CC BY
97
Е.Э. НИКИТИНА Тверь
МОТИВ БАРОККО «ЖИЗНЬ ЕСТЬ СОН»
В РУССКОЙ РОК-ПОЭЗИИ
В сборниках «Русская рок-поэзия: текст и контекст» были отмечены связи русского рока с мифологией, фольклором, романтизмом и т.д.1 Среди прочих стилей и направлений определенное влияние на творчество многих русских рок-поэтов (Б. Гребенщиков, Е. Чикишев, М. Борзыкин и др.) оказала культура барокко. Мятущееся сознание барочного человека, сочетание «острой жажды жизни и стремления к наслаждениям»2 со страхом смерти, ощущением тщетности и мимолетности бытия, «жизни-сна» оказались близкими современному человеку, живущему в эпоху грандиозных перемен в сознании общества.
Черты барокко могут присутствовать, разумеется, не только в текстах, но и в музыке. Использование в мелодической основе барочных инструментов и аранжировок позволяет выделять такие направления, как рок-барокко (форма арт-рока) и фолк-барокко3. Однако в текстовом плане заимствование барочных мотивов, идей, образов встречается не только у групп, работающих именно в этом направлении (например, «Дядя Г о»), но и у многих других. В данной работе мы рассмотрим трансформацию мотива «жизнь есть сон» - одного из самых известных мотивов искусства барокко - в творчестве некоторых рок-авторов.
Утверждение иллюзорности жизни, бессмысленности и беспросветности человеческого существования было свойственно эпохе барокко, эпохе разочарования в идеалах Ренессанса. Принцип жизнь есть сон, вынесенный в заглавие пьесы Кальдерона, стал одним из основополагающих принципов для многих художников барокко. Богатство, бедность, власть, все устремления человека - всего лишь сон перед лицом вечной, истинной жизни, которая наступит лишь после смерти. Здесь проявляется связь с некоторыми догматами католицизма, для которого земное существование лишь подготовка к загробной жизни4.
Барочный мотив «жизни-сна», используемый рок-поэтами для передачи мироощущения представителя нового времени, как и другие мотивы барокко, неизбежно трансформируется, приобретает новый смысл. Прежде всего, происходит редукция негативной стороны семантики мотива. Сон перестает восприниматься как кошмар, как страшная ирреальность. Теперь он противопоставляется жестокой реальности как воплощение гармонии; настоящая, истинная жизнь возможна только во сне. Таким образом, «жизнь-сон» - это не земная реальность, как это было в искусстве барокко, а идеальная жизнь, к которой стремится лирический герой рок-поэзии. В «Песне китайских цыган» Павла Кашина отношения
1 См.: Милюгина Е.Г. Феномен рок-поэзии и романтический тип мышления // Русская рок-поэзия текст и контекст. 2. Тверь, 1999; Шакулина П.С. Русский рок и русский фольклор // Там же; Яркова А.В. Мифопоэтика В.Цоя // Там же.
2 Борев Ю.Б. Эстетика. Смоленск, 1997. Т.2. С.194.
3 Алексеев А., Бурлака А., Сидоров А. Кто есть кто в советском роке. М., 1991.
4 См.: Борев Ю.Б. Указ. соч.; Софронова Л.А. Принцип отражения в поэтике барокко // Барокко в славянских культурах. М., 1982; Штейн А.Л. Литература испанского барокко. М., 1983.
между влюбленными представляются как дивный, прекрасный сон. Но этот сон не может быть вечным в земной реальности:
Все началось, все кончится в земном,
Мир станет явью, когда уснет таким же сном5.
В реальности гармония невозможна, и потому поэт отказывает этому миру в праве называться явью. «Мир станет явью», т.е. станет таким, каким должна быть истинная реальность, прекрасным, гармоничным, только тогда, когда «уснет таким же сном», как и влюбленные герои стихотворения.
Сон - это идеальный мир, откуда лирический герой приносит в реальность определенные ценности и критерии, это мир, к которому следует стремиться, в который необходимо верить:
Дядя Г о сделал главным веру в свои сны...
(Е. Чикишев, группа «Дядя Го»)
Сон становится единственным убежищем для человека в тоталитарном государстве. В реальной жизни человек максимально обезличен, слаб, власть может делать с ним все, что угодно, и только во сне он становится самим собой:
Можно сломать мое тело,
Можно посадить его в бочку,
Можно захлопнуть крышкой И отдать слепой волне.
Можно заставить плакать,
Можно заставить говорить,
Можно заставить делать,
Но я останусь собой во сне.
(М. Борзыкин)
Единственная свобода для человека, порабощенного государством - это свобода видеть свои сны.
Бегство от реальности в мир снов может быть вызвано не только давлением на личность тоталитарной системы. Обыденность жизни, повторяемость изо дня в день одних и тех же событий может вынудить даже вполне обычного, заурядного человека начать поиски иной реальности. Герой «Грибоедовского вальса» А. Башлачева как раз и есть такой обычный человек. Его жизнь до определенного времени протекала без каких-либо происшествий:
Он справлялся с работой отлично,
Был по обыкновению пьян.
.После бани он бегал на танцы...
И это размеренное течение жизни нарушается: в деревню «с сеансом» приезжает гипнотизер. Погруженный в гипнотический сон, Степан Грибоедов видит себя Наполеоном в битве при Аустерлице, он видит себя командующим сражением, видит «свои эскадроны» и «чужие знамена», видит свою победу. Он захвачен азартом битвы и многообразием происходящих событий, в реальной жизни он никогда не испытывал ничего подобного. Но «невиданный сон» заканчивается, и Степан Грибоедов возвращается к реальности - «заплеванной сценой рай-клуба». Разрыв между видением и реальностью, между «явью сна» и «явью мира» приводит к самоубийству героя. В традиции барокко самоубийство (как и смерть вообще) часто рассматривается как добровольный отказ от кошмарного
5 Все цитаты приводятся по фонограммам. Особые случаи оговорены отдельно.
сна-жизни, как пробуждение6. Самоубийство героя «Грибоедовского вальса» стирает границы между сном и реальностью, и «явь сна», истинная, идеальная жизнь проникает в жизнь реальную, становится ею:
Спохватились о нем только в среду,
Дверь сломали и в хату вошли,
А на них водовоз Грибоедов,
Улыбаясь, глядел из петли.
Он смотрел голубыми глазами,
Треуголка упала из рук,
И на нем был залитый слезами Императорский серый сюртук.
Совершив самоубийство, герой пробуждается от жизни-сна и возвращается к жизни идеальной. Он умирает, улыбаясь, воспринимая смерть, как избавление.
Часто герой (например, в поэзии Бориса Гребенщикова) не может отделить сон от яви, провести между ними четкие границы, хотя и понимает, что это не одно и то же. «Явь сна» вторгается в «явь мира», становясь ее частью:
Дракон приземлился на поле -Поздно считать, что ты спишь7.
(С.125)
Она не знает, что это сны...
(С.132)
Сон при этом остается такой же реальностью, как и жизнь.
Но для лирического героя поэзии Б. Гребенщикова различение сна и яви не принципиально:
Может быть, это был сон,
Может быть, нет - не нам это знать,
Где-нибудь ближе к утру Наблюдатель проснется,
Чтобы отправиться спать.
(С.167)
И если в искусстве барокко пробуждение ото сна расценивается как вступление в новую, высшую жизнь, как освобождение от кошмара, то у Гребенщикова пробуждение «наблюдателя» означает только одно: начало нового сна. Он чувствует иллюзорность, непрочность мира, ему свойственно бегство от реальности, он не действует, он только наблюдает. Сон для него не есть нечто преходящее, мимолетное, это замкнутый круг, из которого «наблюдатель» не может выбраться самостоятельно.
Я жду кого-то, кто разбудит меня.
(С.340)
Сон нельзя отличить от реальности еще и потому, что все события «мира яви» дублируются событиями «мира снов»:
Я слышал все это во сне,
Я видел все это в гробу.
Ее рука на его плече.
Все, все к одному.
(Г. Вяткин, группа «Миссия: Антициклон»)
6 Борев Ю.Б. Указ. соч. С.196
7 Все цитаты из стихов Б. Гребенщикова приводятся по книге: Б.Г. Песни. Тверь, 1996, с указанием страницы.
Иногда рок-поэт сохраняет традиционное значение мотива «жизнь есть сон», углубляя трагизм ситуации, в которой оказывается его герой. Так, в песне «Тебе это снится» группы «Сплин» лирический герой, уставший от множества мелких бытовых неурядиц («Наступил на кота, с женой поругался, / Помирился с женой, поругался с дорожной полицией»), вдруг забывает, кто он:
Ты идешь на работу, уходишь с работы,
Постепенно забывая, откуда и кто ты,
Постоянно забывая, откуда и кто ты,
Навсегда забывая, откуда и кто ты.
И неожиданно, «вдруг» понимает, что вся его жизнь - всего лишь сон. Все предметы реальной действительности (новогодняя елка, молекулярная физика, радиостанция, ракетоноситель с ядерной боеголовкой и т.д.) и совершенно невероятные вещи (киллер с лопатою, «запорожец, наконец, обогнал “шестисотый”») -сон. Сон - повседневная рутинная жизнь с ее мелкими проблемами, но и красивая, желаемая жизнь, успех, богатство - тоже сон:
Пещера, полная алмазов, рубинов Ты самый желанный, ты самый любимый,
Твой портрет в желтой прессе на первой странице,
И ты понимаешь, что тебе это снится.
... Ты сам достигнешь того, к чему здесь каждый стремится,
И вдруг обнаружишь улыбки на лицах.
И твой ENERGIZER, он снова начнется,
И мужик проходящий опять засмеется,
И не будет проблем ни с женой, ни с полицией,
И ты понимаешь, что тебе это снится.
Часто жизнь кажется лирическому герою не скучной и обыденной, а трагической, полной мучений и страданий:
Поставлю ноги на холодные рельсы,
Руками схвачусь за хвост трамвая,
Буду четвертым вагоном,
Держащим путь в край умершего снега.
Ты перестанешь смеяться и ляжешь на шпалы,
Чтобы губами коснуться моих немеющих ног.
Из нас получится отличный дуэт,
Наша партия - трубный зов смерти для самоубийц.
Если хочешь остаться живой -Сейчас же проснись!
(Е.Чикишев, группа «Дядя Го»)
Г ерой не хочет дожидаться смерти; чтобы остаться живым, избавиться от страданий, он должен покончить с собой, а по сути - проснуться.
У Михаила Борзыкина в стихотворении «Мечта самоубийцы» истинная, идеальная жизнь возможна только в мечтах. Действительность ужасна:
Вдохни глубоко этот воздух отравленный,
Он поймет, он наполнит меня.
Смотри, как невинно течет из-под крана Чистый яд, ослепительный яд.
Г ерой не устал от реальной жизни, но она кажется ему отвратительной. Он мечтает об иной реальности, об идеальном мире, его самоубийство, его смерть - это не только способ достигнуть цели, это плата за его мечту:
Жизнь - это мечта, мечта самоубийцы.
Я совсем не устал, я хочу расплатиться.
Сколько стоит мечта, мечта самоубийцы?
Иногда жизнь для лирического героя - это непрерывный кошмар, избавиться от которого невозможно даже после смерти. Так, «Умершим во сне» персонажам песни «Наутилуса» смерть не приносит избавления, они так и не просыпаются. После смерти они не попадают в новый, идеальный мир; смерть для них - это даже не начало нового кошмара. Все осталось как прежде, пришедшая смерть ничего не изменила:
Умершие во сне не заметили, как смерть закрыла им очи.
Умершие во сне коротают за песнями долгие ночи.
Умершие во сне не желают признать, что их слопали мыши.
Умершие во сне продолжают делать вид, что они дышат.
Но один громкий крик - и покатятся кости,
Один громкий звук - и обвалятся крыши.
Из кошмарного сна, в котором они жили и продолжают жить после смерти, нет выхода. Реальность предстает еще более трагичной и жестокой, чем в искусстве барокко. И виноват в этом прежде всего сам человек, не желающий меняться, не желающий понимать реальное положение вещей, упорствующий в своей правоте:
Умершие во сне принимают за веру ненужные муки.
Умершие во сне разбили свой колокол и стали глухи,
Умершие во сне читают молитвы над кучкой трухи,
Умершие во сне любуются небом в чугунной оправе,
Умершие во сне продолжают делать вид, что они правы.
В традиции барокко лирический герой мог надеяться хотя бы на Бога, у современного человека такой надежды нет:
Если где-то есть Бог, он от нас далеко,
Он рождественской пулей ушел в молоко .
(группа «Сплин»)
В сущности, лирический герой русской рок-поэзии не только не надеется на Бога, но и не желает какого-либо божественного вмешательства в свою жизнь. Труба Гавриила в песне «Наутилуса», возвещающая конец света, пробуждение от «яви мира» и начало новой, истинной жизни, не может разбудить ни мертвых, ни живых: и те, и другие «крепко спят» и «мирный храп» звучит громче «трубного гласа»:
Сошел на землю Гавриил И вострубил в свою трубу,
И звал на суд он всех живых И всех лежащих во гробу,
Но шел уже четвертый час,
И каждый грешник крепко спал.
И был напрасен трубный глас,
И ни один из нас не встал.
Труби, Гавриил, труби.
Хуже уже не будет.
Город так крепко спит,
Что небо его не разбудит.
Люди не просыпаются к новой жизни, потому что эта «новая жизнь», в которую зовет их труба Гавриила, будет такой же, как и прежняя. Они знают, что «хуже уже не будет», но знают также, что не будет и лучше. Идеальная, истинная жизнь, ради которой следует прерывать свое земное существование (т.е. просыпаться), невозможна8.
Таким образом, актуализация барочного мотива «жизнь есть сон» в русской рок-поэзии идет по двум направлениям. Одни рок-поэты (Е. Чикишев, М. Борзыкин) сохраняют традиционное значение мотива. «Явь мира» воспринимается ими как мучительный, бессмысленный процесс, который необходимо прервать, чтобы достичь идеальной, истинной жизни. В творчестве других (Б. Гребенщиков, И. Кормильцев) трагичность мотива «жизнь есть сон» усугубляется тем, что для их лирических героев и персонажей возможности проснуться не существует, так как не существует истинной, идеальной жизни. Пробуждение ото сна или ничего не меняет в их существовании, или влечет за собой новый кошмар, и выбраться из этого замкнутого круга герой не может.
Наряду с сохранением традиционного значения мотива «жизнь есть сон», можно наблюдать и его трансформацию в творчестве многих рок-поэтов (Б. Гребенщиков, А. Башлачев, М. Борзыкин, Е. Чикишев, П. Кашин). Редуцируется негативная коннотация мотива, его новое значение становится противоположным традиционному: не «жизнь есть сон», а сон - это истинная реальность, идеальная, гармоничная жизнь.
8 То же самое мы встречаем и у Б. Гребенщикова: «Пятак на пятак, и колокол льется, / Но спящий все равно не проснется» (цитата приводится по фонограмме альбома «¥»).
