CC BY
22Культура и общество. Философия культуры
В. Г. ТОРОСЯН
КРИЗИС КАК ВРЕМЯ ПЕРЕОСМЫСЛЕНИЯ ЦЕННОСТЕЙ
Любой кризис несет в себе не только опасности, но и новые возможности, использование которых предполагает глубокое осмысление и переоценку тех ценностей, которые сопровождают этот кризис, порождены им или даже усугубляют его. В нынешнем глобальном кризисе это, прежде всего, потребительский менталитет, умело насаждаемый средствами массовой информации и проникший даже в сферу образования. В этой ситуации не только профессиональный, но и гражданский долг философов и культурологов, особенно в России, содействовать сохранению и приумножению культурного достояния, которое она пронесла через века и стремительно теряет при той форме вовлечения в глобализацию, в которой оказалась. Ключевые слова: кризис, опасности и возможности, потребительский менталитет, бифуркация, глобализация, культурное достояние.
«Нам необходима критика моральных ценностей, сама ценность этих ценностей должна быть однажды поставлена под вопрос, - а для этого необходимо знание условий и обстоятельств, из которых они произросли, среди которых они развивались и изменялись», - так писал «философ нелицеприятных истин» Ф. Ницше почти полтора века назад [1]. Тогда же он возвестил «смерть Бога», место которого в душах людей занял «неуемный дух наживы». В следующем столетии «умер человек» (М. Фуко), оставив вместо себя некий «симулякр», подчиненный, соответственно, «фантомным радостям и стремлениям».
Уместно в этой связи вспомнить великого современника и соотечественника Ницше, Карла Маркса, справедливо заметившего подчинение человека «нечеловеческим, порабощающим потребностям», неспособность его воспользоваться той свободой, которую предоставляет ему технический прогресс. Характерно, что о философе, имя которого столь часто упоминали в советское время и столь же стыдливо стали обходить с его окончанием, вспомнили уже в XXI веке, прежде всего на его родине, в связи с глобальным кризисом, разразившимся, казалось бы, из ничего. Оказалось, что Марксом подобные кризисы были предсказаны. И всесторонне проанализированы. А причины их усмотрены в бесконечно раскручиваемой спирали потребительского менталитета -в чем теперь задействованы и не снившиеся Марксу средства массовой информации, технические достижения, которые могли бы действительно способствовать освобождению и просвещению человека, «скачку из царства необходимости в царство свободы», переходу из «предыстории человечества», подготовленной капитализмом, к его «подлинной истории».
Почему-то меньше вспоминают сегодня еще одного немецкого мыслителя, уже начала ХХ века, Освальда Шпенглера. В написанной в разгар Первой мировой войны и вызвавшей всемирный резонанс работе, которая известна у нас под названием «Закат Европы», он остро передает трагическое мироощущение конца целой эпохи, заката великой культуры. Нелишне отметить, что в оригинале книга называется «Der Untergang des
Abendlаndes», буквально «Закат вечерних (т. е. западных) стран» - речь идет о культуре, которая составляла основу не только западноевропейской, но и интенсивно развивающейся американской цивилизации. Эта книга-диагноз, книга-пророчество констатирует смерть «души культуры», переход в состояние исчерпанности, омертвения «мумии», каковой является, по Шпенглеру, цивилизация, высасывающая жизненные соки культуры.
Культура есть нечто, лежащее между жизнью и смертью, пишет Шпенглер, «противостоящее им, но и объединяющее их». Со временем «жизнь» как источник творческой энергии омертвляется, и тогда инстинктивный импульс к действию превращается в разумно рассчитанное удовлетворение потребностей; творческое горение духа застывает в законченных, неподвижных, приобретающих конкретную цену «продуктах творчества». Это и есть цивилизация, окостеневшая мумия культуры, ее «самые крайние и самые искусственные состояния». В качестве завершения они «следуют за становлением как ставшее, за жизнью как смерть, за развитием как оцепенение» [2]. Произведения искусства, научные достижения, культурные символы, конечно, не погибают, остаются, но жить они могут только в душах людей, наполненных смыслами и ценностями данной культуры. Закат Европы Шпенглер отсчитывал с 1800 года, предрекая конец европейской цивилизации в начале XXI века.
Книга Шпенглера и сегодня, почти век спустя, не утратила своей актуальности. Словно сегодня написаны строки о том, что в самой сущности цивилизации заложено стремление к экспансии на все человечество, к превращению мира в один громадный город; о том, что империализм, неизбежно порождаемый цивилизацией, насаждает гигантские машины и гигантские промышленные предприятия в гигантских, задыхающихся под собственной тяжестью городах, где умирающее искусство вырождается в массовые зрелища, арену сенсаций и скандалов. Людей привлекают насилие, власть, деньги. «Хлеба и зрелищ!» - сказано еще Цицероном о Риме. То же случилось и в Европе, закат которой Шпенглер постоянно сравнивает с крушением Римской империи. То же пришло и к нам.
"Культурная жизнь Юга России "
^ ¥ (¥2А 2011
Осознал бы глобализируемый под началом европоцентризма, а скорее американоцентризма, мир, состояние общего, прежде всего духовного, упадка, в котором он находится, если бы не ударивший по карманам финансовый кризис 2008 года, не преодоленный и по сей день и грозящий возобновлением? Проще говоря, узнали бы мы о кризисе, если бы нам о нем не сообщили?
Вспомним эсхатологические настроения, с которыми человечество (по крайней мере, та его часть, которая следует христианскому летоисчислению) вступало (причем дважды - в 2000 и 2001 гг., что очень послужило бизнесу!) в третье тысячелетие от Рождества Христова.
Во многом это напоминает ожидания, связанные со вступлением в прошлый, второй милле-ниум. Люди попроще резали скотину, ели и пили, чтобы как можно больше урвать до конца света. Более серьезные готовились к искуплению грехов своих и всего человечества. Огромную толпу, собравшуюся на площади Св. Петра в Риме, успокаивал папа, сообщивший, что конец света откладывается. Вот и сейчас его перенесли на 2012 год. Об этом возвещают постеры в мегаполисах и демонстранты с лихорадочным блеском в глазах. А люди попроще укрываются в пещерах, из которых их с большим трудом (и зачем?) удается выдворить блюстителям порядка.
Между тем, очень разные, в том числе религиозные, мыслители в различных концах света уже издавна и по сей день убеждают, что конец света вовсе не обязательно должен быть одномоментным - вроде удара кометы, или потопа вод, хлынувших с разверзшихся небес, или землетрясения с последующим радиоактивным заражением. Эти мыслители - кто с ужасом, кто с мрачным злорадством - утверждают, что конец света начался уже давно, он напоминает описанный в Библии Апокалипсис, с последовательным снятием семи печатей.
Еще в середине ХХ столетия, сразу после Второй мировой войны, было предсказано, что к началу XXI века человечество окажется перед бифуркационным выбором: или вступит в «стадию эволюции на уровне культуры, и тогда оно сможет держать нити эволюции в собственных руках» (Пьер Тейяр де Шарден), или «в ситуации, наиболее богатой возможностями и опасностями», распишется в своей несостоятельности, обрекая себя на гибель (Карл Ясперс).
Что же мы имеем? Мы живем в мире, в котором все отчетливее проявляется страшная «болезнь современной цивилизации - неспособность испытывать уважение» (К. Лоренц), в котором чудовищным образом сочетаются «бессилие верить» (Ф. Ницше) и «внушающий ужас оптимизм» (Ж.-П. Сартр), баланс между которыми умело поддерживают СМИ.
Поразительно, но пронизанность жизни современного человека наукой и техникой вовсе не сопровождается его интересом к ним. В ХУШ веке, когда комета, названная именем Э. Галлея, появилась в тех временных и пространственных координатах, которые были точно вычислены им за 18
лет до этого события, по всей Европе проходили праздничные гулянья с фейерверками, слагались оды в честь науки. Какое открытие или изобретение вызвало бы хоть бледную тень подобной реакции сейчас? Научные открытия встречаются если не с настороженностью и тревогой, то, в лучшем случае, с безразличием.
Люди перестали удивляться и восхищаться, боятся радоваться, а наибольшая «проблема нынешнего состояния современной цивилизации в том, что она перестала задавать себе вопросы» (К. Касториадис). Возможно, это - защитная реакция. Между тем, справедливо указывает современный автор, «отказ от некоторых вопросов несет в себе большую опасность, чем неспособность ответить на вопросы, уже стоящие на повестке дня, а неправильно заданные вопросы зачастую помогают отвлечь внимание от действительно важных проблем» [3]. Как писал Г. К. Честертон, «беда не в том, что не видят решения, а в том, что не видят проблемы». В такой ситуации решение проблем неизбежно подменяется «принятием решений».
В обозначенной Э. Фроммом дилемме «Иметь или быть?» отчетливый приоритет приобрело «иметь»: не только материальные ценности, но даже знания рассматриваются как товар, оплачиваемые услуги, подобно услугам парикмахерских или прачечных. «Потребление стало имманентной функцией производства, сделавшись коллективной мечтой масс и способом их времяпровождения <...> символом веры и престижа» [4]. Исходя из этого строится социальная политика стран «золотого миллиарда» (где от людей, оказавшихся на обочине, выгоднее откупиться пособиями, достаточными не только для выживания, но и для получения «общедоступных фантомных радостей»), на это направлена массовая культура во всем мире.
Еще более ужасно, что на это ориентируется и образование, задачей которого называют подготовку кадров, способных к сиюминутной материальной отдаче приобретенных знаний и готовых быть «квалифицированными потребителями». А ведь еще Маркс предупреждал о том, что «в прямом соответствии с ростом стоимости вещей» прогрессирует «обесценение человеческого мира» [5]. Мы живем в мире, где «знают цену всему, но не знают ценности ничего» (П. Штерн), где наиболее перспективным становится «вместо величия человеческого духа величие человеческого нюха» (П. Блюментранц).
Человек, приобретая все большую «свободу от» (К. Маркс), боится этой свободы и, не зная, как ею распорядиться, нередко предпочитает «бегство от свободы» (Э. Фромм), «осознает свою свободу в тревоге» (Ж.-П. Сартр). Проводя психоанализ общества XX века, К. Юнг писал: «Древние демоны и боги вовсе не исчезли, а всего лишь обрели новые имена. И они удерживают современного человека на ходу <...> беспокойством, нечетким пониманием, психологическими сложностями, ненасытной жаждой лекарств, алкоголя, табака, пищи (сейчас бы он добавил и наркотики. - В. Т.) и прежде всего огромной массой неврозов» [6].
К рубежу ХХ-ХХ1 веков стал необходимостью уже шизоанализ социума.
В процессе перехода к «постиндустриальному информационному обществу» происходит весьма знаменательная трансформация представлений о членах общества: «Если образ Совершенного Человека твердо связывался с образом Храма, то теперь уделом тела-машины становится Город, а храмовое сознание прошлого твердо заменяет урбанистическое. Город и есть тот конечный путь плоскости, на котором должно быть вычерчено все наше совершенство <...> Мегаполис, населенный телами-машинами - один из наиболее ярких образов современной культуры» [7]. Недаром один из крупнейших архитекторов ХХ столетия Ле Корбюзье предпочитал понятию город понятие агломерация людей. Одним из достижений архитектуры ХХ века была признана тюрьма, планировка которой исключала возможность встречи заключенных друг с другом даже во время прогулок. Люди, как пчелы заполнившие соты городов XXI века, уже сами не нуждаются в живом общении (и даже боятся его), прекрасно обходясь компьютером; «виртуальная любовь» поддерживается успехами генной инженерии, способной обходиться без традиционных, безнадежно устаревших, способов продолжения рода. Что «боязнь человеческих отношений» становится симптомом нашего времени, заметил еще в середине ХХ века Эрих Фромм.
Привычки и порядок, перенятый от тюрем нового образца, становятся характерными и для «флагманов современной цивилизации», присвоивших себе право навязывать всему миру свои ценности не только экономической, но и военной экспансией.
Как заметил в свое время У. Черчилль, «каменный век может вернуться на сияющих крыльях науки». Современный дикарь вооружен не топором, а компьютером, высокоточным оружием. Летчик, одним нажатием кнопки разносящий вдребезги памятники культуры, которые простояли века, пережив полчища варваров; ракетчик, убивающий десятки ни в чем не повинных людей, воспринимают свои действия скорее как участие в некой компьютерной игре: успех (удачный выстрел и пр.) которой возвещается появлением соответствующих символов на дисплее.
Приведем диалог, из которого видны рассуждения не летчика, а студента знаменитого Колумбийского университета:
- Это, конечно, ужасно - столько погибших, и все такое. Но это неизбежные издержки войны. И главное, не смотрите на погибших в Ираке и Афганистане как на жертв. Они погибли за великое дело, за свободу и демократию.
- И младенцы тоже?
- Конечно. Когда там установится демократия, они нам, американцам, еще спасибо скажут. Там поставят памятник: не жертвам, а этим неизвестным героям, погибшим за демократию.
Этот парень не злодей, не безумец, он «обык-
новенный американец». И таких славных ребят, наивных идеалистов, немало по всей планете. Худо было бы миру, если бы в нем не было идеалистов, но вот беда, вековой опыт показывает, что самые опасные люди в истории человечества - это борцы за «идеалы» и «счастье людей», ради которого можно пожертвовать человеческими жизнями. Вспомним, что писал полтора века назад человек, искренне веривший, что «спасение России <...> в успехах цивилизации, просвещения, гуманизма»: «Но смешно думать, что это может сделаться само собой, временем, без насильственных переворотов, без крови. Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью. Да и что кровь тысячей в сравнении с унижением и страданием миллионов.» Кого не удивит пафос этих строк, даже если он угадает их автора - великого литературного критика, революционного демократа В. Г. Белинского, недаром получившего прозвище «неистовый Виссарион»! Тут и последующая цепочка связей вполне прослеживается - к «Бесам», ГУЛАГУ, Соловецкому лагерю особого назначения (СЛОН), на воротах которого было начертано: «Железной рукой загоним человечество к счастью»...
У меня запечатлелась в памяти фотография революционеров, расстрелявших Николая II и его семью. Они не прячут глаз, и у них не взгляд мясников, тупо сделавших свое дело. Нет, это взгляд открытый и решительный, полный гордости за тот вклад, который они внесли в счастье людей.
Если тюрьмы для инакомыслящих («не понимающих своего счастья») - неизбежный и неизменный атрибут тоталитарных режимов, то у демократических режимов все обставлено гораздо тоньше и изящнее. Как замечает Мишель Фуко («Надзор и наказание»), в отличие от классических представлений о власти (подчинение, запрещение, принуждение как прерогатива государства), для современных условий характерна иная «генеалогия власти». Скрытая, распыленная, противоречивая, которая реализуется неразрывно с посылкой о том, что каждый, находясь под наблюдением, потенциально или реально («всепод-надзорно») должен постоянно следить за собой («социальная оптика»). Таким образом «власть дисциплинирует и нормирует индивидуальное поведение (социальные «физика» и «физиология»). Важную роль в подобном контроле играет соответствующим образом подготовленное и воспитанное «общественное мнение».
Сегодня возможности манипуляции «общественным мнением» воистину безграничны. Когда людям диктуют и внушают, что им следует читать и смотреть, достаточно легко убедить в ненужности и даже вредности чтения классической художественной литературы, загнанной в самый пыльный угол егэизированной школы.
«Железный занавес» рухнул, но что мы берем у мира при форме глобализации, в которой оказались? На протяжении всей своей истории Россия, открытая миру и многое берущая у него, сумела (даже в Советский период) сохранить и пронести через века свои ценности, обогащая их и давая во
34 "Культурная жизнь Юга России" № 4 (42), 2011
многом пример и надежду всему человечеству. И вот теперь она столь стремительно и услужливо отказывается от них.
История учит, что народы и государства, не сохранившие свою культуру, свой язык, обречены. Не только настоящее, но и будущее любого народа определяется образованием. Между тем, насквозь праг-матизированное, стандартизированное современное образование стремительно теряет гуманистическую (не только гуманитарную) составляющую.
На что остается надеяться? Если даже в условиях советского тоталитарного режима, вопреки всем идеологическим тенетам, образование выполняло свою гражданскую миссию, сумеет ли выполнить ее вопреки современным чиновничьим препонам, напрямую выражающим (и обслуживающим) ценности больной цивилизации? Как писал В. Франкл, «для того, чтобы жить и активно действовать, человек должен верить в смысл, которым обладают его поступки» [8]. Кому как не
преподавателям университета культуры, верить в смысл своей деятельности по сохранению и развитию культуры даже (и особенно) в самые роковые для нее моменты?
Литература
1. Ницше Ф. Сочинения: в 2 т. Т. 2. М., 1990. С. 412.
2. Шпенгер О. Закат Европы: в 2 т. Т. 1. М., 1993. С. 164.
3. Бауман З. Глобализация. Последствия для человека и общества. М., 2004. С. 14-15.
4. Колпаков В. А. Общество знания. Опыт фи-лософско-методологического анализа // Вопросы философии. 2008. № 4. С. 37.
5.Маркс К. Капитал. Т 3. Ч. 1. М., 1955. С. 261.
6. Юнг К. Архетип и символ. М., 1991. С. 76.
7. Совершенный Человек и философия образа. М., 1997. С. 10.
8. Франкл В. Воля к смыслу. М., 2000. С. 342.
v. g. torosyan. crisis as the period of reconsideration of values
Any crisis contains not only risks, but also new possibilities. Realization of these possibilities requires deep comprehension and reconsideration of those values that were created by crisis, accompany and even aggravate it. In nowadays global crisis, first of all, it is consumer's mentality that is skillfully imposed by the mass media and penetrated even in the educational sphere. In this situation not only professional but also civil duty of philosophers and culture experts is to facilitate maintenance and increase of cultural heritage, especially in Russia. This heritage Russia has carried through the centuries and swiftly loses in that form of involvement in globalization in which it is now. Key words: crises, risks and possibilities, consumer's mentality, bifurcation, globalization, cultural heritage.
А. Л.ЗОРИН
«ФИЛОСОФИЯ СИМВОЛИЧЕСКИХ ФОРМ» Э. КАССИРЕРА
В статье проанализирован общий подход Э. Кассирера к обоснованию его теории происхождения и сущности культуры и выявлена роль символа как основного ключа к пониманию природы человека. Кроме того, восстановлены права интеллектуальной интуиции, которую Кант категорически не желал принимать во внимание.
Ключевые слова: культурология, неокантианство, Э. Кассирер, философия символических форм.
Эрнст Кассирер (1874-1945), сформировавшийся как философ под непосредственным влиянием главы Марбургской школы Германа Коге-на, был одним из наиболее ярких представителей неокантианства в Германии. С одной стороны, он двигался в русле идей кантовского критицизма, а с другой - стремился переосмыслить их и придать им более всеобъемлющую форму.
Как известно, началом «революции в образе мышления», произведенной Кантом в теоретической философии, стала идея коренного преобразования общепринятого отношения познания к своему предмету. Вместо того чтобы исходить из предмета как из чего-то известного и данного, Кант считал необходимым начать исследование с закона познания как единственно доступного и подлинно достоверного для человеческого сознания. И для этого, по его мнению, надо было открыть те условия, на которых покоится любое знание о бытии.
Создатель критицизма ставит философские
проблемы познания под углом зрения возможности: Как возможна математика? Как возможно естествознание? Как возможна философия? При этом сразу же становится очевидным, что познание в кантовской концепции ориентируется в основном на научный способ мышления и на рациональные способности человека.
Наряду с формами рационального (или интеллектуального) синтеза, которые находят выражение в системе научных знаний, резонно замечает по этому поводу Кассирер, в целостной жизни духа имеются и другие виды формообразований. Однако различные продукты духовной деятельности людей - язык, наука, миф, религия, искусство - при всем своем внутреннем различии включены в единую великую проблематичную взаимосвязь. Значит, трех «Критик» Канта, в которых представлена «система разума», становится уже недостаточно. Необходим более широкий охват всех продуктов жизни духа человека, которые в своей совокупности составляют мир культуры.
