CC BY
86
Путь Гудочника в сюжете романа существенно отличается от других персонажей: его христианско-языческая амбивалентность предопределена статусом героя, окрашенного в романтический идейный ореол, одержимого маниакальной идеей в достижении цели (восстановление Суздальского княжества). Во второй половине произведения романтическая маска «спадает» благодаря иному типу пространства: в Новгороде Гудочник, необходимо заметить, в какой-то степени обретает домашне-уко-рененный статус, родовое имя (Иван Феофилович), обусловленные особым демократическим началом Новгорода в отечественной истории. Простонародная среда этого города «перерождает» сознание Гудочника: он не отказывается от своей идеи-клятвы, но при этом начинает сомневаться, в структуре повествования его клятва уже не является доминантным мотивом поведения этого персонажа. В структуре произведения роль Гудочника своеобразна: принцип введения в текст романа многочисленных рассказов данного персонажа создает эффект «истории в истории», что подтверждает эстетическую позицию автора, обусловленную жанровой спецификой. При этом историко-культурный кругозор Гудочника весьма разнообразен, что объясняется как особым горизонтальным статусом персонажа, так и установкой Полевого на «антиаристократизм» во всех сферах жизни.
Н.А. Полевой, активно внедряя в исторический сюжет романтические элементы, тем не менее актуализирует социальный и сословный мотивы в романе, при этом наполняя пространство романа морально-нравственным содержанием. Это, несомненно, связано с линией такого персонажа, как Шемяка. Структура этого персонажа, сочетающая в себе романтические и реалистические элементы, обусловлена принципиальной позицией Полевого в аспекте историко-литературного самоутверждения и реализуется на протяжении всего повествования: «До сих пор представляли Шемяку злодеем, каких мало...у меня
Библиографический список
он показан иначе: лихой, удалой, горячая голова, с добрым сердцем, и - с несчастием, на роду написанным» [5, с. 690].
В итоге такой персонаж, как Шемяка, несет в себе романное начало. Он эволюционирует, сомневается, колеблется, что, несомненно, является примером авторской повествовательной стратегии. Шемяка, подобно романному герою, отступает от родовой предопределенности своей жизни, самостоятельно выбирая судьбу. Если в первой половине романа Шемяка составляет единое целое с братом и отцом, иногда споря или не соглашаясь с ними, то в последующих частях его поведением движет осознание своей несовершенности и самоанализ (истинно романное начало): «С презрением отказался он от всего, бежал из великокняжеского двора; в дружеской, вольной общине, сказано было, что все равны перед ним и никто чинами и местами считаться не должен» [5, с. 586]. Формант текста, связанный с линией Шемяки - это спецификация романного начала в повествовательной структуре произведения. Следовательно, Шемяка - это не только один из организующих центров в сюжете произведения, но и самый «характерологический» романный персонаж. В финале романа повествователь намеренно не уточняет обстоятельств дальнейшей судьбы Шемяки. Такое структурное решение, очевидно, восходит к проблематике реалистической прозы с ее свободным финалом, что, в свою очередь, позволяет говорить об особой эстетической установке: возможности или перспективе дальнейшего обращения к периоду Русской междоусобицы.
Особенности романной структуры по достоинству оценил В.Г. Белинский: «Клятва при гробе Господнем» - попытка создать русский роман.показать - как должно писать романы, содержание коих берется из русской истории. Это явление замечательное; а Полевой вернее всех наших романистов понял поэзию русской жизни» [6, с. 278].
1996.
1. Лотман, Ю.М. Поэзия 1790 -1810-х годов // Ю.М. Лотман. О поэтах и поэзии. - СПб.,
2. Московский вестник. - 1827. - Т. 20.
3. Реизов, Б.Г. Французский исторический роман в эпоху романтизма. - Л., 1958.
4. Цит. по: Реизов, Б.Г. Французская романтическая историография. - Л., 1956.
5. Полевой, Н.А. Клятва при гробе Господнем // Н.А. Полевой. Избранная историческая проза. - М., 1990.
6. Белинский, В.Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. - М., 1955. - Т. 1.
Bibliography
1. Lotman, Yu.M. Poehziya 1790 -1810-kh godov // Yu.M. Lotman. O poehtakh i poehzii. - SPb., 1996.
2. Moskovskiyj vestnik. - 1827. - T. 20.
3. Reizov, B.G. Francuzskiyj istoricheskiyj roman v ehpokhu romantizma. - L., 1958.
4. Cit. po: Reizov, B.G. Francuzskaya romanticheskaya istoriografiya. - L., 1956.
5. Polevoyj, N.A. Klyatva pri grobe Gospodnem // N.A. Polevoyj. Izbrannaya istoricheskaya proza. - M., 1990.
6. Belinskiyj, V.G. Poln. sobr. soch.: v 13 t. - M., 1955. - T. 1.
Статья поступила в редакцию 18.09.13
УДК 8.07 + 130 + 370.153
Garshina E.A. CONCEPT OF «GARDEN» AS THE BASIS OF THE LEXICAL-SEMANTIC GROUP OF «FOREST, PARK, GROVE, ORCHARD» REPRESENTING «SPACE» IN THE NOVEL BY I.A. BUNIN «THE LIFE OF ARSENJEV».
The article deals with a conceptual analysis of the literary text where the author seeks to realize a number of issues that involved investigation of an actual and sacred meaning of the words to have been artistically utilized by Bunin in his novel. It was also made an attempt to get into the essence of the concept of «Garden» and to find the words that make up the sounding representation of the aristocratic mansion environment/space in the works of Bunin I.A.
Key words: language of the writer, literary text, concept, word symbolism, conceptual analysis, linguistic picture of world, lexical-semantic group, lexical semantic field, constanta, artistic environment.
Е.А. Гаршина, аспирант каф. современного русского языка и методики преподавания Липецкого гос. педагогического университета, специалист ГОБУ «Информационно-аналитический центр развития
физической культуры и спорта Липецкой области», г. Липецк, E-mail: zobova_katya@mail.ru
КОНЦЕПТ «САД» КАК ДОМИНАНТА ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКОЙ ГРУППЫ «ЛЕС, ПАРК, РОЩА, ОГОРОД», РЕПРЕЗЕНТИРУЮЩЕЙ ПРОСТРАНСТВО В РОМАНЕ И.А. БУНИНА «ЖИЗНЬ АРСЕНЬЕВА»
Работа представляет собой концептуальный анализ художественного текста, который связан с решением ряда проблем: раскрытия реальных и сакральных смыслов лексики в романе И.А. Бунина, постижения приро-
ды художественного концепта «сад» и поиска вербализаторов пространства дворянской усадьбы в русской национальной традиции и в творчестве И.А. Бунина.
Ключевые слова: язык писателя, художественный текст, концепт, символика слова, концептуальный анализ, языковая картина мира, лексико-семантическая группа, лексико-семантическое поле, языковая константа, художественное пространство.
Изучение концептов культуры на материале текста классической художественной литературы представляется особенно актуальным. Такой прецедентный художественный текст не что иное как индивидуально-авторская модель культуры, стержнем которой является определенное мировосприятие и ми-роотношение.
Наше исследование основывается на определении, разработанном В.В. Колесовым, который пришел к выводу, что концептуальное значение должно пониматься как «результат предыдущих культурных движений смысла, дошедших до нас, начиная с первосмысла» [1, с. 155], то есть в основе нашего исследования лежит комплексный подход к концепту.
Основополагающее понятие «текст» толкуется нами вслед за М.Я. Дымарским как особая, развёрнутая вербальная форма осуществления речемыслительного произведения. При этом художественный текст понимается нами вслед за З.Я. Тураевой как вторичная моделирующая система, в которой сочетаются отражение объективного мира и авторский замысел.
Целью данного исследования является выявление и описание концепта САД как доминанты лексико-семантической группы «сад, лес, парк, роща, огород» в художественном пространстве романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева». Наполнение содержания исследуемого концепта репрезентируется такими средствами как лексико-семантической группой с доминантой «сад (парк-роща-огород-лес)» и пространственными словами-символами (дерево, звезда, окно, ель).
В романе И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» слово «сад» выполняет роль доминанты, проявляющей свою символическую суть и прочитываемой через библейский и фольклорный подтекст. В ткани произведения лексема сад употребляется 443 раза. Сад - своего рода текстовая константа романа, предстающая в двух взаимопроникающих смысловых планах - бытовом и сакральном.
Лексема сад актуализируется в тексте романа в нескольких значениях: через собственно-лексему сад и лексико-семантическую группу, в которой исследуемая лексическая единица является доминантой. В словаре синонимов: «Сад; вертоград (устар. высок.) / небольшой перед домом: палисадник, палисад» [2, с. 441]. Однако в словаре Н. Абрамова синонимическая цепочка представлена более широко: «сад, парк, роща, сквер. ср. огород и лес. см. лес, парк» [3, с. 394].
Словарь В.И. Даля отмечает сходство сада и огорода: «Сады мн. арх. огороды. Сады картофельные, овощные» [4, т. 4, с. 1736]. Толковый словарь Д.Н. Ушакова показывает сближение значений лексем сад и огород через словосочетание «колхозный сад», а сближение лексем сад и парк через словосочетания «общественный сад», «городской сад» [5, т. 4, с. 22]. Также словосочетание «городской сад» представлено в Большом академическом толковом словаре как «1. городской сад - сад для отдыха городского населения // 2. увеселительный сад - в дореволюционное время сад с увеселительными заведениями» [6, т. 13, с. 34]. Также Большой академический словарь отмечает прилагательные «садово-огородный - относящийся к разведению и возделыванию садов и огородов; садово-парковый - относящийся к разведению садов и парков».
Значения слов «сад» и «роща» сближаются через общее толкование в словаре В.И. Даля «садик, небольшой сад», а значения слов «роща» и «лес» через толкование «роща - небольшой лесъ // рощеник, роща, лес» [7, т. 3, с. 88], что связывает все три лексемы опосредованно.
Такое обилие синонимов и сходных по смыслу лексем образует широкое лексико-семантическое поле с доминантой сад. Все эти слова, образующие родовидовые отношения (сад, лес, парк, огород, роща) отражают естественные, созданные природой объекты и воссозданные руками человека, каждый из которых обладает самобытной символикой. В ассоциативном словаре представлен ряд общих, смежных ассоциаций, возникающих в связи со словами-стимулами сад, лес, парк, роща: «густой, зеленый, темный, деревья, большой, осенний, зимний, чаща,
шумит, темный, тенистый, солнце, земля, лето, зарос, пустой, засох» [8, т. 1, с. 175, с. 434, с. 534, с. 562, с. 567].
Примечательно, что слова сад, парк, роща и лес ассоциируются у носителей языка с отдыхом, и лишь слово огород -с трудом. Слова-стимулы лес, парк и сад способны образовывать словосочетания со словом «вырублен», тогда как стимулы огород и роща такой сочетаемости не имеют [9, с. 492]. Огород и сад имеют общие семантические признаки: дача, дом и зарос, что свидетельствует о хозяйственной деятельности человека. Сад, огород и лес имеют общие ассоцианты за городом, деревня, тогда как у стимулов парк и роща общим является ассоци-ант городской.
Только к слову сад зафиксированы определения цветущий, плодовый и ассоциация с глаголом трясти, что указывает на отличие функции сада в русской жизни, а именно - плодоносить. [8, т. 1, с. 567]. Номинация живой отнесена только к стимулу сад из всех названных стимулов, что свидетельствует об особом отношении русского человека к пространству сада. Ас-социант райский также указан лишь в сочетании со стимулом сад, хотя другие словари фиксируют сочетаемость райские рощи.
В тексте анализируемого нами романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» почти все смысловые грани лексемы сад актуализируют представленные в лексикографических источниках значения. Сад в тексте - это, прежде всего, пространство, окружающее дом и являющееся частью усадьбы Батурино. Отсюда лексема сад имплицирует значение «дом, семья, родовое поместье», что отражено в номинациях с семой «родственники»: «Я видел (во сне) Батурино, где все так мирно, родственно, теперь, конечно, очень, очень грустно, а все-таки несказанно мило, отрадно, видел брата Николая, черноглазую десятилетнюю Олю, нашу с ней заветную ель перед окнами зала и пустой, обнаженный, по-осеннему печальный сад.» [10, с. 83].
Значение слова «сад» раскрывается с помощью сравнения «как на старинной идиллической картине» и номинаций «счастливейший вечер», «благополучие», которые подчеркивают роль сада в дворянской семье, ее укладе и быте: «.как на старинной идиллической картине, стоял наш старый дом со своими серыми деревянными колоннами и высокой крышей, все сидели в саду на балконе за чаем <...> Это был один из счастливейших вечеров в жизни нашей семьи и начало того мира, благополучия, которое в последний раз воцарилось в ней на целых три года перед ее концом, рассеянием...» [10, с. 87].
В центре бунинского художественного мира - дворянская усадьба, родовое поместье, дом, окруженный старым садом, образы которых раскрываются через номинацию старинная идиллическая картина. Контекстульно выявляемые в семантической структуре лексемы идиллия коннотации счастливый, благополучный, семейный отражены в русской лексикографии: «идиллический - прил. соотносящийся по значению с сущ. идиллия -безмятежное счастливое существование» [11, т. 1, с. 568], номинация благополучие выступает как контекстуальный синоним лексемы идиллия: «благополучие - 1. спокойное, в достатке без неудач и потрясений течение жизни; 2. счастье в любви, в семейной жизни; 3. благо» [12, т. 2, с. 487]. Данные значения позволяют говорить о положительной эмоциональной окрашенности лексемы, способствуют конструированию образа счастливейшего вечера Арсеньевых в саду на балконе за чаем.
Следует обратить внимание на значение прилагательного «старый» в словосочетаниях «старый дом» и «старый сад» в тексте исследуемого романа. Этимологически слово «старый» отождествлено с определениями «крепкий», «прочный», «твёрдый», так как образовано с помощью суффикса -р- со значением большей степени признака от основы *st(h)a- > ста- «стоять» [13, с. 450]. В произведении И.А. Бунина слово «старый», употребленное к номинации «сад» носит ярко выраженную положительную семантику.
Описанию такого традиционного, старого доброго сада посвящены ключевые эпизоды романа.
Следующее значение сада как рощи соотносится с райскими рощами, с которыми имплицитно отождествляется сад в Васильевском, имении Писарева, где Арсеньев встречается со своей кузиной Анхен: «По вечерам в низах сада светила молодая луна, таинственно и осторожно пели соловьи. Анхен садилась ко мне на колени, обнимала меня, и я слышал стук ее сердца, впервые в жизни чувствовал блаженную тяжесть женского тела». Номинация блаженство отсылает нас к картине райского сада, в котором обитали Адам и Ева до первородного греха. Подкрепление данной трактовки сада как райской рощи находим в словаре синонимов: «Рай. Эдем. Райские рощи» Райский сад. Райские кущи. Райские рощи - по библейскому преданию: прекрасный сад, где жили Адам и Ева до грехопадения» [14, с. 353]. По словарю В.И. Даля «рай - первобытный сад, вертоград, жилище прародителей Адама и Евы» [4, т. 4, с. 1825].
Словарь Даля дополняет синонимический ряд к слову «роща»: «Роща ж. пуща, заповедный лес, заказник, ращеный или береженый лес; чисто содержимый лесок, парк; вообще небольшой, близкий к жилью лиственный (нехвойный) лесок» [4, т. 4, с. 1761]. Значение заповедный лес сближает идиомы райская роща и райский сад, которые фиксирует фразеологический словарь [15, с. 322].
Лексемы сад и парк, сад и роща отождествляются друг с другом в тексте романа при упоминании Царскосельского сада, отраженного в поэзии А.С. Пушкина. Роман Бунина содержит реминисценции к лексемам царскосельские рощи, лицейские парки, которые являются контекстуальными синонимами: «Ни лицейских садов, ни царско-сельских рощ и лебедей, ничего этого мне, потомку “промотавшихся отцов”, в удел уже не досталось <...> То, среди чего, говоря словами Пушкина, “расцветал” я, очень не походило на царско-сельские парки» [10, с. 85].
Словарь языка Пушкина фиксирует сочетание «царско-сельский сад, прил. к Царское Село. Не се ль Элизиум полнощный, / Прекрасный Царскосельский сад» [16, т. 4, с. 883]. Бунин употребляет конкретное определение Царскосельский сад в собирательном значении царскосельские парки, лицейские сады, объединяя лексические значения этих номинаций, обобщая парк, рощу, долину и сад в единое концептуальное поле. Встречи с музой, описанные Пушкиным, происходят в садах и рощах не случайно: по данным мифологического словаря музы обитали на Геликоне, в рощах и садах Диониса.
Пространство леса и сада в романе находятся в соположении, что отражено в описании леса и в описании сада. О лесе: «Шел сперва сухим, уже накатанным проселком, среди блестящих в утреннем пару пашен, потом по писаревскому лесу, солнечному, светло-зеленому, полному птичьего весеннего пенья, прошлогодней гниющей листвы и первых ландышей [10, с. 106]. О саде: «Я поднял нижние рамы - утро было уже похоже на летнее, со всей мирной простотой, присущей лету, его утренне-
му мягкому и чистому воздуху, запахам солнечного сада со всеми его травами, цветами, бабочками» [10, с. 135]; «бедный быт наш был украшен жаркими июньскими днями, густой зеленью тенистых садов, запахом отцветающего жасмина и цветущих роз» [10, с. 118].
Общими в создании образов леса и сада в романе являются номинации розы, жасмин, ландыши, относящиеся к тематической группе цветы, а также цветовые определения, выражающие оттенки зеленого, символически актуализирующего номинации весенний и летний. Если же обратиться к мировой символике, то символы сад и лес выступят как противопоставленные дуг другу: лес символизирует бессознательное начало, [17, с. 289] а сад, наоборот, сознательное [17, с. 450].
Сад и огород, являясь синонимами в русском языке, выступают контекстуальными синонимами и в бунинском творчестве: «Я шел к дому, проходил в сад, поднимавшийся за домом... Конюшни, людские избы, амбары и прочие службы, раскинутые вокруг пустынного двора, - все было огромно, серо, все разрушалось и дичало, как дичали, зарастали бурьяном, кустарником и огороды, гумна, простиравшиеся за ними и сливавшиеся с полем» [10, с. 79].
Сад и огород являются частью, составляющей пространства дом в широком понимании, в значении дома как усадьбы: «отдельное поселение, дом на селе, со всеми примыкающими к нему строениями, службами и угодьями (садом, огородом.) в старину - господский, помещичий; земля под усадьбой, в отличие от земли под полями, лугами, лесом» [5, т. 4, с. 983]. Сравним значения лексем сад и огород: «огород - участок земли для выращивания овощей, обычно, обнесенный изгородью» [11, т. 2, с. 1107). «Сад - участок земли, засаженный разного рода растениями (деревьями, кустами, цветами), обычно с проложенными дорожками» [5, т. 4, с. 22]. Следовательно, сад и огород являлись составляющими пространства дворянской усадьбы и были противопоставлены пространству леса и луга по бинарной оппозиции свое-чужое.
Таким образом, лексемы сад, (парк, сад, лес, огород и роща) выполняют роль синонимов в тексте романа, где выбор автором того или иного значения обусловлен контекстом и смыслом эпизода. В художественном пространстве романа И.А. Бунина «Жизнь Арсеньева» данные номинации не только взаимозаменяемы, но, часто, соположены, доминирующую роль при этом играет концепт САД.
Сад в романе - пространство не целостное, так как оно социально маркировано: с одной стороны - оно представлено дворянским и городским садом, с другой - райским.
Сад в русской языковой картине мира репрезентирует пространство, которое через смысловое содержание лексико-семантической группы «лес, парк, роща, огород» раскрывает свое исконное значение «дом», «родина».
Библиографический список
1. Колесов, В.В. Слово и дело: Из истории русских слов. - СПб., 2004.
2. Александрова, З.Е. Словарь синонимов русского языка / под ред. Л.А. Чешко. - М., 1986.
3. Абрамов, Н. Словарь русских синонимов и сходных по смыслу выражений. - СПб., 1900.
4. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. - М., 1989.
5. Толковый словарь русского языка: в 4 т. / под ред. Д. Н. Ушакова. - М., 1996.
6. Словарь современного русского литературного языка: в 17 т. / гл. ред. В.Н. Чернышев, ред. С.П. Обнорский, В.В. Виноградов [и др.].
- М., 1965.
7. Срезневский, И.И. Материалы для словаря древнерусского языка: в 4 т. - М., 1958.
8. Русский ассоциативный словарь: в 2 т. / Ю.Н. Караулов [и др.]. - М., 2002. - Т.1. От стимула к редакции: ок. 7000 стимулов.
9. Учебный словарь сочетаемости слов русского языка / под ред. П.Н. Денисова, В.В. Морковкина. - М., 1978.
10. Бунин, И.А. Жизнь Арсеньева: роман. Рассказы. - М., 1991.
11. Ефремова, Т.Ф. Новый словарь русского языка. Толково-словообразовательный: в 2 т. - М., 2000.
12. Большой академический словарь русского языка / глав. ред. К.С. Горбачевич. - СПб., 2005. - Т. 2.
13. Цыганенко, Г.П. Этимологический словарь русского языка. - Киев, 1970.
14. Словарь русского языка: в 4 т. / гл. ред. А.П. Евгеньева. - М., 1970. - Т. 3.
15. Фразеологический словарь: в 2 т. / под ред. А.И. Молоткова. - М., 1989. - Т. 2.
16. Словарь языка Пушкина: в 4 т. / отв. ред. акад. АН СССР В.В. Виноградов. - М., 2000.
17. Хуан Эдуардо Керлот. Словарь символов. - М., 1994.
Bibliography
1. Kolesov, V.V. Slovo i delo: Iz istorii russkikh slov. - SPb., 2004.
2. Aleksandrova, Z.E. Slovarj sinonimov russkogo yazihka / pod red. L.A. Cheshko. - M., 1986.
3. Abramov, N. Slovarj russkikh sinonimov i skhodnihkh po smihslu vihrazheniyj. - SPb., 1900.
4. Dalj, V.I. Tolkovihyj slovarj zhivogo velikorusskogo yazihka: v 4 t. - M., 1989.
5. Tolkovihyj slovarj russkogo yazihka: v 4 t. / pod red. D. N. Ushakova. - M., 1996.
6. Slovarj sovremennogo russkogo literaturnogo yazihka: v 17 t. / gl. red. V.N. Chernihshev, red. S.P Obnorskiyj, V.V. Vinogradov [i dr.]. -M., 1965.
7. Sreznevskiyj, I.I. Materialih dlya slovarya drevnerusskogo yazihka: v 4 t. - M., 1958.
8. Russkiyj associativnihyj slovarj: v 2 t. / Yu.N. Karaulov [i dr.]. - M., 2002. - T.1. Ot stimula k redakcii: ok. 7000 stimulov.
9. Uchebnihyj slovarj sochetaemosti slov russkogo yazihka / pod red. P.N. Denisova, V.V. Morkovkina. - M., 1978.
10. Bunin, I.A. Zhiznj Arsenjeva: roman. Rasskazih. - M., 1991.
11. Efremova, T.F. Novihyj slovarj russkogo yazihka. Tolkovo-slovoobrazovateljnihyj: v 2 t. - M., 2000.
12. Boljshoyj akademicheskiyj slovarj russkogo yazihka / glav. red. K.S. Gorbachevich. - SPb., 2005. - T. 2.
13. Cihganenko, G.P. Ehtimologicheskiyj slovarj russkogo yazihka. - Kiev, 1970.
14. Slovarj russkogo yazihka: v 4 t. / gl. red. A.P. Evgenjeva. - M., 1970. - T. 3.
15. Frazeologicheskiyj slovarj: v 2 t. / pod red. A.I. Molotkova. - M., 1989. - T. 2.
16. Clovarj yazihka Pushkina: v 4 t. / otv. red. akad. AN SSSR V.V. Vinogradov. - M., 2000.
17. Khuan Ehduardo Kerlot. Slovarj simvolov. - M., 1994.
Статья поступила в редакцию 23.09.13
УДК 811.512.153
Kaskarakova Z.Ye, Kyzlasov A.S. PHYTONYMS IN THE KHAKASS LANGUAGE: STRUCTURAL-SEMANTIC ASPECT. In the article names of plants in the Khakass language are under consideration. Root, affixal, conjoint and composite structural types are analized. Productive and nonproductive word-building patterns with the main components are distinguished: ot «grass», chai//chei «tea», chakhaiakh «flower», porcho//morcho «flower», etc.
Key words: botanic terminology, structure, component, phytonyms, generic and aspectual nominations.
З.Е. Каскаракова, канд. филол. наук, с.н.с. сектора языка ГБНИУ ХакНИИЯЛИ, г. Абакан,
E-mail: zinaidakaskarakova@mail.ru; А.С. Кызласов, канд. филол. наук, зав. сектора языка ГБНИУ
ХакНИИЯЛИ, г. Абакан.
ФИТОНИМЫ В ХАКАССКОМ ЯЗЫКЕ: СТРУКТУРНО-СЕМАНТИЧЕСКИЙ АСПЕКТ*
В статье рассматриваются названия растений хакасского языка. Анализируются корневые, аффиксальные, слитные и составные структурно-семантические типы. Выявлены продуктивные и непродуктивные словообразовательные модели с основными компонентами: от 'трава', чай //чей ‘чай', чахайах ‘цветок', порчо // морчо ‘цветок' и др.
Ключевые слова: ботаническая терминология, структура, компонент, фитонимы, родовые и видовые наименования.
Язык способен многогранно отражать духовную и материальную, историческую и культурную жизнь народа, в деятельности которого одно из важных мест занимает познание растительного мира. В ходе освоения этого мира человек дает растениям те или иные названия, формирует новые понятия, устанавливает между ними определенные связи и взаимоотношения. Исследователь эвенского языка И.И. Садовникова отмечает: «Непрерывное пополнение сведений о растениях и об их свойствах стало возможным лишь в результате появления языка, который чрезвычайно ускорил процесс познания окружающей действительности и явился уникальным средством передачи накопленных знаний последующими поколениями», «с возникновением членораздельной речи все представления о речи свои представления о флоре, свой опыт в этой сфере деятельности люди стали воплощать в соответствующих названиях» [1, с. 390].
При анализе ботанических терминов нельзя не учитывать особенностей их формальной и семантической структуры. В хакасском языке преобладают составные, обычно двучленные названия, хотя имеется немало и односоставных терминов, которые представлены названиями значимых в хозяйственном обиходе растений, чаще деревьев. В названиях деревьев наблюдается преобладание однозначного соответствия терминов реалий. Имеются такие распространенные хакасские наименования деревьев, как, например: тыт ‘лиственница', хазыу ‘береза', ос ‘осина', тирек ‘тополь', хараиай ‘сосна' и т.д. За исключением культурных, широко используемыми являются такие названия растений: чамаа ‘горный чеснок', кjбiрген ‘полевой лук'; есть встречающиеся в обилии вблизи жилья: кирен ‘лебеда; полынь', киндiр ‘конопля', хыйиот ‘лопух' и др.
Многие из них одновременно, будучи родовыми терминами служат для образования видовых наименований. Например, в “Хакасско-русском словаре” в качестве родового наименования приводится термин палтыриан ‘дягиль, борщевик'. В наименованиях видов растения присутствуют следующие слова: киик палтырианы ‘козий дягиль' (с полым стеблем); аба палтырианы ‘медвежий дягиль' (с ворсистым стеблем); суи палтырианы ‘речной борщевик', таи палтырианы ‘горный дягиль [2, с. 343].
В хакасском языке выделяются следующие структурные типы образования ботанических терминов: простые, производные, сложные (слитные), составные. Простое название растений содержит один корень-основу, сложный - два или более.
Простые наименования растений делятся на две подгруппы: корневые и аффиксальные. Названия растений, состоящие из одного корня, являются корневыми, например: сип ‘сарана', от ‘трава', тал ‘ива'. Сюда же мы отнесли и однословные термины: аклай ‘ромашка', алчыс ‘анис', сиуне ‘марьин корень, пион', кеумес ‘первоцвет; примула' и т.д.
Аффиксальные (производные) наименования растений образовались при помощи аффиксов, состоят из корня и аффикса, например, название растения сиихтас ‘пикулька' образовалось от звукоподражательной основы сиихта= ‘визжать, пищать' путем присоединения именного словообразовательного аффикса =иас, с последующим стяжением. Эти группы слов составляют наиболее древний пласт лексики, на основе которых образуются другие структурные типы названий растений.
Некоторые наименования в хакасском языке, рассматриваемые нами в качестве корневых названий растений, могут быть отнесены к таковым лишь условно, так как исторически они часто делятся на корневые и аффиксальные морфемы. Некоторые ученые определяют подобные лексемы как производные слова, которые в процессе диахронического анализа распадаются на корневую и аффиксальную морфемы [3]. В Этимологическом словаре тюркских языков Э.В. Севортяна названия растений балдыр ‘водоросль' (хак. палар ‘тина' // палар от ‘водоросли'), буршах ‘горох' (хак. мырчах // пырчых ‘горох, бобы'), jлеy ‘осока' (хак. jлеy ‘потничная трава' // jлеy киндiр ‘лён') разлагаются на корни бал ‘ил, грязь', бур= ‘вить, обвивать, крутить', jл = ‘быть влажным, сырым' и словообразующие аффиксы =дыр, =шах, =еу [4, с. 56, 276, 584].
В хакасском языке встречается некоторое количество названий растений, в которых трудно выделить корневую основу, т.е. этимология их затруднительна, хотя они и являются однословными: иугске ‘чистотел', мjкiзiм(н) ‘горец змеиный', сымыс-ха ‘ирис', чымчолиай ‘хлебёнка' и др.
