CC BY
55
РО! 10.34216/1998-0817-2019-25-2-102-107 УДК 821.161.1.09(470)"19"
Новиков Михаил Васильевич
доктор исторических наук
Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д. Ушинского
m.novikov@yspu.org
Перфилова Татьяна Борисовна
доктор исторических наук
Ярославский государственный педагогический университет им. К.Д. Ушинского
m.novikov@yspu.org
МАСКУЛИННОСТЬ И ЖЕНСТВЕННОСТЬ ГЕРОЕВ НАРОДНОГО ЭПОСА В ТРАКТОВКЕ Ф.И. БУСЛАЕВА
Работа выполнена по государственному заданию Министерства науки и высшего образования РФ,
проект 33.7591.2017/8.9
В статье рассматривается проблема интерпретации Ф.И. Буслаевым антропологических художественных образов, представленных в памятниках народной словесности. Прослеживая истоки зарождения эстетических идей в древнейших формах языка, Ф.И. Буслаев сделал попытку объяснить развитие художественных воззрений народов древности. Он связал этот длительный процесс с влиянием и взаимодействием многих факторов: эволюцией религиозно-мифологических представлений и эпического творчества; упорядочением брачно-семейных отношений; более рациональным распределением в быту поло-ролевых функций; формированием идеи гендерной идентичности; зарождением нравственных императивов. Мифология и фольклор предоставили ему возможность осветить изменения женских образов (от мужеподобных богатырок до обладательниц классического идеала красоты), объяснив их эстетизацию изменением представлений о критериях женской сущности и «канонов» женской привлекательности. Ф.И. Буслаев пришел к выводу, позже подтвержденному В.Я. Проппом и А.Я. Гуревичем: показатели внешней привлекательности как женщин, так и мужчин были неотделимы от этических оценок общества, учитывающих нравственное благородство, достойный образ жизни мифических и эпических персонажей.
Ключевые слова: мифологическое сознание, обожествление природных объектов, сверхъестественная природа богатырей, мужеподобие былинных героинь, процесс эстетизации образов, гендерная идентичность, критерии женской красоты, совпадение эстетического и этического.
Ф.И. Буслаев - провозвестник теории «языкового мировидения», связывал образование первых художественных образов с генезисом слово- и мифотворчества. Заложив в основу этой теории идею диффузности мифологического сознания, он не только подчеркивал нерасчлененность этих процессов, но и пытался объяснить появление всех форм художественного освоения действительности экспликациями неотдифферинцированных в «первобытном мышлении» психо-эмоциональ-ных и вербальных реакций [12, с. 200; 13, с. 296]. С этих позиций он подходил и к осмыслению созданных в народной словесности образов людей. По его мнению, синхронность появления вербальных и художественных образов-символов особенно заметна при олицетворении и антропоморфизации мифологическим сознанием природных объектов, поэтому народный эпос воспевает «мифические и героические личности Дуная, Дона, Днепра» и других рек [6, с. 27]. Представляя их в виде богатырей старшей эпохи, писал Ф.И. Буслаев, славяне с легкостью придавали рекам «личную индивидуальность»: наделяли «безразличное представление» о реке или «воде вообще» отличительными признаками известного героя или героини [6, с. 29].
Обратившись к древнерусскому преданию о богатыре Доне и его «вещей супруге Непре Короле-вичне, то есть Днепре», Ф.И. Буслаев рассмотрел процедуры сближения одушевленных водных источников с человеческой личностью. Непра отли-
чалась воинственным характером, к тому же она метко стреляла из лука. Имея неосторожность во всеуслышание заявить о своем превосходстве над супругом в искусстве стрельбы, она подписала себе смертный приговор. Дон «с досады» убил свою жену, но затем, найдя в ее утробе «чудесного сына», решил покончить и с собой [6, с. 30]. Кровь супругов дала начало рекам Дон и Днепр.
В этом сказании, возникшем «в первобытные времена», когда чествование «стихийных божеств» трансформировалось в прославление героев [6, с. 29-47], нас должен привлечь тот факт, что образы богатыря и его не менее богатырской супруги складываются не из описания их внешности и прославления личных качеств. «Сверхъестественная природа» богатырей обоего пола проявлялась в их нечеловеческих возможностях: непревзойденной физической силе и непобедимости в состязаниях владения оружием. Эти качества, выделявшие Дона и Днепру «из среды обыкновенных смертных», были даны им «космогоническим учением о происхождении мира» и «той средой, в которой (они. -М. Н., Т. П.) действовали» [6, с. 44-47]. Следовательно, это были мифические персонажи, впитавшие в себя мощь обожествленных природных объектов, особо чтившихся в местах проживания доисторических народов.
Ф.И. Буслаев придавал особое значение и другому примечательному факту. На ранней ступени существования народов, когда слагались космого-
102
Вестник КГУ ^ № 2. 2019
© Новиков М.В., Перфилова Т.Б., 2019
нические мифы об «установлении порядка и гармонии между землей и водой», а «стихийные великаны» превращались в горы и реки [6, с. 47-52], «буйной силой», исходившей от высших, «неведомых сил» [6, с. 51], были одарены не только мужчины.
Уже из приведенного сказания о Доне и Днепре следует, что женщины по своим физическим данным и атлетическим способностям ничем не отличались от представителей сильного пола. Более того, некоторые богатырские женщины могли превосходить мужчин и по физическим параметрам, и по мощи, и по мастерству владения боевыми искусствами.
В качестве иллюстрации этого тезиса автор «Русского богатырского эпоса» приводит пример «идеальных героинь» национального фольклора, двух дочерей «вещего пахаря» Микулы Селянино-вича, Василису и Настасью.
Предание связывает «хозяина оседлой собственности» Микулу с лицами «древнейшей титанической эпохи»: Святогором и Волхом (Вольгой), что дает основание Ф.И. Буслаеву отнести Микулу Селяниновича и членов его семьи к группе «героев мифических», основные «очертания» которых сложились в «древнейшую пору зарождения самих мифов» [6, с. 69, 72].
«Сверхъестественные дочери» этого пахаря отличались незаурядными внешними данными, которые вполне соответствовали их «чудодейственной, полубожественной силе» [6, с. 77, 81].
Василиса Микулишна, по прозвищу Грозная, могла прострелить из лука дуб, росший за целую версту, причем ее лук был так увесист, что его не могли «стащить с места» аж десять мужчин. «Храбрая и могущественная», она изумляла всех своей великой силой, «с которой не могли соперничать даже богатыри» [6, с. 82, 83].
Настасья Микулишна тоже была «поленицей... то есть воинственной девой». Она в еще большей степени, чем ее сестрица, напоминала исполина -«титаническое существо», так как даже смертельные удары по голове, наносившиеся этой богатырке палицей Добрыни Никитича, воспринимались ею как комариные укусы. Избавляясь от нежелательного и назойливого преследования Добрыни, она посадила его в свой карман и возила с собой до тех пор, пока ее конь не взмолился об избавлении от невыносимой ноши. Привлекательная наружность, «золотые кудри» и молодость богатыря, тем не менее, приглянулись Настасье, и она вышла за него замуж [6, с. 86, 87].
В этих сюжетах вновь приковывают внимание мужеподобие былинных героинь, их воинственный непримиримый дух, грозный и конфликтный характер, пренебрежительное отношение к молодецкой удали и достоинству лучших представителей мужского рода.
Женщины хвастливо, напоказ демонстрируют свою физическую мощь, радуются явным превосходством над мужчинами в воинственности и боевой подготовленности. «Они грозны, величавы и всемогущи, как сильнейшие из богатырей», -замечал Ф.И. Буслаев [6, с. 91]. Следовательно, «женские типы древнейшего народного эпоса» проявляли свою гендерную принадлежность через трансляцию тех качеств, которые мы сейчас связываем с мужской идентичностью. Во внешнем облике, повадках, образе жизни женщина уподоблялась мужчине и для него была образцом мужественности, мощности, твердости, несокрушимости.
Эти женские качества выдавали в эпических героинях «существа стихийные» [6, с. 78, 79], действительно напоминавшие безжалостные природные стихии и генетически тесно связанные с неистовством, непредсказуемостью, разрушительной энергией грозных сил природы.
Видимо, прошло немало лет до того момента, когда началось изменение самооценки женщин и мужчин, зародились более совершенные, в нашем понимании, представления о гендерной идентичности, оформились новые критерии женской сущности и категории женской привлекательности.
Ф.И. Буслаев не рассматривал в деталях процесс эстетизации образов эпических героинь, видимо, потому, что привычный ему прием: объяснение трансформаций сюжетно-образных линий мифотворчества изменениями в сферах материального и общественного быта - в этом случае был непродуктивным. Однако трудно не согласиться с ним в том, что возникновение в мужском сообществе нового, не имевшего прежде аналога отношения к женщине, в частности обнаружение в ней несвойственных мужчинам качеств и признание их значимости, нужно связывать с более цивилизованным образом жизни архаических народов, упорядочением брачно-семейных отношений и более рациональным распределением поло-ролевых функций [9, с. 296].
Указанием на длительность, растянутость во времени названных изменений может служить вывод Ф.И. Буслаева о том, что народное творчество всегда «сохраняет память о богинях и полубогинях эпохи мифической», поэтому переносит их «сверхъестественные, вещие и светлые» качества на героинь национального эпоса. Даже придав им акценты женоподобия и внешней привлекательности, народная поэзия по-прежнему подчеркивает связь лучших женских образов с потусторонними силами.
Не случайно поэтому, отмечал Ф.И. Буслаев, у сербов возникло сравнение «девицы» с Вилами - духами природы в облике очаровательных девушек с длинными распущенными волосами, легкой, стремительной походкой; они обладали даром предвидения и тайной врачевания. Похвала:
«прекрасна, как Вила» - была самым желанным комплиментом молодой женщине.
«Стихийное происхождение» Вил, связанных со светом и водой, наглядно демонстрирует одна сербская песня, в которой муж, влюбленный в свою красавицу-жену, называет ее прекрасней «белой Вилы». Обидные для «вещей девы» слова заставили ее поведать о своем происхождении и заодно подчеркнуть неувядаемость красоты Вил, такой же вечной, как и у породившей их природы: «Не велика твоя хвала, молодец, что твоя любезная лучше меня, Вилы от горы. Ее мать породила, в шелковый повой повила, материнским своим молоком вскормила. А меня... сама гора породила, в зеленое ли-стье повила; утренняя роса падала - меня, Вилу, вскормила; ветерок о горы повивал - меня, Вилу, убаюкивал» [5, с. 231].
Естественная, природная красота Вил, дарованная им великаншами - горами, составляла предмет их гордости и неусыпной заботы, но эта красота могла быть «одолжена» и девушкам, сильнее мужчин ощущавших свою связь с земным плодородием и репродуктивными функциями Богини-Матери. Упоминание горы в качестве прародительницы Вил содержало, по мнению Ф.И. Буслаева, намек на их тесную связь с богиней земли. Приведя в качестве доказательства перевод с санскритского слова «гора», что означает «поддерживающая или держащая землю», он трактует горы как «пьедестал для какого-нибудь мифического существа, и именно для богини земли или матери-сырой земли» [6, с. 43]. В то же время монополия Вил на престижный облик тщательно ими охранялась и любое соперничество с ними могло иметь трагическую развязку.
Об этом рассказывает одна хорватская сказка. На пир, организованный по случаю рождения девочки знатного происхождения, были приглашены Вилы с золотыми волосами до земли, в золотых нарядах, подпоясанных серебряными поясами. Каждая Вила одаривала новорожденную бесценными сокровищами. Свой дар малышке преподнесла и Злая Вила. Это была шкатулка с надписью: «Ты будешь прекрасна, но погибнешь».
Когда девушка выросла, она действительно затмила своей прелестью Вил, но это лишь ускорило ее злую участь. Ненавидевшая ее Колдунья при помощи удара кнута превратила девушку и все ее окружение в камни. Долгий период существования красавицы в немом камне завершился только с приездом принца, который вернул ей прежний облик и отомстил Злой Виле [8, с. 344].
Приведенные Ф. И. Буслаевым примеры народной поэзии свидетельствуют о том, что красота для земных женщин была редкостью, поэтому она и воспринималась как дар от сверхъестественных существ.
Красота могла быть предметом женской зависти и мужского вожделения. Заполучить жену-
красавицу мечтали русские богатыри: Святогор и Илья Муромец [6, с. 75, 89]. Мужчинам более высокого статуса, как, например, киевскому князю Владимиру, требовалась не только привлекательная невеста, но и разумная жена, поэтому он просил находившихся у него на службе богатырей подыскать ему невесту, «чтоб лицом была красна и умом сверстна» [6, с. 83].
Ф.И. Буслаев отметил, что и в древнерусской народной поэзии, и в немецком эпосе «характеристические описания внешней красоты, и особенно женской», неотделимы от этических оценок. Красота воспринималась как внешний атрибут нравственного благородства, как показатель достойного образа жизни [14, с. 258, 277]. «В доисторических верованиях и языке», писал он, выдающиеся внешние данные отождествлялись с умственным и нравственным совершенством: «Красота по эстетическим понятиям той эпохи есть необходимое условие нравственных совершенств. внешнее безобразие - необходимый спутник порока, безобразия нравственного» [8, с. 350, 351].
К аналогичному выводу о зависимости привлекательного внешнего вида женщин и их добродетельного поведения пришел и известный отечественный ученый XX в. В.Я. Пропп. На материалах сказок народов мира ему удалось доказать, что «примитивный канон женской красоты» был выработан только в сказках «Тысячи и одной ночи». Что касается русских сказок, то в них даже царевны неотличимы по внешним признакам от других представительниц прекрасного пола. Их качества раскрываются в поступках, поэтому и изучать женские образы следует «не по внешним признакам, а по... действиям», заявлял исследователь. В отношении личных качеств героя В.Я. Пропп рекомендовал учитывать его «мифологическую природу», которая обусловливала и красоту, и ум, и отличительную силу сказочных и эпических персонажей [14, с. 258, 277].
Кроме того, поскольку господствовало убеждение о наследственности красоты и моральных признаков [11, с. 174], постольку и внешняя привлекательность мифопоэтических персонажей могла указывать на их родовитость, знаменитое (знатное) происхождение.
Отметив «скупость» народной поэзии на красноречивое описание внешних данных мифологических персонажей и героев, Ф.И. Буслаев все же не обошел вниманием тему красоты людей по меркам древности, выделив наиболее примечательные признаки женского и мужского притяжения.
По его наблюдениям, главный атрибут женского великолепия, известный по эстетическим воззрениям индоевропейцев в стародавние времена, - это русая коса [8, с. 351]. Длинные густые здоровые волосы считались «знаком благородства и девственности» [2, с. 262].
Незамужним девушкам не запрещалось привлекать к себе взгляды суженых, заманивая их в свои сети распущенными волосами; невестам полагалось скромно заплетать волосы в косы; от замужних требовали покрывать убранную голову полотном.
«При описании прекрасной женщины, - сообщал Ф. И. Буслаев, - скандинавский поэт никогда не забудет похвалить ее русую косу. Крака была прекраснейшая из девиц, и шелковистые косы ее спускались до земли. Галльгерда, дочь Гескульда, могла вся закутаться в свои длинные косы. Скандинавский герой заочно влюблялся в красавицу, взглянув только на волосок из косы ее» [2, с. 262].
С красотой косы соединялось и верование в ее «чудотворную силу», поэтому поиски «чудесного волоса», например «червленого как кровь», составляли сюжет многих южнославянских сказок: в таких диковинных волосах будто бы скрывалась информация о множестве «знатных дел, которые совершались в старые времена до начала света» [8, с. 352].
Волосы могли восприниматься также как место сохранения магических сил девушки [7, с. 116] или обитель души [14, с. 26], поэтому потеря волос означала не просто утрату привлекательности, но и лишение «чудесного» оберега, магии волшебства. Об этом, к примеру, знал скандинавский «злодей Локи» [3, с. 164]. Когда он «коварным обманом» обрезал роскошные косы супруги Тора Зифы, то привел в ярость этого германо-скандинавского бога грома, предводителя ванов и покровителя земледелия. Боясь мести Тора, Локи «озаботился сделать ей (Зифе. -М. Н, Т. П.) новые волосы, заказав их выковать из золота подземным карликам-ковачам. Известно, что эти золотые косы Зифы - не что иное, как золотистые нивы, плодородие которых зависит, таким образом, от божественной силы Торовой супруги» [7, с. 76].
В русской сказке о богатыре Святогоре два тонких волоска, выкованные кузнецом, содержали «вещие указания» о его предстоящей женитьбе. Святогор нашел свою суженую спящей и «всю в гноище». Он ударил ее мечом по груди и с отвращением уехал восвояси. Как ни странно, но именно этот удар позволил девушке исцелиться от недуга. Она стала красавицей, на которой Святогор вскоре женился [7, с. 75].
Женщины, обладавшие жертвенным началом, могли расстаться с главным показателем их здоровья и благородства - волосами, если на это были веские причины. Так, Евросима из сербской песни «Женитьба краля Вукашина» лишилась кос, помогая своему любимому брату, герою Момчилу. Его предала супруга, лишив «волшебных помощников»: крылатого коня и сабли с очами. Оказавшись в засаде, Момчил попросил у сестры помощи, но она сама была привязана за косы к столбу. Желая
спасти обреченного на смерть брата, Евросима «взмахнула головой и всем станом, вырвала из головы удерживавшие ее собственные косы, оставила их на столбе и, схватив кусок полотна, спустила брату через стену». Момчилу не удалось взобраться по этому полотну на крепостную стену: он был убит Вукашином. Жертва Евросимы оказалась напрасной [3, с. 122-126].
Многочисленные упоминания женских волос в произведениях народной словесности дают основания признать длинные густые косы главным достоянием женщин, основным признаком женской привлекательности, самым важным показателем гендерной идентичности. Представления о силе и магии волос начали формироваться по мере укрепления в народном сознании воззрений о поло-ролевых различиях в хозяйственной и семейной сферах мужчин и женщин.
Однако, коль скоро прежние женские образы, скопированные со «стихийных богинь» земли, воздуха, воды [3, с. 141], оставались живучими, внешняя красота мужчин могла дублировать женскую.
Например, сообщал Ф.И. Буслаев, мужскую красоту тоже долгое время изображали в виде длинных, в том числе и кудрявых, волос, хотя кудри «казались женственным качеством». Густая пышная шевелюра у мужчины - это всегда «признак высшего, полубожественного происхождения», утверждал он. Данное «нравственно-религиозное убеждение» было настолько сильным, что герой, приговоренный к смерти, жалел не только о неминуемой безвременной смерти, но и о том, что потеряет буйную голову с окровавленными молодецкими кудрями [8, с. 351].
Европейские народы, утверждал ученый, «испокон веку видели в длинных волосах, ниспадающих на плечи, и в осанистой бороде красоту и величие мужского типа, царственный идеал которого греческая скульптура создала в Зевсе» [6, с. 141]. Он противопоставляет классическому искусству, нацеленному на выражение «высокого идеала красоты. молодой и вечно свежей», христианское искусство, в частности русские иконописные подлинники, которые проповедовали «высокую нравственную идею господства духа над плотью». Христианские художники, руководствуясь «церковными преданиями», научились изображать старческое тело, главным украшением которого являлась борода - «знак большей зрелости и духовного совершенства». Ф.И. Буслаев утверждал, что в свете новой христианской эстетики «само разрушение и безобразие старости уже не могли оскорбить зрения, когда верующий взгляд усматривал в жалких развалинах внешней формы утешительный свет нестареющего духовного мира» [1, с. 216-237].
Почетными прозвищами многих аристократических европейских семей были «волосатые, косматые и кудрявые (сплМ, сарШ1ай, сошай)». Так, к примеру,
называли франков, отличавшихся «этой приметой» от прочих галлов. «Фризы совершали обряд клятвы, касаясь своих кудрей. Остричь кому волосы, - уверенно заявлял ученый, - значило унизить, опозорить, осмеять, отдать в рабство» [6, с. 141].
Ф.И. Буслаев отдавал себе отчет в том, что каноны красоты начинают разрабатываться в эпоху «выхода из доисторического темного эпоса на новое поприще гражданственности» [3, с. 143], поэтому и создание «классического идеала красоты» он соотносил с достижением «цветущей эпохи» в жизни древнегреческой цивилизации [1, с. 216, 217]. Вместе с тем он, руководствуясь идеей совершенствования архаических и древних обществ, не сомневался в том, что истоки развитых эстетических идей и форм были воспитаны эпической традицией, ведущей свое начало от древнейших форм языка. Следовательно, чтобы понять, почему, к примеру, пластический образ Зевса получил богатую растительность на голове и лице, Ф.И. Буслаев исследовал слово «коса» в сравнительно-лингвистическом ключе: «Санскритское кеда - coma, caesaries: отсюда кедара - грива льва, кедарин - гривистый, то есть лев». Для того чтобы подчеркнуть царственный статус Зевса в сонме олимпийских богов, ему следовало придать пышную «гриву» - атрибут царя зверей льва [5, с. 234], подытожил он свои рассуждения.
Эстетические воззрения народов древности питались не только словотворчеством, но и их верованиями. Например, «народный тип северной красоты», известный по произведениям французской, немецкой и русской народной поэзии, в парадигму женской красоты возвел круглоликость, тонкие, черные, выведенные дугой брови, лебединую шею. Созданный по этому своеобразному трафарету образ северной красавицы значительно отклонялся от античного, зато в полной мере удовлетворял религиозному сознанию «культурно отсталых» народов [8, с. 352].
Свою роль в формировании представлений о внешней привлекательности мужчин и женщин сыграли мифы, которые бессознательно впитывались людьми, принадлежавшими к определенной «национальной культуре», заявлял Ф.И. Буслаев. Так, «естественное условие красоты бровей - разделение их заметным промежутком - противополагается мифическому убеждению, что человек со сросшимися густыми бровями одарен необычайной силой: будто бы вылетает из его бровей в виде бабочки какое-то демоническое существо и садится во сне на грудь тому, на кого он его высылает» [8, с. 352, 353; 10, с. 10].
Красота маленькой ножки - еще один признак привлекательной женщины - также согласуется, по представлениям Ф.И. Буслаева, со «строгими мифологическими началами»: высокий подъем, или «вогнутость», стопы нужны были будто бы для
того, чтобы спрятать под ступней чудодейственную «птичку-чижика».
Уподобление статной женщины лебедушке, сравнение ее плавной величавой походки с движением павы также, по комментариям ученого, имеют связь с воззрениями, сформированными народной поэзией: фантастической возможностью женщин, как и «вещих дев», превращаться в этих завораживающих глаз птиц [8, с. 353].
Последние примеры особенно отчетливо показывают, что каноны женской красоты, а следовательно, и эстетические вкусы народов древности, претерпевали изменения. Если в женских образах мужеподобие и богатырское начало постепенно сменились подчеркнутым выражением женственности, то в мужских все очевиднее становилась корреляция между внешней привлекательностью и душевным благородством, физической красотой и силой духа [4, с. 172].
Библиографический список
1. Буслаев Ф.И. Древнерусская борода // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства: в 2 т. - Т. 2. Древнерусская народная литература и искусство. - СПб.: В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 216-237.
2. Буслаев Ф. И. Древнесеверная жизнь // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства: в 2 т. - Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 257-268.
3. Буслаев Ф. И. Лекции Ф.И. Буслаева Е. И. В. наследнику Цесаревичу Николаю Александровичу (1859-1860 г.) // Старина и Новизна: исторический сборник, издаваемый при обществе ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III. - М.: Синодальная типография, 1904. - Кн. 8. - С. 97-375.
4. Буслаев Ф. И. О влиянии христианства на славянский язык. Опыт истории языка по Остро-мирову евангелию. - М.: В университетской типографии, 1848. - 211 с.
5. Буслаев Ф.И. О сродстве славянских Вил, Русалок и Полудниц с немецкими Эльфами и Валькириями // Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства: в 2 т. -Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб.: В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 231-241.
6. Буслаев Ф.И. Русский богатырский эпос // Буслаев Ф.И. Народная поэзия. Исторические очерки. - СПб., 1887. - С. 1-215.
7. Буслаев Ф. И. Русский быт и пословицы // Буслаев Ф. И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства: в 2 т. - Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 78-136.
8. Буслаев Ф.И. Славянские сказки // Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной
словесности и искусства: в 2 т. - Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 308-354.
9. Буслаев Ф. И. Сравнительное изучение народного быта и поэзии // Русский вестник, издаваемый М. Катковым. - 1873. - № 1 (январь). -Т. 103. - С. 293-329.
10. Буслаев Ф. И. Эпическая поэзия // Буслаев Ф.И. Исторические очерки русской народной словесности и искусства: в 2 т. - Т. 1. Русская народная поэзия. - СПб. : В тип. тов-ва «Общественная польза», 1861. - С. 1-77.
11. Гуревич А.Я. Категории средневековой культуры. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Искусство, 1984. - 350 с.
12. НовиковМ.В., Перфилова Т.Б. Генезис мифа в аспекте языкового мировидения: научное мнение Ф.И. Буслаева // Верхневолжский филологический вестник. - 2018. - № 2. - С. 199-205.
13. Новиков М. В., Перфилова Т. Б. Методологические подходы Ф.И. Буслаева к изучению мифологического сознания // Ярославский педагогический вестник. - 2018. - № 6. - С. 291-302.
14. Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки / науч. ред., коммент. И.В. Пешкова. -4-е изд. - М.: Лабиринт, 2000. - 336 с.
References
1. Buslaev F.I. Drevnerusskaya boroda // Buslaev F.I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva: v 2 t. - T. 2. Drevnerusskaya narodnaya literatura i iskusstvo. - SPb.: V tip. tov-va «Obshchestvennaya pol'za», 1861. - S. 216-237.
2. Buslaev F. I. Drevnesevernaya zhizn' // Buslaev F.I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva: v 2 t. - T. 1. Russkaya narodnaya poeziya. - SPb. : V tip. tov-va «Obshchestvennaya pol'za», 1861. - S. 257-268.
3. Buslaev F. I. Lekcii F.I. Buslaeva Е. I. V nasledniku Cesarevichu Nikolayu Aleksandrovichu (1859 1860 g.) // Starina i Novizna: istoricheskij sbornik, izdavaemyj pri obshchestve revnitelej russkogo istoricheskogo prosveshcheniya v pamyat' imperatora Aleksandra III. - M.: Sinodal'naya tipografiya, 1904. - Kn. 8. - S. 97-375.
4. Buslaev F.I. O vliyanii hristianstva na slavyanskij yazyk. Opyt istorii yazyka po Ostromirovu evangeliyu. -M.: V universitetskoj tipografii, 1848. - 211 s.
5. Buslaev F.I. O srodstve slavyanskih Vil, Rusalok i Poludnic s nemeckimi El'fami i Val'kiriyami // Buslaev F.I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva: v 2 t. - T. 1. Russkaya narodnaya poeziya. - SPb.: V tip. tov-va «Obshchestvennaya pol'za», 1861. - S. 231-241.
6. Buslaev F.I. Russkij bogatyrskij epos // Buslaev F.I. Narodnaya poeziya. Istoricheskie ocherki. - SPb., 1887. - S. 1-215.
7. Buslaev F.I. Russkij byt i poslovicy // Buslaev F.I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva: v 2 t. - T. 1. Russkaya narodnaya poeziya. -SPb. : V tip. tov-va «Obshchestvennaya pol'za», 1861. - S. 78-136.
8. Buslaev F.I. Slavyanskie skazki // Buslaev F.I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva: v 2 t. - T. 1. Russkaya narodnaya poeziya. -SPb. : V tip. tov-va «Obshchestvennaya pol'za», 1861. - S. 308-354.
9. Buslaev F. I. Sravnitel'noe izuchenie narodnogo byta i poezii // Russkij vestnik, izdavaemyj M. Katkovym. - 1873. - № 1 (yanvar'). - T. 103. -S. 293 -329.
10. Buslaev F. I. Epicheskaya poeziya // Buslaev F.I. Istoricheskie ocherki russkoj narodnoj slovesnosti i iskusstva: v 2 t. - T. 1. Russkaya narodnaya poeziya. -SPb. : V tip. tov-va «Obshchestvennaya pol'za», 1861. - S. 1 77.
11. Gurevich A.YA. Kategorii srednevekovoj kul'tury. - 2-e izd., ispr. i dop. - M.: Iskusstvo, 1984. -350 s.
12. Novikov M.V., Perfilova T.B. Genezis mifa v aspekte yazykovogo mirovideniya: nauchnoe mnenie F.I. Buslaeva // Verhnevolzhskij filologicheskij vestnik. - 2018. - № 2. - S. 199 205.
13. Novikov M. V, PerfilovaT.B. Metodologicheskie podhody F.I. Buslaeva k izucheniyu mifologicheskogo soznaniya // YAroslavskij pedagogicheskij vestnik. -2018. - № 6. - S. 291 302.
14. Propp V.YA. Istoricheskie korni volshebnoj skazki / nauch. red., komment. I.V. Peshkova. -4-e izd. - M.: Labirint, 2000. - 336 s.
