CC BY
150
УДК 811.161.1.37
Метафорические образы в цикле Н.С. Лескова «Святочные рассказы»: двойное оценочное преображение
О.А. Лебедева
Московский государственный университет печати имени Ивана Федорова 127550, Москва, ул. Прянишникова, 2А e-mail: lebedeva ol@list.ru
Статья посвящена исследованию метафорических образов в цикле Н.С. Лескова «Святочные рассказы». При рассмотрении метафоры как элемента идиостиля писателя акцентируется внимание на изменении оценочного знака в градационной шкале оценки на протяжении анализируемого произведения.
Ключевые слова: Лесков, метафора, оценка.
При создании текстов языковая личность использует весь спектр стилистических ресурсов. В литературе в зависимости от поставленных задач языковые средства могут достигать исключительной выразительности, необходимой для акцентирования внимания на определенных моментах текста, а следовательно, и поднимаемых автором темах. Немаловажную роль играет в этом случае аксиологический аспект, являющийся выражением отношения автора к окружающей действительности.
О Н.С. Лескове отзывы современников значительно разнятся. Что касается писателей, то Л.Н. Толстой считал Лескова писателем будущего. М. Горький указывал на значение Лескова как знатока языка: «Лесков несомненно влиял на меня поразительным знанием и богатством языка» [Русские писатели... 1955: 338]. А.П. Чехов считал его од-
328
ним из своих учителей, наряду с И. Тургеневым. Многие исследователи отмечали особое знание Лесковым русского разговорного языка и виртуозное использование этих знаний в своих произведениях. В свою очередь, Н.С. Лесков считал важнейшим элементом литературного творчества индивидуализацию языка персонажей и их речевые характеристики.
Исследование художественного текста, в том числе и с точки зрения аксиологического аспекта, невозможно без обращения к понятию идиостиля автора. По Виноградову, «стиль писателя - это система индивидуально-эстетического использования свойственных данному периоду развития художественной литературы средств словесного выражения» [Виноградов 1959: 85]. Также по его словам, «понятие стиля является везде и проникает всюду, где складывается представление об индивидуальной системе средств выражения и изображения, выразительности и изобразительности, сопоставленной или противопоставленной другим однородным системам» [Виноградов 1961: 8]. В художественном произведении «в словесной форме авторская картина мира является отражением эстетической функции языка» [Поцепня 1997: 251].
По мнению В.В. Леденевой, идиостиль обнаруживает себя в результате текстопорождающей и эстетической деятельности языковой личности, поэтому он прежде всего отражается в интеграции предпочтительных тем, жанров, средств и приемов, необходимых для построения текста и передачи как информативных, так и эмотивно-экспрессив-ных компонентов [Леденева 2001: 39]. Ключевой при определении идиостиля оказывается для В.В. Леденевой категория предпочтительности, базирующаяся на свойствах прагматикона языковой личности автора. «Идиостиль - это индивидуально устанавливаемая языковой личностью система отношений к разнообразным способам авторепрезентации средствами идиолекта» [Леденева 2001: 40].
При рассмотрении идиостиля Лескова обнаруживается его особый интерес к метафоре. Метафора отвергает принадлежность объекта к тому классу, в который он входит, и утверждает его включенность в категорию, к которой он не может быть отнесен на рациональном основании [Арутюнова 1990: 17]. Исходя из этого, можно говорить и о специфике метафоры как особом роде чудесного. Являясь одним из средств подновления непрерывно действующего языка за счет языкового материала [Телия 1988: 202-203], в художественном тексте метафора становится синонимом способности к открытиям. «Подлинная дочь воображения - метафора, рожденная мгновенной вспышкой интуиции <...>. Воображение поэтическое странствует и преображает вещи, наполняет их особым, сугубо своим смыслом и выявляет связи, которые даже не подозревались, но всегда <...> явно и неизбежно оперирует явлениями действительности» (Гарсиа Лорка Ф.) [Арутюнова 1990: 21].
329
Лескова не интересовали святочные сюжеты сами по себе. Ему важно было сказать читателю, что духовная жизнь человека подчиняется не очевидной реальности, а тому мифу, который навязывается самим человеком и по которому реальность разыгрывается в сознании людей [Душечкина 1995: 194]. Содержание в святочных рассказах элемента чудесного является, по мнению Лескова, обязательным компонентом в такого рода литературе. «От святочного рассказа непременно требуется, чтобы он был приурочен к событиям святочного вечера - от Рождества до Крещенья, чтобы он был сколько-нибудь фантастичен, имел какую-нибудь мораль, хоть вроде опровержения вредного предрассудка, и наконец - чтобы он оканчивался непременно весело. <...> он должен быть истинное происшествие!» [Лесков 1958: 433]. Элемент «фантастичного», синонимичный у Лескова с «чудесным» («являющийся чудом, совершенно небывалый, необычный» [Ожегов 1999: 889]), встроен в святочных рассказах в метафору, которая, в свою очередь, становится способом выражения авторской системы мировоззрения.
По мнению С.Е. Никитиной, лексема «чудо», являясь оценочным словом, выражает эмоционально-интеллектуальную оценку события, явления или предмета, где высшая степень изумления может перейти либо в ужас, либо в восторг и восхищение. Также «чудо» указывает, что оцениваемое им событие является знаком чего-то иного [Никитина 1991: 117-123]. Такая двойственность не только затрагивает широкий эмоциональный спектр ощущений человека, позволяя слову занимать полярные позиции в градационной шкале оценки [Маркелова 2013: 15-25], но и объясняет использование элемента «фантастичного» в метафорическом пространстве святочных рассказов. Кроме того, предпочтительной для Лескова при передаче авторской мысли в рассказах становится «метафора-перевертыш», подобно лексеме «чудо» способная находиться в противоположных концах оценочной шкалы. Уже в «досвяточный период» у писателя наблюдается использование «логики наоборот» - в эпизодах ранних произведений, приуроченных к святкам [Зенкевич 2005: 3-10]. В святочных рассказах «Зверь», «Отборное зерно» и других из цикла «перевертыш» выносится в название для акцентирования внимания.
В рассказе «Зверь» метафора раскрывается по ходу развития повествования. Примечательно, что слово «зверь» изначально употребляется в тексте исключительно как синоним медведя, его характеристика (1 знач., «дикое животное» [Ожегов 1999: 226]). Поэтому оценка в этом случае может представляться и через эту семему. «Когда о медведе говорили, что «он шалит», это значило, что он уже обнаружил свою зверскую натуру каким-нибудь нападением» [Лесков 1997]. Семема «зверь» в данном примере включает семы «жестокость», «беспощадность», благодаря чему содержание слова приобретает негативный характер. Од-
330
нако по отношению к конкретному медведю Сганарелю на первый план выносятся другие качества с антонимичной семой «человечность«: «Медведь встал и пошел, да еще что было смешно - взял свою шляпу с соломенным султаном и всю дорогу до ямы шел с Храпоном обнявшись, точно два друга» [Лесков 1997]. В словаре закреплено значение семемы «друг» как «человека, который связан с кем-нибудь дружбой» [Ожегов 1999: 180], то есть теплыми, доброжелательными отношениями, включающими взаимовыручку, объятия и защиту друг друга, это также близкий человек. Перенесение свойств человека на свойства медведя и присваивание их последнему немаловажно, Лесковым особо подчеркивается эта часть «звериной натуры«: «На свое несчастие, он [Храпон] рассказал своей сестре, как зверь шел с ним «ласково» и как он, провалившись сквозь хворост в яму, сел там на днище и, сложив передние лапы, как руки, застонал, точно заплакал» [Лесков 1997]. «Ласковость», «руки» как часть тела и «плач» присущи исключительно человеку: подчеркивается сходство зверя-медведя и человека, причем слово «человек» обладает в данном примере положительной коннотацией. Таким образом, оценочное содержание стремится по градационной шкале вверх, соответствуя оценке «хороший» и «очень хороший».
На противоположном конце шкалы оценки позицию занимает помещик, характеристика которого как «зверя» - жестокого человека (2 знач., перен. «жестокий, свирепый человек» [Ожегов 1999: 226]) не дается прямо, а показывается через контекстное окружение. «Он был очень богат, стар и жесток. В характере у него преобладали злобность и неумолимость, и он об этом нимало не сожалел, а, напротив, даже щеголял этими качествами, которые, по его мнению, служили будто бы выражением мужественной силы и непреклонной твердости духа» [Лесков 1997]. Семы «жестокость», «злобность», «неумолимость», содержащиеся в авторской характеристике помещика, являются составляющими семемы «зверь» во втором значении. Заложенная в самих семах оценка помещает помещика-человека в отрицательный конец шкалы. Таким образом, наблюдается «логика наоборот«: качества человека и медведя меняются местами, и в звере-медведе акцентируются положительные, человеческие качества, тогда как зверь-помещик реализует качества отрицательные, обыкновенно присущие зверю-животному.
Элемент чудесного в святочном рассказе проявляется в преображении [Маркелова 2010: 68] помещика и перемещении по шкале оценки с отрицательного конца шкалы в положительный. «Все глаза были устремлены на его лицо. Происходило удивительное: он плакал»» [Лесков 1997]. Возникновение искреннего человеческого чувства обусловила речь священника, после которой у многих «на ресницах дрожали хорошие слезы». Происходит вторичный «перевертыш«: последняя стадия развития метафоры в этом рассказе. Приобретение помещиком-
331
зверем человеческих качеств, также присущих зверю-медведю (ср. выше о медведе: «застонал, точно заплакал»), на уровне повествования объясняется «рождественским чудом», а на аксиологическом уровне показывает отношение Лескова к возможности каждого человека в любой момент измениться в лучшую сторону посредством обращения к вере в Бога, идеям любви и добра. «У нас ноне так сталось, что и зверь пошел во святой тишине Христа славить» [Лесков 1997]. В этом примере «зверь» уже является характеристикой помещика, однако в контексте он приобретает уже положительную оценку. Таким образом, метафорическое пространство, полностью охватывая произведение, служит средством выражения авторской позиции.
В рассказе «Отборное зерно» в эпиграф выведена цитата из Нового Завета, что добавляет дополнительный контекст произведению: «Спящим человеком прииде враг и всея плевелы посреди пшеницы» [Лесков 1989]. «Зерно» как плод, семя злаков [Ожегов 1999: 229] в сочетании со словом «отборный» - «отобранный, лучший по качеству» [Ожегов 1999: 466] является одновременно синонимом и метафорой пшеницы. Изначально слово имеет положительную оценку, содержащуюся в значении окружающих его слов. «Я снова подивился, когда узнал, что и семена из нашего края, и поля, зародившие такое удивительное зерно, -смежны с полями моего брата» [Лесков 1989]: «удивительный» - «необычайный, исключительный» [Ожегов 1999: 826] соответствует номинации «очень хороший». «В жизнь мою я никогда еще такого крупного, чистого полного зерна не видывал» [Лесков 1989]: подчеркиваются свойства объекта, присущие здоровому зерну, а значит «хорошему». «Я уже получил здесь за мое зерно золотую медаль» [Лесков 1989]: золотая медаль - знак, показатель высшей награды, присваиваемой за лучшие результаты (оценка «очень хорошо»). В дальнейшем вступает в силу «перевертывание»: отборное зерно оказывается своей противоположностью - плевелом («оболочка зерна», в переносном значении «дурное», плохое по качеству зерно [Ожегов 1999: 522]): «А ты, барин, плут, -говорит купец, - ты ведь меня надулкак нельзя лучше» [Лесков 1989]. С верха шкалы «очень хорошо» метафора с новозаветным контекстом снижается до оценки «очень плохо», содержащейся в семах «плутовство», «обман», «надувательство». Однако в своей мысли Лесков идет дальше и повторно использует «логику наоборот» - вновь «зерно» с низа шкалы взметается в верхнюю часть: «А такое утешение, что как подоспел сюда купцов караван, где плыла и та барка с сором вместо дорогой пшеницы, то все пристали против часовенки на бережку, помолеб-ствовали <...> а эта барка зацепилась, повернулась <...> и потонула <...>. И после этого пошли веселые дела: <...> исполнялись формы и обряды законных удостоверений и выдача купцу страховой премии за погибший сор, как за драгоценную пшеницу...» [Лесков 1989]. Благодаря хит-
332
рости, плутовству, пшеница превращается из сора в драгоценность. Повторное «чудесное» преображение отборного зерна с возвращением слову положительной коннотации позволяет говорить о внесении дополнительного оттенка метафорического значения: отборное зерно становится метафорой плутовства, но несмотря на изначальную отрицательную оценку в семеме, в рассказе, по мысли Лескова, плутовство приобретает противоположную окраску: «Столько русских людей поправилось, и целое село год прокормилось, и великолепные постройки отстроились» [Лесков 1989] (слова «поправиться», «прокормиться», «отстроиться» реализуют в контексте положительную коннотацию, в слове «великолепный» сема «очень хорошо» содержится в семантической структуре). Таким образом, во втором рассказе из цикла также наблюдается «логика наоборот», используемая писателем дважды.
На основе проанализированных рассказов цикла можно сделать вывод, что «метафора-перевертыш» - особый элемент идиостиля Лескова, используемый им в святочных рассказах для выражения авторской позиции. Святочный рассказ имеет значение для Лескова не только с формальной точки зрения, но и с содержательной. Как важный компонент выделяется элемент «чудесного», благодаря которому метафорическое поле получает необходимое расширение: неконкретное «чудо» взаимодействует с конкретными «зверем» и «зерном». Применяя «логику наоборот», Лесков доносит до читателя мысль о необходимой вере в чудо, способной преобразить человека, исправить его отрицательные качества на положительные. Благодаря широкому эмоциональному спектру ощущений человека происходит оценочное преображение единиц языка: смена в метафорах полюсов с оценки «хорошо» до оценки «плохо», и обратно.
Библиографический список
1. Арутюнова Н.Д. Метафора и дискурс [вступ. ст.]/ Теория метафоры: сборник: пер. с анг., фр., нем., исп., польск. яз. / Вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой; общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журинской. -М.: Прогресс, 1990. - 512 с.
2. Виноградов В.В. О языке художественной литературы / В.В. Виноградов. - М.: Гослитиздат, 1959. - 654 с.
3. Виноградов В.В. Проблема авторства и теория стилей / В.В. Виноградов. - М.: Гослитиздат, 1961. - 614 с.
4. Душечкина Е.В. Русский святочный рассказ: становление жанра / Е.В. Душечкина. - Санкт-Петербург. - 1995. - 256 с. - ISBN 587403-049-2.
5. Зенкевич С.И. Жанр святочного рассказа в творчестве Н.С. Лескова: автореф. дис. ... канд. филол. наук / С.И. Зенкевич. - СПб., 2005. - 24 с.
333
6. Леденева В.В. Идиостиль (к уточнению понятия) // Филологические науки. - М., 2001. - № 3. —. С. 36-41.
7. Лесков Н.С. Зверь [Электронный доступ]/ Н.С. Лесков — Изд: Библия для всех. — 1997 // Lib.ru. — 2002. — 7 января. — Режим доступа: http://az.lib.rU/l/leskow_n_s/text_0226.shtml
8. Лесков Н.С. Собрание сочинений в 11 т. / Н.С. Лесков. Т. 7. — М.: Государственное издательство художественной литературы. — 1958.
9. Лесков Н.С. Собрание сочинений в 12 т. / Н.С. Лесков. Т. 7. — М.: Правда, 1989. — С. 57-79.
10. Маркелова Т.В. Аксиология языка и русской языковой личности как квинтэссенция современности: отражение и преображение // Ценности и смыслы. — М., 2010. — № 6 (9). — С. 64-76.
11. Маркелова Т.В. Прагматика и семантика средств выражение оценки в русской языке: монография / Т.В. Маркелова; Моск. гос. ун-т печати имени Ивана Федорова. — М.: МГУП имени Ивана Федорова, 2013. — 300 с. — ISBN 987-5-8122-1247-6
12. Никитина С.Е. О концептуальном анализе в народной культуре // Логический анализ языка. Культурные концепты. — М.: Наука, 1991. — С. 117-123.
13. Ожегов С.И, Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 80.000 слов и фразеологических выражений/ Российская академия наук. Институт русского языка им. В.В. Виноградова // С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. — 4-е изд., дополненное. — М.: Азбуковник, 1999. — 944 с. — ISBN 5-89285-0003-X.
14. ПоцепняД.М. Образ мира в слове писателя / Д.М. По-цепня. — СПб.: Изд-во С.-Петербург. ун-та, 1997. — 264 с.
15. Русские писатели о языке: хрестоматия / под общ. ред. А.М. Докусова — Л.: Учпедгиз, 1955. — 325 с.
16. Телия В. Метафора как модель смыслопроизводства и ее экспрессивно-оценочная функция // Телия В., Гак В. Метафора в языке и тексте. — М.: Наука, 1988.
334
