Метафорическое конструирование социально-культурной матрицы человека в рамках дихотомии "свой"/"чужой" (на материале английского языка)

Голодная Вера Николаевна

УДК 81 ББК 81.432.1

Голодная Вера Николаевна

старший преподаватель

кафедра психологии и гуманитарных дисциплин Невинномысский институт экономики, управления и права

г. Невинномысск

Golodnaya Vera Nikolayevna

senior teacher

the chair of psychology and humanitarian subjects Nevinnomyssk Institute of Economics, Management and Law

Nevinnomyssk

veragolodnaya@yahoo.com

Метафорическое конструирование социально-культурной матрицы человека в рамках дихотомии «свой»/»чужой» (на материале английского

языка)

Metaphoric Construction of Social and Cultural Identity within the Framework of «I/we» «other/they» Dichotomy (on the English Language Material)

В статье рассматриваются метафоры как инструменты конструирования социальной и культурной идентичности, по-новому отражающие объекты, события, явления, процессы, атрибуты, связанные с образом человека в новом концептуальном домене с опорой на прототипическое знание. Речевые сообщества часто прибегают к метафоре как форме проявления группового единения, а также как средства языкового остракизма. Идентификация человека при помощи метафоры определяется в английском языке с точки зрения животных, растений, продуктов питания и неодушевленных предметов. Метафоры, как правило, усиливают дихотомию между «я/мы» и «другой/они», визуализируя мнение сообщества о неполноценности женщин, гомосексуалистов и иммигрантов, людей, относящихся к другому этносу. Изучаемые метафорические выражения выявляют, как доминирующая социальная группа может осуществить в рамках когнитивно-оценочного фрейма «я/мы» - «другой/они» категоризацию и концептуализацию «другого» - оппонента, соперника, конкурента или человека, находящегося в низшем статусе.

The article considers metaphors as a means of constructing the social and cultural identity, in a new way reflecting objects, events, phenomena, processes, attributes that are associated with the image of the man in the new conceptual domain based on prototypical knowledge. Speech communities often resort to metaphor both as a form of group unification and as a means of linguistic ostracism. The identification of people in English is coded through metaphors from the point of view of ani-

mals, plants, food, and inanimate objects. Metaphors tend to reinforce the dichotomy between «I/we» and «other/they», visualizing community standpoints about the inferiority of women, homosexuals and immigrants, people belonging to a different ethnic group. The metaphorical expressions under consideration can identify how the dominant social group can perform categorization and the conceptualization of the "other" - opponent, rival, the competitor, or a person in the lowest status - within the framework of cognitive evaluation frame «I/we»-«other/they».

Ключевые слова: метафора, социально-культурная идентичность человека, когнитивно-оценочный фрейм «я/мы» - «они», зооморфизмы, глюттони-мы, английский язык.

Key words: metaphor, socio-cultural identity, human cognitive-assessment frame «I/we» - «other/they», zoonyms, gluttonyms, the English language.

Метафоры являются важными инструментами познания. Они играют центральную роль в перцептивной структуре человека, воспроизводят и показывают некоторые стороны жизни общества и несут информацию о том, в чем воплощается культура.

Метафора включает объект в категорию, в которую, рационально рассуждая, он, на самом деле, не входит, и в дискурсивной практике исключает его из собственной категориальной области на основании уподобления, а не отождествления двух концептуальных полей. «Метафора - это вызов природе. Источник метафоры - сознательная ошибка в таксономии объектов. Метафора работает на категориальном сдвиге» [1:19]. Стереотипной языковой картине мира противопоставляется ассоциативная образная картина - метафорическая картина мира, которая по-новому отражает объекты, события, явления, процессы, атрибуты. Метафоры раскрывают смыслы абстрактных, внутренне неструктурированных концептов через конкретные области [14].

Метафоры изменяют способ восприятия действительности, способ миро-видения [2:425]. Через метафору возникает новое знание о мире, и это знание объективируется в языковых формах. В новое знание встраиваются признаки «уже познанной действительности, отображенной в значении переосмысляемого имени, что оставляет следы в метафорическом значении, которое в свою очередь «вплетается» и в картину мира, выражаемую языком» [4: 186].

Метафорическая трансмиссия представляет собой когнитивный механизм создания концептуального образа в новом концептуальном домене с опорой на прототипическое знание. В дополнение к своей языковой форме и концептуальному содержанию, метафора обладает заметным социально-культурным компонентом. Одним из ее измерений является аффективная сила, которая отражается в «представлениях, верованиях, взглядах, ценностях и эмоциях участников» [7: 674]. Следовательно, в этой новой «эмерджентистской перспективе» метафора рассматривается как сочетание лингвистических, концептуальных и социально-культурных аспектов. Дж. Чартерис-Блэк подчеркивает «смежные/взаимосвязанные аспекты метафоры», определяя метафору как сущность, которая включает семантические, когнитивные и прагматические аспекты [8: 24].

Дж. Лакофф и М. Джонсон [14:12] считают, что «культура может рассматриваться как предоставление, среди прочего, набора доступных метафор для осмысления реальности»; «жить по метафоре» - это значит структурировать действительность по метафоре и основывать представления и действия этой структурации реальности.

Метафоры определяют конструирование социальной и культурной идентичности. Речевые сообщества часто прибегают к метафоре как форме проявления группового единения, а также как средства языкового остракизма. Ин-ституциализированный и общественный голос отражается в большом количестве метафорических функций как центростремительная сила, которая держит и скрепляет группу, сообщество в ущерб маргинальным группам [6; 18]. Очевидно, что роль, которую играет язык в поддержании сплоченности группы и групповой солидарности, несет ответственность за формирование и использование конкретных форм речи [12].

Некоторые метафоры действуют как сигнал, который раскрывает чей-то статус для тех, кто причастен к коду, увеличивая разрыв между «я/мы/свои» и «они/другие/чужие», так как, согласно М. Альтману [5:504], подкрепление этого социального разделения часто отмечается языком, и доминирующая соци-

альная группа может обратиться к метафоре с целью угнетения или принижения «других», навязывания своей идеологии через языковые средства.

Являясь проводниками обыденных представлений и верований, многие метафоры передают существующие настроения, которые считаются нормативными, против определенных социальных групп в ущерб тем лицам, которые не соответствуют этой группе. В формировании социальной идентичности дуализм, как представляется, играет ключевую роль, и использование метафоры, как правило, усиливает дихотомию между «я/мы» и «другой/они» [15; 9].

Осознание принадлежности к определенному социально-культурному статусу, т.е. определение групповой идентичности, осуществляется в парадиг-мальной оппозитивной оценочно-когнитивной матрице «свой»-«чужой».

Архетипичная бинарная матрица «свой» - «чужой» является ключевой при социальной и культурной обыденной категоризации человека и категориальном разграничении на различных уровнях объединения и разъединения людей: родственно-семейных, этнических, расовых, конфессиональных, социально-статусных, гендерных, возрастных и т.д. Базовые категории - отношения принадлежности, обладания, близости/дальности, включения /отчуждения, род-ства/чужести, толерантности к «своим»/нетерпимости к «чужим», непримиримости к отклонениям от нормы у своих/страха перед «чужими» - выстраиваются в рамках системы ценностей, разделяемых в сообществе «своих».

Оппозитивная аксиологическая матрица «свой-чужой» строится на таких признаковых квалификаторах, как «хороший - плохой», «красивый - некрасивый», «нужный - бесполезный», «безопасный - опасный» и др. «Своим» приписываются позитивные характеристики, «чужим» - отрицательные. Чужие оцениваются в терминах инаковости - опасности, бесполезности, вредности, неэстетичности, нарушения социальных и культурных норм и др. Инаковость, чу-жесть «другого» выражается в отклонении от прототипического положительного образца. Это могут быть референты с физическими недостатками, с отклонениями в поведении, например, жадные, агрессивные, принадлежащие к марги-

нальным группам - гомосексуалисты, сектанты, в гендерной перспективе - это могут быть женщины по отношению к мужчинам как «существа второго сорта», в этноцентрическом модуле - представители других этнических групп.

В отношении «чужих» используются речевые акты оскорбления, угрозы, унижения, издевки, насмешки, обвинения, осуждения, несогласия, протеста, отрицания, пейоративные (негативные) оценки, обман, речевое манипулирование, инвективы и др. Выражаются эмотивно-оценочные и когнитивные состояния и проявления агональности (враждебности) - пренебрежение, презрение, агрессия, ненависть, вражда, сопротивление, гнев, интолерантность, возмущение, раздражение, страх, недоверие, подозрение, конфликтогенность, дискриминация, размежевание, реакции противостояния, выполняющие дезинтегра-тивную функцию.

Оппозитивный субъективно-аксиологический модус, направленный на «своих», функционирует в рамках интеграции: это речевые акты мелиоративной (положительной) оценки, согласия, утешения, извинения, солидарности со своими, дружеского обращения, извинения, приветствия или прощания; чувства уважения, преклонения, восторга, радости, восхищения и др.

Идентификация людей при помощи метафоры определяется с точки зрения флоры, фауны и даже артефактов. Как женщины, так и мужчины позиционируются как вещи, удобства, пища, животные и родственники в английском языке. Оценивая людей в неантропных терминах, мы преуменьшаем или даже уничтожаем основные человеческие свойства внешности, характера, поведения и др. Негативные стереотипы косвенно встроены в язык, иногда они оседают в людских представлениях о правилах и формируют реакции аудитории на, казалось бы, нейтральные по значению слова. Женщины часто рассматриваются в качестве сексуальных объектов, а мужчины - как объекты успеха. Что касается более конкретных метафор, то женщины чаще осмысливаются как товары, аппетитная еда и молодое животное, чем мужчины.

Причиной использования подобных метафор является то, что есть определенные элементарные социальные чувства и отношения, характерные для носителей языка, которые стимулируют использование таких метафор. Это такие чувства и отношения, которые включают уважение или неуважение к другому, признательность своим или обесценивание других, привязанность, солидарность со своими и заботу о своих. Чтобы выразить чувства и отношения по отношению к референтным субъектам, не включенным в парадигму «свои», используются денигративные, агрессивные метафоры. Одним из стимулирующих речетворческих мотивов этого типа являются стереотипы для женщин и мужчин. Стереотипные свойства, такие, как черты характера, привычки и поведение, внешний вид, формы и размеры тела и др., используются для оценки людей основными способами: оценивая высоко или обесценивая их.

Метафоры «human behavior is animal behavior» 'поведение человека - это поведение животных' [11], «anger is animal behavior» «гнев - это поведение животных» [19], «passions are beasts inside us» «страсти - это звери внутри нас» [11], «a lustful person is an animal» «похотливый человек - это животное» [13] или «control of an unpredictable / undesirable force is a rider's control of a horse» «управление непредсказуемой / нежелательной силой является контролем всадника над лошадью» [17] осмысляют экстремальное поведение и, следовательно, отсутствие контроля, прибегая к конвенциональному сценарию «Царство животных».

Метафорическое отождествление маргинальных групп с животными может помочь выразить и продлить использование коллективной оценки их роли в обществе, укрепить стереотипы и, в конечном счете, систематизировать катего-

u v> v> v> у т

ризацию людей в нормативной дихотомии «свой» - «чужой». Некоторые исследователи, например, И. Лопес-Родригес [16], показывают, что определенные метафоры в английском языке часто сосредоточены на гендерных различиях в терминах образов животных для того, чтобы принизить конкретные социальные группы, которые считаются подчиненными или маргинальными.

Некоторые имена животных используются в метафорах для негативной оценки качеств человека, например, глупость и упрямство ассоциируются с ослом, вероломство - с змеей, болтливость - с курицей, нечистоплотность - со свиньей и др. Ряд метафор сравнивает женщин с животными. В рамках дихотомии «свой»-«чужой» женщина позиционируется как животное, подлежащее утилитарному использованию. Это объясняется тем, что человек является разновидностью животного и тем, что люди и животные имеют нечто общее. Попытки свести людей к животным может иметь аморальные последствия, особенно когда такое сравнение подчеркивает конкурентоспособную и агрессивную борьбу для передачи генов [10:157].

В английской лингвокультуре как животные, так и женщины буквально и метафорически подвергаются объективации, фрагментации и потреблению. В языке женщина часто приравнивается к животным или просто к частям тела. Как объект, женщина воспринимается в рамках потребления, использования. Мужчины уничижительно называют женщин chicks, hens, squirrels, bunnies, bitches, pussycats, cows, nags, foxes, old bats, biddies и влагалище женщины -beaver.

Наиболее распространены птичьи метафоры. Женщины - это представительницы курятника - chicks, hens, old biddies, broods, они имеют девичники «hen parties», на которых они кудахчут «cackle». Наименование «chick» (птенец) относится к молодым женщинам. Очень часто можно услышать выражение «hot chick» (горячий цыпленок) по отношению к привлекательной молодой женщине, однако «chick» не обязательно является именем привлекательной женщины и словосочетание «ugly chick» номинирует некрасивую молодую женщину. Пейоративные оценки имеют также следующие выражения: «fat chick» и «skinny chick». Лексема «chick» может номинировать женщину безотносительно ее возраста, и обращение «chick» может считаться крайне оскорбительным.

Анималистические номинации, как правило, почти всегда унижают достоинство женщин. Слова bitch, bat, vamp, bird, spider, mousey, bambie и т.д. относятся к женщинам. Положительное значение подразумевается лишь в некоторых метафорах в референции к женщинам с точки зрения молодых животных. Сравните: kitten/cat (sex kitten/old cat), kittenish/catty, puss/cougar, filly/an old nag, vixen/fox, heifer/cow, bunny/rabbit (playboy bunny/prolific as a rabbit), bird / old crow, old bat, lamb / old crone, etc.

Такие ярлыки, как «kitten» (котенок) и «bunny» (зайчик) характеризуют женщин как домашних сексуальных игрушек, а «fox» и «wildcat» имплицируют экзотических сексуальных особ женского пола, которых надо приучить или за которыми надо охотиться. Женская особь в опасной ситуации или защищая своих детей, будет рычать, угрожать и даже может укусить. Она возвращается в свое дикое состояние, это bitch, она неконтролируема. Метафора «bitch» в популярной культуре актуализирует миф о власти женщин как существ диких, неестественных, неконтролируемых, угрожающих. Изучение анималистических метафор, которые применяются в отношении женщин, раскрывает основу для концептуализаций женщины как вещи, объекта завоевания, господства и эксплуатации у мужчин.

Мужчин часто называют именами сильных, властных, умных, неутомимых, предприимчивых, сластолюбивых, ласковых, активных, безжалостных представителей животного мира, например: lions, tigers, bulls, old dogs, sly foxes, tomcats, stallions, bucks, cubs, pups, sharks, что повышает их социальный и психологический статус в общественном мнении. Несколько слов используется в уничижительном ракурсе - donkey, old goat. Когда мужчин определяют метафорически с точки зрения животных, растений и даже неодушевленных предметов, эти номинации обычно указывают на проявления сексуальных «героических» действий, применение силы или обмана. Мужчины - дерзкие, жесткие старые птицы, сексуально активные, красующиеся, мощные и только иногда находящиеся под властью и контролем женщины - cocky, cocks of the walk,

tough old birds, crowing roosters, peacocks, drakes, henpecked [20]. Негативные характеристики представлены в нескольких маскулинных зоосемических метафорах: spider (мужчина), chicken (трус, молодой reü^rhino (пожилой человек, который ищет общение с женщинами намного моложе себя)б dirty dog (негодяй; презренный человек).

Мужчины описывают женщин через их соматизмы: груди, ноги, бедра, другие интимные части тела по аналогии с частями тела курицы, свиньи или коровы. Эта форма объективации отрицает полноценное и полноправное существование женщин в целом как сложных и живых существ. Это просто куски чего-то для потребления - «a piece of ass, women's breasts, and a pussy». В описании женщин в рамках дихотомической модели «мы» - «они» выделяются три метафоры: секс - это насилие, женщина - это животное, женщина - это пища. Части тела, которые относятся к женской сексуальности и обычно используются для унижения: boob, tits, shape, box, hole. Кроме того, женщина может быть милой мордашкой - a pretty face. Отличием женских наименований от мужских является то, что при помощи синекдохи они оказываются маркерами пола.

Многие животные имена используются для номинации женских и мужских половых органов, но очень редко мужские наименования используются метонимически для того, чтобы назвать сексуально доступных мужчин, например, «prick», «penis» (vulg.) и dickhead. Когда мужчин называют частями тела, для мужчин обычно эти термины относятся к мужественности (позитивный аспект), даже если они предназначены для оскорбления. Мужчин называют dick, prick, rod, peckerhead, whiskers, muscles, balls, etc. Лексема longhairs уничижительно используется для обозначения мужчин, указывая на отклонение от нормы.

И мужчины, и женщины могут номинироваться через названия вещей: для мужчин, эти термины обычно относятся к профессии или материальным благам, в то время как для женщин они относятся к внешнему виду. Таким образом, мужчины - это bikers (байкеры), truckers (дальнобойщики), low-riders

(лоурайдеры, навороченные автомобили), engines (двигатели), trousers (брюки), hardhats (каски) и пр., и лишь изредка - это объекты развлечения: boy toy (мальчик-игрушка для развлечения зрелой дамы). Это привлекательные объекты: babe magnet, dreamboat, etc.

Женщин называют doll, little doll (куклами), wig (париками), nails (ноготками), cute-thing (милой штучкой), stuff (товаром), used goods (использованной вещью), skirt (юбкой), slip, petticoat (нижней юбкой), old bag, old sack (старой кошелкой), ball-and chain (арестантской цепью, чугунным шаром на цепи, прикованным к ноге каторжника) и т.п.

Реформизм языка основан на предположении, что язык является доминирующим концептуализатором и маркером сексизма, расизма, экстремизма в обществе, и социальные проблемы, с которыми сталкивается человек, закреплены в языке и передаются из поколения в поколение.

В конструировании идентичностей важное место занимает такая метафорическая модель, как кулинарная, или глюттоническая, которая формирует языковую картину мира человека сквозь призму желания, потребления, доминирования и унижения. По словам Дж. Лакоффа [13:409], (сексуальное) желание - это аппетит, объектом которого является человек, таким образом, человек - это пища. Очевидно, что единственной целью женщин является удовлетворение аппетитов мужчин, точно также, как и то, что пища нужна для того, чтобы ее поглощали». Мужчин редко описывают метафорически сквозь призму продуктов питания - привлекательные мужчины - cheese, snack - позитивная оценка; sausage - негативная. Женщин, напротив, часто представляют как сладости: cheesecake.

Оценки производятся вне критериев рациональности, целесообразности, истинности: механизм идентификации референтов конструируется на субъективных основаниях стереотипности как готовой пресуппозиции для умозаключений. Так, например, признак этноса (интегрирующий и дифференцирующий), маркирующий коллективную этноидентичность, сверяется по культурной кон-

станте «свой» - «чужой», формирующей представления о бинарном строении мироздания, где «... противопоставление создается не только объективными данными, но и субъективным отражением сознания» [3: 127].

Социальная репрезентация человека в рамках антагонистической дихотомии «свой» - «чужой» кодирует структурированное когнитивное, оценочное, аффективное и символическое содержание социально релевантных феноменов и сущностей, которые приобретают форму в метафоре с позиции субъективно настроенного говорящего. Одна из метафорических проекций для языкового портретирования членов определенных этнических групп и рас, - этнофолизмы, которые используются в унизительных прозвищах, негативных оценках, оскорблениях чернокожих - crow, eggplant, porch monkey, thicklips, schwarzenigger; латиноамериканцев - wetback; немцев - kraut, Hitlander; итальянцев - spaghetti bender, macaroni; испанцев - spinach; шотландцев - pinch-penny; канадских французов - snowfrog; китайцев - mustard, pig-tail; венгров -goulash; евреев - Christ-killer, азиатов - Pancake Face, арабов - Sand nigger, sand monkey и др. Очень редко этнометафоры имеют позитивную коннотацию, например, метафора snowflake, означающая образованного чернокожего, 'белого воротничка'. Белый, который пытается вести себя как чернокожий, - Eminem, показан в терминах неантагонистической дихотомии «я» - «другой».

Мы исходим из гипотезы о том, что переход от первичного ко вторичному значению происходит в пределах единого атрибутивно-концептуального фрейма, в котором происходит выдвижение оценочного модуля и скрывается общий концептуальный каркас. Новые значения возникают на основе некоторых - одного или нескольких - признаков, которые согласно принципу релевантности оказываются ведущими, в то время как базисное референтное значение стирается. Происходит категориальная переустановка и референция перемещается к другому объекту-цели, которому присваиваются атрибуты первого. Объект-цель - это человек, который получает оценочную характеризацию, приобретая прототипические черты, существующие в субъективной оценочной

картине мира человека, которые соотносятся с характеристиками представителя животного мира либо объектов гастрономического потребления.

На основании анализа данных, полученных на основе изучения корпуса и авторитетных словарей, мы приходим к заключению, что даже тогда, когда и мужчины, и женщины метафорически получают идеологически унижающий их достоинство и социальное положение статус, за мужчинами, тем не менее, закреплена доминирующая позиция. Как полагают феминистки, большинство критических проблем в мире проистекает из искаженной мужественности, вышедшей из-под контроля. Женская языковая картина узуально больше маркирована коннотацией уничижительности, чем мужская.

Изучаемые метафорические выражения могут выявить не только способы, которыми общество представляет женщин и мужчин, но и в целом то, как доминирующая социальная группа может осуществить в рамках когнитивно-оценочного фрейма «я/мы» - «они» категоризацию и концептуализацию «другого» - оппонента, соперника, конкурента или человека, находящегося в низшем статусе. То есть, метафоры могут показать не только сексизм, но и в целом принижение «другого», поскольку для любого референта или адресата, которого в определенной лингвокультуре представляют в речи в неуважительном или оскорбительном формате, имеются соответственно лексикализированные метафоры для выражения мотивации, лежащей в основе унизительной и оскорбительной идеологии. Таким образом, подобные метафоры могут применяться и в отношении представителей других дискриминационных групп, независимо от их пола.

Библиографический список

1. Арутюнова, Н.Д. Метафора. Лингвистический энциклопедический словарь [Текст] / Н.Д. Арутюнова. - М., 1990; 2000.

2. Рикер, П. Живая метафора [Текст] / П. Рикер. - Теория метафоры / Сост. Н.Д. Арутюнова. М.: Прогресс, 1990. - С. 435-455.

3. Степанов, Ю. С. Константы. Словарь русской культуры [Текст] / Ю.С. Степанов. -М., 2001.

4. Телия, В.Н. Метафоризация и ее роль в создании языковой картины мира [Текст] / В.Н. Телия. - Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира. М.: Наука, 1988.

5. Altman, M. How Not to Do Things with Metaphors We Live by [Text] / A. Altman. -College English, 52, 1990. - P. 495-506.

6. Bernstein, B. Class, Codes and Control [Text] / B. Bernstein/ - London: Routledge and Kegan Paul, vols. 1-3, 1997.

7. Cameron, L., Deignan, A. The emergence of metaphor in discourse [Text] / L. Cameron, A. Deignan. - Applied Linguistics 27, 2006/ - P. 671-690.

8. Charteris-Black, J. Corpus Approaches to Critical Metaphor Analysis [Text] / J. Charte-ris-Black. - Basingstoke and New York: Palgrave Macmillan, 2004.

9. Coviello, J., Borgerson, J. Tracing parallel oppressions: A feminist ontology of women and animals [Electronoc Resourse]. - Access Mode: http://www.feminista.com/archives/v3n4/coviello.html.

10. Goatly, A. Washing the Brain - Metaphor and Hidden Ideology [Text] / A. Goatly. -Amsterdam/Philadelphia: John Benjamins Publishing Company, 2007.

11. Kövecses, Z. The Language of Love [Text] / Z. Kövecses. - Lewisburg: Bucknell University Press, 1988.

12. Labov, W. The social motivation of sound change [Text] / W/. Labov. - Word, 19, 1963. - P. 273-309.

13. Lakoff, G. Women, Fire, and Dangerous Things: What Categories Reveal about the Mind [Text] / G. Lakoff. - Chicago, University of Chicago Press, 1987

14. Lakoff, G., Johnson, M. Metaphors we live by [Text] / G. Lakoff, M. Johnson. - Chicago: University of Chicago Press, 1980.

15. Lerner, J., Kalof, L. The animal text: Message and meaning in television advertisements [Text] / J. Lerner, L. Kalof. - Sociological Quarterly, 40(4), 1999. - P. 565-586.

16. López Rodríguez, I. Of Women, Bitches, Chickens and Vixens: Animal Metaphors for Women in English and Spanish [Text] / I. López Rodríguez. - Cultura, Lenguaje y Representación / Culture, Language and Representation, 2009. - P. 77 - 100.

17. MacArthur, F. The Competent Horseman in a horseless world: Observations on a conventional metaphor in Spanish and English [Text] / F. MacArthur. - Metaphor and Symbol 20 (1), 2005. - P. 71 - 94.

18. Mills, S. Language and gender: Interdisciplinary perspectives [Text] / S. Mills. - London: Longman. Pipher, Mary Bray, 2005.

19. Nayak, N., Gibbs, R. Jr . Conceptual knowledge in the interpretation of idioms [Text] / N. Nayak, R. Jr. Gibbs. - Journal of Experimental Psychology: General, 19(3), 1990. - P. 315-330.

20. Nielsen, A. Sexism in English [Text] / A. Nielsen. - Essays on Sexism, New York, St Martin's Press, 1994. - P. 355-375

Bibliography

1. Arutyunova, N. D. Metaphor. Linguistic Encyclopedic Dictionary [Text] /N. D. Arutyu-nova. - M., 1990; 2000.

2. Ricker, P. Living Metaphor [Text] / P. Ricker. - Theory of Metaphor / Ed. N.D. Arutyu-nova. M.: Progress, 1990. - P. 435-455.

3. Stepanov, Y. S. Constants. Russian Culture Dictionary [Text] / Y. S. Stepanov. - M.,

2001.

4. Teliya, V. N. Metaphors and Their Role in the Linguistic Picture of the World Creation [Text] / V. N. Teliya. - Human Factor in Language: Language and Picture of the World. M.: Nauka, 1988.