CC BY
39
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 12. ПОЛИТИЧЕСКИЕ НАУКИ. 2008. № 2
А.П. Сафронов
МАССОВЫЕ ПАРТИИ, ПРОФСОЮЗЫ И "НАРОДНЫЕ ДВИЖЕНИЯ" КАК ИНСТРУМЕНТЫ ПОЛИТИЧЕСКОЙ МОБИЛИЗАЦИИ
Политическая мобилизация масс является надежным средством для разрешения накопившихся в обществе социальных, властных и экономических противоречий. К данному средству время от времени прибегают элиты как демократических, так и авторитарных государств. Самый специфический вариант массовой мобилизации, сочетающий претензию на тотальность и тяготение к компромиссу, продуцирует радикально-популистские режимы. К подобным режимам можно отнести "Новое государство" Ж. Варгаса в Бразилии (1937— 1945), режим X. Перона в Аргентине (1946—1955), "направляемую демократию" в Индонезии (1959—1965), режим "арабского социализма" Г.А. Насера (1961—1970), джамахирийский "революционный" порядок в Ливии М. Каддафи (1977—1989) и боливарийский режим, установившийся в Венесуэле после победы У. Чавеса на президентских выборах 1998 г.
Возникая в обстановке гражданской войны, когда ни одна из правящих групп не может самостоятельно одержать верх над конкурентами, такие режимы не являются диктатурами, а представляют собой вариацию "мягкого" авторитаризма, при котором существует формальный центр принятия политических решений, но отсутствует сосредоточенная, репрессивная власть. Организатором популистского переворота оказываются крупная национальная буржуазия, националистически настроенные чиновники-капиталисты или маргинальные националистические альянсы. Инициированное популистским блоком вовлечение народных масс в политический процесс должно нейтрализовать и ослабить те элитные группы, которые конкурируют с националистически настроенной промышленной и бюрократической буржуазией.
Привлечение малоимущих и трудовых классов на сторону популистского "революционного" альянса осуществляется поэтапно. Вначале популистское руководство создает какую-либо политическую структуру, способную объединить многочисленные группы населения. Эта организация, отстаивающая какую-либо квазиреволюционную программу, может принимать вид массовой партии, политизированного профсоюза или широкого народного движения. Создав такую структуру, верховная власть стремится вовлечь в ее состав малоимущих рабочих, крестьян, люмпен-пролетариев, разорившихся мелких буржуа. Радикально-популистская мобилизация характеризуется тем, что тактическую цель — установление первенства той или иной наци-
оналистической группы — она пытается достичь, используя масштабные стратегические средства.
Радикально-популистские режимы стремятся к учреждению структур, способных вовлечь массы в политическую жизнь. Однако мобилизационная эффективность радикально-популистских партий, профсоюзов и организованных сверху народных движений нередко оказывается очень низкой. Это обусловлено инструментальной природой радикально-популистских режимов, которые лишь имитируют социальную революцию, но не проводят реальных преобразований в социальной, экономической и политической сферах. Качественная тотальная мобилизация способна привести к внешней агрессии или внутренней гражданской войне. Однако для радикального популиста, чей "радикализм" фрагментарен и амбивалентен, "горячая" гражданская война абсолютно неприемлема. Для популистского руководства нет ничего опаснее, чем реальное вовлечение малоимущих и трудовых классов в политический процесс. По словам известного специалиста по политическому развитию С. Хантингтона, «популист отрицает потребность в какой-либо структуре, связывающей население с политическими лидерами, ибо он проповедует "беспартийную демократию"»1.
По мнению Хантингтона, любая организация для популиста — это в первую очередь средство для укрепления его личной власти и власти выдвинувшего его "революционного" конгломерата, но не средство для всеобъемлющего вовлечения масс в политику.
Некоторые лидеры-популисты, например, Сукарно, Варгас, в меньшей степени Насер, действительно высказывались против учреждения сильной правительственной партии. Они считали, что создание единой партии подорвет национальную целостность, разрушит "надклассовый мир", разделит общество на тех, кто "приближен" к власти, и тех, кто от нее бесконечно "удален"2.
1 Хантингтон С. Политический порядок в меняющихся обществах. VI.. 2004. С. 397.
2 Так, по мнению американского социолога Р. Ливайна, "Варгас не видел необходимости в учреждении монолитной партии, хотя он и мог обратиться за примером к многочисленным зарубежным образцам. Он не попытался создать какую-либо универсальную идеологическую программу. Варгас, несмотря на его выдающийся дар взаимодействовать с людьми в качестве каудильо, имел малую склонность к тотальной диктатуре в прямом смысле этого слова" (Levine R.M. The Vargas regime: the critical years, 1932—1938. N.Y., 1970. P. 151). Сходную неприязнь к партийным формам организации масс питал и Сукарно. Индонезийский президент называл традиционные партии "врагами общества" и говорил о себе: "У каждого диктатора есть партия, стоящая за его спиной и готовая взять власть в свои руки. За Сукарно же нет такой партии или организации" (Другое А.Ю. Индонезия: политическая культура и политический режим. VI.. 1997. С. 79—80). Впрочем, отсутствие в Индонезии ведущей "партии президента" компенсировала идеологическая активность самого Сукарно, а устойчивую популярность в низах ему обеспечивал "непосредственный диалог с народом" (Сумский В.В. Национализм и авторитаризм: политико-идеологические процессы в Индонезии, Пакистане и Бангладеш. VI.. 1987. С. 192).
Неприязненное отношение популистских лидеров к строительству революционных партий поддерживают крупная национальная буржуазия и чиновники-капиталисты. Данные группы в период популистских реформ еще не так сильны, чтобы сформировать собственную буржуазную или бюрократическую партию и самостоятельно выступать на политической сцене. Вместе с тем они достаточно могущественны для того, чтобы не дать шанс популистским лидерам выстроить собственную политическую организацию и тем самым обрести политическую автономию. Обычно бюрократические и буржуазные партии, выражающие интересы подлинных инициаторов и организаторов "популистской революции", возникают после завершения этапа "холодной" гражданской войны, т.е. после падения режима популистской диктатуры. Например, в Индонезии организация ГОЛ КАР, созданная армейским "крылом" бюрократической буржуазии в 1964 г. при Сукарно, получила официальный статус "правящей партии" (и то с рядом оговорок) лишь в 1972 г., спустя 8 лет после падения режима "направляемой демократии".
В отличие от Сукарно и Варгаса, аргентинский президент Перон и венесуэльский лидер Чавес делали ставку на мощную партийную организацию — это перонистская партия в Аргентине и "Движение V Республики" в Венесуэле, которая наряду с политизированными профсоюзами должна была стать институциональной опорой их режимов. Подобная тенденция к масштабному партийному строительству отражала социальный раскол, существовавший как в Аргентине, так и в Венесуэле накануне популистских сдвигов. Ливийский руководитель Каддафи тоже старался выстроить некую симбиотическую массовую организацию, соединявшую в одном "лице" качества партии "меченосцев" и Народного фронта. Египетский президент Насер, бывший заочным наставником Каддафи, долгое время колебался, но не решился на создание собственной партии. Функцию массовой организации в Египте взял на себя Арабский социалистический союз (АСС), который был "вторичным, вспомогательным институтом, инициирующим политические акции, нужные в данный момент режиму, и всецело подчинялся верховной власти — военным и бюрократам"3.
Изучая политическую практику большинства радикально-популистских режимов, можно сделать вывод, что массовая популистская партия и широкое народное движение не могут сосуществовать в одном политическом пространстве (исключением здесь является Ливия). Как правило, радикально-популистский режим создает или мобилизационную партию, или народную коалицию, выстроенную наподобие "народного фронта". Эти две структуры по-разному влияют на долгосрочную устойчивость популистских режимов. Партия,
3 Vatikiotis P.J. Egypt's Political Experience // Egypt from monarchy to republic: A reassessment of revolution and change / Ed. by Shamir Sh. Boulder, 1995. P. 24.
пусть и существующая в зачаточном состоянии (как в Аргентине в период 1945—1949 гг.), придает популистскому режиму стабильность и относительную независимость. Народная коалиция, напротив, "размягчает" и уменьшает распорядительную силу радикально-популистской власти.
Рассмотрим подробнее особенности массовых популистских партий.
Партия отличается наличием: 1) внятной опубликованной программы или идеологической платформы; 2) центрального административного аппарата с оплачиваемыми функционерами; 3) низовых или локальных рабочих ячеек (представительств); 4) оформленным индивидуальным членством; 5) многочисленных сторонников среди разных классов и групп.
Можно выделить три "идеальных типа" партий: партия — "избирательная машина", действующая в условиях парламентского или квазилиберального режима; партия — "распорядительный институт", функционирующая в условиях авторитарного или неотрадиционного (патримониального, теократического) режимов; партия — "мобили-затор", вовлекающая в активную общественную жизнь многочисленные слои, исключенные ранее из политической, хозяйственной или культурной жизни.
Каждая партия, действующая в реальном политическом пространстве, совмещает в себе качества "избирательной машины", "распорядительного института" и "мобилизатора". И все же существующие в разных странах партии можно классифицировать, исходя из того, к какому "идеальному типу" они тяготеют. В условиях зрелой парламентской демократии (Великобритания, Франция, Италия) либо многоуровневой избирательной системы (США, Япония, Австралия) в обществе, как правило, доминируют партии "избирательные машины". В авторитарных странах, где отсутствует евро-атлантическая "гражданская" культура и плохо работает избирательная система, обычно господствуют партии "распорядительные институты"4. Образцовая партия "мобилизатор", как правило, выходит на политическую сцену накануне грандиозных сдвигов в обществе, разо-
4 Партия "распорядительный институт" в различных культурных и социально-политических условиях выполняет разные задачи. Такая партия может быть: 1) "авангардом" общества, выражающим его самые радикальные устремления (ВКП(б) с конца 20-х по конец 30-х годов, национал-социалисты в Германии после 1933 г.); 2) структурным каркасом общества, предохраняющим его от политического распада (фашисты Муссолини до начала 30-х годов, Институционно-революционная партия Мексики); 3) "эксплуататорской" и "охранительной" организацией, выражающей интерес бюрократической буржуазии (КПСС в 70-е и 80-е годы, Соцпартия Югославии при С. Милошевиче); 4) инструментом модернизации (ПНД в Сингапуре или партия "Гоминьдан" на Тайване); 5) средством национальной самоидентификации и самоопределения (правящие партии Южной Азии и Африки периода борьбы за независимость).
рванном войной (большевики в 1917—1918 гг., маоисты в Китае в 30-е и 40-е годы, партия "красных кхмеров" в Камбодже), либо в ситуации "холодного" внутреннего раскола (итальянские фашисты в начале 20-х годов, испанская фаланга в 1934—1936 гг.). Партии — "мобилизаторы", захватившие власть насильственными методами, легко трансформируются в партии — "распорядительные институты", а при острой необходимости неплохо выполняют и функцию "избирательной машины" (такую роль, например, играл Союз коммунистов Югославии с 1980 г. и до распада страны в 1991 г.). В то же время либеральные партии, относящиеся к категории "избирательных машин", плохо исполняют обязательства "распорядительного института" и практически не способны проводить экстренную мобилизацию, не связанную с избирательной кампанией.
По-настоящему массовыми могут быть только партии — "избирательные машины" и партии — "мобилизаторы". Владея разветвленным аппаратом, опираясь на местный актив, партии данных типов могли вовлечь в свою деятельность десятки и сотни тысяч малоимущих граждан. При этом массовость данных двух типов партий имеет разную природу. В одном случае она подразумевает привлечение на сторону данной партии наибольшего числа избирателей во время избирательной кампании5. В другом случае "массовость" означает тотальную мобилизацию и разогрев революционной и антисистемной активности широких социальных слоев, недовольных своим социально-экономическим положением. Поскольку популистские партии не являются по сути ни избирательными, ни революционными, постольку они не бывают и по-настоящему массовыми. Строго говоря, радикально-популистские партии, подобные перо-нистской партии или "Движению V Республики", следует называть не "массовыми", а "сегментарно-мобилизационными".
В условиях радикально-популистских режимов верховное руководство пытается сформировать партию с "избирательным" уклоном в том случае, если в стране сохраняется парламентская избирательная система. Так, более или менее работоспособная парламентская система существовала до начала популистских сдвигов только в Аргентине и в Венесуэле6. Ни в Бразилии эпохи "Нового государства", ни
3 Макс Вебер выделял в "избирательной" партии три основные группы: 1)
партийный лидер и его свита; 2) активные члены партии; 3) пассивная масса избирателей (см.: Железняк H.H., Моргайлик М.А. Организационная структура партии в политической социологии К. Маркса и М. Вебера // Вестн. Моск. ун-та. Сер.
18. Социология и политология. 2001. N° 3. С. 151).
6 В Аргентине об учреждении радикально-популистской партии Перон объявил 23 мая 1945 г., когда перонистские силы были сведены в единую Национально-революционную партию (Crassweller R.D. Perón and the enigma of Argentina. N.Y.—L., 1987. P. 187). Спустя четыре года организационные возможности перонис-тов усилились, когда на политическую сцену вышла Перонистская женская партия, основанная Эвитой Перон (июль 1949 г.). Эта партия к 1950 г. насчитывала в своих
тем более в Египте или Ливии не было и зачатков полноценного парламентского правления (хотя в Бразилии со времен провозглашения Республики в 1889 г. существовал Национальный конгресс7). В Индонезии в 1950—1959 гг. имелась квазипарламентская система правления, имевшая мало общего с реальным представительским строем.
Попытки создать массовую партию с ограниченными функциями предпринял в середине 60-х годов Насер, который к тому моменту понял, что без автономной партии он рано или поздно попадет в зависимость от бюрократической буржуазии. Российский востоковед А. Г. Князев отмечает, что «во второй половине 60-х годов Насер выдвинул идею создания внутри Арабского Социалистического Союза засекреченной организации — "Авангард социалистов", которая явилась бы ядром будущей социалистической партии»8. Но эта позитивная идея не была воплощена на практике, поскольку Насер не имел на тот момент ни четкой идеологической платформы, ни свободы политического маневра, ни достаточного количества преданных ему администраторов. В результате, как указывает Р. Хиннебуш, "насе-ризм не смог превратиться в идеологическую партию, которая могла бы обеспечить режиму долговременную устойчивость"9.
В отличие от Насера, чью свободу действий сковывали бюрократическая буржуазия и консервативные армейские круги, индонезийский президент Сукарно в начале 60-х годов имел неплохие возможности для строительства мобилизационной партии. Но он почти в соответствии с тезисом Хантингтона об "отрицательном отношении популистов к каким-либо организационным структурам" не желал делить свою, в общем довольно-таки иллюзорную, личную власть с низовыми партийными организациями. Сукарно самонадеянно и ошибочно полагал, что именно он как "верховный, революционный вождь" является настоящим устоем существовавшей политической системы. Когда в середине 1964 г. в Индонезии началось движение за введение однопартийной системы, организованное Обществом за-
рядах более 807 тыс. женщин, в основном жительниц Буэнос-Айреса, а к 1952 г. партия Эвиты на треть увеличила численность и уже имела более 3 тыс. региональных отделений по всей Аргентине (Ibid. Р. 212). В Венесуэле популистская партия "Революционное боливарийское движение" была организована сторонниками Чавеса накануне президентских выборов 1998 г. (позднее переименована в "Движение V Республики").
7 Бразильский президент Варгас в конце концов осознал необходимость учреждения собственной партии: в конце 1945 г., уже после его отстранения от власти, он принял на себя руководство мультиклассовой Бразильской трабальистской партией (БТП) (Политическая система общества в Латинской Америке / Отв. ред. А.Ф. Шульговский. VI.. 1982. С. 313).
8 См.: Князев А.Г. Египет после Насера, 1970-1981 гг. VI.. 1986. С. 20.
9 Hinnebush R.A.jr. Egyptian politics under Sadat: The post-populist development of an authoritarian-modernizing state. Cambridge, 1985. P. 19.
щиты сукарноизма (БПС), Сукарно сначала нехотя дал согласие на создание собственной партии. Однако спустя 2 месяца БПС была поставлена вне закона, ибо к тому времени Сукарно заручился поддержкой ведущих буржуазных партий10.
Своеобразная обстановка сложилась накануне популистского переворота 1977—1979 гг. в Ливии. Аморфность и незрелость государственных институтов, влияние родоплеменных связей, привязанность крестьян к клочку земли, а горожан, мелких предпринимателей — к своей лавке или мастерской, низкий уровень индустриального развития общества препятствовали образованию мобилизационной партии. Каддафи был заинтересован в создании радикальной, надежной и хорошо организованной политической структуры, которая могла бы стать стержнем его власти. Однако в условиях Ливии на рубеже 70^ 80-х годов эффективную массовую партию национального масштаба создать было нельзя. В условиях местных реалий были сформированы "революционные комитеты" и "джамахирийские кварталы", экзотически соединявшие функции современной политической организации, муниципального органа власти и родоплеменного совета.
Таким образом, как мы видим, партийное строительство удавалось не всем радикально-популистским режимам. Однако их идеологическая ориентация на "маленького человека", зависимость от массовой поддержки со стороны пролетарских слоев населения заставляли популистское руководство развивать и укреплять профсоюзное движение и реформировать сферу трудовых отношений. В таких странах, как Аргентина, Венесуэла и отчасти Египет, профсоюзы, подчиненные официальной власти, стали своеобразным заменителем мобилизационной партии. Эффективность взаимодействия популистских правительств с рабочим классом зависела от того, какое положение последний занимал в хозяйственной системе страны, каковы были его численность и структура, насколько он был охвачен влиянием профсоюзов11.
10 См.: Кямилев Э.Х. Политическая борьба и проблемы централизации Индонезии (1945-1975). VI.. 1978. С. 81-82.
11 Бесспорно, уровень индустриального развития определяет степень зрелости и сплоченности промышленного пролетариата. Вместе с тем анализ реальных ситуаций показывает, что в переходном обществе отсутствует прямая связь между уровнем промышленного развития и интенсивностью "профсоюзной" политики, а также качеством проведенных трудовых реформ. Наемные рабочие, ставшие объектом реформационной политики, составляли значительную часть трудового малоимущего населения в Аргентине середины 40-х годов и, как ни странно, в Египте, где хозяйственная роль наемных сельскохозяйственных батраков-поденщиков, относящихся к низшему слою пролетариата, была чрезвычайно велика. В Бразилии периода "Нового государства" пролетариат только выходил на политическую сцену, был слабо организован и раздроблен. По мнению Т. Скидмора, "быстро растущий бразильский рабочий класс еще к началу 50-х годов XX в. оказывал слабое влияние на политический процесс и голосовал скорее как дезорганизованная масса, а не как
Профсоюзы становились, с одной стороны, связующим звеном между радикально-популистским правительством и рабочим классом, а с другой — посредником между пролетариатом и его нанимателями. В Бразилии, Аргентине, Венесуэле профсоюзы возникли в последней трети XIX в. под воздействием анархо-синдикалистских движений, импортированных из Европы. В этих странах, особенно в Аргентине накануне популистских сдвигов, профсоюзное движение представляло пусть не главную, но серьезную силу, с которой приходилось считаться верховной власти. В переходных обществах Азии и Африки ситуация была иной. Например, в Египте первые профсоюзы, объединившие железнодорожников и портовых рабочих Александрии, появились лишь в 20-е годы XX столетия. Что касается Индонезии и Ливии, то там первые маломощные профсоюзные организации возникли при колониальном правлении в 30^40-е годы. Причем в Ливии профсоюзы так и не обрели политической и экономической самостоятельности ни во время монархии, ни в период "освободительной революции" (1969—1977), ни в эпоху джамахирий-ских реформ.
Взаимодействие профсоюзов с широкими слоями общества затруднялось тем, что задачи профсоюзного движения в странах Латинской Америки и Азии заимствовались извне, в первую очередь из Португалии, Франции, Испании. Сущность реформационно-синди-калистской идеологии вполне адекватно выражает доктрина Э. Пове-ды — генерального секретаря Синдикалистской организации в Португалии при Салазаре. Выступая перед рабочими, он характеризовал "синдикат" как "подлинный инструмент диалога, понимания и согласия между управляющими, рабочими и техническими служащими, обеспечивающими социальную гармонию и классовый мир"12. Подобная точка зрения нашла приверженцев в Латинской Америке 40-х годов и в Северной Африке, и в Южной Азии 60-х. Бразильский президент Варгас и его аргентинский коллега Перон выстраивали отношения между профсоюзами, предпринимателями, рабочим классом и государством, ориентируясь на португальский корпоративный
сплоченный класс" (Skidmore Th.E. Politics in Brazil, 1930—1964. An experiment in democracy. N.Y., 1967. P. 83). В Индонезии периода "направляемой демократии" фабричный пролетариат так и не оформился в полноценный класс: он был разобщен и малочислен, а родственные ему сельскохозяйственные рабочие и рабочие кустарных мастерских психологически тяготели к малоимущему крестьянству. Рабочий класс в Ливии обеспечивал функционирование важной для страны нефтеперерабатывающей отрасли. Но его костяк формировали не ливийцы, а трудовые иммигранты из стран Арабского Востока, Юго-Восточной Азии и даже Восточной Европы (главным образом из Польши и Югославии). В Венесуэле к началу правления Чавеса индустриальный пролетариат был довольно многочисленной социальной группой. Но там он обособился в высокооплачиваемую "корпорацию", близкую по интересам к мелким буржуа и низшим слоям среднего класса.
12 Baklanoff E.N. The economic transformation of Spain and Portugal. N.Y., 1978. P. 14.
режим. Однако, следуя классическим синдикалистским заповедям, популистское руководство все же не воспринимало профсоюз как организацию, выражающую и отстаивающую интересы рабочих: для популистских вождей и стоящей за ними бюрократической буржуазии профсоюз был орудием, с помощью которого можно умиротворить пролетариат, направив его активность в нужное верховной власти русло.
Итак, какие задачи ставит перед собой радикально-популистский режим, взаимодействуя с профсоюзами? Без сомнения, первая цель — это легальное, а при необходимости неформальное (подзаконное) подчинение профсоюзов верховной власти. Профсоюз в идеале должен стать придатком государственного аппарата, а его боссы должны быть включены в подкласс бюрократической буржуазии. Выражением этой стратегии служит "трудовая программа" Перона, выдвинутая им в 1945 г. и включавшая в себя следующие пункты: 1) государственный контроль над профсоюзами; 2) назначение руководителей профсоюзов государством; 3) ликвидация профсоюзов, контролируемых из независимых центров; 4) запрещение профсоюзной политической активности13; 5) возложение ответственности за проведение индустриализации на государство; 6) введение для профсоюзов армейской дисциплины и военных методов руководства14. По существу перонистская программа копировала опыт национал-социалистской Германии и сталинского Советского Союза, где профсоюзы выполняли функцию "приводного ремня" политической мобилизации. Разница заключалась в том, что у нацистских и советских профсоюзов был могущественный куратор в лице 11СДАП и ВКП(б), а у перо-нистских трудовых синдикатов, сведенных в единую конфедерацию (ВКТ), имелся только патрон-вдохновитель, роль которого исполнял сам Перон.
Вторая задача популистской власти — вовлечь в лояльные профсоюзы как можно большее количество рабочих, а затем подвергнуть их идеологической и политической обработке, превратив тем самым трудовой синдикат в разновидность мобилизационной партии. Дело в том, что популистские вожди в Аргентине, Индонезии, Египте, Венесуэле не могли делать ставку на "старые" либерально-буржуазные партии, ибо почти все они были в оппозиции к радикально-популистскому режиму. Также популистское руководство поначалу не могло опереться на собственную массовую партию, поскольку преданные режиму партии и движения либо были слабы и дезорганизованы (как АСС в Египте), либо возникли достаточно поздно (как перонистская партия в Аргентине или трабальистская партия в Бразилии). В результате профсоюзы и их национальные объединения,
13 Перон имел здесь в виду ту "политическую активность" профсоюзов, которая исходит из независимых источников и идет вразрез с политикой государства.
14 Owen F. Perón: His Rise and Fall. L., 1957. P. 32.
подобные Всеобщей конфедерации труда (ВКТ) в Аргентине, закономерно становились заменителем правящей партии.
Третьей задачей популистского руководства является превращение профсоюзов в легитимного арбитра, т.е. признанного наемными рабочими, предпринимателями и служащими посредника, регулирующего трудовые споры и обеспечивающего порядок в сфере трудовых отношений. Эта функция профсоюзов в некотором роде является первичной. От того, как они ее исполняют, в конечном итоге зависит успех профсоюзной политики радикально-популистского руководства.
Данные задачи каждый популистский режим решает по-своему. Надежнее всего "пристегнуть" профсоюзы к государственному аппарату удалось Перону, превратившему синдикаты в орган пропаганды хустисиалистской идеологии и сделавшему из них витрину патерналистского государства. Эффективность рабочей политики Перона обеспечивало то, что до установления радикально-популистского режима (в период между 1943-м и 1945-м гг.) под правительственный контроль перешли Союз железнодорожников, Союз рабочих металлургической промышленности, Федерация телефонистов, Федерация полиграфистов Буэнос-Айреса, Федерация банковских работников, Аргентинская федерация трудящихся сахарной промышленности, Федерация рабочих мясной промышленности и некоторые другие15. В дальнейшем сила аргентинских официозных профсоюзов только укреплялась. Вместе с тем возрастание роли ВКТ связано не только с политикой Перона, но и с быстрым (по латиноамериканским меркам) ростом численности пролетариата. Если в 1943 г. в Аргентине насчитывалось 200 тыс. рабочих — членов профсоюза, то к 1946 г., когда Перон занял пост президента, их было 500 тыс. В 1951 г. к концу его первого президентского срока количество рабочих, объединенных под эгидой правительственных профсоюзов, составило 3 млн человек16.
Впрочем, количество здесь не всегда соответствовало качеству. К началу 50-х годов аргентинский пролетариат, в отличие от пролетариата таких развитых индустриальных государств, как США или Великобритания, не обладал сколько-нибудь оформленным, пусть и трейд-юнионистским классовым сознанием. Три четверти его составляли необразованные и недостаточно квалифицированные рабочие, недавно прибывшие в крупные города из провинции17. Высокооплачиваемый пролетариат, поддавшись пропаганде крупной буржуазии, стал в оппозицию к перонистскому государству. Однако основной
13 См.: Искаро Р. Рабочее и профсоюзное движение Аргентины: история и
развитие. VI.. 1978. С. 232.
16 Hodges D.C. Argentina, 1943—1976. The national revolution and resistance. Albu-
querque, 1976. P. 11.
17 Ibid. P. 20.
корпус остался верен идеалам хустисиалистской политики, и даже отставка Перона в ноябре 1955 г. в целом не подорвала доверие большей части аргентинских рабочих к перонистским доктрине и профсоюзам18.
В отличие от Варгаса Перон официально не провозглашал курс на строительство "корпоративного государства". Но именно Перон, а не Варгас пытался выстроить первое в Западном полушарии "синдикалистское" общество, первичными элементами которого стали профессиональные объединения. Чтобы синдикаты охватывали не только рабочих, в Аргентине по образцу ВКТ были созданы: организация предпринимателей — Всеобщая экономическая конфедерация (ВЭК), Всеобщая конфедерация профессий и Всеобщая университетская конфедерация, объединившие средние слои и интеллигенцию19. Таким образом, две первые задачи, связанные с подчинением профсоюзов государству и с их превращением в аналог мобилизационной партии, правительство Перона решило в целом успешно.
Однако с задачей превращения профсоюзов в арбитра-"переговорщика", регулирующего отношения между рабочими и предпринимателями, режим Перона не справился, о чем свидетельствовала волна забастовок, прокатившихся по Аргентине в первой половине 50-х годов.
В связи с этим сравним профсоюзную политику Перона с аналогичной политикой Варгаса, который заведомо не стремился вовлечь слабые в политическом отношении бразильские профсоюзы (еще в начале 30-х годов ставшие придатком государства) в процесс социально-политической мобилизации.
Хотя Варгас называл свой режим "корпоративным", но декларируемая им корпоративно-синдикалистская природа "Нового государства" на самом деле была фикцией. Ни профсоюзы, ни синдикаты, ни какие-либо иные корпорации, выстроенные по принципу "средневекового ремесленного цеха", не имели в Бразилии 1937—1945 гг. никакого влияния на политический процесс20.
И все-таки при защите интересов пролетариата бразильские профсоюзы часто демонстрировали те упорство и твердость, которых не доставало аргентинским синдикатам. В тех ситуациях, когда
18 Когда Перон находился в длительной эмиграции, аргентинский пролетариат (в основном) оказывал ему моральную и политическую поддержку, называя Перона "рабочим номер один" (Минск R. Argentina. From Anarchism to Peronism: Workers, Unions and Politics, 1855-1985. L., 1987. P. 131).
19 История Латинской Америки: Вторая половина XX века / Отв. ред. Е.А. Ларин. VI.. 2004. С. 80.
20 Трудовой кодекс 1943 г. предусматривал создание двух синдикатов — Предпринимателей и Рабочих. Параллельно им учреждались 6 конфедераций, охватывающих промышленность, торговлю, транспорт, связь, кредит и культуру. Но реального и прямого влияния ни ассоциации (синдикаты) предпринимателей, ни профессиональные союзы не имели.
профсоюзы по каким-либо причинам были беспомощны и не могли противостоять давлению со стороны нанимателей, в действие вступали особые институты "трудового правосудия". По кодексу 1943 г. главное место в регулировании трудовых отношений в Бразилии занимали: Верховный трибунал по труду, региональные трибуналы и "хунты умиротворения и арбитража", в которые входило по 2 представителя от рабочих и предпринимателей21. На лояльность рабочего класса режиму Варгаса влияли такие экономические факторы, как рост заработной платы, сокращение рабочего дня, улучшение условий труда и т.п. "Классовый мир" в Бразилии (в отличие от Аргентины) в 1937—1945 гг. поддерживался и тем, что все бразильские профсоюзы подчинялись министерству труда. В "Новом государстве" не было автономных синдикатов, которые могли бы проводить независимую от правительства политику, подталкивая рабочих к забастовкам или к иным акциям протеста.
Неудача в строительстве массовых мобилизационных партий, как и неудача в проведении вменяемой профсоюзной политики, заставляла радикально-популистские режимы формировать надклассовые слабо структурированные объединения. Как замечает А. Никерк, «тенденция образовывать движения вместо партий присуща популизму... Большинство популистских массовых организаций действует в виде "фронтов", "движений", "союзов", "коалиций" и "альянсов". Только придя к власти, популистские движения могут иногда преобразовываться в партии со строгой иерархией»22. В отличие от мобилизационных партий массовые "народные движения" не имеют четкой организационной структуры, ясной программы, многочисленного управляющего аппарата.
Официозные "народные движения" были учреждены в Индонезии и Египте. В Индонезии сразу после провозглашения режима "направляемой демократии" (31 декабря 1959 г.) был создан Национальный фронт (НФ) — массовая организация, управляемая президентом. Центральному совету НФ подчинялись провинциальные советы, руководившие районными советами (кечаматаны). Предполагалось, что НФ будет союзом "функциональных групп", но вскоре стало ясно, что в него могут вступать и члены политических партий23.
НФ должен был стать политической альтернативой Коммунистической партии Индонезии, но справиться с такой эпохальной задачей его руководители не смогли, хотя они и обращались к массам с призывами к "установлению социальной справедливости". По мне-
21 См.: Коваль Б.И. История бразильского пролетариата (1857—1967). VI.. 1968. С. 297.
22 Niekerk А.Е. Populism and political development in Latin America. Rotterdam, 1974. P. 33.
23 См.: Плеханов Ю.А. Общественно-политическая реформа в Индонезии (1945-1975). VI.. 1980. С. 77-78.
8 ВМУ, политические науки, № 2
113
нию А.Ю. Другова, «программа Коммунистической партии Индонезии (в ее тактической части) мало чем отличалась от лозунгов, которые выдвигал, но не осуществлял Сукарно, и которые укладывались в привычную дихотомию "добрый правитель, дурные исполнители", столь распространенную в патерналистской культуре»24. Ставя перед членами НФ значительные "революционные" задачи, Сукарно и его окружение не были заинтересованы в успехе этой организации и делали все зависящее, чтобы НФ не превратился в реальную политическую силу.
В Египте аналогом индонезийского НФ стал все тот же Арабский социалистический союз (АСС), образованный в 1959 г. Заимствуя принципы партийной организации большевиков, насеристы создали разветвленную, но малоэффективную сеть первичных организаций АСС. Общее число низовых ячеек АСС к 1964 г. составило более 6 тыс. Из них в городах располагались 4,6%, в сельской местности — 59,5%, а остальные 35% представляли общественные и частные учреждения25. Подобно всякой широкой коалиции АСС не имел отчетливой идеологической платформы и реального политического влияния. В нем одинаково комфортно себя чувствовали и мелкие городские буржуа, и помещики средней руки, и зажиточные крестьяне, а те социальные слои, которые АСС должен был охватывать в первую очередь — малоземельные крестьяне, батраки-поденщики и городские люмпен-пролетарии, — оказались в этой коалиции на "третьих" ролях. Подобная организация не могла быть полноценным "приводным ремнем", связывающим малоимущее население с верховной властью.
Декларируемый "надклассовый" способ приема в ряды АСС не уберег его от реакционеров и врагов режима. Членами АСС, а нередко и руководителями местных ячеек могли стать помещики, торговцы, влиятельные чиновники, часть из которых делали все, чтобы низовые организации АСС бездействовали26. Сам Насер в январе 1966 г. признавал, что "опасность для Арабского социалистического союза возникла в связи с тем, что многие руководители не знают, как установить контакт с массами"27. Техника политического саботажа со стороны противников радикально-популистского курса была в Египте столь же хорошо отлажена, как и в Индонезии, Аргентине и Венесуэле.
24 Другое А.Ю. Указ. соч. С. 111.
25 Binder L. In a moment of enthusiasm: Political power and the second stratum in Egypt. Chicago; L., 1978. P. 313.
26 См.: Беляев И.П., Примаков Е.М. Египет: время президента Насера. VI.. 1974. С. 190.
27 Сейранян Г.А. Особенности "партии власти" в период Г.А. Насера (1952— 1970). VI.. 2002. С. 33.
