CC BY
207
УДК 821.111 - 3.09(045) МОТИВ ПРЕНЕБРЕЖЕНИЯ В РАННЕЙ ПРОЗЕ КАДЗУО ИСИГУРО: НА ПРИМЕРЕ РАССКАЗА «ОТРАВЛЕНИЕ»
Лобанов И.Г.
К ранним произведениям малой формы Кадзуо Исигуро критики относились скептически, поскольку считали их незначительными любительскими набросками для более зрелых и совершенных романов. Следовательно, такие рассказы как «В ожидании Джея» (1981) и «Отравление» (1981), входящие в число самых первых произведений, написанных Исигуро, удостоились наименьшего внимания со стороны исследователей, несмотря на то, что по уровню увлекательности, а порой глубины и утонченности они близки к романам. В данной статье на примере прежде не переводившегося на русский язык рассказа «Отравление» пересматривается отношение к самым ранним рассказам Исигуро с точки зрения их важности для понимания постоянного интереса автора к проблеме психологической травмы. Анализ этого рассказа может прояснить, насколько взаимосвязаны ранние и поздние произведения писателя на уровне тематики и повествовательных приемов. В статье также показывается, каким образом в ранней прозе сформировался характерный для его романов мотив пренебрежения.
Ключевые слова: Кадзуо Исигуро, пренебрежение, современная
литература, постмодернизм, рассказ, анализ.
THE MOTIF OF NEGLECTING IN THE EARLY FICTION OF KAZUO ISHIGURO:
THE CASE OF THE SHORT STORY “GETTING POISONED”
Lobanov I.G.
Kazuo Ishiguro’s early short fiction has been discounted by critics as negligible amateur sketches for the more mature and complete novels. Thus the short stories such as “Waiting for J” (1981) and “Getting Poisoned” (1981), among the very first Ishiguro wrote, receive the lowest critical regard, in spite of the fact that these ones approach the thrill, if not the depth and elegancy, of the novels. Through the example of the short story “Getting Poisoned” that has never before been published in Russian, this paper reassesses the stance on Ishiguro’s earliest short stories, in terms of their significance to an understanding of author’s abiding concern for the problem of mental trauma. The following interpretation of the story could make clear that the writer’s earlier fiction and his later one are interrelated in terms of theme and narrative devices. The paper also shows how the motif of neglecting which is typical of his novels has shaped in the early fiction.
Keywords: Kazuo Ishiguro, neglecting, contemporary literature,
postmodernism, short story, interpretation.
Как известно, большинство писателей начинает свой творческий путь с произведений малых форм. Краткая форма изложения помогает отшлифовать мастерство и подготовиться к написанию произведений крупной формы.
Что касается рассказов Исигуро, то в критической среде закрепилось несколько узкое суждение о том, что многие из них послужили лишь «пробой пера» относительно проработки мотивов, художественного мира и базовых обстоятельств, связанных с персонажем, перед написанием романов. Так, из рассказа «Странная, порой приходящая грусть» (A Strange and Sometimes
Sadness, 1981), вырос роман «Смутный пейзаж холмов» (A Pale View of Hills,
1982), где темы и мотивы, заявленные в рассказе, были доведены до совершенства; образы героя-художника, его внука и связанные с ними обстоятельства из рассказа «Лето после войны» (The Summer After the War,
1983) стали основой для «Художника зыбкого мира» (An Artist of the Floating World, 1986); сомнамбулический мир из рассказа «Деревня в ночи» (A Village after Dark, 2001) породил кафкианскую атмосферу иллюзорного города в романе «Безутешные» (The Unconsoled, 1995). Уместно заметить, что, по признанию самого автора, «Деревня в ночи» изначально не воспринималась им как автономное произведение. Этот рассказ действительно стал для него наброском - площадкой для разработки основных повествовательных приёмов и обстоятельств, в дальнейшем в полной мере реализованных в «Безутешных». Это объясняет, почему рассказ был опубликован лишь в 2001 году.
Однако среди ранних произведений автора есть и такие рассказы, которые нельзя отнести к рабочим наброскам для романов, а следует оценивать как самостоятельные произведения с собственными художественными особенностями, образным рядом и символикой. Это рассказы «Отравление» (Getting Poisoned), «В ожидании Джея» (Waiting for J) и «Семейный ужин» (Family supper). Важно отметить, что к упомянутым рассказам исследователи практически не обращались. За исключением американского ученого Брайана Шеффера [4], который относительно подробно проанализировал первые два рассказа, большинство критиков ограничивалось лишь их беглым упоминанием.
«Отравление» и «В ожидании Джея», как и рассказ «Странная, порой приходящая грусть», вышли в сборнике «Знакомство 7: Рассказы новых писателей» (Introduction 7 Stories by New Writers, 1981) и входят, наряду с рассказом «Семейный ужин» (впервые в журнале «Кварто», 1980), в число самых ранних опубликованных произведений Исигуро.
Уже в этих работах проявляется присущая писателю сдержанная по тональности манера повествования, особый интерес к теме психологической
травмы и излюбленный прием - косвенные намеки на ключевые для понимания произведения факты, раскрытие характера героя лишь через мельком упомянутые репрезентативные моменты. Всякий раз этот прием работает на то, чтобы читатель постепенно приходил к мысли, что реальная ситуация, в которой находится повествователь, значительно отличается от представленной в его рассказе. При этом читателю, не имеющему возможности посмотреть на ситуацию объективно, до конца остается не ясно, что произошло на самом деле, поскольку он вынужден систематизировать и сопоставлять лишь те данные, которые получил от «ненадежного рассказчика». Шеффер считает, что именно эта «сосредоточенность на невысказанном» [4, с. 10] объединяет рассказы и романы Исигуро, она же характеризует типичного для Исигуро рефлексирующего героя, сформировавшегося в ранних рассказах. В ранней прозе оформились темы и мотивы, которые мы встречаем во всех его романах, такие как пренебрежение, паралич воли и, конечно, мотивы утраты и сожаления.
Эти три рассказа также интересны тем, что в них поднимались темы, к которым в дальнейшем автор уже не возвращался. Например, в «Отравлении» возникает непривычная для последующей прозы Исигуро тема соотношения Эроса и Танатоса. А в рассказе «В ожидании Джея» в полной мере реализуется мотив двойничества, отголоски которого будут проявляться и в романах, но далеко не столь полнозвучно, как в ранней работе.
Чтобы выяснить, насколько органично связаны ранние произведения малой формы с последующим творчеством Исигуро, следует подробнее рассмотреть один из упомянутых рассказов.
В контексте последующего творчества рассказ «Отравление» нетипичен для Исигуро. Не случайно сам автор несколько категорично аттестует этот ранний опус как юношеский эксперимент с такими «модными темами», как «подростковый секс и подростковая жестокость» [4, с. 11]. Действительно, пожалуй, это самая откровенная и шокирующая работа Исигуро. Чувствуется, что автор искал свой стиль, используя модные в британской прозе того времени
мотивы: взгляд на мир глазами ребенка, потеря невинности, безразличие и жестокость общества. В этом контексте можно вспомнить работы соученика Исигуро по литературным курсам Иена Макьюэна, тоже интересовавшегося этими темами. Мальчик-повествователь из «Отравления» имеет те же черты, что и герой-подросток из романа Макьюэна «Цементный сад» (The Cement Garden, 1978): он так же видит в сексе своего рода инициацию, дающую пропуск в мир взрослых, и страдает от пренебрежения со стороны родителей. В целом в рассказе «Отравление» детально рассматривается отчаяние, невозможность объяснить собственные поступки, но главным образом автор сосредоточен на теме безразличия родителей к детям. В рассказе описана ситуация, когда ребенок чувствует к себе такое равнодушие, что выплескивает ненависть к враждебному миру даже на тех, кого действительно любит, что приводит к необратимым последствиям.
В рассказе возникает редкий для Исигуро тип героя. Повествование ведется от лица мальчика-подростка двенадцати-тринадцати лет, построено оно по принципу дневника и изобилует оборотами подростковой речи, сленгом и словами-паразитами. Манера изложения говорит о детской непосредственности, которую герой пока не утратил.
Если тематика рассказа роднит его с последующими произведениями (мотив пренебрежительного отношения к детям детально проработан в «Смутном пейзаже холмов»), то возникает вопрос, в какой мере в рассказе выразилось неотъемлемое для прозы Исигуро соотношение «человек и его прошлое». Почти все повествователи Исигуро - люди немолодые, и это закономерно: чтобы герой-повествователь мог рефлексировать по поводу ошибок прошлого, у него должен быть какой-то жизненный опыт, к которому он может обратиться. Только при этом условии может быть реализовано «селективное» повествование Исигуро, когда герой выборочно рассказывает об эпизодах из далекого прошлого. Конечно, мальчик тринадцати лет вряд ли способен ностальгически вспоминать «дела давно минувших дней», однако и
подросток не застрахован от «грехов прошлого», просто в таком случае прошлое будет совсем недавним.
Так или иначе, повествование в этом рассказе ретроспективно, так как имеет дневниковую форму, подразумевающую описание событий post factum. Поскольку герой рассказывает о своих проступках «по горячим следам», у него нет возможности обдумать и рационально оценить их, и в его рассказе мы находим лишь эмоциональную оценку.
Структура рассказа проработана мастерски: все мотивы и символы удивительным образом переплетаются друг с другом, при этом каждый новый мотив отражает остальные, хотя порой параллели между ними едва различимы. В целом рассказ, исходя из его символики и иллюстрации концепции Эроса и Танатоса, поддается трактовке в фрейдистском духе.
Итак, неназванный мальчик-повествователь ведет дневник. Перед нами двадцать две записи, охватывающие период чуть более месяца - во время и после школьных каникул. Г ерой живет с матерью-одиночкой, которую заботит лишь собственная личная жизнь. Отец мальчика выведен за рамки
повествования, умер он или ушел из семьи, не сообщается. Мать пренебрегает сыном ради встреч с хамоватым «бойфрендом» по имени Джон, который жестоко с ней обращается и постоянно доводит до слез. Однако мать, вопреки всему, продолжает искать его расположения, что говорит о некой
садомазохистской схеме развития их отношений. Последствия материнских отлучек показательны: распорядок дня героя нарушен, он спит до обеда и целыми днями предоставлен сам себе. Помимо семейных обстоятельств мальчик страдает от жестокости со стороны сверстников - он уже привык к тому, что его избивают в школе.
Единственное, чем занимает себя герой, - «изучение» старых
эротических журналов, которые он находит в кладовке. Там же герой
обнаруживает и жестянку со средством от сорняков, отмечая: «Я не уверен, но походу это яд. Вот почему кладовка всегда была закрыта. Потому что там была
отрава» [2, с. 6]. Закрытая кладовка - многозначный символ, с одной стороны, это клетушка, где собраны старые отцовские вещи, и тогда это помещение олицетворяет вытесненное или нарочно спрятанное прошлое семьи, её воспоминания. С другой стороны, запертая на замок комната (герой случайно находит ключ), куда никто не заходит, - символ сакрального древа познания, и вкусив его плоды, герой приобщается к тайнам жизни и смерти, а в контексте рассказа к Эросу и Танатосу. С Эросом (жизнью) ассоциируются журналы, а с Танатосом (смертью) - жестянка с отравой. При этом символическое уподобление грязной кладовки древу познания не надуманно. В рамках постмодернистской парадигмы подмена высокого дискурса низким давно стала общим местом. К тому же, в западном кино и литературе фигура отца часто отсылает к образу Отца Небесного. В кладовке собраны отцовские вещи, следовательно, в определенном смысле это сакральная локация, через которую отец продолжает подспудно влиять на сына. Запретные плоды этого «древа познания» дают мальчику возможность осознанно выбирать между добром и злом, жизнью и смертью.
На образном уровне найденная героем жестянка с ядом обретает в повествовании многозначность. Отрава, или яд (в оригинале «poison»), символизируя смерть, также становится метафорой отчуждения и пренебрежения со стороны окружающих как в сознании мальчика, так и в концепции рассказа. При этом яд причудливым образом ассоциируется у героя с сексом. С самого начала понятно, что мать забросила сына во многом из-за полового влечения к покрытому татуировками мужлану. По ходу повествования выясняется, что она просто одержима плотской страстью и не может обходиться без Джона, несмотря на то, что он откровенно презирает её и даже бьет. То есть материнская одержимость сексом в глазах мальчика становится тем ядом, который приводит к пренебрежению и безразличию, заставляющим его страдать. Не случайно в самом начале рассказа мальчик сравнивает передающееся половым путем заболевание с отравой: «Старший
брат Эдди подхватил триппер. Я в курсе, потому что Эдди рассказывал мне об этом пару недель назад. <...> Однако пока не видно, что с ним сделала эта отрава. Он как раз выглядит загорелым и вполне здоровым. Само собой, должно пройти время, чтобы яд начал действовать» [2, с. 1]. Таким образом, в глазах героя сексуальный контакт ассоциируется с отравлением. Отношение героя к риску, связанному с сексом, наиболее емко выражено в следующем пассаже: «Я не уверен, хочу ли я заниматься сексом. Никогда наверняка не знаешь, вдруг подцепишь чего. Это как собирать грибы. Опасно собирать грибы и есть их, потому что некоторые из них ядовитые, и ты можешь отравиться» [2, с. 4]. В своем анализе рассказа Шеффер утверждает, что в сознании мальчика ядовитое средство от сорняков связывается, помимо прочего, с воображаемым ядом женской сексуальности [4, с. 16], что тоже вполне допустимо.
Пренебрежительное отношение матери отражается в том, как мальчик обращается со своей кошкой Наоми. Раньше герой любил своего питомца, найденного на улице, но постепенно начал проявлять жестокость. Посчитав, что кошке плевать на него, герой перестал её кормить «лишь чтобы посмотреть, как она запоет» [2, с. 2]. Это переросло в жестокую «игру» с голодной кошкой, продлившуюся несколько дней. «Игра такая: привязать кусок веревки к её ошейнику. Потом положить немного корма в миску, и когда она бежит к еде, удерживать её на поводке, так, чтобы она не могла дотянуться. <...> Обычно через какое-то время я кладу корм обратно в холодильник» [2, с. 3].
Наступает момент, когда герой отвлекается, и Наоми удается добраться до пищи. Тогда мальчик наказывает кошку, вздернув на веревке и чуть не удавив. Огромное впечатление производят на него глаза придушенного животного: «Солнце светило прямо Наоми в морду, из-за чего её глаза больше не казались глазами, а скорее напоминали блестящие круглые стекляшки. Это было так жутко, что я отбросил её. Потом меня реально пробрал холод, и я вышел в сад» [2, с. 5]. Остекленевшие кошачьи глаза - это и символ омертвения
души героя, и первый мотив собственно смерти, не случайно мальчик, глядя на кошку, испытывает озноб, напоминающий мертвенный холод.
На следующий день мальчик подмешивает Наоми в корм ту самую отраву из кладовки. Когда кошка умирает, он оставляет завернутое в пакет тело на той же улице, где когда-то её нашел. Убийство любимой кошки - это подсознательный протест против пренебрегающей им матери. Как выясняется из текста, впервые поводом для жестокой «игры», приведшей в итоге к смерти животного, стало недовольство героя тем, что он нужен кошке только когда она проголодается. Собственно, в глазах мальчика кошка пренебрегала им так же, как мать. То есть налицо замещение - защитный механизм психики, при котором происходит неосознанная переориентация эмоции с первоначального объекта на другой. Как правило, эта переориентация вызвана тем, что непосредственная направленность на объект, ставший источником эмоции, по каким-то причинам невозможна. Мальчик не может направить свою агрессию на мать и направляет её на другое существо, которое любит, - на кошку.
Ещё одна драматическая ситуация назревает, когда к матери героя переезжает Джон вместе со своей шестнадцатилетней дочерью Кэрол. Девушка определенно нравится герою, он подглядывает за ней из окна, когда она загорает в саду. Однако мальчик воспринимает её в том же духе, что и женщин из журналов, - как вызывающий возбуждение сексуальный объект, в то же время таящий в себе угрозу.
Кэрол также ассоциируется в сознании героя с кошкой Наоми, из-за убийства которой он, очевидно, испытывает чувство вины, хотя и старается не думать об этом. Стоит обратить внимание на то, как герой описывает любимого питомца - «красивая кошка, худенькая и черная» [2, с. 2], и на то, как в дальнейшем описывает понравившуюся ему Кэрол - «у нее длинные черные волосы, и она довольно худощавая» [2, с. 7]. Не говоря о том, что остекленевшие глаза повешенной кошки четко перекликаются с маленькими круглыми очками девушки, которые она никогда не снимает: «Мне не нравится
её лицо, от него у меня мурашки по коже. Она все время носит маленькие круглые очки, даже когда загорает. <...> Вот только её лицо. я не люблю смотреть на него. Потому что оно мне что-то напоминает. Потому что я видел его раньше» [2, с. 7]. Мотив смерти повторяется: «мурашки» отсылают к ощущению мертвенного холода, которое герой испытал, глядя в потухшие глаза кошки. То, что глаза Кэрол всегда скрыты за очками «с блестящими круглыми стеклами», - тоже неслучайная деталь, указывающая на определенный моральный или даже физический изъян. Достаточно вспомнить образ порочной Серафимы из романа Ивана Шмелева «История любовная» (1927). В романе утонченная искусительница Серафима, околдовавшая молодого гимназиста, до самой кульминации скрывает за синеватым пенсне стеклянный глаз, мертвенный взор которого символизирует плотский грех. Важно подчеркнуть, что похотливая Кэрол не дает герою снять с неё очки, даже затащив его в постель.
Параллель между девушкой и кошкой можно рассматривать двояко. Во-первых, следует обратить внимание на интересное допущение Шеффера: «возникает мысль, будто девушка - своего рода призрак убитой кошки» [4, с. 17]. Действительно, помимо «стеклянных глаз» на это указывает и то, что как только Кэрол появляется в повествовании, она начинает расспрашивать мальчика о кошке, которая у него была, словно пытаясь уличить его, указать на его вину. Мальчик увиливает от ответа. «А она все смотрит на меня сквозь стекла своих маленьких круглых очков. Меня опять пробрал холод, поэтому я вернулся к себе наверх» [2, с. 10]. В этом пассаже снова звучит мотив мертвенного холода.
Допущение, что Кэрол - это призрак кошки, невольно наталкивает на мысль о том, что Исигуро тонко обыграл в своем опусе мотивы японских рассказов о сверхъестественном («кайданов»), посвященных демонам-кошкам «бакэнэко», а точнее их мстительной разновидности - «кайбё:». Сделал он это в постмодернистском духе, перевернув все «с ног на голову»: не невинно
убиенная женщина становится кошкой, а наоборот. Показательно, что с Кэрол, как и с Наоми, мальчик играет в «игру», на этот раз игра носит сексуальный характер с оттенками садомазохизма. Кэрол позволяет мальчику «трогать себя во всех местах» [2, с. 10], но когда герой чересчур распускает руки, она, как кошка, впивается ногтями ему в живот.
Во-вторых, если оставить в стороне мистическую трактовку, наложение образа Наоми на образ Кэрол в сознании мальчика мотивировано психологически. Сладострастная Кэрол ассоциируется у него с матерью, забросившей его ради свиданий с Джоном. Плюс к этому, исходя из общепринятого, характерного для многих народов уподобления сексуальной женщины кошке, образ Кэрол, вызывающей у героя влечение, накладывается на образ Наоми. Но важно помнить, что образ кошки к тому моменту уже тесно связан в восприятии мальчика со смертью.
В кульминационной части рассказа описывается первый сексуальный контакт мальчика с Кэрол, сопровождающийся тем, что он подсыпает ей отраву в чашку с кофе. Соответственно, происходит совмещение секса и смерти, Эроса и Танатоса. Вполне закономерно, что герой в конце концов травит девушку тем самым средством от сорняков, которым отравил Наоми, и что происходит это во время полового акта. Таким образом мальчик буквально соединяет воображаемый «яд женской сексуальности», а также связный с сексом «яд пренебрежения матери», с отравой от сорняков - ядом настоящим.
Здесь Исигуро использует характерный для постмодернистов и популярный в кино прием «буквализации», или «реализации метафоры». Суть приема в том, чтобы логически достроить образное выражение, то есть заменить фигуральный смысл буквальным, и довести метафору до абсурда. Например, в написанном в то же время, что и «Отравление», романе Владимира Сорокина «Норма» (1979-83) руки паренька-умельца отправляют на переплавку, потому что они у него золотые. В рассказе Исигуро беспечная мать, «гуляющая сама по себе», ассоциируется с кошкой, которую герой убивает, видя в этом
акте месть матери. Кошка отсылает к сексуальной девушке Кэрол, следовательно, убийство кошки в глазах мальчика логически перетекает в убийство девушки. А образное выражение «яд безразличия» превращается в реальную отраву для сорняков, которой герой травит их обеих.
Реализованная метафора подразумевает использование прямого значения метафорического выражения безотносительно к его фигуральному характеру, но в отличие от Сорокина, Исигуро воплощает это более утонченно и не ставит перед собой задачу добиться комического эффекта. Образное выражение или ассоциация не просто буквализируется, но, переплетаясь с другими образами, понимаемыми и фигурально, и буквально, обрастает новыми смыслами. Метафора у Исигуро перестает быть таковой и, приобретая сверхметафорическую идейность, перерастает в символ всеобщего эгоизма и равнодушия.
В конце рассказа мы сталкиваемся с мотивами сожаления и утраты. Характерно раскаяние мальчика после осознания случившегося: «Я продолжаю спускаться по лестнице и начинаю понемногу хныкать, потому что я не хочу, чтобы она умерла, потому что я не хочу особо из-за этого заморачиваться, потому что я реально не хочу, чтобы она умерла. Я совсем не хотел убивать её, я совсем этого не хотел, мне пришлось, но я реально не хотел этого, я хотел, чтобы она была моей девушкой...». Шеффер справедливо отмечает, что «фраза «я не хочу особо из-за этого заморачиваться» говорит о высокой степени психологического вытеснения в его сознании, вытеснения, которое является первой и наиглавнейшей темой автора» [4, с. 18]. Эта фраза свидетельствует и о том, насколько глубоко укоренилось в душе мальчика всеобщее небрежение и равнодушие. Здесь уместно обратить внимание на название рассказа, которое в оригинале звучит как «Getting Poisoned», на русский его можно перевести как «отравляя себя». Очевидно, эти слова в меньшей степени относятся к отравленным Наоми и Кэрол, чем к самому психически неустойчивому
молодому повествователю, чей разум отравлен ядом жестокости, небрежения и презрения, исходящих от родителей, друзей и от общества в целом.
Горькое сожаление об утрате и в то же время стремление игнорировать моральные последствия, а также уверенность в необходимости страшного поступка (фраза «мне пришлось») сплетаются в плотный клубок противоречий. Переплетение различных факторов, наложение одного на другое в голове неуравновешенного героя, - всё это показывает, на какие выверты способно наше сознание. Этим рассказ Исигуро отдалённо напоминает новеллы Акутагавы Рюноскэ, рассматривавшего общественные отношения через призму парадоксальности человеческой психики. Как и классик японской литературы, Исигуро пытается проникнуть в тайники человеческой души с её рефлексией, внутренними противоречиями и склонностью делать порой невероятные выводы из ясных на первый взгляд предпосылок.
Уже в этом раннем рассказе заложены основные мотивы последующей прозы автора, а также повествовательные методы и стилистические приемы, с помощью которых они реализуются. Этот рассказ не следует относить к незначительным экспериментам, напротив он вызывает большой интерес, потому как дает ключ к пониманию того как возникали и развивались основные мотивы пренебрежения и психологической травмы, которые в дальнейшем звучат во всех без преувеличения произведениях Исигуро.
Список литературы
1. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН
(отдел литературоведения) - INTRADA, 2001. 384 с. URL:
http://yanko.lib.ru/books/philosoph/ilyin-book.htm (дата обращения 02.09.2012).
2. Ishiguro Kazuo. “Getting Poisoned”. In Introduction 7: Stories by New
Writers, London: Faber & Faber, 1981. URL:
http://isohunt.com/torrent_details/51997597/Kazuo+Ishiguro+Short+Stories+Getting
+Poisoned+Waiting+Strange+Sometimes+Sadness?tab=summary (дата обращения
02.09.2012).
3. Ishiguro Kazuo. “Waiting for J”. In Introduction 7: Stories by New Writers,
London: Faber & Faber, 1981. URL:
http://isohunt.com/torrent_details/51997597/Kazuo+Ishiguro+Short+Stories+Getting +Poisoned+Waiting+Strange+Sometimes+Sadness?tab=summary (дата обращения
02.09.2012).
4. Shaffer, Brian. “Somewhere Just Beneath the Surface of Things: Kazuo Ishiguro’s Short Fiction”. In Kazuo Ishiguro: Contemporary Critical Perspectives (Continuum Critical Perspectives), edited by Sean Matthews, Sebastian Groes, 9-19. London: Continuum Intl Pub Group, 2010.
5. Shaffer, Brian. Understanding Kazuo Ishiguro. Columbia, SC: University of South Carolina Press, 2008.
6. Sim, Wai-chew. Kazuo Ishiguro: A Routledge Guide. N.Y. and London: Routledge, 2010.
7. Лобанов И.Г. Модернистские интенции в творчестве Кадзуо Исигуро // Современные исследования социальных проблем (электронный научный журнал). 2012. № 7(15). URL: http://sisp.nkras.ru/e-ru/issues/2012/7/lobanov.pdf
References
1. Ilyin I.P. Postmodernizm. Slovar terminov [Postmodernism. Glossary]. M.: INION RAN - INTRADA, 2001. 384 p. http://yanko.lib.ru/books/philosoph/ilyin-book.htm (accessed September 02, 2012).
2. Ishiguro Kazuo. “Getting Poisoned”. In Introduction 7: Stories by New
Writers, London: Faber & Faber, 1981.
http://isohunt.com/torrent_details/51997597/Kazuo+Ishiguro+Short+Stories+Getting +Poisoned+Waiting+Strange+Sometimes+Sadness?tab=summary (accessed
September 02, 2012).
3. Ishiguro Kazuo. “Waiting for J”. In Introduction 7: Stories by New Writers,
London: Faber & Faber, 1981. URL:
http://isohunt.com/torrent_details/51997597/Kazuo+Ishiguro+Short+Stories+Getting +Poisoned+Waiting+Strange+Sometimes+Sadness?tab=summary (accessed
September 02, 2012).
4. Shaffer, Brian. “Somewhere Just Beneath the Surface of Things: Kazuo Ishiguro’s Short Fiction”. In Kazuo Ishiguro: Contemporary Critical Perspectives (Continuum Critical Perspectives), edited by Sean Matthews, Sebastian Groes, 9-19. London: Continuum Intl Pub Group, 2010.
5. Shaffer, Brian. Understanding Kazuo Ishiguro. Columbia, SC: University of South Carolina Press, 2008.
6. Sim, Wai-chew. Kazuo Ishiguro: A Routledge Guide. N.Y. and London: Routledge, 2010.
7. Lobanov I.G. Sovremennye issledovaniya sotsialnykh problem 15, no. 7 (2012). http://sisp.nkras.ru/e-ru/issues/2012/7/lobanov.pdf
ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ
Лобанов Иван Г еннадьевич, аспирант Центра японских исследований
Институт Востоковедения Российской Академии Наук ул. Рождественка, дом 12, Москва, 107031, Россия benlobanster@gmail. com
DATA ABOUT THE AUTHOR
Lobanov Ivan Gennadievich, postgraduate student of Center for Japanese Studies
Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences 12, Rojdestvenka st., Moscow, 107031, Russia benlobanster@gmail. com
