CC BY
191
РОССИЯ И МИР В XXI ВЕКЕ
Н. Ю. Лапина
ОБРАЗ РОССИИ ВО ФРАНЦИИ
Лапина Наталия Юрьевна - доктор политических наук, ведущий научный сотрудник ИНИОН РАН.
В современном мире, где связи между странами и народами расширяются и становятся более многообразными, внешнеполитические образы приобретают особую значимость. Восприятие иной культуры или политической традиции способствует или, наоборот, препятствует развитию связей между странами. Изучение национальных особенностей формирования образов иных социумов представляет сложную научную задачу и предполагает анализ политических, социальных, психологических аспектов сосуществования различных культур и политических систем. Исследование этой проблематики имеет большую практическую значимость, поскольку политики должны иметь адекватное представление о том, как их страна воспринимается в мире, в каких странах и регионах она имеет «кредит доверия», а где ее образ лишен привлекательности и почему.
Если рассматривать формирование внешнеполитических образов и стереотипов как коммуникационный процесс, то вслед за Лассуэллом можно задать следующие вопросы: кто говорит, что говорит, о чем говорит и по каким каналам информация транслируется? В процессе формирования внешнеполитического образа участвуют многие акторы - политики, журналисты, писатели, публицисты, ученые, каждый из которых имеет собственные цели и аудиторию, специфический язык, каналы коммуникации и особые инструменты анализа. Особая роль в процессе выстраивания образа других стран принадлежит историкам, которые на основе научного анализа предлагают интерпретации прошлого и настоящего. Знание истории позволяет оценивать другое государство с точки зрения его историко-культурной близости/удаленности; выявлять «ключевые моменты» общего прошлого; создать основу для прогнозирования сценариев развития межстрановых отношений в будущем. Написанная с идео-
логических позиций история имеет политический смысл и конструирует образы прошлого и настоящего в зависимости от того, как это требуется «здесь» и «сейчас».
Отношения России и Франции на протяжении истории были отмечены взлетами и падениями, а краткие моменты политического сближения сменялись продолжительными периодами соперничества. Отражая фазы политического потепления - охлаждения, сменяли друг друга образы России, которая воспринималась во Франции то как «варварская Московия», то как «великая европейская держава». После Революции 1917 г. «зависимость» образа России от уровня культурных связей и традиционного взаимовосприятия французов и русских ослабла, зато большую роль стали играть политические мотивы.
Цель настоящей работы - выявить, какую роль в формировании во Франции представлений о России и СССР играли исторические исследования; какие инструменты анализа использовали историки; какие институты и информационные каналы находились в их распоряжении; как менялась их аудитория. Главное внимание в статье уделено становлению и развитию русистики и советологии во Франции.
Оценить различные интерпретации русской и особенно советской истории невозможно без «погружения» во французскую политическую культуру, которая на протяжении десятилетий XX в. была проникнута борьбой между сторонниками коммунистической идеи и их противниками. Революционные события в России оказали огромное воздействие на многих французских ученых. Под влиянием Революции 1917 г. они сделали не только политический (вступление в ряды ФКП), но и научный выбор, приняв марксистский метод анализа. Это был одновременно выбор ума и сердца, в результате которого знание о России и СССР надолго оказалось «в капкане» политических страстей. Со временем разочарование в ФКП и СССР для многих французских ученых обернулось глубокой личной драмой. Но именно в тот момент, когда влияние коммунистической идеи ослабло (середина 50-х - 70-е годы), во Франции возникли реальные условия появления и распространения критического научного знания о России и СССР.
1. «Открытие» России: Черты к портрету (ХУ1-Х1Х вв.)
До конца XIX в. во Франции основными источниками сведений о России были путевые заметки, дневники и корреспонденция путешественников. Анализируя эти источники, автор и составитель антологии «Путешествие в Россию» К. де Грев приходит к выводу, что в каждый конкретный исторический период образ России во Франции зависел от характера дипломатических и политических отношений между двумя странами (63).
Образ России, реконструированный по имеющимся источникам, крайне противоречив и неоднозначен. Одни путешественники акцентировали внимание на нецивилизованности страны и жестокости царящих в ней нравов. Этот взгляд на Россию был типичен для путешественников-французов, посетивших Россию в XVII в. Первым из них стал Ж. Маржере, находившийся на службе при русском царском дворе на рубеже XVI-XVII вв. Анализ первых документальных свидетельств о России, появившихся во Франции, убеждает исследователей в том, что французские авторы были более критичны к «далекой Московии», нежели англичане, немцы и австрийцы (63, с. XV). В эпоху Просвещения каноническим стало деление мира на «цивилизованный» и «варварский». В этой традиции России было уготовано место далекой северной, а, начиная с 20-30-х годов XIX в. - азиатской страны. В такой тональности писал о России Ж.-Ж. Руссо (58), она доминирует и в записках маркиза А. де Кюстина «Россия в 1839 году», изданных в русском переводе под названием «Николаевская Россия» (6). В европоцентристском представлении Кюс-тина, Россия - дикая азиатская страна даже в своем стремлении к европейской цивилизации. Неприятие автора вызывали отсталость России, нищета и убогость повседневной жизни, но главным объектом критики стало самодержавие. До сегодняшнего дня книга Кюстина остается одним из наиболее цитируемых французских произведений о России. С выходом в свет записок Кюстина во Франции оформился и надолго утвердился миф о «варварской Московии», с которым связано русофобское отношение к России.
Но был и другой, восторженный взгляд на Россию, у истоков которого стояли известные французские философы Вольтер, Дидро, Гримм. Ими, по словам французского историка Ф.Д. Лиштенан, был создан «просветительский мираж» - миф о стране, которая цивилизуется своими правителями -Петром I и Екатериной II (7, с. 72). Он был призван затмить образ «варварской страны», благодаря ему в сознании французов начало формироваться позитивное отношение к России, но к началу XIX в. вследствие обострения отношений между двумя странами он утратил свою привлекательность.
Следующий этап в формировании позитивного образа России во Франции пришелся на 50-70-е годы XIX в. В 1858-1859 гг. Россию посетил А. Дюма, опубликовавший заметки о своем путешествии. Практически в это же время в России побывал другой известный писатель-романтик Т. Готье. «Благодаря этим двум писателям, - пишет К. де Грев, - Россия приблизилась к французским читателям» (63, с. XXXIV). Но, пожалуй, ни с чем нельзя сравнить воздействие, которое оказал на французскую публику роман Ж. Верна «Мишель Строгоф» (1876). Действие романа протекало в России, в которой автор никогда не бывал. Однако до сих пор еще можно встретить французов, которые вспоминают потрясение, вызванное в детстве чтением этого романа о «таинственной и прекрасной» России. Путешественники и писатели
имели особое представление о пространстве России. Они сначала «составляли географические карты России, а потом постепенно изобретали виртуальное, романтическое "русское пространство"» (8).
До 70-х годов XIX в. образ России, складывавшийся на основе путевых заметок и литературных произведений, был романтизированным. Преодолеть романтическое, нередко далекое от реальности, представление о России удалось только с появлением серьезных исследований в области русской истории и культуры. В 1876 г. вышла работа французского историка А. Рамбо «Эпическая Россия», в которой анализировались европейские истоки русской истории (53), а двумя годами позже его же «История России от начала до наших дней» (52). Вслед за ней опубликовано исследование Е. М. де Вогюэ «Русский роман», в котором русская литература рассматривалась как источник, способный обновить французскую литературную традицию. Но самой главной книгой о России, написанной в XIX столетии, явилось многотомное исследование «Империя царей» вышедшее в 1881-1889 гг. (44). Его автор историк А. Ле-руа-Болье по праву считается первым крупным французским специалистом по истории России. К основным достоинствам исследования А. Леруа-Болье, по мнению авторитетного специалиста по русской истории франко-швейцарского ученого Ж. Нива, относятся «точный историзм» и новый метод в изучении России, основанный не на поверхностном наблюдении, но на понимании истории (подробнее: 4). Леруа-Болье заложил основы «культурологического» подхода к изучению русской истории, а основной акцент в его работе был сделан на понимании русской специфики. Отсюда и такие понятия, введенные историком, как «русская душа» и «русский мистицизм» - мифы славистики XIX в., которые надолго закрепились в восприятии России французской общественностью.
Публикация работ Е. М. де Вогюэ и А. Леруа-Болье совпала с важными событиями - военно-политическим сближением России и Франции и заключением русско-французского военного союза (подробнее: 4; 63). Они как нельзя лучше подготовили французскую общественность к принятию России в качестве нового политического союзника Франции. С конца XIX в. во французском общественном мнении Россия приобрела значимый статус «влиятельной европейской державы», а идеи, родившиеся в кабинетах ученых, были восприняты французским обществом. Это стало возможным благодаря тому, что в годы Третьей республики повысился статус профессоров, ученых, преподавателей и всех тех, кто являлся официальными носителями знания, а их политическая роль в жизни общества возросла (это показало и дело Дрейфуса).
Политическое сближение двух стран позитивно сказалось на развитии французской славистики. С конца 90-х годов XIX в. во французских университетах началось преподавание русского языка. В 1885 г. в Париже открылась
Школа восточных языков, в том же году в Сорбонне была создана кафедра русского языка и литературы. Начали издаваться журналы, посвященные России и франко-российским отношениям (подробнее: 41; 11). Тогда же во французской культуре появилось новое течение, получившее название «французского славянофильства» (4) и представленное выдающимися славистами, которым на рубеже XIX-XX вв. удалось создать образ России как страны близкой и привлекательной для французского общества.
2. Образ СССР в 20-30-е годы: «Путешественники», враги и диссиденты
«Русская революция 1917 г. открыла для научного изучения новый мир, -пишет известный французский историк Э. Каррер д'Анкос. Новым он был в двух смыслах. Россия, страна, где произошла революция, была далеким миром, исторически и культурно мало известным. К этому незнанию революция добавила удивление перед созданием новой политической системы» (цит. по: 46, с. 11). После этой революции во французском россиеведении сложилась специфическая ситуация: профессиональные слависты от изучения СССР дистанцировались, замкнувшись на исследовании русской истории. Первые французские публикации, посвященные Революции 1917 г., появились в 20-е годы, но чаще всего это были свидетельства очевидцев. Уже в ранней французской литературе, посвященной Советской России, выделились два полюса, принадлежность к которым определялась политическими симпатиями. Вокруг первого группировались марксисты, коммунисты, интеллектуалы левых взглядов, вокруг второго - противники СССР, люди осуждавшие революцию, а также диссиденты коммунистического движения.
В 20-30-е годы СССР стал местом паломничества для многих тысяч французов. В эти годы на смену «путешественникам-писателям» пришли «путешественники-политики». Их поездки, как пишет Р. Мази, автор книги «Верить значит больше, чем видеть?», не имели ничего общего с «буржуазным туризмом», а цель состояла в «открытии для себя новой политической системы» (49, с. 8). Среди путешественников были активисты ФКП и профсоюзные лидеры, рабочие, ученые, писатели. Многие из них по возвращении во Францию публиковали заметки о своих впечатлениях о поездке на «родину первой социалистической революции». «Близость дистанции» становилась главным аргументом подлинности той социальной реальности, которая представала перед читателем.
В работе известного французского историка Ф. Фюре «Прошлое одной иллюзии» путевые заметки рассматриваются как важный иллюстративно-демонстрационный материал, позволявший конструировать «коммунистическую утопию». Процесс конструирования утопии предполагал наличие опре-
деленных тем, которые регулярно воспроизводились в заметках путешественников. В 20-е годы к таким темам относились достижения СССР в борьбе с неграмотностью, успехи среднего и высшего образования, равенство мужчин и женщин, борьба с бедностью. Именно об этом писал в книге «Некоторые впечатления от путешествия в СССР» профессор Парижского университета Ж. Шапелон, в 1925 г. прибывший в СССР в составе французской делегации на торжества по поводу 200-летия Академии наук (28). Особое внимание этим темам уделял побывавший в 1920 г. в Москве социалист, будущий руководитель Французской коммунистической партии М. Кашен, опубликовавший серию статей в газете «Юманите».
В основе ментальных представлений об СССР первых французских путешественников лежал «революционный миф», унаследованный от Французской революции, другой референтной для них была тема «империалистической войны 1914-1918 гг.». Дух революции, Гражданская война и интервенция, угрожающая молодой республике, - все это влияло на умонастроения французов, попадавших в СССР, рождало исторические параллели между 1789 и 1917 гг. С конца 20-х годов в путевых заметках начал преобладать пафос индустриального строительства. В эти годы в них стал воспроизводиться образ динамично развивающейся «страны-предприятия», говорилось об успехах первых пятилеток, отчетливо звучала вера в успех индустриализации и научно-технический прогресс. «Лечу с запада на восток, - занес в дневник писатель-коммунист П. Вайян-Кутюрье. - Меня не интересует Кремль со всеми этими куполами, что золотыми точками плывут подо мной. Я хочу быстрее лететь дальше к коммунистическому востоку» (1, с. 5).
Мотивационные основания интереса к России у представителей разных групп и политических течений различались. Интерес французских коммунистов не был связан с увлечением русской историей или культурой, но имел чисто политические основания: Русская революция была для них моделью, которой предстояло следовать Франции и другим странам Запада. Француз -ские социалисты, в целом не разделявшие увлечения революционными методами борьбы, с большим уважением отнеслись к Русской революции, видя в ней продолжение 1789 г. и Парижской Коммуны. Для представителей французской творческой интеллигенции СССР стал источником вдохновения. Среди них, помимо П. Вайяна-Кутюрье, такие известные писатели, как А. Барбюс, Р. Роллан, А. Жид, Л. Арагон. У политиков интерес к Советской России становился проявлением политического реализма. Первым известным французским политиком, посетившим СССР, был Э. Эррио. В 1924 г. по инициативе Э. Эррио, к тому времени занявшего пост председателя Совета министров, между Францией и СССР были установлены дипломатические отношения. Вновь посетив СССР в 1933 г., Э. Эррио в книге «Восток» писал о том, что
поскольку русская революция и возникновение СССР - совершившиеся события, то «пришло время изучать эти факты, отбросив страсти» (14, с. 13).
С конца 20-х годов проявилась еще одна особенность: рассказы путешественников нередко превращались в инструмент коммунистической пропаганды. По мере обострения внутриполитической ситуации в СССР (коллективизация, голод 1932 г.). Советский Союз все большее внимание уделял формированию своего образа за рубежом (подробнее: 10). Созданные в СССР творческие союзы активно «работали» с французскими интеллектуалами Р. Ролланом, А. Барбюсом, А. Жидом и др. Французская Ассоциация друзей СССР, сотрудничавшая с ФКП, инициировала приезд в СССР делегаций коммунистов, рабочих и крестьян, которым по возвращении во Францию предстояло опровергать «домыслы» о том, что в Советской России люди умирают от голода, а власти проводят массовые репрессии против кулаков и других врагов режима. Как исторические источники эти материалы весьма специфичны: «политически сфокусированные» путешествия имели целью не раскрытие социальной реальности, а конструирование нужного образа «родины социалистической революции». По мнению Р. Мази, это было не путешествие в Россию с ее проблемами и историей, а погружение в «коммунистическую культуру» с ее жесткими правилами и табу (49). Леворадикальные репортажи 20-30-х годов заложили основы мифа о Советской России - стране «социального рая» для трудящихся, который на долгие годы сохранялся во французских левых кругах.
Тем не менее советский миф стал и объектом критики со стороны как левых, так и правых. Часть коммунистов осуждала советский строй за отход от классического марксизма. Центральное место в этом ряду критиков принадлежало последователям Л. Троцкого,.1. Троцкисты клеймили советский режим за «предательство дела революции» (56, с. 11). Советский режим, писал близкий к троцкистам французский социалист Б. Суварин в первой вышедшей на Западе монументальной биографии Сталина (подробнее об этом ниже), - это «диктатура олигархии» в лице коммунистической партии (60, с. 418). С началом коллективизации и репрессий в деревне критика сталинизма в среде троцкистов стала более системной и жесткой (21). В 1936 г. в Париже троцкисты опубликовали первое издание документов «московских процессов», вышедшее с комментариями сына Л. Троцкого Л. Седова (58).
На противоположном фланге сформировалось антисоветское течение. Его правое крыло было представлено русскими иммигрантами. Среди них были
1. С конца 20-х годов троцкистское движение получило достаточно широкое распространение во Франции, в 1929 г. создана троцкистская партия — Коммунистическая лига. Позже во Франции троцкистами был учрежден IV Интернационал (1938).
известные политики, ученые, представители творческой интеллигенции -П. Милюков, П. Струве, А. Керенский, Н. Бердяев, Д. Мережковский. Одни выступали за реставрацию монархии, другие оценивали Русскую революцию с либеральных позиций, но для всех была характерна политическая заостренность оценок. Русские политики и мыслители, иммигрировавшие во Францию, считает известный историк Э. Каррер д'Анкос, могли бы в 20-30-е годы внести большой вклад в изучение СССР, однако «они замкнулись в своей личной трагедии» и не смогли во имя научной объективности преодолеть эмоциональное отрицание революции. В свою очередь тенденциозность их оценок побуждала с особой осторожностью использовать их свидетельства (46, с. 13).
Подчеркнем еще раз: научное сообщество французских славистов оказалось не способным объяснить своему обществу истоки и характер Русской революции 1917 г. Крайняя политизированность тогдашнего дискурса, конечно, мешала им. Но, пожалуй, главное состояло в том, что в 20-30-е годы во Франции не существовало условий для научного анализа современной истории - отсутствовала необходимая источниковая база для анализа Русской революции, а в исторической науке господствовало представление о том, что предметом ее анализа должны являться события далекого прошлого. Именно этой логике следовал основанный в 1920 г. при Сорбонне Институт славянских исследований.
Но даже если Русская революция в эти годы не стала предметом научного изучения, она оказала большое влияние на развитие французской научной мысли. Под впечатлением революционных событий в России целый ряд видных французских интеллектуалов вступили в ряды ФКП. Среди них были такие известные французские историки, как Э. Лабрус, Ж.-П. Вернан, А. Со-буль. Для них политическое признание Революции 1917 г. означало принятие марксизма в качестве научного метода. В 20-30-е годы марксистская историческая школа только начала формироваться, но ей предстояло сыграть важную роль в истории французской общественной мысли.
3. Институционализация советологии во Франции и научно-политический дискурс в послевоенные годы (1945-1956 гг.)
Франция после 1945 г. позиционировала себя как «новая Франция», стремящаяся смыть воспоминание о годах оккупации и коллаборационизма. Послевоенный период в истории Франции отмечен укреплением демократии, упрочением в политической жизни позиций левых партий и особенно ФКП. Победа Советского Союза в войне не только обеспечила ему высокий престиж
во французском обществе2, но также привлекла к советскому опыту большое внимание политиков и интеллектуалов. В эти годы во Франции интерес к советской системе стал носить не просто политический, как это было в период между двумя войнами, но практический характер.
В послевоенный период во Франции произошла институционализация новой науки - советологии, в задачи которой входило исследование советского политического режима и особенностей его функционирования. Французские ученые по-разному пишут о причинах, вызвавших появление новой науки. Одни связывают появление советологии с признанием в послевоенный период статуса Советского Союза как великой державы, одного из основателей ООН. Политики на Западе, пишет в этой связи Э. Каррер д'Анкос, пришли к мнению, что советская система «стабилизировалась», и это сделало необходимым ее изучение (46, с. 15). Другие интерпретируют возникновение новой науки в рамках поиска Францией собственной модели развития: «Советский Союз становился объектом исследования, который интересовал не сам по себе, но с точки зрения того, что он мог сказать нам о французском обществе, демократии, мире и коммунизме» (31, с. 48). В соответствии с этим для одних исследователей СССР являлся моделью для подражания, а для других - контрмоделью.
Институционализация новой науки предполагала создание научных учреждений, специализирующихся на исследовании СССР. В 1945 г. был учрежден Институт политических исследований (Institut d'etudes politiques) и Высшая школа практических исследований (Ecole pratique des hautes etudes), в которых началась подготовка кадров по новым научным специальностям. В Высшей школе обозначились четыре направления изучения СССР: историческое, экономическое, социологическое и этнологическое (подробнее: 41). Начали издаваться новые журналы, посвященные проблемам развития СССР, среди них - «L"URSS, faits et documents» (издавался в Париже с 1949 по 1967 г.).
На раннем этапе своего развития советология принесла не только новые знания об СССР, но и способствовала утверждению новых мифов. В разных странах Запада сложились свои национальные советологические школы, а для осмысления советского режима использовались различные системы анализа. Эти различия особенно видны при сопоставлении траекторий развития двух школ - американской и французской. Советология в США развивалась в условиях «холодной войны» и утверждения в американском обществе, если вос-
2. Опрос общественного мнения, проведенный во Франции в 1945 г., свидетельствовал о том, что 61% французов считали, что решающую роль в разгром Германии внес СССР, 82% выступали за развитие союзнических отношений с СССР (41, с. 48).
пользоваться выражением профессора Принстонского университета С. Коэна, «антикоммунистического консенсуса». В послевоенные годы американскими политологами, историками, социологами была разработана концепция тоталитаризма, ставшая основным инструментом анализа советского политического режима. В основе этой концепции, как считает российский исследователь Ю.И. Игрицкий, была «внутренняя потребность западной политологии и социологии дать дефиницию и типологические характеристики ранее неизвестных им явлений (каковыми, бесспорно, были общество, возникшее в СССР, итальянский фашизм и германский национализм)» (5, с. 55). В настоящем обзоре нет необходимости подробно останавливаться на анализе концепции тоталитаризма, разработанной в США (подробнее: 5; 59; 12). Отметим лишь, что анализ советской политической системы через призму концепции тоталитаризма позволил раскрыть особенности государственного управления в СССР и роль в этом процессе марксистской идеологии и правящей партии -КПСС, но отличался схематизмом и чрезмерной идейно-политической заостренностью. Под влиянием этой концепции в американском обществе надолго закрепился образ Советского Союза - «оплота тоталитаризма».
Формирование советологии во Франции происходило в условиях укрепления политических позиций ФКП. Сильная коммунистическая партия обеспечивала «идеологическую легитимацию» исследований советской истории и коммунизма (62, с. 35) и способствовала распространению марксистских идей. . В послевоенные годы профессора-коммунисты получили доступ к лучшим французским учебным заведениям, становились авторами учебников, по которым училась вся страна. Вспоминая тот период, известный французский мыслитель, представитель левого некоммунистического течения К. Лефор, в книге «Осложнение. Возвращение к теме коммунизма» писал, что коммунисты заняли сильные позиции во всех сферах интеллектуальной жизни - преподавании, журналистике, издательской деятельности, культуре, искусстве, составив тем самым «особую среду», представители которой «стремились оказывать друг другу поддержку в соответствии с принципами классовой солидарности» (43, с. 127).
В послевоенной Франции «монополия» на исследование СССР перешла к исследователям-марксистам. В 1945 г. была издана книга коммуниста Ж. Брюа «История СССР», опубликованная в популярной серии «Что я знаю?» (22) а в 1947 г. - другая книга того же автора «Презентация СССР» (23). В них ис-
3. Некоторые исследователи полагают, что судьбы американской и французской советологии столь различны, что само понятие «советолог» к французским специалистам мало применимо. Следует, как считает С. Дюллэн, скорее говорить не о французской советологии, но о «французских интерпретациях советской системы» (31, с. 47).
тория СССР интерпретировалась на основе марксистско-ленинской парадигмы, а на первый план выдвигалось изучение классовой борьбы. В этих работах были отражены ключевые положения официальной советской исторической науки, поскольку последовательные сторонники сталинской КПСС, французские коммунисты придерживались ортодоксального видения истории.
Французская исследовательская школа - и в этом было ее отличие -сконцентрировалась на анализе экономических процессов, так как это соответствовало марксистскому подходу. В работах известного специалиста в области советской экономики П. Жоржа позитивно оценивались экономические преобразования в СССР (38). Внимание французских исследователей к экономической проблематике Э. Каррер д'Анкос объясняет наличием источников - официальной советской статистики. Историк С. Дюллэн видит в увлечении экономикой прагматический интерес, связанный с поиском во Франции собственной модели экономической модернизации. «Монополия» коммунистов и марксистов на знание об СССР сохранялась до тех пор, пока существовал альянс между французскими интеллектуалами и ФКП. «Демистификация» советского режима, как и конструирование «советского мифа», лежали в политической плоскости. А начало демистификации СССР было положено разрывом между И. Сталиным и Б. Тито. За «югославским кризисом» последовало «дело Кравченко», ставшее серьезным потрясением для близкой к ФКП интеллигенции.4. Делом Кравченко во Франции был открыт, как пишет Л. Жа-лобер, «великий спор» о сути советского режима.
В 1950 г. французской философ и политолог Р. Арон принял участие в создании Конгресса за свободу и культуру (Берлин), в задачи которого входило разоблачение советского режима. В послевоенной Франции с именем Р. Арона связано становление и развитие либерального течения. В юности философ испытал влияние марксизма, в начале 30-х годов в Германии заинтересовался неокантианством и социологией М. Вебера. Приход к власти в Германии Гитлера с особой остротой поставил перед Ароном вопрос о смысле истории, связи между историей и историком. Этим вопросам была посвящена
4. Ответственный советский работник В. Кравченко остался на Западе. В 1946 г. в США, а в 1947 г. во Франции он опубликовал книгу «Я выбираю свободу», в которой подробно рассказывал о репрессиях в СССР и сталинских лагерях. Выход книги во Франции сопровождался политическим скандалом: ФКП официально выступила с опровержением фактов, содержавшихся в книге. Кравченко подал в суд на французское издание «Lettres françaises», обвинив его в клевете. Суд состоялся в 1949 г. Свидетелями на процессе выступали политические жертвы сталинского режима, люди прошедшие через советские тюрьмы. Дело Кравченко имело огромный общественный резонанс и по времени совпало с публикацией на французском языке целой серии свидетельств о лагерях в СССР (24).
его докторская диссертация «Введение в философию истории» (1938). Накануне войны Арон сформулировал идею тоталитарного государства, которую в то время применил лишь к нацистской Германии и фашистской Италии. В годы, последовавшие за окончанием Второй мировой войны, Р. Арон одним из первых во Франции принял аргументацию «тоталитарной школы» и начал ее самостоятельно развивать.
На другом - левом фланге советский режим критиковали троцкисты. Основным объектом их критики была «русская бюрократия», извратившая суть Революции и организовавшая в России термидорианский переворот (56). К троцкистам примыкали члены кружка левых интеллектуалов, издававшие журнал «Socialisme ou barbarie» (в переводе «Социализм или варварство», основан в 1949 г.). Среди членов кружка были К. Касториадис, К. Лефор, Ж.-Ф. Лиотар. Анализируя политическую природу Советского Союза, они приходили к выводу об утверждении в СССР «государственного капитализма», проводящего агрессивную внешнюю политику. Внедрение советской модели развития в странах Восточной Европы с помощью принуждения и репрессий способствовало тому, что эта оценка получила широкое распространение в среде французских интеллектуалов (20, с. 237).
4. На пути к освоению новых концептуальных
подходов (середина 50-70-х годов)
Смерть Сталина в 1953 г. и последовавшие за ней осуждение «культа личности» на XX съезде КПСС (весна 1956 г.), жестокое подавление восстания в Венгрии (ноябрь 1956 г.), вторжение советских войск в Чехословакию потрясли западный мир. Во французской интеллектуальной и научной среде накапливались все новые вопросы по поводу того, что в реальности представ -ляет собой советский политический режим. Серьезным культурно-психологическим шоком стал выход во Франции книги А. Солженицына «Архипелаг Гулаг» (роман опубликован в 1974 г. издательством «Seuil»). Этот роман, считает Э. Каррер д'Анкос, предопределил возвращение французского общества и особенно его интеллектуальной части к вечным ценностям Добра и Зла и помог многим во Франции переосмыслить советский опыт (31, с. 51).
Начиная с 1956 г., французские интеллектуалы начали дистанцироваться от СССР и ФКП, а научная мысль - «освобождаться» от политики. Часть интеллектуалов пополнила ряды «нового левого» некоммунистического движения. Его сторонники - К. Касториадис, К. Лефор, Ж. Мартинэ, не отказываясь от идей социализма, пытались найти «третий путь», который был бы не капиталистическим, но и не советским. Идеалом «нового левого» движения была социалистическая модель, которая сочеталась с традициями Француз -ской революции 1789 г. - правами человека и гражданина. Эти идеи высказы-
вались на страницах таких журналов, как «Socialisme ou barbarie», а для широких кругов - «Nouvel Observateur». В 60-е годы к новому левому движению примкнули известные историки и философы - Э. Морэн, Ж. Ле Гофф, Э. Ле Руа Ладюри.
После 1956 г. в интеллектуальной среде возросло влияние троцкизма -для многих французских левых троцкизм стал своеобразным «переходным периодом», позволившим им дистанцироваться от ФКП (31, с. 49). Именно так от марксизма и коммунизма через троцкизм отошел известный французский специалист по русской и советской истории А. Безансон, позже примкнувший к либеральному течению.
Окреп «либеральный полюс», центром притяжения которого являлся Р. Арон. Вокруг него объединились историки, начавшие пересмотр истории. Переосмысление происходило в широком историко-концептуальном контексте: под вопрос была поставлена роль революции в истории. Не принижая значимости Французской революции 1789 г. Р. Арон усомнился в ее универсальности. Знание о Французской революции, считал он, не помогает понять революции XX века - фашистскую в Италии, нацистскую в Германии и советскую в России. Большой вклад в изучение проблематики революции внес Ф. Фюре, отказавшийся рассматривать Французскую революцию в марксистской традиции как часть глобального и нераздельного процесса. Представители либерального течения критиковали тоталитарную сущность советского режима. С падением престижа СССР в глазах французской общественности, пишет один из представителей течения французский политолог Д. Кола, термин «то-
5
талитаризм» начал широко использоваться в полемике. .
В исторической науке формировались новые политически нейтральные подходы к изучению СССР. При работе с источниками ученые использовали критический метод, позволявший вводить в научный оборот новые виды источников, ранее историками не анализировавшиеся (газетные, журнальные материалы, свидетельства современников) и предполагавший использование специальных процедур с целью верификации данных, полученных советскими исследователями.
Наибольшее влияние на развитие французской советологии в этот период оказали следующие факторы.
• Происходило институциональное укрепление советологии: к 70-м годам во Франции действовало семь научно-исследовательских центров, специализировавшихся на изучении русской и советской истории (46, с. 64-65). Правительством был создан Центр информации и документации по странам Восточной Европы и Китаю. Начали издаваться новые научные журналы,
5. Кола Д. Политическая социология. — М.: Весь Мир; Изд. Дом «Инфра-М», 2001. — С. 311.
среди них: «Cahiers du monde russe et soviétique» (Париж, издается с 1959 г.), «Economies et sociétés» (Париж, издается с 1956 по 1966 г.), «URSS et les pays de l'Est» (Страсбург, издается с 1960 по 1968 г.), «Courrier des pays de l'Est» (Париж, издается с 1964 г.).
• Возрос интерес специалистов по СССР к истории. Внимание к прошлому объяснялось стремлением ученых понять, что в реальности произошло в СССР после 1917 г.,6
• Сформировалось новое поколение специалистов по русской и советской истории. Их судьбы сложились по-разному: кто-то пришел к изучению СССР через увлечение марксизмом и коммунизмом (А. Безансон), кто-то в годы войны был участником Сопротивления (М. Ферро), другие были выходцами из семей русских эмигрантов (А. Бенигсен, Э. Каррер д'Анкос, Б. Керб-лэ). Но всех их объединяло то, что в своем научном анализе они сумели дистанцироваться от личных пристрастий (подробнее: 31; 50).
• Более диверсифицированными стали источники по истории СССР и жизни советского общества (свидетельства людей, живших в СССР, самизда-товская литература). Впервые для западных исследователей были открыты советские архивы (31).
• Французская советология становилась частью международной советологии. Наметилось сближение между французскими и англоязычными специалистами, появились первые совместные исследовательские проекты (41).
• Расширилось пространство исторического анализа: одни ученые обратились к изучению советского политического режима, другие сконцентрировали внимание на социальной истории советского общества (42).
Политическая дискредитации советского режима оказала большое влияние на научные исследования - в исторической науке началась «демистификация» советской истории. Один и тот же процесс во Франции и США принял разную направленность. В США «демистификация» проявилась в отказе нового поколения историков от принципов «тоталитарной школы» и развитии нового социального или, как его еще называют, «ревизионистского» направления анализа. Его представители осмысливали историю «снизу» через призму повседневной жизни советских людей (подробнее: 12). Во Франции «демистификация» советской истории приняла форму «освобождения» науки от политики: ученые отказывались от «инструментального» взгляда на историю, осваивая политически нейтральный научный подход. В стремлении француз-
6. Вот как об этом пишет французский историк А. Безансон: «Нас обманули. Нам рассказывали истории и Историю, которые не имели ничего общего с действительностью. Это заставило нас "включить" мозги (...), любопытство и желание проводить собственные исследования» (цит. по: 41, с. 172). После событий 1956 г. А. Безансон решил изучать русскую и советскую историю, в качестве научного руководителя выбрав Р. Арона.
ских и американских историков было нечто общее: желание понять, как в условиях советского режима функционировало общество, как на политику реагировали простые люди и какие стратегии адаптации они вырабатывали. Осмысленная с помощью строгого научного анализа история СССР утрачивала свою «исключительность», а в ее исследовании использовались инструменты и процедуры, практикующиеся при изучении других политических режимов. Вместе с «исключительностью» СССР, по мнению Э. Каррер д'Анкос, перестала существовать и сама советология как наука, изучающая особый тип общества (46, с. 17).
В 60-70-е годы университетская наука заняла центральное место в изучении СССР во Франции. Запрос на профессиональное знание в обществе возрос. Появилась группа ученых-экспертов, связь которых с massmedia повысила их общественный престиж. Отметим среди них М. Ферро и Э. Каррер д'Анкос, приобретших широкую известность за пределами научного сообщества.
5. Вклад ученых в осмысление истории советского
периода (80-е годы XX - начало XXI в.)
С 80-х годов прошлого столетия СССР вступил в полосу кризиса, который завершился развалом СССР (1991). В последнее десятилетие своего существования советская система полностью утратила свою привлекательность в глазах французского общества, и французская интеллигенция перестала рассматривать СССР в качестве прогрессивной модели развития (41, с. 271).
Все больший отклик среди широких слоев французской общественности находило диссидентское движение в СССР. В 1977 г. известные французские интеллектуалы и политики создали Международный комитет поддержки правозащитной организации «Хартия - 77». В 1981 г. была создана другая общественная организация - Комитет поддержки А. Сахарова. В 80-е годы популярность советского ученого и правозащитника была столь велика, что его фотографии печатались во всех учебниках современной истории, которые издавались во Франции (41, с. 316).
Отношение к Советскому Союзу во Франции на рубеже веков в значительной степени складывалось под влиянием сдвигов во французской интеллектуальной жизни и политической культуре. В 80-е годы ФКП лишилась некогда доминирующих позиций в политической жизни Франции, а марксистское течение утратило прежнее влияние в научных кругах. Из жизни ушли выдающиеся историки-марксисты - А. Собуль (1981) и Ж. Брюа (1983), внесшие немалый вклад в формирование позитивного имиджа СССР. В 1976 г. видный историк-марксист Ж. Элленстайн выступил с открытым письмом, в котором выражал свое несогласие с принципами марксизма-ленинизма; вскоре он вышел из рядов ФКП (41, с. 296-298). В свою очередь либеральное
течение набирало силу. Работы Р. Арона издавались и переиздавались, читающая публика открыла для себя французскую либеральную мысль XIX в. и забытое имя А. де Токвиля. Выразителями либеральной мысли стали популярные еженедельники «Point» и «Express». На либеральной волне во французском обществе утвердились новые идеологические стереотипы: представление о советском политическом режиме как о «неосталинском тоталитаризме» (если воспользоваться выражением А. Безансона).
События культурной и политической жизни были тем фоном, на котором развивалось изучение советской истории. Интерес к СССР и странам социалистического лагеря во Франции оставался устойчиво высоким: только за период с 1976 по 1991 г. были защищены 56 докторских диссертаций, посвященных социалистическим странам (41, с. 275). С приходом к власти левых сил финансирование научных исследований возросло. В Высшей школе гуманитарных наук Центр изучения советского общества возглавил М. Ферро, в Институте политических исследований и Центре изучения международных отношений аналогичными исследованиями руководили Э. Каррер д'Анкос и П. Аснар. Институт восточных языков при Университете Париж-III и Институт славянских исследований, по традиции специализирующиеся на изучении языков, широко открыли свои двери историкам и географам. Признаком нового времени стала широкая публикация научных дискуссий на страницах газет и журналов. История окончательно переставала быть достоянием профессионального сообщества, превращаясь в предмет общественной дискуссии.
С началом «перестройки» во Франции появились новые возможности изучения советского общества, связанные с открытием советских архивов. В научный оборот были введены документы руководящих органов и низовых структур КПСС; архивы советского государства, ГУЛАГа, Прокуратуры, Министерства внутренних дел СССР. Период, открывшийся во французской исторической науке после 1986 г., получил во французской литературе название «документальной революции». В области изучения истории СССР, как считает французский историк Н. Верт, наибольших успехов добились исследователи, занимающиеся ранним советским периодом (20-30-е годы) (66). Доступ к новым документам позволил им изучить вопросы, имеющие отношение к функционированию советского политического режима, в том числе:
• соотношение долгосрочного политического проекта с «импровизациями» и неожиданными политическими решениями;
• функционирование механизмов принятия политических решений и осуществление решений конкурирующих административных инстанций; логика функционирования административных органов и пределы автономии отдельных властных структур;
• наличие в советской системе напряжений и конфликтов между институтами и способы их регулирования партийным руководством (67).
Серьезное продвижение наметилось в области изучения социальной истории. Были изучены формы сопротивления, сложившиеся в советском обществе (как активные, так и пассивные), выявлено пространство автономии, которое сохранялось, невзирая на политические репрессии (18; 19). Подводя итоги «документальной революции», французские исследователи приходят к следующим выводам.
Во-первых, «документальная революция» не стала «историографической революцией» и не создала новых интерпретационных моделей для понимания советской истории (67, с. 82).
Во-вторых, само по себе открытие архивов автоматически не принесло историческую правду, поскольку новые источники должны быть интерпретированы, объяснены, верифицированы и подвергнуты критическому осмыслению. Новые документы «не говорят сами по себе», они озвучиваются и интерпретируются историками, (39, 21).
В-третьих, новый этап в изучении СССР заставил исследователей отказаться от политического, экономического, культурного детерминизма и поставил перед ними необходимость взаимосвязанного исследования всех трех сфер в жизни советского общества (42).
В-четвертых, диверсификация источников позволила использовать в историческом анализе новые междисциплинарные подходы. Применение концептов П. Бурдье, М. Фуко, Ж. Дарриды открыло новые возможности изучения советского общества «как цивилизации». В рамках «новой истории» объектом изучения историков стали не классы и социальные группы, но индивиды. В новейших работах о советском политическом режиме, пишет профессор Бернского университета Б. Студер, речь идет о сталинизме как об «образе жизни». Ученых интересует, как обычные советские люди - мужчины и женщины, жили в коммунальных квартирах, работали на крупных советских предприятиях или в колхозах (62, с. 39). В октябре 1999 г. в Доме наук о человеке (Париж) прошел коллоквиум, посвященный социальным практикам в рамках советской системы. В его участии принимали представители различных научных дисциплин, которые занимаются изучением этой проблематики.
Расширение источниковой базы изучение СССР/России позволило ряду французских авторов предположить, что в новых условиях появилась возможность «примирить» сторонников идеологизированной политической истории и аполитичной социальной истории (67, с. 99; 31, с. 62). Однако если в США такая возможность действительно возникла, то во Франции «примирения» между различными подходами к анализу советской истории так и не произошло. Наоборот, в конце 80-х - начале 90-х годов Франция стала свидетельницей одной из самых острых «битв за историю». С конца 80-х годов издаваемый либералами журнал «Communisme» перешел в наступление: каждый новый документ о сталинской эпохе использовался с одной целью - доказать
преступность советского тоталитарного режима. Ключевыми в этом смысле стали 1995-1997 гг., когда практически одновременно в свет вышли две книги - «Прошлое одной иллюзии» Ф. Фюре (37) и перевод книги известного американского советолога М. Малиа (45), в которых по существу отождествлялись сталинизм и нацизм. В это же время один из самых активных представителей либерального течения С. Куртуа опубликовал статью, в которой впервые во Франции открыто говорилось, что «советская катастрофа» (т.е. торжество тоталитарного режима) стала возможной благодаря поддержке французского общественного мнения и, в частности левых политических партий (29). Эти публикации произвели во французском обществе эффект разорвавшейся бомбы. И дело было не в том, что С. Куртуа проводил прямую параллель между сталинизмом и нацизмом. Важнее был сформулированный им тезис об ответственности французских левых за злодеяния Сталина. Такая постановка вопроса переводила дискуссию в моральную и политическую плоскость, затрагивая конкретные персоналии, и в частности героев Сопротивления. Сенсационность заявлений С. Куртуа вызвала невиданный интерес со стороны прессы. Научное же сообщество болезненно реагировало на политизацию дискуссии, историки критиковали публикацию документов из советских архивов без надлежащей верификации содержащихся в них сведений.
Следует уточнить, что образ СССР во Франции окончательно потускнел еще в конце советского периода. Негативное восприятие СССР подпитывалось фактами реальной политики, а советский политический режим все чаще отождествлялся с авторитарной и агрессивной властью стареющих вождей. Правда в связи с начавшейся «перестройкой» взгляд на СССР несколько смягчился: у ряда политиков и исследователей появилась надежда на возможность реформирования советской системы, которая, однако, быстро развеялась.
Литература
1. Ваяйн-Кутюрье П. В страну Тамерлана. - М.: Журнально-газетное объединение, 1933. - 47 с.
2. Голубев А.В. Советское общество 30-х годов и формирование внешнеполитических стереотипов // Россия и Европа в Х1Х-ХХ веках. Проблемы взаимовосприятия народов, социумов, культур. - М., 1996. - С. 86-115.
3. Данилов В.П., Берелович А. Советская деревня глазами ВЧК -ОГПУ - НКВД 1918-1922. - М.: РОССПЭН, 1998. - 342 с.
4. Данилова О. Французское «славянофильство» конца XIX - начала XX века // Россия и Франция XVIII-XX века. - Выпуск 7.- М., 2006. - С. 236-270.
5. Игрицкий Ю. И. Россия в социоисторическом пространстве XX века. - М.: ИНИОН, 2005. - 500 с.
6. Кюстин де. Николаевская Россия. - М.: Терра, 1990. - 288 с.
7. Лиштенан Ф.-Д. Русская церковь XVIII века глазами западных наблюдателей: Политический и философский аспекты // Европейское просвещение и цивилизация России / Отв. ред. Карп С.Я., Мезин С.А. - М., 2004. - С. 65-76.
8. Лиштенан Ф.-Д. Как говорил Тютчев, Россию надо почувствовать // http://www/polit.ru/culture/2006/07/04/vechnyefrancuzlku.html
9. Павловская А.В. Пореформенная Россия глазами современников-англичан // Россия и Европа в XIX-XX веках. Проблемы взаимовосприятия народов, социумов, культур. - М., 1996. - С. 143-154.
10. Первухина К.М. Европейская культура в советской периодике 1930-х годов: Журнал «Интернациональная литература» // Россия и Европа в XIX-XX веках. Проблемы взаимовосприятия народов, социумов, культур. - М., 1996. - С. 116-128.
11. Ржеуцкий В.С. Французский институт в С.-Петербурге (1911-1919) и русско-французское научное и культурное сближение века // Россия и Франция XVIII-XX века. - Выпуск 7.- М., 2006. - С. 293-322.
12. Розенберг У. Г. История России конца XIX - начала XX в. в зеркале американской историографии // Россия XIX-XX вв. Взгляд зарубежных историков. - М., 1996. - С. 8-28.
13. Рудая Е.В. Союзники - враги: Россия и Великобритания глазами друг друга в 1907-1917 годах // Россия и Европа в XIX-XX веках. Проблемы взаимовосприятия народов, социумов, культур. - М., 1996. - С. 175-183.
14. Эррио Э. Восток. - М.: Соцэкгиз, 1935. - 311 с.
15. Aron R. Démocratie et totalitarisme. - Paris: Gallimard, 1965. - 378 р.
16. Bernstein S. Crise et réconstruction du modèle républicain français (1946-1997) // La démocratie libérale / Sous la dir. De Bernstein S. - P.: PUF, 1998. - P. 813-864.
17. Besançon A. Présent soviétique et passé russe. - Paris.: Le livre de poche, 1980. -401 p.
18. Blum A. A l'origine des purges de 1937, l'exemple de l'administration de la statistique démographique // Cahiers du Monde russe. - P., 1998. - Vol. XXXIX. - N 1-2. -P. 169-196.
19. Blum A. et Gousseff C. La statistique démographique et sociale, élément pour une analyse historique de l'Etat russe et soviétique // Cahiers du Monde russe. - P., 1997. -Vol. XXXVIII. - N 4. - P. 441-456.
20. Bourseiller Ch. Histoire générale de «l'ultra-gauche». - P.: Ed. Denoël, 2003. -546 p.
21. Broué Р. Le Parti Bolchevik. L'histoire du PCUS. P.: Еd. de Minuit, 1972. -563 р.
22. Bruhat J. L'histoire de l'URSS. - P.: Ed. Sociales, 1945. - 321 р.
23. Bruhat J. Présentation de l'URSS. - P.: Vautrain, 1947. - 218 p.
24. Buber-Neumann М. Déportée en Sibérie P.: Seuil, 1949. - 335 р.
25. Buttino M. Ethnicité et politique dans la guerre civile: à propos du basmacestvo au Fergana // Cahiers du Monde russe. - P., 1997. - Vol. XXXVIII, N 1-2. - P. 195-222.
26. Carrère d'Encausse Е. L'URSS de 1917 à 1953. - P.: Centurion, 1972. - 236 р.
27. Carrère d'Encausse Е. Le pouvoir confisqué: Gouvernants et gouvernés en U.R.S.S. -P.: Flammarion, 1980. - 329 p.
28. Chapelon J. En CCCP. Quelques impressions d'un voyage dans l'Union des Républiques Soviétiques Socialistes. - P. Librairie philosophique J. Vrin, 1926. - 99 p.
29. Courtois S., Werth N., Panné J.J. et alii. Le livre noir du communisme: Crimes, terreur, repression. - P.: Robert Laffont, 1997. - 922 p.
30. Debray R. Le pouvoir intellectuel en France. — P.: Ramsay, 1979. — 245 p.
31. Dullin S. Les interprétations françaises du système soviétique. — Le siècle des communismes / Sous la dir. De Dreyfus M., Groppo B., Ingerflom Cl. S., Lew R., Penntier Cl., Pudal B., Wolikow S.-P., 2000. — Р. 47—65.
32. Elleinstein J. Histoire de l'URSS, vol. 1: La conquête du pouvoir. — P.: Ed. sociales, 1972. — 221 p.
33. Elleinstein J. Histoire de l'URSS, vol.2: Le socialisme dans un seul pays. — P.: Ed. sociales, 1972. — 241 p.
34. Ferro M. La révolution de 1917. La chute du tsarisme et les origines d'Octobre / Préface de Portal R. — P.: Aubier-Montaigne, 1967. — 606 p.
35. Ferro M. La révolution de 1917: Octobre, naissance d'une société. — P.: Aubier-Montaigne, 1976. — 517 p.
36. Ferro M. Des Soviets au communisme bureaucratique. — Paris: Gallimard, 1980. — 434 p.
37. Furé F. Le Passä d'une illusion. Essai sur l'idée communiste au XX siécle. — P.: Robert Laffont / Calmann-Levy. — 1995. — 580 p.
38. George P. L'URSS, la terre et les hommes. — P.: SEFI, 1946. — 235 p.
39. Groppo B., Pudal B. Une réalité multiple et controversée // Le siècle des commu-nismes / Sous la dir. de Dreyfus M., Groppo B., Ingerflom Cl.S., Lew R., Penntier Cl., Pu-dal B., Wolikow S.-P., 2000. — P. 19—25.
40. Ingerflom Cl.S. De la Russie à l'URSS // Le sincle des communismes / Sous la dir. de Dreyfus M., Groppo B., Ingerflom Cl.S., Lew R., Pennetier Cl., Pudal B., Wolikow S.-P., 2000. — P. 113—122.
41. Jalobert L. Le Grand Débat. Les universitaires français — historiens et géographes — et les pays communistes de 1945 à 1991. — Toulouse: GRHI, 2001. — 405 p.
42. Kerblay B. Les marchés paysans en URSS. — P.: Mouton, 1968. — 519 p.
43. Lefort Cl. La complication. Retour sur le communisme. — P.: Fayard, 1999. — 259 p.
44. Leroy-Beaulieu A. L'empire des tsars et les russes, 2 vol. — 2-ème édition. — P.: Hachette, 1883—1886.
45. Malia M. La tragédie soviätique. — P.: Seuil, 1995. — 633 p.
46. Marcou L. L'Union soviétique / Introduction d'Hélène Carrère d'Encausse. — P.: Armand Colin, 1971. — 149 p.
47. Marie J.-J. Lénine. — P.: Balland, 2004. — 504 p.
48. Marie J.-J. Staline. — P.: Fayard, 2001. — 994 p.
49. Mazuy R. Croire plutôt que voir? Voyages en Russie soviétique (1919—1939). — P.: Odile Jacob, 2002. — 368 p.
50. Mink G. French Research on Eastern Europe. — P., 1002 // http:// www.gesis.org/ en/Publications / Magazines / newsletter_eastern_europe /archive / n1002/ n100206.htm
51. Morizet A. Chez Lénine et Trotsky, Moscou, 1921. — P.: La Renaissance du livre, 1922. — 301 p.
52. Rambaud A. Histoire de la Russie des origines jusqu'à nos jours. — P.: Hachette, 1878. — 451 p.
53. Rambaud A. La Russie épique. Etude sur les chansons héroïques de la Russie. — P.: Maisonneuve, 1876. — 504 p.
54. Remond R. Vivre notre histoire. — P.: Le Centurion, 1976. — 234 p.
55. Rousseau J.-J. Contrat social. — P.: Garnier, 1772. — 514 p.
56. Roussel J. Les enfants du prophnte. Histoire du mouvement trotskiste en France. — P.: Spartacus, 1972. — P. 110.
57. Saly P. Histoire de l'URSS: Vingt annäes de livres en fran3ais // Cahiers d'histoire de l'Institut de recherches marxistes. — P. 1987, N 28. — P. 75—118.
58. Sedov L. Livre rouge sur le procès de Moscou / Ed. par Sedov L. — P.: Ed. Populaires, 1936. — 128 p.
59. Le sincle des communismes / Sous la dir. de Dreyfus M., Groppo B., Ingerflom Cl.S., Lew R., Penntier Cl., Pudal B., Wolikow S.-P., 2000. — 542 p.
60. Souvarine B. Staline. Apercu historique du bolchévisme. — P.: Champ libre, 1917. — 639 p.
61. Staline Y. Textes. — P.: Ed. Sociales, 1983. 2 vol. 301 et 237 p. / Présentation de Cohen F. (t. 1, p. 9—72).
62. Studer B. Totalitarisme et stalinisme. — Le siècle des communismes / Sous la dir. De Dreyfus M., Groppo B., Ingerflom Cl.S., Lew R., Penntier Cl., Pudal B., Wolikow S.-P., 2000. — P. 26—46.
63. Le voyage en Russie. Antologie des voyageurs français aux XVIII et XIX siècles / Préface, chronologie, notices biographiques établies par Cl. De Grève. — P.: Robert Laffont, 1990. — 540 p.
64. Voltaire Charles XII roi de Suède. Ed. stéréotype. — Münster, 1884. — 359 p.
65. Voltaire L'Apothéose de Pierre le Grand. — Prague: Ed. de l'Académie tchécoslovaque, 1964. — 213 p.
66. Werth N. Histoire de l'Union soviétique. — P.: PUF, 1990. — 547 p.
67. Werth N. L'historiographie de l'URSS dans la période post-communiste // Révue d'études comparatives Est-Ouest. — P., 1999. — Vol. 30. — N 1. — P. 81 — 104.
