CC BY
46
10. Мушич-Громыко В.Г. Принципы дополнительности Н. Бора в его применении к геометрическим объектам // Вестник Оренбургского государственного университета: научный журнал. 2008. №7(89). С. 92-96.
V. G. Moushich-Gromyko
Differentiation of Niels Bohr’s complementarity principle by humanitarian perception: The problem of superficial reading
The question raised in the article is concerning superficial perception of the complementarity principle by scholars and philosophers and superficial treating of it. When physicist speak about the complementarity principle from a philosophical point of view a lot is left only implicated (i.e. comprehensible only by them). Philosophers should avoid implication.
Получено 01.09.2009 г.
УДК 130.2:8
И.Н. Петракова, канд. филос. наук, ассистент, (4872) 56-66-74,
minepochta@rambler.ru (Россия, Тула, ТулГУ)
О МЕНТАЛЬНОСТИ РУССКОЙ И ЕВРОПЕЙСКОЙ: НЕКОТОРЫЕ ПАРАЛЛЕЛИ И ПЕРЕСЕЧЕНИЯ
Рассматриваются черты сходства идей, взглядов и биографий русского философа конца XIX - начала XX века В. В. Розанова и нидерландского писателя второй половины XX века Герарда Реве.
Ключевые слова: персоналии, Розанов, Реве, современная литература, нидерландская литература, философия пола, сексуальность, религия.
Василий Васильевич Розанов (1856-1919) - русский философ, писатель, публицист, критик, одна из самых скандальных фигур своего времени, в советский период забытый, а в последние десятилетия «возвращенный» и снова ставший популярным.
Герард Реве (1923-2006) - нидерландский писатель, на родине признанный классиком, «алкоголик, гомосексуалист, фанатичный католик, параноик и истерик, садомазохист и эксгибиционист» (из рецензии издательства), которого сравнительно недавно начали переводить на русский язык.
С одной стороны, неизмеримо далекие друг от друга, а с другой -почти двойники.
Первое, что приходит в голову, когда речь заходит о возможном сходстве В.В. Розанова и Г. Реве, это, конечно, главная для них обоих тема
- пол (терминология скорее розановская, можно сказать «сексуальность», «Любовь», сути это не изменит, тем более что понимание пола Розановым динамическое, для него пол - не факт наличия анатомических особенностей, а именно влечение, процесс).
У В.В. Розанова все темы «...сплелись в один узел. От этого узла тем Розанов не отходит: церковь, быт, пол» [2, с. 74] - причем темы церкви (а точнее, бога) и пола смыкаются, взаимоперетекая друг в друга. Для Г.Реве же ««Бог, Любовь и Смерть» - вот самые важные темы в жизни и творчестве.» [4]. Оба они пишут прежде всего о сексуальности в той или иной ее форме, пишут откровенно, без умолчаний (чего стоит одно роза-новское «.все мои сочинения замешаны не на воде и не на масле даже, - а на семени человеческом.» [7, с. 534] - и отсюда слава обоих у современников: В.В. Розанов - лучший «половой писатель» (К.И. Чуковский) и «порнограф» (Н.К. Михайловский) по оценке своих современников, Г. Реве - порнограф и богохульник (например, «Ослиный процесс», когда дело дошло до судебных обвинений).
Однако для обоих сексуальность означает гораздо больше, чем вложено в традиционный смысл слова, и тут еще один важный момент сходства: то, что определяет специфику творчества и взгляда на мир обоих
- это мысль об особой, нерасторжимой близости «пола и бога» по-розановски и «сексуальности и бога» по Г.Реве.
У В.В. Розанова: «Связь пола с Богом - большая, чем связь ума с Богом, даже чем связь совести с Богом.» [7, с. 243], для него бог - это бог жизни, а жизнь и есть пол.
У Г. Реве: «.во время католической обедни. я очень взбодряюсь и прихожу в приятное сексуальное возбуждение. ... для меня это один из
неразрывно связанных с религией предметов обсуждения........я считаю это
явление совершенно естественным, и жаловаться или беспокоиться из-за этого мне кажется абсурдным» [4, с. 78] или «Сие действо <речь о взаимных ласках в церкви - И.П.> там, в царстве наиглубочайшего смирения, казалось мне скорее обязательным, нежели непозволительным, и то, что я, сколь иронично, столь и глубоко искренне, имел обыкновение называть «священным деянием», в этих обстоятельствах представлялось мне еще более праведным, нежели когда-либо» [3, с. 83].
Однако бог Г. Реве и В.В. Розанова - это не догматически-религиозный бог из принятых толкований Библии, тем более что и отношение к религии у обоих сложное и противоречивое и у каждого с церковью свои счеты.
В.В. Розанов не может простить православию тяги к Христу с его слезами и смертью, того, что печаль и умирание оно поставило выше радости и жизни - и, лично, то, как церковь обошлась с браком (в том числе и его собственным: сам В.В. Розанов, как известно, не мог развестись с нелюбимой женой, из-за чего с нежно любимой женщиной прожил «во грехе», а все его дети - незаконнорожденные).
У Г. Реве же счеты прежде всего «эстетического» и «логического» толка, рожденные попыткой понять учение, суть которого надежно скрыта до сомнений в ее существовании («Доктрина эта, казалось, была слишком
сакральна, слишком хрупка или слишком уязвима, чтобы ее можно было вынести на свежий воздух и дневной свет. .не было такого католика, который знал бы догматы надлежащим образом - дословно, или хотя бы основной смысл» [3, с. 85]), а трактовки противоречат ему самому и выглядят «слабыми, опошленными до китча, инфантильными и порой граничащими с кощунством», «антипапистским крестовым походом» [3, с. 79], приведшим в итоге писателя к соображению, которое «.гласило, что католики есть некая разновидность недоумков, которые не в состоянии выражаться ясным персонализированным языком, которыз едва, а то и совершенно не способны к упорядоченному мышлению и лишены какого бы то ни было вкуса или эстетических угрызений совести» [3, с. 77].
Правда, в деталях Г. Реве и В.В. Розанов расходятся: если Г. Реве, например, смешит или отвращает религиозная обрядность, «внешность» («католическая ахинея», «пожиратели облаток», «Внутри - в одной церкви более, чем в другой, но большой разницы не было - меня практически всего охватывала дрожь отвращения» [3, с. 80]), то В.В.Розанова она же восхищает: «.Церковь. поистине приводит в смятение дух: около древнего здания ходишь и проклинаешь, ходишь и смеешься, ходишь и восхищаешься, ходишь и восторгаешься» [5, с. 356].
Возможно, дело здесь в коммунистически-атеистическом детстве Г. Реве (его отец был одним из активистов Коммунистической партии) и православной религиозности, пронизывающей жизнь и быт В.В.Розанова (почти все его близкие люди верующие. «Как же бы я мог умереть не так и не там, где наша мамочка. И я стал опять пр аославным» [6, с. 297]), в слишком разном, неизбежно разном опыте и разных эпохах. Тем не менее, близость взглядов на религию очевидна: у обоих религиозность сдобрена скептицизмом и «протестом разума», оба религиозны через «не понимаю и не могу принять». Г. Реве - непониманием всего католицизма («Я в этом не разбирался, но с упрямством. продолжал искать объяснение сей мощнейшей приверженности этой вере, которая на протяжении веков не знала существенной угрозы и шла наперекор всякому хорошему вкусу, здравому смыслу и человеческому достоинству» [3, с. 78]); В.В. Розанов - органическим неприятием увиденной в православии смерти и «антиполости». И оба все равно, хотя и с оговорками, приходят к религии и церкви: Г. Реве принимает католичество, В.В. Розанов признает, что любит православие, а «В грусти человек - естественный христианин.» [6, с. 438].
Однако к какой бы официальной церкви Г. Реве и В.В. Розанова ни причисляли (формальности, другие, они сами), тот бог, в которого они верят, у каждого из них свой, собственный и особый.
В.В. Розанов уверен, что его бог «.особенный. Это только мой Бог; и еще ничей. . «Мой Бог» - бесконечная моя интимность, бесконечная моя индивидуальность» [6, с. 230]; у Г. Реве - кощунственные для дру-
гих мысли о половом соединении с Христом, а церковь не обладает «монополией на продажу Бога для Нидерландов и Колоний» [4, с. 157].
И оба писателя не просто верят в этого своего, особого бога - каждый из них ощущает его присутствие, они словно бы ведут диалог с этим особым своим богом.
В.В. Розанов: «Б. меня всего позолотил.
Чувствую это...» [6, с. 246]
Г. Реве: «Моя - в глазах других людей, и частенько в моих собственных - предосудительная и порочная любовная жизнь была, в сокровеннейшем ее замысле, жизнью благочестивой..........это было освящено, по-
скольку являлось частью священного плана Господня, который он начертал для меня.» [3, с. 170].
А из этой «освященности», отмеченности богом во многом следуют и объединяющие их особенности стиля обоих писателей: проза и В.В. Розанова, и Г. Реве автобиографична, почти документальна. Для Г. Реве такой стиль один из возможных (его рассказы, например, вполне классичны), но Г. Реве прежде всего писатель, для В.В. Розанова же единственный (речь не идет о неудавшемся «О познании», после которого Розанов никогда больше не вернулся к строгости и академичности), но Розанов где-то между философом и публицистом. При этом результат, который получается - «солипсический монолог» (из рецензии издательства), предельная откровенность, отсутствие видимого разрыва между мыслями и словами (иллюзия, тот же Г. Реве не раз сетовал, сколько должно быть исписано бумаги и потрачено времени, чтобы появилось хотя бы предложение готового текста), - очень близок, схож.
И Розанов, и Реве прежде всего пишут о себе, от себя - чутко прислушиваясь к малейшим трепетаниям своих мыслей и ощущений, осмысливая малейшие повороты собственной биографии. При этом оба предельно, на какой-то последней границе допустимого откровенны - но это не исповедальная откровенность, скорее она провокационна по природе.
Для Розанова это во многом «карамазовщина», попытка повторить Достоевского в жизни, в себе, способ сказать: «Да, я порочен и жалок - но и вы таковы же под вашими масками. Человек слаб - а потому пожалеем друг друга, простим и будем жить в любви». Или, как это трактует А. Данилевский, «начало линии преемства Розанова по отношению к Достоевскому, почва для его последующих умозрительных построений - и, одновременно, чрезвычайно эффективное (ибо - порождение гения) средство воздействия на общественное сознание с целью кардинальной его переориентации в угодном Розанову направлении» [1], то есть в направлении «возвращения» пола в культуру и жизнь, осознания его близости к божественному.
Для Г. Реве же эта откровенность - писательский прием, писательский взгляд, который превращает все в материал для творчества, соединенный с ощущением своей «особости», своей «освященности» богом, из-
за чего самое близкое и доступное - события собственной жизни, собственные мысли и чувства - становятся закономерным и логичным главным предметом анализа.
Ни В.В. Розанов, ни Г. Реве не относятся серьезно к себе как к личности - свойственная обоим ирония в первую очередь направляется на них же самих (иначе неизбежно превратились бы в трагический надрыв рассказы Г. Реве, например, о своем алкоголизме); они могут описывать все свое от заслуживающего уважение до жалкого - но при этом они максимально серьезны и внимательны к себе как к объекту анализа, как к явлению, которое должно увидеть и описать в деталях, среди которых нет несущественных, неважных.
Их восприятие себя - причудливая смесь несерьезности, почти пренебрежения, и одновременно уверенность в своем особом значении, его каком-то «от бога» источнике, а значит, особенной, надындивидуальной значимости, которую не изменит ничто, связанное с их собственной личностью и жизнью.
Так, например, они оба видят в своем писательстве какое-то предназначение, свой дар и почти крест - и одновременно спокойно признаются, что пишут ради денег.
В.В. Розанов: «Лучшее в моей литературной деятельности — что десять человек кормились около нее. Это определенное и твердое.
А мысли?..
Что же такое мысли...
Мысли бывают разные» [6, с. 501].
Г. Реве: «Несколько месяцев назад я писал, что деньги, возможно, единственная честная и приличествующая причина, побуждающая к писательству. Вот это «возможно» больше недействительно, мои предположения переросли в непоколебимую уверенность» [4, с. 137].
Больше того, и Реве, и Розанов могут буквально страницами рассуждать о деньгах, ценах и несправедливостях, с ними связанных - дотошно, мелочно, в численных подробностях, едва ли не складывая на полях в столбик.
Все это, вероятнее, от двух причин: первая - убежденность обоих писателей в том, что нет «стыдных» тем, вторая же - увлеченность, едва ли не поглощенность обоих деталями, самыми мелкими и с виду незначительными, в которых оба видят особую «соль» жизни, ее глубинное проявление, пренебрегая которым что-то важное терягшь (деталями как жизни вообще, внешней, любой, так и собственных переживаний, мыслей, побуждений, любых «движений души»).
В.В. Розанов: «.размышления или слова о "мирском" и "суете", у меня по крайней мере неотделимы от постоянного как бы вездеприсутст-вия Божия в этих самых мелочах, в самой этой "суете", и я особенно люблю маленькие житейские дела, ибо общение с ними и участие в них есть
моя постоянная религия, и от этого я так "сыт" на маленьких делах и чувствую себя в совершенной гармонии, когда нахожусь в гармонии с ними» [8, с. 363].
Г. Реве: «Читатель, пожалуй, возразит, что уровень моих рассуждений приближается к трепу, а может, уже давно в него и превратился. Как я всегда говорю - не имею ничего против трепа, пока на нем покоится Божье благословение. Кстати, как будто смысл жизни не составляют такие вот маленькие, часто не замечаемые и недооцениваемые детали!» [4, с. 60].
Между Розановым и Реве разница лет (первый умер в 1919 г., а второй родился в 1923), стран и культур (Россия и Нидерланды), ориентаций и жизненного выбора (прославляющий деторождение и семью Розанов и бездетный гомосексуалист Реве) - и при этом они так похожи: темами и взглядом на них, стилем.
Возможно, суть здесь в том, что Г. Реве - классический не наш, европейский В.В.Розанов почти век спустя. Они пишут об одном, смотрят схожими взглядами, но там, где у В.В.Розанова восторг - у нидерландца скепсис (не отрицание, нет, но ровный, чуть циничный скептицизм эпохи после Фрейда), где у русского переживание святости - у европейца индивидуализированное, ироничное и самоироничное ощущение какой-то важности, к которой однако никак не получается отнестись со всей искренней серьезностью. В.В. Розанов философ еще с верой в значимость и твердые основания мира, в смысл как таковой и в смысл самой философии, хотя уже с постмодернистскими играми и мотивами, Г. Реве же - писатель, который уже разуверился в силе познания и в «метафизике», который описывает, но не пытается трактовать. Реве - это, если пренебречь некоторыми различиями, Розанов, у которого не осталось ощущения сакральности сути мира: «Самый скверный момент - ты еще не сомневаешься в ценности больших символов, но в то же время они тебе уже ничего не говорят.» [4, С. 79].
Библиографический список
1. Данилевский А. В.В.Розанов как литературный тип [Электронный ресурс]: URL: http: www.utoronto.ca/tsq/15/danilevsky15.html
2. Муравьев Н.С. О Розанове. // Наше наследие. 2006. №78. С.73-
79.
3. Реве Г. Мать и сын. Тверь: Митин журнал, 2006. 272 с.
4. Реве Г. По дороге к концу. Тверь: Митин журнал, 2006. 360 с.
5. Розанов В.В. Л.Н. Толстой и Русская Церковь // Уединенное: в 2 т. М.: Издательство «Правда», 1990. Т. 1. С. 356-368.
6. Розанов В.В. Опавшие листья. Короб первый // В.В. Розанов. Уединенное. М.: Издательство «Правда», 1990. В 2 т. Т. 2. С. 277- 418.
7. Розанов В.В. Опавшие листья: Короб второй // В.В.Розанов. Уединенное: в 2 тт. М.: Издательство «Правда», 1990. Т. 2. С. 421-629.
8 . Розанов В. В. Собр ааие сочинений. Во дворе язычников / под общ. ред. А. Н. Николюкина. М.: Республика, 1999. 463 с.
9. Розанов В.В. Уединенное: в 2 тт. М.: Издательство «Правда», 1990. Т. 2.
I.N. Petrakova
Mentality Russian and European: parallels and intersections
It is analyzed comparativities of ideas, sights and biographies of Russian philosopher V. V. Rozanov and the Netherlands writer of second half of XX-th century Gerard Reve.
Получено 09.11.2009 г.
УДК 17
И.В. Рынковой, канд. филос. наук, доц., чл.-корр. РАЕН, (495) 349-54-96, nat4735@yandex.ru (Россия, Москва, РПИ)
ФИЛОСОФСКО-РЕЛИГИОЗНЫЙ АНАЛИЗ СУЩНОСТИ И ХАРАКТЕРА БИБЛЕЙСКОГО ПРОФЕТИЗМА
Рассматривается такое явление, как профетизм. Показаны различные направления философско-религиозных исследований данной проблемы. Автор проводит онто-гносеологический анализ различных сторон библейского профетизма, выявляя основные отличия и суть истинного пророчества.
Ключевые слова: профетизм, пророчество, сверхъестественное, откровение.
Да возрадуется пророк, ибо Ты оправдал пророчества его.
Вся сила и вся красота, вся мудрость, которых жаждет человечество от начала времен, в Тебе, Всечеловече.
Свт. Николай Сербский
Ветхозаветное пророческое служение профетизм (от греч. prophètes
- «человек, говорящий от чьего-то лица»; в данном случае - от лица Бо-жия) является неотъемлемой частью библейской истории, непременно предполагающей определенный способ взаимосвязи Бога и человека. Про-фетизм в самом общем и широком смысле этого слова обнимает собой все те формы, путем которых Бог открывает Свою волю человечеству.
Само древнееврейское слово «пророк», nabi, происходит от глагола naba, обозначающего «производить, произносить (слова), возвещать, научать». В этом ключе nabi означает собственно «наученный» (от Бога). Nabi соответствует также таким понятиям, как «быть полным, литься через
