CC BY
701
УДК 821.111 - 3.09(045) МОДЕРНИСТСКИЕ ИНТЕНЦИИ В ТВОРЧЕСТВЕ КАДЗУО ИСИГУРО
Лобанов И.Г.
Творчество современного британского писателя японского происхождения Кадзуо Исигуро принято рассматривать в контексте литературы английского постмодернизма (металитературы), тем не менее его эллиптичная манера повествования, сдержанность стиля и сосредоточенность на внутренних сферах сознания человека позволяют сравнивать его романы с работами наиболее заметных модернистов, таких как Г. Джеймс, Э. М. Форстер и В. Вулф. Умеренное использование типичных «игровых» приемов, сознательный отказ от экспериментов с языком указывают на двойственное отношение автора к концепциям постмодернизма и косвенно - на его приверженность к конвенциям высокого модернизма. В данной статье рассматриваются те элементы творческой стратегии Исигуро, которые роднят его романы с прозой высокого модернизма.
Ключевые слова: Кадзуо Исигуро, современная литература, постмодернизм, высокий модернизм.
MODERNIST INTENSIONS IN KAZUO ISHIGURO’S FICTION
Lobanov I.G.
The works by Japanese-born contemporary British writer Kazuo Ishiguro are usually considered in the context of English postmodern fiction (metafiction), though his elliptical mode of narrative, the reticence of style and his concern for the exploration of interior consciousness allow us to compare his novels with works by the most notable modernists such as H. James, E. M. Forster and V. Woolf. His moderate use
of typical ‘ludic’ modes, a deliberate refusal of language experimenting point at the author’s ambivalence towards the concepts of postmodernism and allude to his preoccupation with conventions of high modernism. The paper deals with the aspects of Ishiguro’s artistic strategy that links his novels with the fiction of high modernism.
Keywords: Kazuo Ishiguro, contemporary literature, postmodernism, high modernism.
Британский писатель японского происхождения, лауреат Букеровской премии Кадзуо Исигуро стоит в одном ряду с наиболее талантливыми представителями современной английской литературы постмодернизма, и в первую очередь его творчество следует рассматривать в этом контексте.
Многие характерные приемы и стратегии английского постмодернизма, нередко называемого металитературой (англ. metafiction), проявляются в романах писателя. В его творчестве нашло отражение и игровое начало, преобладающее в эстетической программе постмодерна, и реставрация истории, одна из ключевых стратегий английской прозы последней четверти XX века, и жанровый эклектизм, подразумевающий использование приемов преимущественно популярных жанров. Однако называть Исигуро английским постмодернистом можно лишь с некоторыми оговорками.
Условно творчество писателя можно разделить на два периода: ранний «реалистический» (или, по выражению критика Брайана Шеффера [11], «псев-дореалистический») и поздний «деконструктивный». Для первого характерно то, что внутрироманное бытие определяют исторические и географические факторы: послевоенная Япония и современная Англия - «Смутный пейзаж холмов» (A Pale View of Hills, 1982); довоенная милитаристская Япония и современная Япония, пересмотревшая ценности прошлого, - «Художник зыбкого мира» (An Artist of the Floating World, 1986); довоенная Англия времен Суэцкого кризиса и современная Англия, ценности которой подверглись переоценке, -«Остаток дня» (The Remains of the Day, 1989). Во втором периоде доминирует
игровое начало. Привязка к конкретному историческому и географическому фону уже не является определяющей, а душевное смятение рассказчика передается посредством деконструкции привычных жанровых структур. К этому периоду относятся романы, в которых творчески переосмыслены следующие жанры: сюрреалистическая фантасмагория - «Безутешные» (The Unconsoled, 1995), детектив - «Когда мы были сиротами» (When We Were Orphans, 2000), антиутопия - «Не отпускай меня» (Never Let Me Go, 2005). Таким образом, в ранних «реалистических» романах автор, помещая героев в определенные пространственно-временные условия, играет с содержанием, а в поздних «деконст-руктивных» играет уже с формой.
Так или иначе, и в «реалистических», и в «деконструктивных» романах писателя ощущается его явное тяготение к проблематике и эстетике модернизма, отсылающее к прозе Г енри Джеймса, Форда Мэдокса Форда, Эдварда Моргана Форстера, Джеймса Джойса и Вирджинии Вулф. Важно отметить, что британская литература, в отличие от литератур континентальной Европы, не ставит постмодернизм в резкую оппозицию модернизму. Можно сказать, что современные британские писатели разделяют воззрения одного из главных теоретиков постмодернизма Жана-Франсуа Лиотара, утверждавшего, что постмодерн располагается не «после» и не «против» модерна, а внутри него.
Чтобы точнее определить, какое место занимает творчество Исигуро в английской металитературе, имеет смысл рассмотреть градацию современных писателей Британии по степени их приверженности к постмодернистским художественным установкам. Сразу отметим, что такое разделение весьма условно и отражает лишь наиболее очевидные тенденции в творчестве того или иного автора. Среди английских писателей к самым радикальным сторонникам литературного эксперимента, в основе которого лежат теории постструктурализма и деконструктивизма, можно отнести Кристину Брук-Роуз. Лично знакомая с членами группы «Тель Кель», Брук-Роуз стала одним из немногих авторов, поставивших перед собой задачу перенести теории французского постструктура-
лизма и «нового романа» на английскую почву, что выразилось в разнообразных языковых и нарративных играх, нетрадиционной метафоричности и методе свободных ассоциаций. Многие критики отмечают, что «в целом постструкту-ралистское и деконструктивистское направление мысли осталось чуждым большинству английских писателей» [6, с. 336], следовательно, работы Брук-Роуз составляют, пожалуй, единственное исключение. Далее по степени убывания экспериментальной интенции в творчестве следует самое многочисленное, на наш взгляд, крыло авторов. Это последовательные приверженцы поэтики постмодернизма, чьи произведения, однако, ближе к национальной традиции и не столь изощрены в языковом плане, как авангардные работы Брук-Роуз. Характерные представители этого крыла - Питер Акройд, Джулиан Барнс и Мартин Эмис, в творчестве которых отражены основные мировоззренческие и эстетические категории постмодернистского сознания. Все перечисленные авторы так или иначе реализуют разные игровые модели - от иронической стилизации и пастиша до манипуляций с классическими текстами и литературной мистификации, однако связь с традицией в их произведениях очевидна, хотя последняя и обыгрывается в постмодернистском ключе.
На следующей ступени находится группа авторов, чье творчество можно воспринимать как «умеренный» постмодернизм. К ним можно отнести Иэна Макьюэна, Грэма Свифта и Кадзуо Исигуро. Эти авторы, разрабатывая в своих романах новаторские подходы и приемы, тем не менее сосредоточены не на авторефлексивности, эксперименте с языком и повествованием, а на изображении глубинных пластов человеческой психики. Для их творчества характерно более привычное для массового читателя восприятие чтения как погружения во внутренний мир героя.
И наконец, последними следует назвать писателей, отчасти тяготевших к эстетике постмодернизма, но отрицавших свою принадлежность к нему, - это представители так называемой университетской прозы (campus fiction) Дэвид
Лодж и литературный учитель Исигуро Малькольм Брэдбери. Последний открыто выражал неприятие концепций, основанных на структурализме и представляющих «реальность как феномен языка». Как пишет Алексей Зверев, «Брэдбери, не страшась упреков в консервативности, твердо заявил, что для него неприемлема литература, превращенная в “лингвистический или структурный шифр”, - пусть ее представляет хоть сам Борхес» [4, с. 156]. Неудивительно, что в романе «Профессор Криминале» персонажи Брэдбери фамильярно именуют постмодернизм «По-Мо». В свою очередь Дэвид Лодж, несмотря на наличие известных теоретических работ, посвященных постмодернистской литературе, как критик «восхищался великими английскими модернистами, как романист чувствовал себя внутри традиции реалистического романа» [6, с. 8].
Вне этой классификации стоят представители английского магического реализма Анджела Картер, Салман Рушди, Эмма Теннант и Дженетт Уинтер-сон. Несмотря на то, что магический, или фантастический, реализм, существующий в рамках синтеза реального и таинственного, неотделим от эстетики постмодернизма, это течение принято рассматривать как отдельное, развивающееся по несколько иным канонам литературное явление.
Итак, с определенной уверенностью можно говорить о том, что Кадзуо Исигуро как представитель современной британской прозы стоит на позициях постмодернизма умеренного толка. Иными словами, различные игровые манипуляции в творчестве для него не являются самоцелью и возникают в его произведениях как необходимые композиционно и структурно мотивированные элементы, которые служат скорее изобразительными средствами для выражения проблематики того или иного романа.
Сам Исигуро подчеркивает, что для него чтение книги, написанной лишь для того, чтобы представить различные игровые концепции и нарративные трюки, очень утомительно: «Литературный эксперимент интересует меня лишь
в той степени, в какой он может помочь в изучении определенных тем эмоциональной сферы. Я всегда пытаюсь замаскировать в моих произведениях те элементы, которые кажутся мне в какой-то мере экспериментальными» [8, с. 13].
Это высказывание перекликается со взглядами Грэма Свифта, представителя того же «умеренного» течения английского постмодернизма: «.. .эмоциональная сторона литературы для меня гораздо важнее. Я хочу, чтобы мои читатели приобрели опыт, чтобы текст их затронул. И если литература не ведет к истине, она должна вести к сочувствию и состраданию» [2].
Ольга Джумайло в своей статье «За границами игры: английский постмодернистский роман. 1980-2000» утверждает, что современная британская литература, приближаясь к новому тысячелетию, все чаще выказывает «усталость от игровых концепций» как необходимых составляющих литературного произведения и постепенно сосредотачивается на реальных переживаниях человеческого опыта. По её мнению, в первое десятилетие XXI века «совершается значимый а-постмодернистский поворот к жизненному опыту», начинает осуществляться «движение в сторону постигаемых смыслов» [2]. Однако возможность постижения новых смыслов, связанная с образным восприятием мира, которое дает художественная литература как вид искусства, тем не менее подчинена текущему умонастроению эпохи. А исходя из базовой постмодернистской установки на определение мира как набора дискурсов, единственное, что может предложить художник слова, - это игру с различными стилями. В связи с этим многие исследователи единодушны в определении характерных черт постмодернистской литературы. Согласно И.П. Ильину [5], в первом приближении постмодернистский роман можно свести к следующей формуле: это территория, на которой иронически сталкиваются три различных стиля, или дискурса. Речь идет о стилях реалистической прозы, высокого модернизма и массовой развлекательной литературы. Что касается Исигуро, то в его творчестве доминирующее положение занимает именно модернистская составляющая этой
формулы. И это связано не только с отказом выводить игровые концепции на первый план. Уместно вспомнить, что многие рецензенты видят в романах Иси-гуро изощренную интеллектуальную головоломку, которой чужды и реалистическое описание внешней действительности, и эксплуатация привычных сюжетных схем массовой литературы. Так или иначе, классический реализм и современная массовая литература работают по общим канонам, которые модернистская критика в начале XX века стремилась преодолеть. К этим канонам следует отнести концепции целостного характера, объективного автора и сюжетности как таковой.
Очевидна не только последовательность, с которой Исигуро реализует в своей прозе открытия модернизма, актуальные для многих современных писателей, но и то, насколько творческая манера и стратегия автора соответствуют философской и эстетической позиции «блумсберийцев» - сообщества интеллектуалов, сыгравшего важную роль в истории английской модернистской литературы. В этом ключе важно вспомнить эстетические воззрения главного литературного критика группы «Блумсбери» Вирджинии Вулф. Её взгляды на прозу во многом составили теоретическую базу ранних романов Исигуро.
По мнению Малькольма Брэдбери, направленное против псевдореализма эссе Вулф «Мистер Беннет и миссис Браун» (Mr. Bennett and Mrs. Brown, 1924) «провело существующий водораздел между массовой литературой и “литературой для эстетов”» [1, с. 258]. В своих критических работах Вулф упрекала ведущих английских реалистов Арнольда Беннета, Джона Голсуорси и Герберта Уэллса в том, что они не говорят с территории реальности. Свойственная им репрезентация деталей внешнего мира не передает целостной картины бытия. Их описание наружных подробностей не раскрывает глубинной сущности. Пи-сатели-«материалисты», как она их называла, передают лишь поверхностное ощущение реальности, говорят с позиции безликого разума, который, набрасывая на бытие свою матрицу, производит отбор жизненного материала по иерар-
хическому принципу, отделяя главное от второстепенного. Отсюда вывод о несостоятельности условных конвенций реализма: автора-наблюдателя, отчужденного от внутрироманного бытия; сюжетной схематизации, которая представляет собой плод искажающей селекции действительности; и линейного предопределенного характера, который отражает лишь внешнего социального человека, а не уникальную, непредсказуемую, пребывающую в перманентном становлении человеческую сущность. Из уст Вирджинии Вулф звучал «призыв писать прозу, сосредоточенную на внутреннем мире человека, призыв к освобождению романа от старых условностей, хронологической последовательности, чтобы тот вобрал в себя новую эстетическую свободу» [1, с. 260]. Для Вулф проявлением реальности в литературе было «соединение опыта тех, кто “населяет” роман - его персонажей, и опыта тех, кто создает его как эстетическое переживание, опыта самих писателей» [1, с. 261]. Творческая практика Исигуро, включающая эти принципы, тем самым сопоставима с практикой автора модернистского романа, который, в отличие от писателя-реалиста, не пытается отражать действительность по принципу мимесиса. Используя фигуру эксплицитного повествователя, несобственно-прямую речь, прием остранения или технику потока сознания, модернист заставляет читателя смотреть на мир через призму восприятия персонажа и тем самым показывает, как именно происходит отражение действительности и каким образом действительность может быть отражена.
Приверженность к конвенциям модернизма у Исигуро выражается также в пренебрежении сюжетом и последовательной хронологией развития событий, фрагментарности изложения, намеренном обмане читательских ожиданий, а самое главное - в методе повествования, при котором мир произведения представлен как проекция сознания героя и описываемые вещи несут больше информации не о самих себе, а о том, кто на них смотрит.
Снижение роли сюжета объясняется тем, что модернисты не придавали происходящим в произведении событиям того значения, которое они имели в реализме. С точки зрения модернистов, по-настоящему ключевую роль в жизни человека играют те открытия, которые он делает внутри себя, и часто совершенно независимо от внешней реальности. Во всех шести романах Исигуро, написанных на сегодняшний день, главный герой-повествователь «копается» в себе и приходит к открытиям, которых никогда бы не совершил, если бы не начал переосмысливать поступки былых дней.
Для модернизма важны те пространство и время, которые существуют в душе героя, поскольку сознание человека живет не в текущем моменте внешнего бытия, а постоянно переносится воспоминаниями к прошлому, смешивая былое и актуальное. Это в полной мере проявляется в художественной практике Исигуро, герои которого поглощены прошлым и постоянно возвращаются к нему, даже думая о настоящем. Исигуро не стремится смотреть на человека со стороны, для него важно глубинное начало, бессознательное ядро. Поэтому Исигуро так же, как модернисты первой половины XX века, пренебрегает сюжетностью и хронологичностью. В прозе Исигуро, сосредоточенного на внутреннем мире героя, сюжетная структура играет более чем опосредованную роль, поскольку имеет отношение лишь к человеку внешнему и показывает последовательность событий, связанных только с линией его физических действий.
Прошлое и настоящее в сознании протагонистов Исигуро смешиваются, и хотя они психически здоровы, их нелинейное восприятие времени напоминает восприятие героя повести Саши Соколова «Школа для дураков» (1976), в которой рассказ ведется от лица слабоумного мальчика, не отделяющего события далекого прошлого от недавних. Стиль повести представляет собой бессистемный поток сознания человека, страдающего раздвоением личности. Мотив раздвоения, или мотив Доктора Джекилла и Мистера Хайда, возникает у Исигуро в
рассказе «В ожидании Джея» (Waiting for J, 1981), но в целом его стиль далеко не так радикален, как у Саши Соколова. Важно другое: у обоих авторов рассказчики строят свое повествование по методу свободных ассоциаций, связывая одни эпизоды с другими и проводя аналогии с былыми событиями. В подобном переносе актуальных явлений на сходные образы прошлого заключается суть работы человеческой памяти. Именно в литературной практике модернизма с помощью приемов несобственно-прямой речи и потока сознания было выработано повествование, которое разворачивается посредством цепочки ассоциаций, возникающих в голове персонажа. Однако у героя «Школы для дураков» поток ассоциаций не ограничен ничем, кроме воли автора, а герои Исигуро имеют некий план того, о чем хотят сказать, и так или иначе к нему возвращаются. Сравнение протагонистов Исигуро с героем Саши Соколова неслучайно: его психически здоровые повествователи имеют ту же «избирательную память», что и слабоумный рассказчик из «Школы для дураков». Это выражается и в нарративной технике, которую чешская исследовательница Исигуро Зузанна Фонио-кова [7] определила как «избирательный рассказчик» (selective narrator). Эта техника представляется вариацией известного литературного приема «ненадежный рассказчик» (unreliable narrator) и условно сводится к тому, что герой-повествователь говорит о чем угодно, только не о том, что его действительно волнует. Среди титулованных предшественников Исигуро, на наш взгляд, наиболее последовательно этот прием проработал в романе «Шум и ярость» Уильям Фолкнер, объединивший в своем творчестве «традиции панорамного реализма XIX века и модернистские художественные открытия» [3, с. 321]. Четыре части этого романа передают восприятие одной и той же ситуации с четырех разных позиций. Каждая из первых трех частей представлена от лица одного из трех братьев, а в последней части, где повествование ведется от третьего лица, сделана попытка дать объективный взгляд со стороны. В основе рассказа каждого из братьев лежит боль, связанная с моральным падением их сестры Кэдди, боль, о которой никогда не говорится открыто. Именно она становится для них
импульсом к тому, чтобы начать рассказ. Нечто подобное движет и персонажами Исигуро, однако мотивом, побуждающим их поведать читателю о давних событиях своей жизни, являются не чужие грехи, а необходимость осмыслить собственные «ошибки прошлого», излечить душевную рану, хотя сами повествователи Исигуро не всегда отдают себе в этом отчет.
Следует обратить внимание на то, что понятие «избирательный рассказчик» как нельзя более точно характеризует повествовательную манеру Исигуро. В данной технике рассказчик в стремлении оправдать или по-своему представить события прошлого производит осознанный и даже намеренный отбор тех моментов, которые он будет затрагивать в рассказе, отсекая те, о которых ему говорить не хочется. В то время как понятие «ненадежный рассказчик» включает более широкий круг причин, по которым повествователь «фильтрует» информацию о событиях и о себе самом. Зачастую ненадежность объясняется некоторой эксцентричностью рассказчика: он может быть душевнобольным, безумцем, отстающим в развитии, патологическим лжецом, обладать подростковым восприятием или просто видеть мир в другом свете, тогда как герои Иси-гуро чаще всего - совершенно ординарные люди, чуждые всякой эксцентрики. Используя прием «избирательного рассказчика», Исигуро играет с читателем, сознательно вводит его в заблуждение: повествователь будто бы хочет раскрыться, но на деле читателю приходится обращать внимание на оброненные вскользь замечания, намеки и прямую речь других персонажей и самому составлять реальный портрет повествователя, постепенно раскрывая истинную подоплеку его прошлых поступков. Как отмечает немецкий литературовед Майк Петри, «перифразы и литоты - доминирующие фигуры речи в риторике этих ненадежных рассказчиков. А Исигуро, или подразумеваемый автор, зачастую разоблачает попытки своих повествователей скрыть главное, заставляя их путаться в собственных противоречиях и нестыковках» [9].
Основные факторы, заставляющие протагониста Исигуро представлять
свою жизнь в ином свете и, как отмечает Шеффер, рассказывать «историю, которая кардинально, и столь вызывающе, отличается от той, которую, как ему кажется, он рассказывает» [10, с. 15], - это чувство вины из-за проступков, совершенных в прошлом, сожаление об упущенных возможностях, полученная некогда психическая травма. Этими факторами обусловлены «навязчивые» мотивы, наиболее часто встречающиеся в его прозе. Во-первых, «пренебрежительное отношение к детям», как со стороны родителей, так и со стороны остального мира, - мотив звучит в романах «Смутный пейзаж холмов», «Когда мы были сиротами», «Безутешные», «Не отпускай меня», а также в раннем рассказе «Отравление» (Getting poisoned, 1981). Можно упомянуть героиню первого романа Эцуко, чья дочь Кэйко из-за пренебрежения матери и отчима покончила с собой. Во-вторых, «моральная слепота» или «ограниченность» (lack of insight), выраженная в неумении подойти критически к себе и окружающим. Часто «моральная слепота» связана с узким кругозором того или иного героя, который не видит или не хочет видеть происходящего вокруг, как в частном, так и в глобальном плане (романы «Смутный пейзаж холмов», «Художник зыбкого мира» и «Остаток дня»). И бывший учитель Огата, и художник Оно, и дворецкий Стивенс будто бы не понимают, к каким глобальным последствиям может привести (и приводит) их на первый взгляд обычная деятельность. Лучше всего суть мотивов «пренебрежительного отношения» и «моральной слепоты» выражает английское слово neglecting, под которым подразумевается как намеренное пренебрежение и игнорирование, так и просто небрежность, неумение принять в расчет нечто важное и даже забывчивость - свойства, присущие многим персонажам Исигуро. В-третьих, «паралич воли», - всякий раз в романах Исигуро мы встречаем героя, который не может пересилить себя и сделать важный шаг (мотив наиболее очевиден в романах «Остаток дня» и «Безутешные»). Например, Стивенс оторопело стоит у двери миссис Кентон, плачущей после известия о смерти тети, вместо того, чтобы войти и утешить её, а носильщик Густав в течение многих лет не находит в себе сил нарушить не-
лепое негласное соглашение с дочерью Софи, суть которого не разговаривать друг с другом. В-четвертых, следует назвать характерный для более поздних романов писателя мотив «мнимой миссии», когда герою кажется, что на него возложена некая важная задача и весь мир следит за тем, как он её выполнит. Наиболее отчетливо этот мотив звучит в романах «Безутешные» и «Когда мы были сиротами»: и популярный пианист Райдер, и известный детектив Бэнкс считают себя людьми, которым поручено вернуть миру утраченную гармонию. В обоих случаях усилия героев не приносят желаемых плодов, а их поведение объясняется фактором психической травмы. Говоря о мотиве «мнимой миссии», уместно вспомнить, что героиня романа «Не отпускай меня» Кэти Ш. тоже верит в свою миссию, заключающуюся в том, чтобы поддерживать доноров перед «выемкой» органов, как будто, забывая, что каждая из «выемок» на шаг приближает их к смерти, а ей дает возможность за счет других отсрочить неминуемую процедуру. И наконец, последний, самый «навязчивый» мотив Исигуро - это мотив утраты, он звучит, без преувеличения, во всех произведениях автора.
Стремление рассказчиков обойти «больные темы», которые они все-таки косвенно затрагивают, порождает некоторую фрагментарность изложения. Фрагментарное повествование мы находим и у Фолкнера, Вирджинии Вулф и многих других писателей-модернистов. В свою очередь, фрагментарность у Исигуро напоминает тот способ изображения, который Вулф называла «туннелем», «когда можно по мере необходимости вставлять целые куски, связанные с прошлым героев...» [1, с. 258]. В эссе «Современная проза» (Modern Fiction, 1919) Вулф дает следующую метафору жизни: «Жизнь не цепочка симметрично расставленных газовых фонарей, а световой нимб, полупрозрачный покров, окружающий нас с первого момента возникновения сознания - до его смерти» [1, с. 260]. В контексте модернистского романа формации Вулф эта метафора не случайна. Как пишет Малькольм Брэдбери, рассматривая самый известный роман писательницы «Миссис Дэллоуэй», “световой нимб” «позволяет удержать
прошлое в настоящем», героиня в своем потоке сознания вновь и вновь возвращается к моментам прошлого, «когда ей пришлось выбирать между Питером Уолшем и Ричардом Дэллоуэем, между любовью мужчин и любовью женщин» [1, с. 267]. Образы прошлого постоянно проявляются в настоящем, а события настоящего постоянно отсылают к прошлому. Именно такой модернистский способ изображения внутреннего мира героев свойствен Исигуро. Тем не менее он остается постмодернистским писателем, и внутренняя ретроспекция в его романах часто представляется мнимой. Для его героев, которые бегут от душевной боли, проистекающей из их прошлого, и стремятся переписать свою жизнь, не прошлое становится проекцией настоящего, а настоящее проецируется на прошлое при попытке его исправить.
Список литературы
1. Брэдбери М. Вирджиния Вулф [Пер. с англ. А. Нестерова] // Иностранная литература. 2002, №12. С. 255-271.
2. Джумайло О. За границами игры: английский постмодернистский роман 1980-2000 // Вопросы литературы. 2007, №5. URL:
http://magazines.russ.ru/voplit/2007/5/dzh2.html (дата обращения 13.08.2012).
3. Зарубежная литература XX века: практические занятия / под ред. И.В. Кабановой. М.: Флинта, Наука, 2007. 472 с.
4. Зверев А. Ното historicus. Литературный гид «Профессор Брэдбери» // Иностранная литература. 2002, №12. С. 155-160.
5. Ильин И.П. Постмодернизм. Словарь терминов. М.: ИНИОН РАН (отдел литературоведения) - ЮТКАБА, 2001. 384 с. ЦКЬ:
http://yanko.lib.ru/books/philosoph/ilyin-book.htm (дата обращения 13.08.2012).
6. Энциклопедический словарь английской литературы XX века / Отв. ред. А.П. Саруханян; Ин-т мировой лит. им. А.М. Горького РАН. М.: Наука, 2005. 541 с.
7. Foniokova, Zuzana. “The Selective Narator: Construction of the Past in
Kazuo Ishiguro’s An Artist of the Floating World’. In Sbornik praci filozoficke
fakulty Brrnnske Univerzity, Brno Studies in English, vol. 33, S 13, 133-143.
Masarykova univerzita v Brne, 2007. URL:
http ://www.phil.muni. cz/plonedata/wkaa/B SE/B SE_2007-
33_0ffprints/BSE%202007-33%20(133-142)%20Foniokova.pdf (дата обращения
13.08.2012).
8. Mason, Gregory. “An Interview with Kazuo Ishiguro (1986)”. In Conversation with Kazuo Ishiguro, edited by Brian W. Shaffer and Cynthia Wong, 3-14. Mississippi, Jackson: University press of Mississippi, 2008.
9. Petry, Mike. “Narratives of Personal Pasts: Kazuo Ishiguro in the Context of Postmodern British Fiction” [Электронный ресурс]. In Narratives of Memory and Identity: The Novels of Kazuo Ishiguro. Frankfurt am Main: Lang, 1999. - URL: http://www.gradnet.de/papers/pomo99.papers/Petry99.htm (дата обращения
13.08.2012).
10. Shaffer, Brian. “Somewhere Just Beneath the Surface of Things: Kazuo Ishiguro’s Short Fiction”. In Kazuo Ishiguro: Contemporary Critical Perspectives (Continuum Critical Perspectives), edited by Sean Matthews, Sebastian Groes, 9-19. London: Continuum Intl Pub Group, 2010.
11. Shaffer, Brian. Understanding Kazuo Ishiguro. Columbia, SC: University of South Carolina Press, 2008.
References
1. Bradbury M. Inostrannaja literatura, no. 12 (2002): 255-271.
2. Dzhumajlo O. Za granicami igry: anglijskij postmodernistskij roman 19802000 [Beyond the borders of game: The English Postmodern Novel 1980-2000]. Voprosy literatury, no. 5 (2007). http://magazines.russ.ru/voplit/2007/5/dzh2.html (accessed August 13, 2012).
3. Zarubezhnaja literatura XX veka: prakticheskie zanjatija [Foreign Literature in the 20th Century: Practice]. M.: Flinta, Nauka, 2007. 472 p.
4. Zverev A. Homo historicus. Literaturnyj gid “Professor Bradbury” [Homo historicus. Literary Guide “Professor Bradbury”]. Inostrannaja literature, no. 12 (2002): 155-160.
5. Ilyin I.P. Postmodernizm. Slovar terminov [Postmodernism. Glossary]. M.: INION RAN - INTRADA, 2001. 384 p. http://yanko.lib.ru/books/philosoph/ilyin-book.htm (accessed August 13, 2012).
6. Jenciklopedicheskij slovar anglijskoj literatury XX veka [Encyclopedia of English Literature in the 20th Century]. M.: Nauka, 2005. 541 p.
7. Foniokova, Zuzana. “The Selective Narator: Construction of the Past in Kazuo Ishiguro’s An Artist of the Floating World”. In Sbornik praci filozoficke fakulty Brnenske Univerzity, Brno Studies in English, vol. 33, S 13, 133-143. (2007). http ://www.phil.muni. cz/plonedata/wkaa/B SE/B SE_2007-
33_0ffprints/BSE%202007-33%20(133-142)%20Foniokova.pdf (accessed August 13, 2012).
8. Mason, Gregory. “An Interview with Kazuo Ishiguro (1986)”. In Conversation with Kazuo Ishiguro, edited by Brian W. Shaffer and Cynthia Wong, 3-14. Mississippi, Jackson: University press of Mississippi, 2008.
9. Petry, Mike. “Narratives of Personal Pasts: Kazuo Ishiguro in the Context of
Postmodern British Fiction”. In Narratives of Memory and Identity: The Novels of Kazuo Ishiguro. Frankfurt am Main: Lang, 1999.
http://www.gradnet.de/papers/pomo99.papers/Petry99.htm (accessed August 13, 2012).
10. Shaffer, Brian. “Somewhere Just Beneath the Surface of Things: Kazuo Ishiguro’s Short Fiction”. In Kazuo Ishiguro: Contemporary Critical Perspectives (Continuum Critical Perspectives), edited by Sean Matthews, Sebastian Groes, 9-19. London: Continuum Intl Pub Group, 2010.
11. Shaffer, Brian. Understanding Kazuo Ishiguro. Columbia, SC: University of South Carolina Press, 2008.
ДАННЫЕ ОБ АВТОРЕ
Лобанов Иван Г еннадьевич, аспирант Центра японских исследований
Институт Востоковедения Российской Академии Наук ул. Рождественка, 12, г. Москва, 107031, Россия benlobanster@gmail. com
DATA ABOUT THE AUTHOR
Lobanov Ivan Gennadevich, Postgraduate Center for Japanese Studies
Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences
12, Rozhdestvenka str., Moscow, 107031, Russia benlobanster@gmail. com
