CC BY
52
УДК [94:304] (410)"15/16'
Вестник СПбГУ. Сер. 2, 2010, вып. 2
О. В. С'аламатова
НА ПУТИ К «РЕФОРМЕ НРАВОВ»: ПРОБЛЕМЫ БЕДНОСТИ И МОРАЛИ
В ТЕОРИИ И ПРАКТИКЕ АНГЛИЙСКОГО ГОСУДАРСТВА конца XVI — начала XVII в.
В начале XVII в. в Англии государство приступило к масштабным мероприятиям по борьбе с массовой бедностью, представлявшей серьезную угрозу сохранению социального порядка. Последний парламент Елизаветы Тюдор принял в 1601 г. Закон о бедных. В 1609 г. при Якове I Стюарте был принят статут о создании в каждом графстве исправительных домов для бродяг, нищих и других праздных лиц. Помимо помощи «достойным беднякам» и наказания «недостойных» парламент и правительство были обеспокоены их моральным состоянием и стремились усилить контроль над личной жизнью и поведением низов английского общества. В связи с этим в правление ранних Стюартов парламент принял 7 статутов, направленных на борьбу с пьянством, 2 статута о профанации воскресного дня, 1 статут против богохульства, 3 статута о рождении детей вне брака и др. Новизна ситуации заключалась в том, что впервые моральные проступки становились объектом внимания не только церковных, но и светских судов в качестве уголовных преступлений.
С 70-х годов XX в. историки стали рассматривать статуты о личном поведении как часть общего законодательства о бедных XVI—XVII вв. П. Слэк, исследуя проблему бедности в Англии раннего Нового времени, отмечал, что статуты о личном поведении выполняли функцию нравственного контроля в общем механизме закона о бедных [1, р. 130-131]. Хотя часть авторитетных исследователей, таких как Д. Андердаун, К. Райтсон и Д. Левайн, продолжала считать мероприятия правительства и парламента по реформе нравов прежде всего следствием пуританского влияния в парламенте и Тайном Совете, Дж. Кент, изучая парламентские дискуссии по контролю личного поведения, пришла к выводу, что правительство использовало радикализм депутатов-пуритан, преследуя не религиозные, а социальные и политические цели [2, р. 43-44, 61]. По мнению С.Хиндла, у историков нет оснований разделять экономические и моральные стимулы проведения этой политики. Исследования по локальной истории обнаружили, что по мере возрастания объемов помощи бедным среди обеспеченных слоев населения росла тенденция рассматривать случаи нарушения порядка более бедными соседями как преступления, а их моральные проступки — как грехи [3, р. 152, 178].
Социальная ориентированность актов, принятых в правление ранних Стюартов, прослеживается главным образом через суммы штрафов за их нарушение. Штрафы были необременительны для средних и высших слоев (до 10 шиллингов), но тяжелы для лиц наемного труда. Однако по крайней мере два закона были сформулированы в этом отношении более определенно. Статут 1606 г. о пресечении «отвратительного и гнусного греха пьянства» указывал на его экономические последствия: оно разрушает «многие добрые ремесла и ручное производство», делает недееспособными различного рода работников и приводит к обнищанию «многих добрых подданных» [4, р. 69-70].
© О. В. Саламатова, 2010
Закон 1627 г. (3 Car. 1., cap. 5) ставил тяжесть наказания матери бастарда в зависимость от того, обременяет ли ее внебрачный ребенок приход своим содержанием.
Именно пьянство и рождение внебрачных детей имели самые тяжелые экономические последствия для приходов и напрямую были связаны с проблемой бедности. Однако пьянство было более массовым явлением и несло серьезную угрозу общественному порядку. Не случайно с 1581 по 1627 г. в парламент было внесено 49 биллей о запрете пьянства и регулировании питейных заведений. Второе место в количественном отношении занимает обсуждение мер против отсутствия в церкви и профанации воскресенья —14 биллей за тот же период. Таким образом, борьба с чрезмерным потреблением алкоголя может служить наиболее отчетливым проявлением экономического подхода государства к проблеме преступлений против нравственности. Президент Тайного Совета Генри Монтегю при подготовке Книги Приказов 1631 г. назвал угрозу, идущую от питейных заведений, «тяжелейшей» проблемой [5, p. 568].
Борьба правительств Елизаветы I и ранних Стюартов с этой угрозой стала объектом пристального внимания историков с 80-х годов XX в. В исследованиях П. Кларка, Дж. А.Шарпа, С.Хиндла, С.Б.Херрап и других были рассмотрены отношение к ней правящих слоев, перипетии правительственного и местного регулирования питейных заведений, роль патентов на их лицензирование в борьбе парламента с короной по вопросу королевской прерогативы и эффективность мероприятий центральных и местных властей в этой области.
Исследователи полагают, что государственное регулирование моральной сферы в общем и проблемы пьянства в частности начинается примерно в 80-е годы XVI в. и занимает весь период правления ранних Стюартов. При этом подчеркивается, что активность короны и парламента усиливается именно с началом правления Якова I (1603-1625). Впервые билли о личном поведении обретают характер статутов, а мероприятия правительства становятся регулярными. Однако исследования не дают исчерпывающих объяснений, чем был обусловлен такой переход к активной деятельности. В качестве побудительного мотива обычно указывается продолжавшийся рост числа питейных заведений во втором десятилетии XVII в. [6, p. 172]. Но в первые семь лет правления Якова I статуты, циркулярные инструкции, прокламации и приказы в отношении пьянства и питейных заведений издавались едва ли не каждый год.
В данной статье предпринята попытка выяснить причины перехода к активной реформации нравов в начале правления Якова I на примере деятельности парламента и правительства по регулированию питейных заведений и борьбе с пьянством. Для этого необходимо рассмотреть, насколько отличались трактовка пьянства как социальной угрозы и методы борьбы с нерегулиремым потреблением алкоголя в елизаветинское и раннестюартовское время, существовало ли значительное различие в степени социального ущерба от этих явлений в данные периоды. Для уточнения стимулов правящих слоев в решении этой проблемы необходимо поместить ее в более широкий контекст, учитывая вызовы не только внутреннего, но и внешнего характера, с которыми имели дело правительства Елизаветы Тюдор и Якова Стюарта.
Англичане и раньше потребляли много эля, но к концу XVI в. почти одновременно произошло сразу несколько важных изменений, взаимно стимулировавших друг друга: росло количество мобильной рабочей силы, множилось число питейных заведений, обслуживающих жизненные потребности этих людей, происходил сдвиг народного вкуса от эля к более крепкому пиву, оформлялась новая форма досуга в питейных заведениях. В этих условиях производство и продажа алкогольных напитков стали очень выгодными. Новая культурная традиция публичного и менее социально регулируемого
питья быстро завоевывала общество. В пивных (alehouses) собирался простой народ, в тавернах и постоялых дворах (inns) —средние и высшие слои.
Чрезмерное потребление алкоголя имело две особенности, усугублявшие проблему бедности. Во-первых, примерно половину всех посетителей питейных заведений того времени составляли неимущие — слуги, наемные рабочие, молодежь не старше 25 лет, занятая только сезонной работой или вообще безработная [6, p. 126]. Во-вторых, питейные заведения создавали серьезные проблемы в неурожайные годы. Их владельцы стремились продавать более крепкое пиво, так как его дольше можно было хранить. Пивовары усиливали крепость напитка за счет большего добавления ячменного солода. Однако в голодные годы ячменный хлеб был основным продуктом питания бедных, так как ячмень был самым дешевым сортом зерна. Поэтому ограничение пьянства и контроль над питейными заведениями были двумя сторонами одной проблемы, которую пытались решить власти.
Традиционное восприятие пьянства основывалось на христианской морали и трактовало его как порок, связанный с грехом праздности, и источник многих зол. Можно ли говорить о существенных различиях в восприятии проблемы пьянства низов у тех, кто планировал вмешательство государства в эту сферу в конце правления Елизаветы и в начальный период правления Якова I?
В последнем парламенте Елизаветы в 1601 г. обсуждался практически весь спектр вопросов по регулированию личного поведения. Тогда билли о личном поведении активно продвигала группа депутатов-пуритан, таких как Роберт Джонсон, Эдвард Монтегю, Уильям Уайсман, Роберт Рот, Фрэнсис Гастингс, Джон Беннет и другие. Все они были вновь избраны в первый парламент Якова I и возобновили эту деятельность в палате общин и парламентских комитетах. Их противники 1601 г. —Ричард Мартин, Фрэнсис Мур, Томас Холкрофт и другие — тоже вошли в новый парламент и работали в тех же комитетах. Причины противостояния по биллям против нарушений морали были подробно рассмотрены в работе Дж. Кент [2]. Суммируя, их можно свести к следующему. Многие депутаты сопротивлялись расширению королевской прерогативы, которую предусматривали данные законопроекты, и опасались, что эти законы будут применены к людям более высокого социального статуса. Часть депутатов в принципе выступала против применения уголовного права в отношении привычек и образа жизни людей. Таким образом, дискуссии 1601 г. были продолжены на десятилетие и дольше. В целом в комитетах 1604 г., обсуждавших проблемы пьянства, из 32 участников 17 были депутатами парламента 1601 г. [7, p. 180-181, 194-195, 222-223, 232] Когда парламент собрался вновь в 1606 г., в комитете по законопроекту об уголовной ответственности за пьянство из 24 участников 8 человек участвовали в обсуждениях 1601 г. [7, p. 328].
Активность депутатов-пуритан принесла свои плоды. Именно Роберт Джонсон в 1604 г. внес билль против пьянства, который после согласований превратился в закон, запрещающий держателям пивных и постоялых дворов позволять пьянствовать в своих заведениях жителям данной местности под угрозой уплаты штрафа в 10 шиллингов [8, p. 7-8]. В 1606 г. Джонсон внес билль об уголовной ответствености самих пьянствующих лиц, и тот также обрел статус закона, утратив в ходе дебатов «пуританский окрас».
В дебатах 1601 г. по биллю «против пьяниц и завсегдатаев пивных и таверн» пуританин Фрэнсис Дарси объявил пьянство «великим грехом» и пригрозил карой Господней не только грешникам, но и тем, кто терпит такую невоздержанность на своей земле [9, p. 196-197]. Излюбленная пуританами тема Господнева Гнева не нашла отражения в статуте 1606 г. Однако его преамбула во многом соответствует пуританским формулировкам билля 1584-1585 г., по которым пьянство приравнивалось к расточе-
нию Господнего благословения, а также объявлялось причиной праздной и распутной жизни, богохульства и кощунства, ссор, драк, непредумышленных и преднамеренных убийств и других прискорбных грехов и чудовищных преступлений [3, p. 182]. Статут 1606 г. определил пьянство как «отвратительный и гнусный Грех» (a loathsome and odious Sin), который является «корнем и основанием многих других чудовищных грехов, таких как кровопролитие, побои, убийство, богохульство, блуд, адюльтер» и т. п. и причиной разорения народа [4, p. 69-70]. Таким образом, в окончательном варианте законодатели акцентировали внимание на социальных последствиях пьянства, а не на спасении души.
Пуритане были сторонниками тяжелых наказаний за моральные преступления. В 1601 г. Джонсон требовал ввести для владельцев пивных телесные наказания за нарушение законов [9, p. 180]. Статут 1606 г. отразил эту тенденцию. Обвиняемый в пьянстве должен был платить штраф в 5 шиллингов. В случае отсутствия денег имущество нарушителя продавалось для уплаты штрафа, а если такового не было, следовало публичное позорящее наказание — заключение в колодки на 6 часов. Тот, кого задерживали в состоянии опьянения в пивной места его проживания, должен был уплатить штраф в 3 шиллинга 4 пенса. При отсутствии имущества его помещали в колодки на 4 часа. Кроме того, нарушители вызывались на сессии мировых судей или других местных судов и могли также предстать перед церковными судами. При повторном нарушении сумма поручительского залога составляла 10 ф. ст.
Однако абсолютное следование подобной букве закона было невозможным в стране, где, по замечанию Томаса Деккера, третья часть населения должна быть помещена в колодки за пьянство [10, p. 88]. На сессии 1601 г. было уточнено, что common drunkard — человек, пьянствующий публично,—должен рассматриваться как barretor, т.е. как скандалист, буян, драчун [9, p. 188]. И хотя в статутах 1604 и 1606 г. и последующих актах против пьянства 1623 и 1625 гг. вместо выражения common drunkard употреблены более развернутые юридические формулировки, практика светских судов периода правления ранних Стюартов свидетельствует, что в большинстве случаев к ответу привлекались люди, серьезно нарушавшие общественный порядок [3, p. 182; 11, c. 25-27]. Таким образом, состав участников дискуссии, содержание статута и последующая судебная практика в отношении пьянства показывают, что существенной переоценки этого явления в начале правления Якова I не произошло.
Одной из причин перехода к активной борьбе с пьянством и ростом питейных заведений могло быть сформировавшееся на рубеже веков негативное общественное мнение. Буря критики обрушилась на эльхаусы в конце XVI и продолжалась вплоть до Английской революции. Она нашла свое отражение в памфлетной литературе как религиозного, так и светского содержания. В ней отчетливо представлены протестантские мотивы, гуманистический подход и критика ситуации с точки зрения теории «общего блага», т. е. можно говорить об определенном единстве мнений людей с различными идеологическими установками.
Радикальному протестантизму было свойственно рассматривать проблему пьянства неразрывно с другими грехами, такими как богохульство, блуд, несоблюдение воскресного дня, и придавать ей политический характер, увязывая с тайной пропагандой агентов католической церкви. По выражению П. Кларка, они рассматривали пивные как «кипящие котлы возмущения и оппозиции церкви и государству» [6, p. 145]. Во многом такое отношение сформировалось под влиянием войны с Испанией 1585-1604 г. В 1591 г. в донесении Тайному Совету о делах в графствах Ланкашир и Чешир докладывалось о пустых церквях и заполненных пивных по воскресеньям и праздникам, о множестве
пьяниц и внебрачных детей, о католических шпионах в окружении церковной комиссии, о священниках, служащих мессу и исполняющих обряды по католическому образцу в частных домах. «Пивные дома бесчисленны, и закон для их запрещения и содержания в порядке не выполняется, по причине чего происходит терпимость к пьянству, незаконным играм и другим великим злоупотреблениям» [12, p. 158-159].
Гуманистическая критика пьянства прежде всего поднимала проблему достоинства человека. Оуэн Фельтам отвел пьянству отдельное эссе в своем сочинении «Resolves: Divine, Moral, Political», изданном в 1623 г. и имевшем большой успех, несмотря на юный возраст автора. Фельтам критикует рапространение пагубной привычки среди дворян, сожалея, что чем успешнее продвигается дворянин по службе, тем больше ему приходится пить. Подверженность пьянству большинства людей «низшего сорта» служит для него доказательством низменности этого греха. Фельтам подчеркивает недавнее происхождение обычая развлекаться в компании, потребляя большие дозы алкоголя, вместо того, чтобы вести просвещенную беседу или упражняться в военном искусстве [13, p. 127-128].
Тезис о недавнем происхождении чрезмерного пития не соответствовал пуританскому намерению приписать это явление к порокам, в принципе характеризующим католицизм. Еще более усиливает эффект «вторжения» этого зла из некоего чуждого мира памфлет Томаса Деккера «Семь смертных грехов Лондона» (1606). Пьянство прибыло в город вместе с Праздностью, въехавшей через Бишопгейт со свитой дремлющих на телегах варщиков солода (неотъемлемой составной части пива). Праздность раздала лицензии для продажи вина в частных домах, чтобы там могли пьянствовать все желающие. Далее Деккер рисует картину втягивания жителей города в пьянство и погружения народа в азартные игры, увеселения и нищету. Торговцы постоянно вывешивали новые вывески, поэтому немногим удалось выбраться из этих «зарослей» (на вывеске виноторговца изображалась виноградная лоза) [14, p. 52-54]. C одной стороны, памфлет Деккера вполне традиционно объяснял чуму, поразившую Лондон в 1606 г., наказанием города за его грехи. Но, с другой стороны, это была критика с точки зрения теории «общего блага». Безразличие властей, а не кара Господня, позволило пороку захватить город.
Чуждость пьянства старинным обычаям отразилась в статуте 1604 г. о запрещении чрезмерного пьянства в питейных заведениях. Эти дома перестали отвечать своему «старинному, истинному и главному» назначению — «обеспечению и приему путешествующих людей». Они стали прибежищем «распутных и праздных людей», которые растрачивают свои деньги и время «в развратном и пьяном образе жизни» [8, p. 7].
Проблема представлялась современникам возрастающей, так как люди пили не просто больше, они потребляли более крепкие напитки. В 1601 г. Джордж Мур в палате общин заявлял, что эль по крепости теперь не уступает вину [9, p. 180-181]. Для созревания, хранения и транспортировки крепкого пива пивовары использовали большие винные бочки. В феврале 1593 г. снабжение продовольствием военного флота и королевского хаузхолда значительно ухудшилось из-за нехватки бочек вследствие поставок крепкого пива английским войскам на континенте [12, p. 324]. В декабре 1619 г., когда Англия находилась в состоянии мира, Тайный Совет издал специальную прокламацию, запрещавшую всем, имеющим дело с производством и продажей пива, держать его в винных бочках, так как бочек стало не хватать военному флоту. Был назначен специальный комитет, без разрешения которого нельзя было использовать бочки для подобных целей [15, p. 110]. Как видим, изменение в количестве и качестве производства и потребления пива внутри страны сказывались даже на обороноспособности страны.
Рост потребления пива подтверждается данными по количеству пивных (ale-houses). В 1577 г. в 27 графствах Англии их насчитывалось 14 тыс. В 30-е годы XVII в. в Англии и Уэльсе было уже 30 тыс. этих заведений [16, p. XX].
В росте числа пивных во втором десятилетии XVII в. определенную роль сыграли противоречия между короной, Тайным Советом и парламентом. До XVII в. регулирование пивных осуществлялось по акту 1552 г. (5, 6 Ed. VI. cap. 25). Владелец ale-house мог получить лицензию от двух мировых судей вне рамок квартальной сессии. Таверны и постоялые дворы лицензированию не подлежали. В 1607-1608 гг. Тайный Совет попытался с помощью приказов и прокламаций изменить порядок лицензирования и решить сразу две проблемы: использовать выдачу лицензий как источник доходов короны и усилить контроль мировых судей над пивными и производством эля и пива. В 1608 г. была также предпринята попытка ввести налог на пивные.
Эта политика вызвала резкие протесты парламента. Были нарушены старинные привилегии городов и корпораций. Правительство превысило свои полномочия, вмешавшись в сферу прерогатив парламента. Усиление роли мировых судей вызывало недовольство многих депутатов еще с дебатов 1601 г. Налог пришлось отменить в 1610 г.
Остро нуждаясь в средствах, в 1617-1618 г. корона перешла к раздаче патентов. Наиболее прибыльные из них достались Дж. Момпессону и Дж. Спенсу. Агенты Мом-пессона получили право за соответствующий гонорар лицензировать питейные дома как постоялые дворы. В результате многие пивные вышли из под контроля статутов, предназначавшихся для ale-houses. Спенс и другие владельцы патентов взимали штрафы с владельцев пивных за нарушение условий лицензий. Владельцы могли либо уплатить штраф их агентам, либо передать дело в суд в Лондон, но обычно они предпочитали решать дело на месте. Половину из этих денег получала корона. В результате беспорядок в пивных только усилился, так как в этой практике преобладали фискальные цели. Пивные практически выходили из-под контроля мировых судей, городских властей и корпораций. В 1620 г. из финансовых соображений корона также пыталась ввести монополии на пивоварение.
В 1621 г. палата общин выступила с резкой критикой этой системы, и патенты Мом-пессона и Спенса были отменены. Только к 30-м годам XVII в. удалось достичь определенной согласованности в действиях правительства, парламента и местных властей в этой сфере. Парламент признал полномочия мировых судей в контроле над ними. Города и графства также получили право местного регулирования пивных. На местах стали склоняться к идее монополий на производство и продажу пива, чтобы ликвидировать избыточные заведения. Достигнутый консенсус заложил основы для долгосрочной политики, которая смогла пережить Английскую революцию.
Повороты правительственной политики могут поставить под сомнение наличие у Тайного Совета глубоко продуманной программы в отношении проблемы пьянства. Однако до 1612 г. Тайный Совет, направляемый опытным Робертом Сесилом, проявлял известное единство и обеспечивал преемственность линии правительства, так как его состав мало изменился со времени смерти Елизаветы Тюдор.
Проблеме пьянства Совет уделил исключительное внимание уже в 1605 г. Были изданы циркулярные инструкции для пивных, в которых впервые перечислялись все требования к этим заведениям. В частности, владельцам запрещалось варить свое пиво. Они должны были покупать его у пивоваров, что в большей степени ставило под контроль крепость пива и расход ячменя. Лицензии на пивные должны были подтверждаться мировыми судьями местных округов. В тот же период Совет решил расширить практику проведения мировыми судьями малых сессий на всю страну. До этого судьи
встречались для решения местных проблем вне квартальных сессий только в некоторых графствах. На малые сессии были, в частности, возложены обязанности регулярного контроля за пивными. По мнению П.Кларка, эти мероприятия Совета имели более важное значение в переходе к эффективному контролю, чем парламентские статуты по регулированию пивных 1606 и 1610 гг. [6, р. 172].
Курс на расширение полномочий мировых судей и держателей должностей на местах для обеспечения социальных мероприятий правительства был заложен еще в неурожайные годы елизаветинского правления, когда требовались экстраординарные меры для предотвращения голода. В во время голода 1586 г. Совет издал Книгу приказов для властей на местах, по которой мировые судьи получили право закрывать излишние заведения для сохранения дешевого ячменя для бедных. В 1594-1595 гг. в связи с неурожаем Совет вновь разослал Книги Приказов с расширенными полномочиями мировых судей контролировать пивные. Позже этот опыт повторят стюартовские Книги Приказов 1620 и 1631 гг.
Наибольшей глубины при Елизавете I бедность достигла в 1596-1597 гг., когда наблюдался самый высокий рост цен на продовольствие. В 1598 г. Тайный Совет потребовал у мировых судей по всей стране провести расследования и предоставить информацию по широкому кругу вопросов, включая пивоварение и лицензирование пивных [3, р. 148]. Эти опросы не ограничивались только информационной функцией, но они требовали от мировых судей, шерифов, мэров, констеблей выполнения все большего круга обязанностей по решению социальных проблем, надзору за нравственностью, контролированию рынков, т. е., по сути, требовали отчетов о проделанной работе.
Этот опыт взаимодействия центральных и местных властей позже ярко проявился в 1622-1623 гг., в период самого сильного голода в Англии за весь XVII в. В октябре 1622 г. Совет послал директивы мировым судьям во все графства страны. Они должны были закрыть все избыточные пивные и следить, чтобы в оставшихся варили пиво только умеренной крепости. 31 декабря того же года были направлены подобные письма в корпоративные города. 23 февраля 1623 г. Тайный Совет потребовал от городских властей Лондона ужесточить контроль над производством пива и эля и потребовать от владельцев пивных делать запасы не более чем на месяц вперед [15, р. 455, 472, 505].
С ноября 1622 по май 1623 г. в Совет поступило не менее 75 отчетов о проведенных мероприятиях. Из 12 возможных мер по предотвращению голода четыре касались контроля над пивными: фиксирование цен на пиво и эль, ограничение солодоварения, закрытие излишних пивных, уменьшение крепости пива и эля. Главной целью властей было дотянуть до нового урожая [15, р. 506, 509, 511, 517, 519, 521-522, 532-534, 546, 548-549, 555, 562, 564, 578, 580].
Таким образом, мероприятия Тайного Совета конца XVI в. подготовили последующее введение регулярной ответственности местных властей перед центральным правительством по контролю над питейными заведениями. Однако в конце XVI в. правительство реагировало только на отдельные кризисные годы. Даже черная полоса 90-х годов не привела к установлению постоянного контроля. На наш взгляд, это можно объяснить влиянием внешнего фактора — англо-испанской войной 1585-1604 гг.
Влияние войны проявлялось прежде всего в том, что английские гарнизоны, находившиеся в Нидерландах, Бретани и Ирландии, получали из Англии все необходимые продукты питания, в том числе и пиво. Так, по контракту 1588 г. купцы вывозили в Нидерланды ежегодно 4 тыс. бочек пива объемом 252 галлона или 957,6 литров каждая [12, р. 4-5]. Вывозилось крепкое (двойное) пиво, так как легкое не могло долго храниться на складах. Контракт требовал продажи продуктов солдатам по невысокой
цене. Компаниям и частным лицам был выгоден такой экспорт, поскольку таможенные сборы на поставку продовольствия войскам были низкими. Корона, получавшая деньги от пошлин, тоже оставалась в выгоде, так как в противном случае для снабжения войск пришлось бы вывозить деньги.
Контракт 1588 г. предусматривал, что в голодное время ежегодный вывоз пива будет сокращаться вдвое. Кроме того, Тайный Совет принимал меры, чтобы пресечь незаконный вывоз продуктов питания из Англии в дружественные порты. Полностью прекратить экспорт было невозможно, так как Западную Европу преследовала череда неурожайных лет. В донесениях Совету за 1595-1597 гг. регулярно сообщается об острой нехватке продовольствия на континенте, так же как и о голоде во многих графствах и городах самой Англии. Во многих местностях Англии смертность возросла в 2-4 раза [1, р. 46]. С осени 1596 — по февраль 1597 г. в Тайный Совет поступают сообщения о намерении испанцев вторгнуться в Англию и Ирландию. В октябре 1596 г. лорд Боро высказал по просьбе Совета свое мнение относительно обороны: в Англии ни один прибрежный город не в состоянии отразить нападение даже 200 испанских солдат, а голод не позволяет держать вместе «большое количество ртов» для отражения агрессии [17, р. 299]. Поэтому как ни дорого для борьбы с голодом обходилось содержание войск за границей, выгоднее было отвлекать противника на чужой территории.
С одной стороны, война способствовала производству крепкого пива, с другой — являлась стимулом для усиления регулирования этой сферы, чтобы не сделать нехватку продовольствия еще более острой. Война также серьезно повлияла на продвижение реформы нравов в умах определенной части общества. Непосещение церкви, профанация воскресенья рассматривались как проявление враждебности королеве и протестантской церкви. Странники, заседающие в пивных и тавернах, подозревались в шпионаже или распространении вредных слухов. В то же время война заставляла правительство удерживаться от реформы нравов, о чем свидетельствуют результаты работы парламента 1601 г.
Перед началом заседаний Томас Эджертон, лорд-хранитель печати, по поручению королевы дал спикеру совет особо заботиться о том, чтобы палата не беспокоила себя созданием «новых и бесполезных законов» [9, р. 177-178]. Истинный смысл этих слов депутаты могли осознать позже, когда 3 ноября Роберт Сесил изложил общинам содержание речи Эджертона на закрытом заседании верхней палаты. Королева намеревалась распустить парламент перед Рождеством в связи с новым опасным поворотом в войне с Испанией. Франция вышла из войны, у Филиппа III были развязаны руки для дальнейшей борьбы с Голландией и Англией, и он намеревался двинуть в Ирландию отборные войска в количестве 4 тыс. человек. Эджертон дал совет лордам по необходимости пересмотреть прежние законы и не принимать новых. Сесил, со своей стороны, также пожелал общинам, чтобы они не беспокоили себя «какими-либо причудливыми речами или ненужными биллями, но [заботились] скорее о таких, какие будут [полезны] для общего блага, и легкими как в составлении, так и в исполнении» [9, р. 185].
Выступление Сесила прозвучало в процессе обсуждения билля об исправлении беспорядка в питейных заведениях. Несомненно, противники билля поспешили воспользоваться ситуацией. Билль не был поставлен на голосование, потому что в результате уже высказанных возражений он не смог бы легко пройти через палату [9, р. 185]. Неудивительно, что ни один из многочисленных биллей по исправлению нравов не прошел через этот парламент, поскольку Тайный Совет не имел намерений усугублять ситуацию в стране в такое сложное время, тем более, что парламент согласился на четыре субсидии короне. Однако этот краткий по длительности работы парламент принял
Закон о бедных, определивший развитие социальной политики Англии на два века вперед. Это показывает, какое большое значение придавали парламент и правительство последствиям кризисных годов конца XVI в.
После заключения Яковом I мира с Испанией в 1604 г. Тайный Совет мог больше сосредоточиться на вопросах внутренней политики. Создалась благоприятная обстановка для дальнейшего продвижения реформы нравов в парламенте. К этому времени высшие и средние слои общества в центре и в провинциях достигли определенного единства в понимании необходимости борьбы с пьянством. Несмотря на смену династии, преемственность социальной политики была обеспечена Тайным Советом, который мог использовать наработанные ранее методы для контроля личного поведения англичан в интересах «общего блага».
Литература
1. Slack P. Poverty and Policy in Tudor and Stuart England. London: Longman, 1988. 240 p.
2. Kent J. R. Attitudes of Members of the House of Commons to the Regulation of «Personal Conduct» in Late Elizabethan and Early Stuart England // Bulletin of the Institute of Historical Research. 1973. Vol. 46. P. 1-31.
3. Hindle S. The State and Social Change in Early Modern England. N. Y.: Sent Martin's Press, 2000. 338 p.
4. An Act for repressing the odious and loathsome sin of Drunkenness (4 Jac. 1. cap. 5) // Statutes at Large, From the First Year of the King James the First to the Tenth Year of the Reign of King William the Third (L.). 1763. Vol. 3. P. 69-70.
5. Quintrel B. W. The Making of Charles' I Book of Orders // English Historical Review. 1980. Vol. 95. N 376. P. 553-572.
6. Clark P. The English Ale-House: A Social History, 1200-1800. London: Longman, 1983. 353 p.
7. Journal of the House of Commons. 1547-1629. 1802. Vol. 1. 933 p.
8. An Act to restrain inordinate Haunting and Tippling in Inns, Alehouse and other Victualling-Houses (1 Jac. 1. cap. 9) // Statutes at Large. Vol. 3. P. 7-8.
9. Townshend H. Historical Collections: or An exact Account of the Proceedings of the Four last Parliaments of Q.Elizabeth. L.: T.Baffet, W. Crooke and W. Cademan, 1680. 366 p.
10. Dekker Th. The Belman of London // The Guls Hornbook and the Belman of London. L.: T. M. Dent, 1608. P. 65-158.
11. Саламатова О. В. Проблема бедности и контроль за нравственностью в Англии в эпоху ранних Стюартов (по материалам судебных сессий графства Миддлсекс) // Вестн. Поморского ун-та. Сер. Гуманитарные науки. 2009. № 5. С. 21-28.
12. Calendar of State Papers, Domestic Series, of the Reign of Elizabeth, 1591-1594. Vol. 3. L.: Her Majesty's Stationary Office, 1867. 699 p.
13. Felltham O. Resolves: Divine, Moral, Political. L.: A. Seile, 1670. 463 p.
14. Dekker Th. Seaven Deadly Sinnes of London // The Non-Dramatic Works of Thomas Dekker. Vol. 2. L.: Nathaniel Butter, 1885. P. 1-81.
15. Calendar of State Papers, Domestic Series, of the Reign of James I, 1619-1623. Vol. 10. L.: Longman, Browh, Green, Lonngmans & Roberts, 1858. 723 p.
16. A Pleasing Sinne: Drink and Convivality in Seventeenth Century England / Ed. by A. Smith. Cambridge: Boydell & Brewer Inc., 2004. 214 p.
17. Calendar of State Papers, Domestic Series, of the Reign of Elizabeth, 1595-1597. 1869. Vol. 4. 687 p.
