CC BY
26
О СВОБОДЕ И ЭКСПЛУАТАЦИИ
В. Н. САГАТОВСКИй
В этой статье я попытаюсь обосновать следующие три тезиса. 1. Реализация любой свободы содержит в себе возможность эксплуатации. 2. Если не сводить эксплуатацию к ее экономической разновидности, то в человеческой деятельности она также неустранима, как и стремление к свободе. 3. Условием радикальной минимизации эксплуатации является гармонизация свобод в общности, построенной на началах соборности и общего дела.
Если не уточнить все употребляемые здесь термины, то ничего, кроме очередной философской «интертрепации», не получится.
Начнем с эксплуатации. В самом общем смысле эксплуатация есть использование чего-либо в качестве средства (извлечение выгоды - частный случай такого использования). Обычно выделяются три группы объектов эксплуатации: человек, природа и то, что создано человеком. Причем в понимании эксплуатации от третьей группы к первой нарастает определенный отрицательный оттенок. Так эксплуатация, к примеру, транспорта не предполагает обязательного нанесения ущерба; речь может идти о разумной, грамотной или безответственной эксплуатации. Когда же мы, особенно в современной экологической ситуации, имеем в виду эксплуатацию природы, то оба отрицательных момента - вред и насилие - присутствуют уже гораздо более явно. А понятие «эксплуатация человека человеком» целиком носит отрицательный характер.
В контексте соотношения эксплуатации и свободы актуально именно отрицательное понимание эксплуатации, и в дальнейшем мы будем употреблять это слово только в таком смысле. Онтологической основой внесения в эксплуатацию моментов вреда и насилия является допущение того, что используемое средство представляет собой не только объект, «вещь», но и обладает собственной субъективной реальностью, т. е. самоценностью и определенной информационной программой, является «лицом» [1]. При таком подходе взаимодействие эксплуатирующего с эксплуатируемым может рассматриваться, во-первых, как добровольное или вынужденное, и, во-вторых, может быть оценено с позиций справедливости, т. е. соответствия вкладов и результатов взаимодействия для обеих сторон. Если использование является насильственным и таким, что польза для использующего оборачи-
вается преимущественным вредом для используемого, а вклад использующего в результат взаимодействия не соответствует получаемому им результату, то такое использование является эксплуатацией, а использующий - эксплуататором. Коротко говоря, эксплуатация есть насильственное и несправедливое использование в качестве средства другого субъекта, «лица», другой «целеустремленной системы» [2]. Не будем пока обсуждать, насколько такое понимание подходит для отношений человека с природой, но то, что оно характеризует эксплуатацию человека человеком, вроде бы не должно вызывать сомнений.
Но не является ли предложенное определение эксплуатации слишком общим? В марксистской традиции эксплуатация человека человеком сводится к экономической эксплуатации, т. е. несправедливому присвоению части произведенного продукта собственником средств производства. Однако вклад в целостную жизнь общества и личный (или групповой) результат в соответствии (несоответствии) с этим вкладом могут носить не только экономический характер. Вклад может оцениваться не только в рублях или владении собственностью, но и в статусе, как формальном, так и неформальном, который получает субъект (личность, группа), в недооценке или переоценке его заслуг, в степени и характере участия в принятии социально-политических решений, в предоставляемых ему правах и обязанностях, в обеспечении адекватной информацией, наконец, в психологическом комфорте или дискомфорте. Я не претендую здесь на полную классификацию видов эксплуатации человека человеком, но и сказанного достаточно для того, чтобы говорить о возможности несправедливого и насильственно достигаемого несоответствия между вносимым вкладом и получаемым результатом в экономическом, социальном, политическом, правовом, моральном, информационно-психологическом и иных аспектах.
Необходимость преодоления узкоэкономического понимания эксплуатации можно пояснить на множестве примеров как личностного, так и группового характера. Так, человек может смириться с несправедливо низкой зарплатой, если его деятельность находит признание в референтной группе, а трудности компенсируются хорошим социально-психо-
логическим климатом в коллективе. Напротив, невнедрение его вклада может сделать бессмысленным и насильственным дальнейшее пребывание в данном статусе независимо от величины дохода. Мы оцениваем степень перенесения или осуществления эксплуатации со стороны социальной группы не только по ее доходам, но и по несправедливому злоупотреблению властью (например, со стороны бюрократии) или неадекватной оценке социальной значимости (например, интеллигенции).
Что касается насильственного характера эксплуатации, то он может оказаться достаточно сильно замаскированным. Вплоть до того, что эксплуатируемый искренне не считает себя таковым, или неверно указываются эксплуатирующая и эксплуатируемая стороны. Первый случай имеет место при информационно-психологической эксплуатации (манипуляции сознанием [3]), которая может обеспечивать дальнейшую политическую и экономическую эксплуатацию (к примеру, политтехно-логия управления электоратом). Пример второго - явно неадекватные доходы некоторых участников шоу- и спортивного бизнеса. Те, кто эти доходы оплачивают, могут считать, что делают это вполне добровольно. Но, во-первых, мода, реклама и социально-психологическое заражение при бизнесовом подходе вполне укладываются в рамки манипуляции сознанием (т. е. замаскированного насилия). Во-вторых, добровольное «фанатство» - это, скорее, патология, чем явная эксплуатация (что хотели, то и получили). Эксплуатируемой стороной здесь оказывается общество в целом и те, кто с таким порядком вещей не согласны. Ведь эти средства могли бы быть направлены на куда более значимые цели.
Предпримем некоторое «забегание вперед» на пока что интуитивном уровне. Чем больше свободы в обществе при наличии возрастающего разнообразия - вплоть до взаимоисключения - интересов социальных групп и личностей, тем больше возможностей для проявления различных видов эксплуатации. Как же так: разве не очевидно, что «свобода лучше несвободы»?! Обратимся, стало быть, к понятию свободы.
Существуют три основных понимания свободы, которые при ближайшем рассмотрении оказываются не взаимоисключающими, но взаимодополняющими [4]. По линии Спиноза - Гегель - марксизм свобода есть осознанная необходимость. В экзистенциалистской философии свобода есть возможность выбора. В философии Н. А. Бердяева и С. А. Левицкого
свобода предстает как творчество, как «овоз-можнение невозможного». Заметим кстати, что молодой Маркс видел онтологическую основу свободы в эпикуровском понятии отклонения атома, т. е. в реализации спонтанного начала. И лишь задумав осуществить пролетарскую революцию на сугубо научной основе, он предпочел свободно осознать ее как объективную необходимость. Однако далеко не все свободно приняли этот марксов выбор.
Действительно, суть свободы - это свой выбор. Однако осуществление выбора связано с осознанием его объективных возможностей. Если же этого не произошло, субъект терпит неудачу и рискует вместо свободы попасть в зависимость от воли более успешного субъекта. Но возможна и другая ситуация: не найдя наличных условий для реализации своей мечты, человек создает их, творит новое, не вытекающее с неизбежностью из существующих обстоятельств, но создающееся здесь и сейчас в творческой «точке бифуркации». Этот третий вариант является самой глубинной основой подлинно человеческой деятельности, а первые два - предварительными условиями. Сначала надо сделать выбор, затем осознать необходимые условия его реализации и, только не приняв невозможность его осуществления в данных обстоятельствах, рискнуть радикально изменить сами обстоятельства, доопределить бытие.
Понимание свободы как возможности выбора наиболее близко обыденному сознанию. Для нерефлектирующего человека свобода часто оказывается близкой к своеволию в смысле Достоевского [5]: я хочу иметь то-то и не хочу зависеть от обстоятельств и обязательств, препятствующих этому моему желанию. Буду ли я при этом рассчитывать на «счастливый случай», системно осознавать и подбирать необходимые условия или творчески создавать их, - фактически не влияет на ту сердцевину трактовки свободы, которая непосредственно близка к ее соотношению с эксплуатацией. В рафинированной форме такое понимание свободы предстает как возможность самовыражения и самореализации «без заранее выбранного масштаба» (К. Маркс), т. е. по максимуму.
Но максимум для одного с неизбежностью оборачивается минимумом для кого-то или для чего-то другого. Так антропоцентрист-ский выбор современного человека грозит экологической катастрофой. Свобода, как направленная на одни и те же ценности в случае их дефицита, так и разнонаправленная в случае взаимоисключения векторов, порождает кон-
куренцию. «Так это же хорошо, больше будет разнообразия», - возразят нам. А вы уверены, что это разнообразие для всех обернется «успешностью»? Или на это стоит закрыть глаза, как в «американской мечте»? И достаточно ли тут будет чисто юридических ограничений?
В самом деле, обратимся к реальной жизни. В историческом аспекте возможность эксплуатации появляется вместе с разделением труда. В личностном плане ее возможность связана с неудовлетворенностью отдельных личностей общим статусом и наличием у них способностей этот статус изменить. В первобытном обществе доля добычи, как правило, соответствует вкладу в ее получение. Нарушение равенства сначала имеет место для вождей, т. е. людей, обладающих преимущественными способностями на охоте и на тропе войны, и служителей культа (колдунов, шаманов, жрецов). В первом случае возрастание преимуществ до определенной черты не нарушает справедливости (адекватного соответствия вклада и результата) и не обязательно достигается путем насилия. Второй случай сложнее. Не всегда удается провести грань между экстрасенсорными способностями, действительно приносящими пользу соплеменниками, и сочетанием обмана и самообмана, которое позволяет первобытным «идеологам» избежать общих обязанностей и получить явные преимущества. Здесь мы уже сталкиваемся с возможностью уйти от контроля на предмет соотношения реального вклада в жизнь общества и получаемой доли благ. И вождь, и «идеолог» могут, что называется, воспользоваться служебным положением, но в первом случае злоупотребление властью более очевидно: прямое насилие легче диагностируется, чем насилие информационное, манипуляция сознанием.
По мере усложнения общественной жизни возрастают как возможности бесконтрольного получения преимуществ, не адекватных реальному вкладу, так и разнообразных способов насилия. Иными словами, разнообразие возможностей выбора, т. е. свободы для одних людей чревато увеличением возможности стать жертвами эксплуатации для других. Разумеется, так происходит не всегда. Допустим, изобретатель новых орудий труда вносит уже иной вклад, чем обычный земледелец или скотовод. И получаемый им результат может оказаться больше, но справедливость его преимуществ достаточно очевидна. То же самое можно сказать о соотношении вклада и получаемого результата у представителя «правящего меньшинства» (А. Тойнби [6]), знахаря,
жреца, добывающего новые знания, а в дальнейшем, естественно, у ученого, художника, философа и т. д. Здесь нет эксплуатации, хотя полностью проявляются преимущества свободы перед несвободой.
Но с одной серьезной оговоркой: если привилегированное положение представителей всех этих видов деятельности действительно соответствует значимости их вклада в общее дело. А определить и, тем более, изменить несоответствие очень непросто. В целом ряде случаев оно достаточно очевидно. Например, когда руководитель предприятия получает не просто большую зарплату, чем его сотрудники, но в разы большую; когда олигархи тратят на свои прихоти баснословные суммы; когда законодательная и исполнительная власти сами себе назначают явно завышенные привилегии. Но, во-первых, значимость целого ряда занятий и величина справедливого вознаграждения за них неочевидны. Во-вторых, в дело вступает манипуляция сознанием, вуалирующая несправедливое положение вещей, внушающая его «естественность» или даже божественное происхождение. В-третьих, применяется насилие, которое де-факто завоевывает и закрепляет такое положение. Вот тогда возможность эксплуатации становится действительностью.
Та или иная форма эксплуатации может существовать в любых вариантах взаимодействия людей друг с другом: от общения любого количества индивидов по любому поводу до общества в целом. Но существуют такие виды деятельности и статусы, где соблазн эксплуатации особенно велик. В явной и идеологически откровенной форме эксплуатация провозглашается и осуществляется в деятельности криминалитета: «настоящий» вор убежден в своем «праве» жить за наш счет. Однако любая эксплуатация содержит в себе, так сказать, неявный криминалитет. Далеко ли ушел от него политик, смотрящий на «биомассу» как на объект манипуляций? Или бизнесмен, осознанно или подсознательно руководствующийся пониманием бизнеса, предложенным одним американцем: бизнес есть попытка залезть в чужой карман на законном основании? Люди, ориентированные на то, чтобы урвать кусок, явно превышающий их реальный вклад, в зависимости от своих склонностей и способностей, а также от сложившейся жизненной ситуации, стремятся занять положение в тех сферах деятельности, где контроль за соотношением вклада и получаемого результата ослаблен, а возможности для насильственного получения желаемой доли велики.
Назовем основные сферы деятельности такого рода: власть (деятельность «правящего меньшинства»); экономика на основе частной собственности; различные формы посредничества (торговля, ростовщичество, страховка и т. д.); «духовная» сфера («гуру» и эпигоны в сфере религии, искусства, идеологии); индустрия развлечений; СМИ. В принципе соблазн эксплуатации может реализоваться в любой деятельности, результаты которой пользуются повышенным спросом, а контроль качества этих результатов и процесса их производства затруднителен. Например, деятельность врача или адвоката. А теперь - и колдуна или развлекающе-отвлекающего мистификатора. В общем, чем больше отрыв деятельности от таких ее видов, где процесс и результат достаточно прозрачны, тем больше опасность эксплуатации.
Но очевидно, что чем больше свободы в деятельностном проявлении и вытекающих отсюда плохо контролируемых разнообразия и сложности, тем больше простора для несправедливости, обмана и насилия, которые в свою очередь принимают все более изощренные формы. Особенно трудно диагностировать информационное насилие, удельный вес которого, естественно, возрастает в современном информационном обществе. Спрос на те или иные результаты все больше организуется рекламой, а современная реклама - от товаров до «духовных» услуг - как правило, сплошной обман.
Демократически настроенный читатель, наверное, уже заподозрил меня во всех грехах: так что же, ограничить свободу, «подморозить» общество, остановить прогресс?! Давайте сначала посмотрим, а что реально предлагается для ограничения возможностей эксплуатации. Практически очень немного. Во-первых, упование на всесилие саморегулирующегося рынка. Во-вторых, все более изощренные процедуры правовой регуляции. Ни то, ни другое, увы, не решает проблемы. Современное рыночное потребительское общество ориентировано на максимум прибыли, престижного потребления и волю к власти (над природой и себе подобными). Отсюда следует, что любая потребность должна быть удовлетворена, и следует культивировать такие потребности, удовлетворение которых приносит максимум прибыли и позволяет манипулировать и потребителем, и производителем. Неужели надо доказывать, что в таких условиях любые формы эксплуатации (не только экономическая) могут только возрастать?
Конечно, юридические законы и уровень
культуры их исполнения позволяют как-то ограничивать эксплуатацию. Но в принципе все эти ограничения паллиативны, а непомерное усложнение правовой регуляции само становится источником эксплуатации. Так, разница в доходах наиболее бедных и наиболее богатых может существенно различаться, скажем, в России или Швеции. Точно так же может различаться степень бюрократического произвола, коррупции, информационно-психологического манипулирования, уровня преступности и т. д. Но господство ценностных ориентаций на максимум (прибыли, потребления, власти) в менталитете общества с неизбежностью порождает тенденцию оставлять кого-то на уровне минимума. Этими «кто-то» могут оказаться и отдельные люди, и общности, и регионы, и природа планеты. Надеяться на внутреннее стремление к справедливости при доминировании таких базовых ценностей утопично. Внешние же (политико-правовые) средства становятся все более «неповоротливыми» (дела рассматриваются в течение многих лет, а то и десятилетий), а усложненность и противоречивость системы правовых норм позволяет и саму политико-правовую деятельность превращать из средства справедливого решения конфликтов в средство достижения целей субъектов этой деятельности, т. е. в эксплуатацию.
Вывод: без радикальной переоценки ценностей («революции духа») невозможно сколько-нибудь серьезно минимизировать эксплуатацию. Строго говоря, устранить ее полностью нельзя, но степень минимизации может быть очень различной. И гораздо большей, чем в самых относительно благополучных сообществах современности.
Неустранимость эксплуатации обусловливается следующими обстоятельствами. Во-первых, стремлением к свободному выбору и творчеству нового, являющемуся сущностным качеством человека, неизбежно порождает непредсказуемые последствия. В том числе и возможности несправедливого соотношения вклада субъектов выбора и творчества и получаемых ими долей благ. Во-вторых, способность к рефлексии, к непредвзятой оценке последствий своих свободных самовыражения и самореализации для других людей и окружающей среды пока еще у большинства людей и общественных организаций находится в зачаточном состоянии. В то же время на подсознательном уровне «тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман» (включая самообман). В-третьих, даже если в развитии
честной рефлексии будет достигнут значительный прогресс (что в современном обществе массовой информационно-психологической манипуляции маловероятно), сами базовые ценности различны у людей разного психологического типа (независимо от их классовой, национальной, профессиональной, религиозной и иной принадлежности). Наивно думать, подобно Сократу, что люди совершают зло только потому, что они не знают, что такое добро. Видимо, всегда - в той или иной степени выраженности и объеме - будут воспроизводиться типы созидателей, деструкторов и конформистов [7]. Созидатели могут поддаться соблазну эксплуатации в силу увлеченности своим делом (во имя благой цели!), деструкторы в принципе ориентированы на преступление (необязательно в правовом, но в более широком - ницшевском - смысле), а конформисты подлаживаются к тому, что сейчас принято, доминирует («мимесис», по А. Тойнби).
Но одно дело принципиальная возможность, другое - наши возможности по минимизации ее реализации. Повторяю: в современном обществе, где бизнесом становится все - экономика, политика, право, искусство, идеология (в том числе религиозная), информирование, образование и даже в какой-то мере наука - такие возможности минимальны.
При каких же условиях возможности минимизации эксплуатации человека человеком могли бы существенно возрасти? Выше уже было упомянуто о необходимости переоценки базовых ценностей, задающих смысложизнен-ную направленность человеческой деятельности. Но подобно тому, как само по себе развитие экономики, науки и техники не решит глобальных проблем современности без «революции духа», так и последняя останется утопическим пожеланием без одновременных преобразований объективной реальности - устройства общества и его деятельности в отношении природы. Духовно-психологический и социально-организационный факторы здесь обусловливают друг друга.
Начнем с духовной основы человеческой жизнедеятельности. Характер воздействия этой основы на объективные процессы ее реализации определяется задаваемой ей направленностью, теоретическим обоснованием и проектной разработкой ее идеалов и присущими ей средствами контроля над соотношением идеальных проектов и реальных результатов. Направленность современной цивилизации отличается антропоцентристской и либерально-индивидуалистической односторонностью,
уровень теоретически обоснованной стратегии давно уступил место прагматической тактике, а средства контроля - явным несоответствиям сложности и противоречивости управляемых процессов. Ориентация на максимум свободного самовыражения и самореализации человечества по отношению к природе и личности в обществе (природа и общество, а чаще всего и другие личности, выступают в роли средств) в сочетании с нежеланием и неумением ответственно относиться к проигрыванию различных вариантов и брать на себя труд честной рефлексии с позиций взаимодействия личности - общества - природы как целого при одновременной мощной технической вооруженности, в конечном счете, и порождает глобальные проблемы современности. Такая свобода и такая рефлексивная беззаботность (прагматическая тактика без ответственной стратегии) порождают эксплуатацию, чреватую крахом зарвавшихся эксплуататоров.
В качестве противовеса реальная история знает пока что только другую крайность, потерпевшую сокрушительное поражение в ХХ столетии, - тоталитаризм как принесение в жертву свободы во имя, якобы, нерушимости целого. Причем под целым понимается только общество, живущее в мобилизационном режиме борьбы с другими обществами и природой. Этот режим не спасает от суперэксплуатации, хотя и делает ее, по видимости, более простой и прозрачной. Между тем на уровне духовных оснований культуры имеет место концепция, преодолевающая недостатки обеих противоположностей. Системообразующей ценностью и понятием соответствующего похода является идея соборности [8]. Наиболее глубоко и полно эта идея проработана и пережита в русской культуре. Хотя, к сожалению, этого не скажешь об ее реализации в российской действительности в целом.
Предельно кратко: суть соборности заключается в добровольном взаимном признании самоценности индивидуальности и целого, личности и общества, признании самоценности природы в ее негэнтропийной направленности. Не рациональный утилитаристский расчет (я тебе - ты мне), за которым скрывается воля к власти, но воля к любви в отношении к другому и целому со стороны индивидуальности и в отношении к индивидуальности со стороны целого. Ведь высшая форма любви - это и есть такое добровольное и взаимное признание самоценности. Но где такая индивидуальность и такое общество? После этого вопроса следует оценка мечты о соборности как чистейшей
утопии. Не будем, однако, смешивать вопрос о неготовности современной цивилизации к принятию идеала соборности с вопросом о необходимости этого принятия.
Соборность включает в себя свободу как необходимый момент, но стремление к свободе самовыражения и самореализации органически дополняется в ней столь же внутренне фундированным стремлением к сопричастности целому (Богу, природе, человеческому обществу, конкретной общности). А отсюда вытекает душевно и духовно обоснованная ответственность поступков перед развивающейся гармонией целого и индивидуального, общества и природы. Глобальная реализация такого единства свободы и ответственности в современной ситуации может реализоваться только в сознательном созидании ноосферы. Последний термин понимается здесь не как особая оболочка Земли, созданная развитием культурной деятельности человечества (В. И. Вернадский), но в содержательном плане - как взаимодополняющее единство общества, природы и личности, основанное на признании их самоценности [9]. Я не вижу иной альтернативы глобальной катастрофы кроме объединения лучших сил человечества в новом Общем деле - созидании ноосферы. Тоталитаризм и либерализм - эти две крайности - изжили себя. Но односторонняя абсолютизация насильственной целостности и лишь юридически регулируемой индивидуальности продолжают оставаться реально существующими тенденциями в менталитете различных людей и человеческих общностей. Трудно внутренне принять, даже понять, что такое соборность, тем более «переключиться» на нее. Но разве не очевидно, что без такого «переключения» созидание ноосферы лишается духовной основы, а современная цивилизация будет продолжать свое гибельное движение к глобальной катастрофе?
Попробуй объяснить это человеку, вписавшемуся в мир всеобщего бизнеса и супермаркета, или самовлюбленному Homo ludens! Ситуация драматическая, может быть, даже трагическая. Но для тех, кто осознал альтернативность современной ситуации, разработка идей ноосферного устройства жизни на нашей планете представляется необходимой, независимо от реального исхода этой ситуации. Понятно, что душевно-духовная культура людей, делающих выбор в пользу Общего ноосфер-ного дела, предполагает такую совесть и такой уровень честной рефлексии, которые внутренне и без искусственных мучительных усилий позволяют осуществлять постоянную оглядку на то,
как твое свободное поведение отзовется на состоянии и развитии другого и целого. Но одного внутреннего стремления мало. Оно может успешно формироваться в сколько-нибудь заметном масштабе, только коррелируя с определенным устройством общества в аспекте его социально-экономической организации.
Крах социалистических экспериментов ушедшего столетия не означает, что сама социалистическая идея оказалась ошибочной. Надо понять, что ни значительная часть населения, ни теория построения, функционирования и развития общества без эксплуатации (точнее, с ее радикальной минимизацией) были просто не готовы к тому, чтобы обеспечить успешную реализацию этой идеи. Эксплуатация со стороны собственников средств производства сменилась бюрократической эксплуатацией; теперь эти формы, включив в себя криминальную струю, объединились. И что же - «конец истории»? Мечты о справедливом устройстве общества оказались полной утопией? Но ведь такой «конец» может оказаться реальным концом человеческой цивилизации. Поэтому разумнее понять допущенные ошибки и вернуться к идее «социализма с человеческим лицом».
В контексте нашей проблемы это означает, прежде всего, разработку критериев оценки различных видов человеческой деятельности и значимости вкладов, вносимых их представителями в жизнедеятельность общества в целом. Пока что в случаях, когда значимость труда не может быть оценена на основе затрат энергии, т. е. за пределами чисто физического труда, доля которого постоянно уменьшается, такая оценка строится либо на наличии спроса, либо просто «берется с потолка». Понятно, почему в рыночном обществе вознаграждение деятельности поп-звезды или представителя коммерческого спорта несопоставимо с вознаграждением серьезного писателя или философа. В обществе же «реального социализма» зарплата артиста или научного работника определялась волевым порядком. Принцип «каждому по его труду» фактически оставался декларацией о намерениях. Чтобы выйти на путь обоснованных оценок, требуется наличие целостной теории жизни общества и разработка процедур гуманитарной экспертизы. Без выполнения этих условий научное управление жизнью общества невозможно. Пока что можно указать лишь исходный принцип справедливой оценки отдельных вкладов: каждый из них должен быть необходимым, а все вместе необходимыми и достаточными для оптимизации движения к ноосфере. Слишком
«абстрактно»? Так давайте системно двигаться от абстрактного к конкретному, а не играть в постмодернистские и феноменологические игры.
Уже на таком уровне становится очевидной связь ноосферной и социалистической идей. Социализм, заменяющий критерий максимизации прибыли на развитие человека получает более широкое и глубокое ноосферное содержание: это замена максимума на оптимум и эгоцентрического самовыражения на соборную деятельность в рамках развивающейся гармонии ноосферы как органического единства общества, личности и природы. Не случайно появился термин «ноосферный социализм» [10]. Ни собственность на средства производства, ни другие формы владения преимуществами (властью, информацией, повышенным спросом на результаты данной деятельности и т. д.), которые могут быть использованы в эксплуатационных целях, должны быть законодательно заблокированы в отношении таких возможностей. Но это нельзя сделать без проявлений волюнтаризма, пока отсутствует постоянно совершенствующаяся социальная теория, дающая объективные основания для ранжировки различных видов деятельности с точки зрения их необходимости и значимости для целостного развития общества в рамках ноосферы в процессе постоянного экспертного мониторинга. Нетрудно представить, как в свете такой теории и базирующейся на ней системной экспертизы станет очевидной ненужность и даже вредность целого ряда проявлений бюрократии, деятельности СМИ (к примеру, рекламы в ее современном виде), коммерчески выгодных, но безответственных с точки зрения ноосферных ценностей «акций» искусства, форм «индустрии досуга» и многого другого. Само управление жизнью общества должно
обеспечить объективные условия для минимизации эксплуатации. В обществе «реального социализма» не было системы соответствующих программ (ни в момент взятия власти, ни позже), а не деклараций о намерениях, и, стало быть, отдельные идеологические кампании не имели серьезной теоретической основы.
Однако любая деятельность, управленческая в том числе, осуществляется живыми людьми, уже обладающими определенными базовыми ценностями (об их различии уже шла речь выше). С этих позиций требуется не только оценка квалификации кадров, претендующих на участие в «эксплуатационноопасных» видах деятельности, но и проведение аксиоло-гически-психологической экспертизы. Кпри-меру, прекрасный специалист и талантливый человек, хорошо работающий как исполнитель или генератор технических идей, но склонный к карьеризму и злоупотреблению властью, к руководству людьми допущен быть не должен. То же можно сказать и о хорошем организаторе, «попутно» склонном ко всяческим спекуляциям в посреднической деятельности.
Да как же при таких требованиях осуществлять успешный политический (читай: манипу-лятивно-бюрократический) и экономический бизнес?! Действительно, все это выглядит весьма утопично, если подходить с позиций ценностей, господствующих в современной цивилизации. Но переоценка ценностей столь же утопична, если она будет лишена одновременно формирующихся условий в организации жизни общества и личностей. Но кто сказал, что путь от сползания к глобальной катастрофе вследствие нерешаемости глобальных проблем современности окажется легким и базирующимся на стандартных предпосылках, напрочь лишенных опасности восприниматься в качестве утопических?
1. О различии «вещи и лица» см.: Бубер М. Я и Ты. М., 1992.
2. О понятии «целеустремленная система» см.: Акофф А., Эмери Ф. О целеустремленных системах. М., 1975.
3. См.: Кара-Мурза С. Манипуляция сознанием. М., 2001.
4. Подробнее см.: Сагатовский В. Н. Уровни свободы и ответственности: системный синтез//Человек и христианское мировоззрение. Выпуск 10. Симферополь, 2005.
5. См.: Достоевский Ф. М. Записки из подполья//Достоевский Ф. М. Собрание сочинений в 12 т. Т.2. М., 1982.
6. Здесь и дальше см.: Тойнби А. Постижение истории. М., 1991.
7. Подробнее см.: Сагатовский В. Н. Философия развивающейся гармонии в 3-х частях. Ч. 3: Антропология. СПб., 1999. С. 21 2-226.
8. Подробнее см.: Сагатовский В. Н. Русская идея: продолжим ли прерванный путь. СПб., 1994. С. 103-123.
9. Подробнее см.: Сагатовский В. Н. Русская идея: продолжим ли прерванный путь? СПб., 1994. С.146-152; его же. Философия развивающейся гармонии в 3-х частях. Ч. 3: Антропология. С. 278-282.
10. См.: Субетто А. И. Ноосферизм. СПб., 2001. Субетто гораздо больший марксист и материалист, чем я, но в данном аспекте наши позиции достаточно близки.
