голубой, / и влажно в памяти скользнуло, / как мы бежали раз с тобой» [2]. Кроме того, в данном отрывке следует отметить и своеобразное пространственное смещение запаха, подчеркивающее причину его распространения («И с неба липою пахнуло...»).
Важную роль при формировании обонятельного образа играют глаголы, подчеркивающие особенности распространения запаха: «Идет навстречу оборванец: / под мышкой клетка, в клетке чиж; / повеет Вербой... Влажный глянец / на листьях липовых дрожит» [2].
Следует отметить, что запах метафорически может соотноситься с предметом или явлением, опосредованно связанным с конкретным растением. Например, пахнуть может тень кустарника: «А сам я (о, как сладко-совершенно / мне это чудилось!) - я сам стою / на деревенском кладбище, где дышит / так пряно тень черемухи
склоненной, / где меж могил алеет земляника, / где сыплются ольховые сережки / на старые, горбатые кресты... » [2].
В других случаях запах растений может ассимилироваться со зрительно-временным образом: «Сторожевые кипарисы / благоуханной веют мглой, / и озарен Ай-Петри лысый / магометанскою луной» [2].
В тексте произведения может актуализироваться и непосредственное воздействие запаха на лирического героя: «В полях блуждаем с Виоле-той: / под черной тучей глубину / закат, бывало, разрумянит, - / и так в Россию вдруг потянет, / обдаст всю душу тошный жар, - / особенно, когда комар / над ухом пропоет, в безмолвный / вечерний час, - и ноет грудь / от запаха черемух. Полно, /я возвращусь когда-нибудь» [2].
В некоторых случаях наблюдается смешение различных запахов: «Как пахнет липой и сиренью, / как золотеет серп луны! / Неторопливо, тень за тенью, / подходят сумерки весны» [2]. Необычность подобного взаимодействия запахов может подчеркиваться автором с помощью оценочной характеристики: «По потолку гудит досада / двух заплутавшихся шмелей, / и веет свежестью из сада, / из глубины густых аллей, / неизъяснимой веет смесью / еловой, липовой, грибной» [2].
Запах травы также представлен в лирике В. В. Набокова: «И пахло травой. И стоял я без мысли. / Когда же смолк туманный гуд, / заметил, что смерклось, что звезды нависли, / что слезы по лицу текут» [2]. При этом используемые автором прилагательные обычно характеризуют подобный запах как приятный: «Я бежал за тобою сквозь дымку закатную, / но догнать я скоро не мог... / Ты вздыхала, раздвинув траву ароматную: / "Потеряла я башмачок!"» [2].
Лексема «душистый» характеризует не только приятный характер запаха, но и его силу: «На заре, в тени росистой, / о грядущем сны мои, / о цветах - в траве душистой / по краям путей любви» [2]. А с помощью традиционной метафоры может подчеркиваться активный характер распространения запаха: «Я помню влажный лес, волшебные дороги, / узорные лучи на дышащей траве... / Как были хороши весенние тревоги! / Как мчались облака по вольной синеве!» [2].
Запахи цветов, активно используемые многими поэтами, в лирике В. В. Набокова встречаются крайне редко. При этом точное название цветка может быть даже не обозначено: «Повторяй мне, душа, / что сегодня весна, / что земля хо-
роша, / что и смерть не страшна; / что над первой травой / дышит горный цветок, / наряженный в живой / мягко-белый пушок» [2]. Запах цветка поэт метафорически связывает с его душой, а распространение аромата - с дыханием как проявлением жизни: «Шептала, запрокинув лик, / ты о разлуке предстоящей, / а я глядел, как бился блик / на дне шушукающей чащи, / как - в дымке - ландыша душа / дышала, и как с тонкой ношей / полз муравей, домой спеша, / такой решительный, хороший...» [2]. Вкусовая же характеристика при этом появляется только у запаха увядших цветов: «Откуда?.. Уходи... Не надо... / Как были хороши... Мне лепестков не сшить, / а тлен цветочный сладок, сладок...» [2].
Прилагательное, характеризующее запах грибов, является промежуточным звеном при переходе от общей оценки образа к его зрительному восприятию: «И бурых подберезовиков ряд, / таких родных, пахучих, мшистых, / и слезы леса летнего горят / на корешочках их пятнистых» [2].
Представлены в стихотворениях В. В. Набокова и запахи плодов: «Перистым вылился узором, / лучистой выгнулся дугой, / и мандаринами и бором / в гостиной пахнет голубой» [2]. Подобные запахи часто оказываются связанными с образами, мотивированными временем созревания плодов: «И, сонный, сладостный, в аллеях лепет слышен: / то словно каплет на песок / тяжелых груш, пурпурных поздних вишен / пахучий сок» [2].
Последовательно представлены в лирике В. В. Набокова и запахи, связанные с природными явлениями. Запах снега обычно ассоциируется со временем его таяния: «Где был сугроб, теперь дырявый / продолговатый островок / вдоль зеленеющей канавы: / покрылся копотью, размок / весною пахнущий снежок» [2].
Запах росы оказывается связанным с конкретным топонимом, а ассоциативно - с более широким интертекстом (в саду Гефсимании Иуда, согласно Новому Завету, предал Иисуса Христа): «Апостол, - скажу я, - пропусти мя!..» / Перед ним развяжу я узел свой: / два-три заката, женское имя / и темная горсточка земли родной... / Он поводит строго бровью седою, / но на ладони каждый изгиб / пахнет еще гефсиманской росою / и чешуей иорданских рыб» [2].
Одоративным прилагательным завершается цепочка лексем, характеризующих воздух: «Воздух живителен, влажен, душист. / Как жимолость благоухает! / Кончиком вниз наклоняется лист / и с кончика жемчуг роняет» [2].
Многообразие запахов ветра актуализируется у В. В. Набокова с помощью метафорического образа «азбуки»: «И ты войдешь тропинкою пятнистой / туда, в мой лес, и нежный и тенистый, / где сердце есть у каждого листка, / туда, где нет ни жалоб, ни желаний, / где азбуке душистой ветерка /учился я у ландыша и лани» [2].
Совершенно другой запах связан с образом ветра оставленной автором Родины: «Напрасно ткут они, напрасно жнут и веют, / развозят по Руси и сукна, и зерно: / она давно мертва, и тленом ветры веют, / и все, что пело, сожжено» [2].
Контраст образов может актуализироваться и при передаче чередования запахов: <Люблю целовать их янтарные раны, /люблю их стыдливые гладить листки... / То медом повеет с соседней поляны, / то тиной потянет с недальней реки» [2].
Запахи неба обычно мотивируются традиционной метафорой: «Катится небо, дыша и блистая... / Вот он - дар Божий, бери не бери! / Вот она - воля, босая, простая, / холод и золото звонкой зари!» [2].
Запах земли оказывается ассоциативно связанным с образом женщины-матери: «Ах, припади к земле дрожащей, / губами крепко припади, / к ее взволнованно звенящей, / благоухающей груди!» [2]. При этом развертывание образа связано с переходом от его звукового восприятия к обонятельному.
Появление запаха моря актуализирует определенную деталь, мотивированную событийным планом текста: «Откуда прилетел? Каким ты дышишь горем? / Скажи мне, отчего твои уста, летун, / как мертвые, бледны, а крылья пахнут морем? /И демон мне в ответ: "Ты голоден и юн, / но не насытишься ты звуками. Не трогай / натянутых тобой нестройных этих струн " ...» [2].
Образ окружающего мира в целом также характеризуется положительной коннотацией: «На мызу, милые! Ямщик / вожжою овода прогонит, / и - с Богом! Жаворонок тонет / в звенящем небе, и велик, / и свеж, и светел мир, омытый / недавним ливнем: благодать, / благоуханье. Что гадать?» [2].
При этом обычно подобные положительные ассоциации связаны с временным планом прошлого: «Игру нам виденья внушали / из пестрых, воинственных книг, / и сказочно сосны шуршали, / и мир был душист и велик» [2].
Аналогичное обонятельное восприятие сопровождает и возникающий в лирике В. В. Набокова образ рая: «Все они, уплывшие от нас / в рай, благоухающий широко, / собрались, чтоб
встретить в должный час / душу Александра Блока» [2]. Обратим внимание и на возникающее в текстах пространственное расширение образа («мир был душист и велик - рай, благоухающий широко»).
Проявление запаха может быть ассоциативно связано с конкретным топонимом: «Назло неистовым тревогам, / ты, дикий и душистый край, / как роза, данная мне Богом, / во храме памяти сверкай!». [2].
При этом, как уже было подмечено, образ России оказывается связанным с многообразием запахов: «И вот они живут; все в них живет - / привычки, поговорки и повадка; / их родина - такая вот Россия, / какую носим мы в той глубине, / где смутный сон примет невыразимых, - / Россия запахов, оттенков, звуков, / огромных облаков над сенокосом, / Россия обольстительных болот, / богатых дичью... Это все мы любим» [2].
А вот проникающий в Россию запах Европы сопровождается отрицательной коннотацией: «Рабу стыдливую, поющую про зори / свои дрожащие, увел он в темноту / и в ужасе ее, терзаньях и позоре / познал восторга полноту. / Он груди вырвал ей, глаза святые выжег, / и что ей пользы в том, что в тишь ее равнин / польется ныне смрад от угольных изрыжек / Европой пущенных машин?» [2].
Запахи могут быть ассоциативно связаны и с временными характеристиками. Так, может актуализироваться определенное время суток: «Темнело. Тающие свечи / на круглом низеньком столе, / покрытом пестрой скатереткой, / мерцали ласково и кротко / в пахучей, теплой полумгле» [2]. Типичная ассоциативная связь может возникать и при характеристике определенного времени года или конкретного месяца: «Подойдут с приветствием к нему, / возликуют, брата принимая / в мягкую цветную полутьму / вечно дышащего мая» [2].
Одоративная характеристика может появляться и при актуализации определенного исторического периода или одного из этапов жизни автора (лирического героя): «Что ж! В годы грохота и смрада, / еще иссякнуть не успев, / журчит, о бледная отрада, /наш замирающий напев... » (Поэты) [2].
Запахи животных представлены незначительно: «И в липком сумраке зеленом / пожаром гибким и слепым / кружусь я, опьяненный звоном, / полетом, запахом твоим...» [2]. Как и в случае с растениями, подобные запахи могут быть метафорически связаны с образом души, а их рас-
пространение - с динамикой движения животного: «Пожаром яростного крапа / маячу в травяной глуши, / где дышит след и росный запах / твоей промчавшейся души» [2]. Традиционно как неприятный характеризуется запах пойманной рыбы: «Там мяса розовые глыбы; / сырая вонь блестящей рыбы; / ножи; кастрюли; пиджаки / из гардеробов безымянных; / отдельно, в положеньях странных / кривые книжные лотки» [2].
Значимую роль в лирике В. В. Набокова играют запахи различных веществ: «Бессмертен мир картины этой, / и сладкий дух таится в нем: / так пахнет желтый воск, согретый / живым дыханьем и огнем» [2].
Последовательно представлены запахи, связанные с миром детства: «Я разноцветные любил карандаши, / пахучих сургучей густые капли, краски, / бразильских бабочек и английские сказки. / Я чутко им внимал. Я был героем их. » [2].
Но особенно значимы для Набокова запахи, связанные с так любимыми им бабочками: «И в сад я выхожу к туманам, чудесам, / и липким золотом я мажу по сырому / дубовому стволу, и с кисти каплет сок, / по трещинам ползет, блестящий и пахучий... » [2]. Чаще всего это запахи веществ, используемых при их ловле: «И возвращаюсь я с добычею воздушной: / еще стучится жизнь о стенки коробка, / на вату лью эфир, холодный, сладко-душный, / под грудку я беру малютку мотылька» [2].
При этом актуализироваться могут и особенности воздействия данного вещества на насекомое: «На ствол я навожу круг лампочки карманной / и вижу: пять ночниц вбирают сок дурманный, / блаженно выпустив витые хоботки / и крылья серые на розовой подкладке / подняв, оцепенев, - и вдруг, взмахнув крылом, / скрываются во мрак - и вновь на запах сладкий / слетаются легко» [2].
И даже запах истлевших насекомых кажется автору приятным: «Не знаю, мотыльки, быть может, вы погибли; / проникла плесень, моль, подъели червячки, / сломались крылышки, и лапки, и сяжки, - / иль руки грубые заветный шкал открыли / и хрустнуло стекло, - и вы превращены / в цветную горсточку благоуханной пыли...» [2].
Запахи, связанные с человеком, представлены незначительно. Традиционно присутствуют запахи духов: «Но завтра... Сердца стебелек /я обнажу, из нежной раны / в воде надушенной дымок / возникнет матово-румяный...» [2]. Обычно подобный запах связан с предметом, ко-
торым пользуется человек. При этом возникающий метафорический образ (например, «душистая дуга веера») может актуализировать особенности распространения запаха: «А все предчувствие живее; / рыданий душит горький зной, / и укорачивает веер / полупрозрачный, вырезной, / то смутно-розовый, то сизый, / свою душистую дугу, / а рот у маленькой маркизы - / что капля крови на снегу... » [2].
Положительная коннотация данных образов часто оказывается связанной с временным планом прошлого: «И улыбка твоя мне давно знакома / и знаком изгиб этих тонких бровей, / и с тобою пришло из родного дома / много милых, душистых теней» [2].
Запахи могут быть связаны и с одеждой человека: «Твоих одежд воздушных я коснулся, / и мелкие посыпались цветы / из облака благоуханной ткани. / Стояли мы на белых ступенях, / в полдневный час, у моря, и на юге, / сверкая, колебались корабли» [2]. При этом наблюдается переход от тактильного восприятия образа («Твоих одежд воздушных я коснулся») к одора-тивной характеристике.
Последовательно представлены и запахи дома: «Сверкают стекла, невнятно / пахнет эфиром и прелью в комнате длинной и светлой. / Радостен тонкий труд, и радостно думать, что дома / ждет меня томик стихов и музой набитая трубка» [2].
Рисуемый автором зрительный образ может выступать в качестве причины усиления запаха: «В камине ласковый, ручной, / огонь стоит на задних лапах, / и от тепла шершавый запах / увядшей мебели слышней / в старинной комнатке моей» [2]. Следовательно, создание художественного образа связано со следующей трансформацией: зрительное восприятие (огонь в камине) - тактильное ощущение (тепло) - одора-тивное восприятие (запах мебели).
Передача запахов дома может строиться на сравнении: «А в доме спят, - / в большом, совсем обыкновенном доме, / где Бог живет, где солнечная лень /лежит на всем; и пахнет в этом доме, / как, знаешь ли, на даче, - в первый день . » [2].
Подобная образная трансформация может строиться и на сопоставлении разноплановых понятий. При этом основу для сравнительного оборота может формировать традиционный одора-тивный образ: «Сегодня, в темноте, под липами, укромней, / зари прощальный луч нежнее там затих. / Сегодня все цветет: вся ширь природы Бо-
жьей / любовью полнится и шепотом, как ложе / благоуханное супругов молодых» [2].
Заполняют пространство дома и запахи предметов: «Вот письма, все - твои (уже на сгибах тают / следы карандаша порывистого). Днем, / сложившись, спят они, в сухих цветах, в моем / душистом ящике, а ночью - вылетают» [2]. Чаще это запахи засохших цветов и любимых бабочек: «Как перед тем, чтоб на зиму уехать, / в гербарий, на шершавую страницу /кладешь очаровательно-увядший / кленовый лист, полоскою бумаги / приклеиваешь стебель, пишешь дату, / чтоб вновь раскрыть альбом благоуханный / да вспомнить деревенский сад, найдя / багряный лист, оранжевый по краю, - / так, некогда, осенний ясный день / я сохранил и ныне им любуюсь» [2].
В лирике В. В. Набокова представлены и запахи, связанные с богослужением: «И резцы белели из-под черной / складки, и зловонным торжеством / смерти заглушен был ладан сладкий / теплых миртов, млеющих кругом» [2]. Чаще всего подобные детали формируют общую атмосферу повествования, актуализируют передаваемые чувства: «.а ныне пыльная печаль / стоит во мгле бледно-лиловой; / вдовец завесил зеркала, / чуть пахнет ладаном в столовой, / и, тихо плача, жизнь ушла» [2].
Подобная актуализация может строиться на противопоставлении: «Заливаются птицы на клиросе, / плещут воды живые под сводами, / вдаль по ризам колеблются радуги, / и не свечи мы держим, а ландыши, / влажной зеленью веет - не ладаном» [2].
Одоративная характеристика может являться составной частью создаваемого автором эпитета (соединяясь, например, со зрительным образом): «И он своим святым простит, / что золотые моли гибли / в лампадах и меж слитых плит / благоуханно-блеклых библий» [2].
Запахом может наделяться и абстрактное понятие: «Я ведаю, что истинная вера / душистей роз и сумерек моих» [2].
Появление запаха у определенного чувства традиционно мотивируется ситуативным сопоставлением, сопряжением пространственно-временных планов: «Как теперь далеко это счастье душистое! / Одинокий, в чужой стране, / вспоминаю я часто минувшее чистое, / а недавно приснилось мне, / что, бродя по лугам несравненного севера, / башмачок отыскал я твой - / свежей ночью, в траве, средь туманного клевера, / и в нем плакал эльф голубой...» [2].
Звуки у В. В. Набокова также могут быть ассоциативно связаны с определенными запахами:
«Клубились бронзовые волны, / и каждый звук, как будто полный / густого меда, оставлял / в лазури звездной след пахучий, / и Дух стоокий, Дух могучий / восторг земли благословлял» [1]. При этом следует отметить, что звуковой образ трансформируется в обонятельный через промежуточное звено - образ зрительно-тактильный (след).
Творчество также может наделяться одора-тивными характеристиками: «И в час сладчайший, час напрасный, / коснувшись бледных тайн твоих, / в долине лилий сладострастной / он лишь сорвал душистый стих!» [2]. С помощью подобного переноса актуализируется воздействие художественного слова на различные органы чувств: «А я молюсь о нашем дивьем диве, / о русской речи, плавной, как по ниве / движенье ветра... Воскреси! / О, воскреси душистую, родную, / косноязычный сон ее гнетет. / Искажена, искромсана, но чую / ее невидимый полет» [2].
При этом положительная коннотация возникает не только по отношению к результату творчества, но и к самому творческому процессу: «Так это ты, твое дыханье? / Бедняжка муза, это ты? / Бессмертие, благоуханье, / одно мне верное созданье /среди враждебной темноты!» [2].
Таким образом, проведенный анализ показал, что одоративная лексика играет достаточно важную роль в лирике В. В. Набокова, при этом наблюдается существенное расширение круга
объектов, приобретающих обонятельные характеристики.
Библиографический список
1. Набоков, В. В. Машенька [Текст] /
B. В. Набоков. - М., 2009. - 192 с.
2. Набоков, В. В. Стихотворения и поэмы [Текст] / В. В. Набоков. - М. : Современник, 1991. - 574 с.
3. Николина, Н. А. Одоративная лексика и система обозначения запахов в современном русском языке [Текст] / Н. А. Николина // Актуальные вопросы лексикологии (русский язык). -М. : Изд-во МГПИ им. В. И. Ленина, 1989. -
C.4-18.
Bibliograficheskij spisok
1. Nabokov, V. V. Mashen'ka [Tekst] / V. V. Nabokov. - M., 2009. - 192 s.
2. Nabokov, V. V. Stihotvorenija i pojemy [Tekst] / V. V. Nabokov. - M. : Sovremennik, 1991. - 574 s.
3. Nikolina, N. A. Odorativnaja leksika i sistema oboznachenija zapahov v sovremennom russkom jazyke [Tekst] / N. A. Nikolina // Aktual'nye voprosy leksikologii (russkij jazyk). - M. : Izd-vo MGPI im. V. I. Lenina, 1989. - S. 4-18.
Дата поступления статьи в редакцию: 02.05.2016 Дата принятия статьи к печати:29.06.2016
