CC BY
64
Е. В. Желтова, А. Ю. Желтов
К ВОПРОСУ ОБ ОДУШЕВЛЕННОСТИ В ЛАТИНСКОМ, ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОМ И РУССКОМ ЯЗЫКАХ в контексте семантической типологии именной классификации
В статье рассматривается проблема выражения категории одушевленности/ неодушевленности в некоторых индоевропейских языках (латинский, древнегреческий и русский) на фоне наличия в них мужского и женского родов. Анализируется взаимодействие данных категорий с падежным маркированием и типом склонения, а также делается попытка определить место данных явлений в контексте семантической типологии именной классификации.
Ключевые слова: именная классификация, одушевленность, иерархия одушевленности, мужской и женский род, склонение, семантическая типология именной классификации.
«[Род -] одна из наименее логичных и наиболее неожиданных грамматических категорий».
(МеШй 1926: 202) «Мы все еще далеки от понимания того, как возникают системы грамматического рода...»
(СогЪеИ 1991: 310)
1. Род и именная классификация
Именная классификация на самом деле вызывает много вопросов: в чем принципиальное различие между грамматикализованными системами (классы/ роды) и неграмматикализо-ванными (нумеративными, глагольными, посессивными) классификаторами? Из каких материальных источников могут возникать те и другие, и каков механизм их зарождения и развития? Почему системы классификации (часто развернутые) появляются в одних языках, в то время как другие обходятся без них? От каких языковых и внеязыковых факторов зависит наличие/ отсутствие и тип именной классификации? Как соотносится категория рода/ класса с такими категориями, как падеж, референциальность, число, личность, одушевленность и т. д. Очевидно, что ответ на каждый из этих вопросов представляется сложной и многомерной задачей.
В этой статье мы остановимся на способах выражения противопоставления одушевленности/ неодушевленности в латинском, древнегреческом и русском языках, представив также типологический контекст для данного анализа в виде семантической типологии систем именной классификации.
2. Иерархия одушевленности и именная классификация
Иерархия одушевленности (БПуе^еш 1976), как некая семантическая классификационная шкала, может рассматриваться в качестве глубинной семантической структуры по отношению к поверхностной структуре - грамматической классификации. Данное соотношение подобно соотношению семантических и синтаксических ролей. Язык как система, реализующаяся исключительно посредством коммуникативного акта, подразумевающего наличие говорящего и слушающего, не может функционировать без грамматического (поверхностного) выражения верхних уровней данной иерархии - местоимений 1 и 2 лица. Нет ни одного языка, где бы не было этих местоимений. Являясь системой динамической, язык постоянно изменяется. В контексте потенциала языковой системы к развитию можно предположить, что если один из элементов семантической иерархии получил поверхностное выражение в форме сегментных грамматических единиц, то и другие уровни этой иерархии имеют тенденцию к поверхностному выражению. При этом, чем выше элемент в иерархии, тем более вероятна его грамматическая реализация. Местоимения третьего лица встречаются в языках реже, чем местоимения первого и второго, но чаще, чем грамматикализованное выражение категории «люди». «Люди», в свою очередь, чаще функционируют в качестве элемента классификации, чем «животные»; последние - чаще, чем «вещи». Таким образом, первичным для языка в целом является выделение имен и местоимений, а для именной классификации первичной оппозицией должна быть оппозиция «личность / неличность». При этом данное противопоставление не обязано сохраняться во всех системах именной классификации в эксплицитном виде. В ходе развития этих систем первичное противопоставление может перейти в разряд скрытых категорий. Конечно, для подтверждения выводов о том, что во всех классификационных системах есть хотя бы следы данной оппозиции, требуется более глубокое знакомство с материалами всех существующих языковых семей. Знание материалов
по именным классификациям, которым на данный момент обладают авторы статьи, скорее подтверждает подобные выводы. Действительно, если в языке есть какие-нибудь элементы именной классификации, то противопоставление «личность/ неличность» неизбежно обнаруживается в том или ином виде (часто - в виде противопоставления одушевленность/ неодушевленность). В этой связи представляют интерес данные об упрощении языковых систем при явлении «языковой смерти» (Dixon 1986, Lakoff 1986): при упрощении системы именно противопоставление «личность/ не-личность» сохраняется последним.
Л. Ельмслев отмечал, что местоимения «кто» и «что» для человека и остальных объектов различаются даже в тех языках, где в анафорических местоимениях не обнаруживается различие между «он» и «она» и нет никакой другой классификации (El'mslev 1972: 135). Возникает вопрос, можно ли считать, что в языке есть грамматическое противопоставление по роду/ классу (именная классификация), если в нем существуют вопросительные местоимения «кто» и «что». Представляется, что принципиальной границы между традиционными системами классификации и этим явлением нет, и наблюдается определенный континуум. В самом деле, если в языке различаются по роду указательные местоимения, это всегда служит основанием для признания данной категории грамматической, при этом принципиальной границы между указательными и анафорическими местоимениями не существует, следовательно, наличие хотя бы двух форм анафорических местоимений для референции к «человеку» и «всему остальному» можно признать наличием классификации. В таком случае следует предположить, что наличие двух форм вопросительных местоимений также является своего рода прагматической анафорой: отсылка идет не к предыдущему контексту, а к некоторому априорному знанию о лице / объекте вопроса, следовательно, принципиальная разница между анафорическими и вопросительными местоимениями заключается только в контексте соответствующей референции -утвердительном или вопросительном. Таким образом, вопросительные местоимения могут находиться - наряду с другими системами классификации, представляющими минимальную степень ее выраженности, - на одном конце континуума классификационных систем, в то время как на другом конце находятся именные классификации типа индоевропейского рода или именных классов языков банту.
3. Семантическая типология именной классификации
Итак, если признать первичность противопоставления «личность/ не-личность» при формировании именных классификаций, а это подтверждается приведенным выше анализом, то возникает вопрос о следующих стадиях ее развития. Поскольку новые элементы должны наслаиваться на уже существующие средства противопоставления «личность/ не-личность», то усложнение может идти в рамках либо категории личности (1), либо, соответственно, не-личности (2).
Сначала попытаемся представить возможное развитие в первом случае. Очевидно, что главное противопоставление внутри класса личности - это разделение на «мужской» и «женский» подклассы. Если опросить носителей любого языка, на какие подклассы делятся люди, то такой ответ, очевидно, будет самым частотным. В рамках противопоставления «мужской -женский» можно выделить три типа.
(1а). Первый тип может быть назван «семантизированным», поскольку в нем сохраняется семантическая прозрачность получаемых классов: «мужской», «женский», «остальное». Это наблюдается, например, в некоторых северо-кавказских языках (аварский, даргинский), дравидийских, енисейских, некоторых койсанских и нило-сахарских языках. К подобным системам относится и английский язык.
(1б). Во втором типе возможно изменение прототипичес-кого варианта под воздействием метафоры, метонимии, культурных стереотипов. В этой связи весьма интересен австралийский язык дирбал (Lakoff 1987). Для охотников пол животного значительно менее важен, чем для скотоводов, поэтому здесь не происходит распределения названий животных по родам в соответствии с полом, как это, видимо, происходило в праиндо-европейском, где генезис мужского и женского рода мог совпасть с зарождением скотоводства. Поскольку охотой занимаются мужчины, то животные и попали в класс мужчин. А в класс женщин попали солнце (женское божество в мифологии), птицы (согласно мифологии, в них превращались души умерших женщин), солнечный луч (перенос «часть от целого»), огонь (функциональное уподобление солнцу), колющие предметы (уподобление результата их действия (рана) результату действия огня (ожог)) и т. д. Подобное развитие можно назвать «метафорическим». При нем не возникает категория одушевленности.
Судя по всему, подобный путь развития не блокирует возникновения новых оппозиций и для «не-людей».
(1в). Третий тип - с распределением животных по полу -приводит в конечном итоге к десемантизации системы. Так как класс «не-личность» разрушается1, то вслед за животными и другие имена начинают перераспределяться (по фонетическим причинам, а возможно - на первом этапе - и по метафорическому или мифологическому каналу). В конечном итоге это ведет к максимальной грамматикализации системы, что выражается в виде синтаксического согласования. Категория одушевленности/ неодушевленности является следствием перераспределения названий животных по классам мужчин и женщин. Любопытно, что подобный тип, который можно назвать «одушевленным» или десемантизированным, возникал в языках, носители которых, очевидно, давно занимались скотоводством -индоевропейских и афразийских.
(2). Когда развитие идет внутри класса «не-личность», существует достаточно много оснований для усложнения системы. Во-первых, поскольку класс «людей» сохраняется, может получить дальнейшее развитие грамматическое выражение иерархии одушевленности (люди - животные - растения -природные объекты - нейтральный класс - артефакты). Во-вторых, для данного подкласса значимыми могут оказаться «пространственные» характеристики: величина (аугментативы/ диминутивы), форма, членимость / нечленимость, исчисляе-мость/ неисчисляемость (подробнее см. Zheltov 2008). Ввиду ограниченности ареала распространения данного варианта развития его можно назвать «нигеро-конголезским»: все языки с системами классификации более 3 элементов, не имеющие при этом противопоставления мужской/ женский и представленные в базе данных WALS (Dryer, Haspelmath 2013), относятся к макро-семье нигер-конго2.
Редукция системы классификации, видимо, возможна при развитии в сторону усложнения как «личного», так и «неличного» классов. А вот переход из одного направления в другой маловероятен. Так что идея о возможности развития индоевропейского рода из классов бантуского типа вряд ли верна -
1 В русском языке, например, этот процесс еще не закончен, а во французском «неличный» класс (средний род) исчез совсем.
Единственным исключением является представитель другой африканской семьи - койсанской.
это два разнонаправленных с точки зрения грамматической семантики варианта развития, доходящих до одинаково высокой степени грамматикализации.
Таким образом, мы намечаем контуры семантической типологии систем именной классификации:
1. Языки с первичной классификацией личность / не-лич-ность.
2. Языки с противопоставлением мужской / женский в системе именной классификации.
а. Семантизированный тип.
б. Метафорический тип.
в. Десемантизированный (одушевленный) тип.
3. Языки без противопоставления мужской/ женский в системе именной классификации (нигеро-конголезский тип классификации).
Далее наш анализ посвящен десемантизированному типу (2 в) и описывает взаимодействие категории одушевленности с другими грамматическими подсистемами (род, падеж, склонение).
4. Одушевленность как грамматическая категория
Одушевленность справедливо считается одной из самых загадочных лингвистических категорий и порождает множество толкований: она трактуется и как классифицирующая, и как формально-грамматическая, и как семантически наполненная, и как функционально-семантическая, но иногда ей вовсе отказывают в статусе категории, а одушевленные / неодушевленные существительные помещают в различные лексико-грамматичес-кие разряды (Vinogradov 1990: 342-343; Rusakova 2013: 175177). Обходя стороной эту полемику, мы должны все же признать одушевленность в русском языке грамматической категорией хотя бы потому, что она обладает обязательностью выражения в языке, а именно, оказывает влияние на выбор стратегии маркировки аккузатива: у неодушевленных имен аккузатив совпадает с номинативом (в ед. или множ. числе в зависимости от типа склонения), у одушевленных - не совпадает. Нам представляется, что в латыни и древнегреческом одушевленность тоже является грамматической категорией, поскольку в обоих языках одушевленные существительные приобретают особое, отличное от неодушевленных, падежное оформление в пассивных конструкциях (Ablativus auctoris vs. Ablativus instrumenti в
латыни, конструкция ипо c генетивом vs. Dativus instrumenti в греческом).
Основная проблема трактовки категории одушевленности заключается в отсутствии строгой корреляцией между одушевленностью и родом, или между биологическим и грамматическим родом, так что зачастую в языках с развитыми родовыми системами одушевленные референты обозначаются существительными среднего рода, а неодушевленные попадают в мужской или женский. Эта проблема и привела к разделению исследователей на тех, кто считает одушевленность семантически наполненной категорией, и их оппонентов, приписывающих данной категории исключительно согласовательные функ-3 Т!
ции . В своем типологическом исследовании категории рода Г. Корбет (Corbett 1991) показал, что языков со строго семантическим распределением имен по родам относительно мало. Так, в тамильском, зная значение слова, можно предсказать его род: мужчины и боги относятся к мужскому, женщины и богини - к женскому, остальные образуют средний род. Подобное распределение можно наблюдать и в другом дравидийском языке «каннада»: все мужчины относятся к мужскому роду, женщины - к женскому, остальные имена - к среднему (Corbett 1991: 8-10). Однако в индоевропейских языках, имеющих, по замечанию Л.Ельмслева, плохую репутацию в отношении рода (El'mslev 1972: 122), такого последовательного распределения нет, вследствие чего их принято относить к формальным родовым системам. Схематично распределение имен по родам в русском языке Г. Корбет изобразил следующим образом (Corbett 1991: 35):
masculine: male + residue feminine: female + residue neuter: residue
В латинском и древнегреческом мы наблюдаем такую же картину. И хотя зачастую невозможно определить, по какому принципу распределяются эти residue, все же род в данных языках высоко предсказуем, так как детерминирован определенными формальными критериями. Выделению этих критериев и установлению корреляций между ними и одушевленностью / родом посвящены следующие разделы статьи.
3 Обзор мнений см. в (Fodor 1959; Mathieu 2007; Luraghi 2011).
5. Одушевленность и падежная флексия в латинском и древнегреческом языках
В латыни и древнегреческом существует определенная корреляция между одушевленностью и флексией номинатива -нулевой либо сигматической. Следует отметить, что сигматическая флексия восходит к праиндоевропейскому маркеру имен активного класса (-s / -os), из которых происходят имена муж. и жен. рода в индоевропейских языках, противопоставленные именам среднего рода, восходящим к инактивному классу и маркированным флексией -от (Gamkrelidze, Ivanov 1984: 271-275)4. С последним обстоятельством связано, в частности, то, что и в латинском, и в древнегреческом склонении сигматическая флексия не маркирует имена среднего рода.
По-видимому, отголоском противопоставления двух больших групп имен друг другу по принципу активности/ инактив-ности, а впоследствии - одушевленности/ неодушевленности является наличие всего двух, а не трех форм у определенной группы прилагательных тематического склонения в древнегреческом языке: это так называемые прилагательные 2-ух окончаний, относящиеся, как правило, к наиболее древнему пласту сложных прилагательных типа ápaxo^ / ápaxov, у которых сигматическое окончание маркирует недифференцированные формы мужского и женского рода, оставляя немаркированным средний род. Подобную картину мы наблюдаем и у прилагательных в латинском языке (например, brevis / breve), т. к. дифференциация мужского и женского рода прилагательных захватила в латыни только основы на -о- 2-го склонения, а в позднейшее время проникла в небольшую группу прилагательных 3 склонения (типа acer - acris) (Tronskiy 2001: 142). К явлениям подобного рода, безусловно, относится и двучленная родовая классификация вопросительных местоимений quis?
4 Форманту -5, помимо принадлежности к активному классу, приписывается семантика определенности (БШтог 1999: 146), одушевленности (Мап'коу 2005: 86), единичности (Кга8икЫп 2004: 116) и топикаль-ности (Ьш^Ы 2011: 453). Как носитель признака одушевленности он мог присоединяться к именам как в единственном, так и во множественном числе, а для их отличия использовался формант *-е как показатель множественности. Ср. лат *рей-з и рей-е-я (Мап'коу 2005: 85). Этот формант возводят к указательному местоимению *8о, который, в свою очередь, возможно, происходит из прото-индо-хеттского элемента (БШтог 1999: 146, сн. 17).
quid? в латыни и вопросительно-неопределенных тгд/ ti в древнегреческом (как, впрочем, и кто? что? в русском), о чем уже говорилось выше. Приведенные здесь факты легли в основу знаменитой гипотезы А. Мейе о том, что трехродовой классификации в праиндоевропейском языке предшествовало деление имен на средний и несредний род, впоследствии расщепившийся на мужской и женский (Meillet 1931).
Безусловно, о корреляции между одушевленностью и флексией номинатива приходится говорить лишь в терминах исторического языкознания, имея в виду, что сигматическая флексия лишь в весьма отдаленные времена маркировала имена одушевленные, а в письменную эпоху сигматическое окончание дает основание утверждать только то, что обладающее им имя -несреднего рода. Этот переход связан с тем, что «психология людей постоянно изменяется, так что становится затемненным и непонятным старое различие одушевленность — неодушевленность; старые концептуальные различия... выливаются в полный хаос; произвольность одерживает верх над возможной мотивацией» (El'mslev 1972, 140). В результате этих процессов и формируется десемантизированный тип именной классификации, о котором мы говорили в разделе 3 и который представлен в анализируемых нами языках.
6. Одушевленность и тип склонения в латинском, древнегреческом и русском языках
Еще одну корреляцию можно проследить между одушевленностью и типом склонения. Кажется возможным, что одушевленность «убывает» от первого склонения к пятому в латыни и от первого к третьему в греческом и русском, что вряд ли может быть случайным. Вероятно, это связано с определенной семантической нагруженностью основ, которые образуют данные склонения.
Как пишет со ссылкой на Вундта (Wundt, W. Völkerpsychologie. I, II. Leipzig, 1900, 17-18) А. В. Десницкая, различие основообразующих суффиксов является отражением древней именной классификации, характеризующей индоевропейские языки в период, предшествующий оформлению системы склонений. Эта классификация до известной степени напоминает классификации в ряде неиндоевропейских языков (африканских, северокавказских). В ее основе лежит «дифференциация всех предметов окружающего мира на группы по опре-
деленным признакам в зависимости от места, занимаемого ими в процессе деятельности человеческого коллектива и познания им окружающей действительности» (Desnitskaya 1984: 58). Так, основы на -и могли включать парные предметы, корневые основы - названия животных, части тела, природные явления, основы на -r - термины родства и т. д. (Desnitskaya 1984: 6064). К сожалению, в исторические периоды существования индоевропейских языков именная классификация по типам основ уже давно не ощущалась как живая, поэтому принципы деления имен по основам далеко не всегда понятны (Kovalenko 2010: 5), однако следы этой именной классификации заметны в разных языках, не утративших категорию склонения. Так, в немецком языке слабое склонение служит морфологическим средством выражения одушевленности, поскольку в нем сосредоточены имена мужского рода, обозначающие живые существа, а древнегерманские консонантные форманты основ оказываются не только показателями склонения, но и маркерами одушевленности (Kazantseva 2005: 24-25).
В латинском языке реликты древней именной классификации также проявились в разных деклинационных моделях, как уже было отмечено, в порядке «убывания одушевленности» от первого склонения к пятому. В самом деле, в латинское 5 склонение совсем не попадают одушевленные имена, в 4 склонении их ничтожно мало (socrus (свекровь), nurus (сноха), anus (старуха)). При этом для всех имен муж. и жен. рода, входящих в 4 и 5 склонения, требуется сигматическая (маркированная) форма номинатива, в то время как имена среднего рода 4 склонения имеют в номинативе нулевую флексию. В 3 и 2 склонениях присутствуют как одушевленные, так и неодушевленные имена жен. и муж. рода и возможны обе формы номинатива - нулевая и сигматическая, причем последняя оформляет только имена муж. и жен рода. Во 2 склонение, кроме того, включаются имена среднего рода с флексией -m, являющейся рефлексом праиндоевропейского маркера имен инактивного класса (Gamkrelidze, Ivanov 1984: 272). В 1 склонение входят одушевленные и неодушевленные имена женского и исключительно одушевленные имена муж. рода (причем, в это «женское» склонение удивительным образом попадают названия очень «мужских» профессий: земледелец, моряк, пират, писарь (agrícola, nauta, pirata, scriba) и подобные), а номинатив выбирает немаркированную форму с нулевой флексией.
Таким образом, «наиболее одушевленное» 1 склонение стремится не маркировать номинатив, поскольку, во-первых, для одушевленных имен функция субъекта является прото-типической и не требует специальной маркировки, а во-вторых, ввиду отсутствия имен среднего рода в 1 склонении, отпадает необходимость в специальном маркере. Что касается остальных деклинационных групп, то нейтральные к одушевленности 2 и 3 склонения свободно варьируют обе формы номинатива, а «неодушевленные» 4 и 5 склонения в наибольшей степени нуждаются в маркированном (сигматическом) номинативе, поскольку для неодушевленных имен роль субъекта прототи-пической не является ^ЬеНюу, 7Ье11юуа 2008: 131).
Похожую, но не идентичную картину мы наблюдаем и в древнегреческом.
Наиболее «одушевленным» в нем также представляется 1 склонение, включающее по преимуществу имена жен. рода (одушевленные и неодушевленные) и группу имен мужского рода - только одушевленных и отличающихся от имен женского рода особой «мужской» (как во 2 скл.) маркировкой номинатива - 5. Появление сигматического окончания, выражающего категорию лица мужского пола, может быть объяснено как результат развития смыслового согласования в словосочетаниях типа ауабо^ veаvíа^ (КореНоукЬ 1995: 59): форма прилагательного на -о^ противоречила бы морфологическому показателю основ женского рода (-а), если бы не закрывалась «мужской» флексией -<;. Формы типа veavía^ можно считать конта-минированными (КореНоукЬ 1995: 59).
Греческое второе склонение имеет те же особенности, что и латинское: в него попадают имена мужского (и женского) рода, маркированные сигматической флексией, и имена среднего рода с флексией -V, восходящей к маркеру имен инактивного класса в праиндоевропейском языке (ваткгеИёге, 1уапоу 1984: 272).
Что касается третьего склонения, вобравшего в себя имена со всеми остальными основами, в том числе на -и и -ё, которые в латыни относятся к 4 и 5 склонениям 6, распределение нулево-
5 Окончание генетива -ои, характерное для 2 - «мужского» - склонения, скорее всего, возникло как средство устранения омонимии, которая неизбежно возникла бы при сохранении в генетиве окончания -ад.
Строго говоря, в латинское 5 склонения входят и несколько корневых основ, и основы на -г, и на -л, однако на поверхностном уровне они унифицировались как слова с основой на -е (Егпи 2004: 91).
го/ сигматического номинатива, на первый взгляд, в нем более нетривиально: у имен среднего рода, как и в латыни, номинатив совпадает с основой, а у имен мужского и женского рода либо оканчивается на -<;, либо имеет удлиненный конечный гласный в основе. Последнее явление у некоторых типов основ, по сути, представляет скрытый сигматический номинатив: долгая огласовка в исходе основы стала результатом заместительного удлинения после отпадения сигмы (8Ш1ег 1995: 303; Кга8икЫп 2004: 116), например, < фЫег 1995: 303). С
учетом этого обстоятельства, можно констатировать, что греческое третье склонение не только по типам основ, но и по распределению форм номинатива идентично 3, 4 и 5 латинским склонениям.
Что касается одушевленности русских склонений, наблюдается то же ее «убывание» от первого к третьему. В «наиболее одушевленное» 1 склонение наряду с женскими именами также попадают имена денотатов с отчетливо выраженной «маскулинностью» (мужчина, папа, дядя, староста, воевода, слуга, причем, последнее не является словом общего рода, а имеет коррелят ж.р. «служанка», относящийся к тому же склонению!) и многочисленные уменьшительно-ласкательные образования от мужских имен собственных (Саша, Коля, Вася). При этом 1 склонение - единственное, в котором как одушевленные, так и неодушевленные имена получают маркировку по типу одушевленных в Лее. так что наличие одушев-
ленности в принципе диагностируется только по Лее. Р1.:
Неодуш. Одуш. Неодуш. Одуш.
книг-а девочк-а №>ш. Р1 книг-и девочк-и
Лее^. книг-у девочк-у Лее. Р1 книг-и девоч-ек
В нейтральном к одушевленности 2 склонении у одушевленных и неодушевленных имен маркеры аккузатива различны в обоих числах:
Неодуш. Одуш. Неодуш. Одуш.
стол мальчик №ш. Р1 стол-ы мальчик-и
Лее^. стол мальчика-а Лее. Р1 стол-ы мальчик-ов
А в «наименее одушевленном» 3 склонении как одушевленные, так и неодушевленные имена маркируются по типу неодушевленных в Лее. поэтому и в данном склонении одушевленность диагностируется только по Лее. Р1.:
Неодуш. Одуш. Неодуш. Одуш.
Nom.Sg тень мышь Nom. Pl тен-и мыш-и
Acc.Sg. тень мышь Acc. Pl тен-и мыш-ей
В предложенной нами схеме специальный комментарий требуется к 1 склонению, которое во всех анализируемых языках считается «женским». Происхождение индоевропейского женского рода до сих пор остается дискуссионной проблемой. Наиболее распространенная в современной лингвистике точка зрения сводится к тому, что женский род возник в результате выделения из активного класса группы имен, с которыми согласовывались формы местоимений и прилагательных, образованные от основы на *-а-, т. е. основы с ларингальным исходом, к которым, по семантическому признаку, присоединились существительные с основой на *-i-, т. е. тоже с ларингальным исходом (Tronskiy 2001: 457). Согласно известной гипотезе А. Мартине, женский род появился из согласования указательных местоимений типа * sa c группой имен, а прилагательные женского рода на *-а были образованы по аналогии местоимений. Местоименная оппозиция *so / *sa изначально могла служить для выражения половых различий, но *sa могло иметь также значение собирательности и в анафорическом порядке согласовываться (по формальному признаку) с существительными, имевшими ларингальный исход, независимо от их значения. К таким существительным, в том числе, относились имена, с отвлеченным значением, образованные от глаголов и прилагательных (типа гр. SÍK"n 'справедливость' или лат. fuga 'бегство'). До возникновения женского рода эти отвлеченные имена относились к инактивному классу и не имели различий между номинативом и аккузативом, в то время как существительные со значением женского пола входили в состав активного класса с дифференцированными номинативом и аккузативом. С образованием женского рода как единой грамматической категории эта дифференциация распространилась и на отвлеченные имена. Так возник женский род, объединивший имена как по семантическому признаку женского пола из активного класса, так и по формальному - с исходом на *-а - из инак-тивного (Martinet 1956)7.
7 С образованием трехродовой системы отвлеченные имена на *-а были переосмыслены как формы множественного числа среднего рода с собирательным значением, чем и объясняется закрепившееся в др.-греческом языке согласование последних с глаголом в ед. числе.
Существует иная теория, диаметрально противоположная концепции Мартине. В ней на основе засвидетельствованных в латыни в диахроническом разрезе дублетных форм типа corius/ corium, caelus/ caelum, с одной стороны, и armenta/ armentum, caementa/ caementum, с другой, постулируется вторичный характер тематических имен среднего рода, которые возникли из имен мужского и женского рода в результате их переосмысления под влиянием различных факторов (Rovai 2012). Согласно этой концепции Ф. Роваи, тематическое первое склонение на *-а не является результатом объединения имен женского пола и абстрактных существительных среднего рода, а, наоборот, средний род возник из «реанализа» имен женского рода.
Не приводя сложной аргументации Ф. Роваи и воздерживаясь от однозначной оценки его концепции, мы бы хотели только показать, что вопрос о происхождении женского рода все еще далек от окончательного решения.
Возвращаясь к нашей гипотезе о первом («женском») склонении как самом одушевленном, позволим себе в качестве дополнительной аргументации привлечь свидетельство Л. Ель-мслева о родовой классификации в лужицких языках. Основываясь на системе А. Мейе, выдвинутой для общеиндоевропейского языка, он построил следующую схему для лужицких языков (El'mslev 1972: 139):
РОД / \
одушевленный неодушевленный / \ мужской женский / \
одушевленный неодушевленный / \ личный неличный
Благодаря этой схеме хорошо видно, что в лужицких языках женский род, выделившийся из индоевропейского несреднего, является самым одушевленным, поскольку он не подвергся дальнейшему делению на одушевленный / неодушевленный, подобно мужскому. Этот факт можно использовать как дополнительный аргумент в пользу первого - женского - склонения как самого одушевленного во всех трех анализируемых нами языках.
7. Заключение
Предложенный анализ корреляций между одушевленностью и маркировкой номинатива и особенно между одушевленностью и типом склонения позволяет говорить о том, что даже в языках с десемантизированной именной классификацией эта категория обнаруживает себя на различных уровнях поверхностной структуры и позволяет выявить известную семантическую наполненность категории склонения, традиционно понимаемой как формальная.
Литература
Corbett, G. G. 1991: Gender. Cambridge, Cambridge University Press. Desnitskaya, A.V. 1984: Imennye klassifikatsii i problema indoevro-peyskogo skloneniya. [Noun classifications and problem of Indoeuropean declension] In: Sravnitel'noe yazykoznanie i istoriya yazykov. [Copmarative linguistics and history of languages] Leningrad, «Nauka», 57-70. Десницкая, А.В. 1984: Именные классификации и проблема индоевропейского склонения. В: Сравнительное языкознание и история языков. Л., «Наука», 57-70.
Dixon, R.M.W. 1986: Noun classes and noun classification in a typological perspective. In: Noun Classes and Categorization.Amsterdam, Philadelphia, John Benjamins Publishing Company, 105-112. Dryer, M.S., Haspelmath, M. (eds.) 2013: The World Atlas of Language Structures Online. Leipzig, Max Planck Institute for Evolutionary Anthropology, (Available online at http://wals.info, Accessed on 2016-05-23.)
El'mslev, L. 1972: O kategoriyakh lichnosti - nelichnosti i odushevlennosti - neodushevlennosti. [On the categories of human - nonhuman and animacy - inanimacy]. In: Printsipy tipologicheskogo analiza yazykov razlichnogo stroya. [Principles of typologial analysis of different language types]. Moscow, 114-152. Ельмслев, Л. 1972: О категориях личности - неличности и одушевленности - неодушевленности. В сб.: Принципы типологического анализа языков различного строя. М., 114-152. Ernu, A. 2004: Istoricheskaya morfologiya latinskogo yazyka [Historical morphology of the Latin language]. M., Editorial URSS. Эрну, А. 2004: Историческая морфология латинского языка М., Едиториал УРСС. Fillmor, Ch. 1999: Delo o padezhe [A case for case]. In.: V.Yu. Rozentsveig et al.(eds.) Zarubezhnaya lingvistika III. M., Progress, 127-259. Филлмор, Ч. 1999: Дело о падеже. В сб.: В.Ю. Розенцвейг и др. (ред.) Зарубежная лингвистика. III. М., Прогресс, 127-259. Fodor, I. 1959: The Origin of Grammanical Gender. Lingua 8, 1-41. Gamkrelidze, T.V., Ivanov, Vyach. Vs. 1984: Indoevropeyskiy yazyk i indoevropeytsy. [Indoeuropean language and people], Vol. 1. Tbilisi, Tbilisi University Press.
Гамкрелидзе Т.В., Иванов Вяч. Вс. 1984: Индоевропейский язык и индоевропейцы. Т.1. Тбилиси, Изд-во Тбилисского ун-та.
Kazantseva, T.Yu. 2005: Predystoriya vozniknoveniya rodovykh otnoshe-niy v indoevropeyskikh yazykakh. [Prehistory of gender distinctions in Indo-European languages]. Vestnik TPGU. [Journal of Tomsk Pedagogical State University], 4 (48), 21-27. Казанцева, Т.Ю. 2005: Предыстория возникновения родовых отношений в индоевропейских языках. Вестник ТПГУ, 4 (48).
Kopeliovich, A.B 1995: Proiskhozhdenie i razvitie indoevropeyskogo roda v sintagmaticheskom aspekte [The origin and development of the Indo-European gender in syntagmatic aspect]. Vladimir. Копелиович, А.Б. 1995: Происхождение и развитие индоевропейского рода в синтагматическом аспекте. Владимир.
Kovalenko, N.S. 2010: Otrazhenie kategorii odushevlennosti - neodushev-lennosti v indoevropeyskom imennom sklonenii [Reflection of category 'animacy - inanimacy' in the Indo-European nominal declension]. Vestnik TPGU [Journal of Tomsk Pedagogical State University] 7 (97), 5-12. '
Krasukhin, K.G. 2004: Vvedenie v indoevropeyskoe yazykoznanie [Introduction to Indo-European Linguistics]. Moscow, Akademiya. Красухин, К.Г. 2004: Введение в индоевропейское языкознание. М., Академия
Lakoff, G. 1986: Classifiers as a reflection of mind. In: Noun Classes and Categorization. Amsterdam,Philadelphia, 13-52.
Lakoff, G. 1987: Women, Fire, and Dangerous Things. The University of Chicago Press.
Luraghi, S. 2011: The origin of the Proto-Indo-European gender system: Typological considerations. Folia Linguistica 45/2, 35-464.
Man'kov, A.E. 2004: Proiskhozhdenie kategorii roda v indoevropeyskikh yazykakh [The origin of the category of gender in the Indo-European languages]. Voprosy yazykoznaniya [Issues of Linguistics] 5, 79-92.
Маньков, А.Е. 2004: Происхождение категории рода в индоевропейских языках. Вопросы языкознания 5, 79-92.
Martinet, A. 1956: Le genre féminin en indo-européen: Examen fonctionnel du problème. Bulletin de la Société de Linguistique de Paris 52, 83-95.
Mathieu, C. 2007: Sexe et genre feminine: origine d'une confusion théorique. La linguistique 43, 57-72.
Meillet, A. 1926 : Linguistique Historique et Linguistique Generale. Honore Champion, Paris.
Meillet, A. 1931 : Essai de chronologie des langues indo-européennes. Bulletin de la Société de Linguistique de Paris 33:1, 1-28.
Rovai, F. 2012: Between Feminine Singular and Neuter Plural: Re-analysis Patterns. Transactions of the Philological Society 110:1, 94-121.
Rusakova, M.V. 2013 : Elementy antropotsentricheskoy grammatiki russkogo yazyka [Anthropocentric elements of Russian grammar]. Moscow, Yazyki slavyanskoy kul'tury [Languages of Slavic culture]. Русакова, М.В. 2013: Элементы антропоцентрической грамматики русского языка. М., Языки славянской культуры.
Sihler, A.L. 1995: New Comparative Grammar of Greek and Latin. New
York, Oxford. Oxford University Press, 1995. Silverstein, M. Hierarchy of features and ergativity. In: Grammatical
Categories in Australian languages. Canberra, 112-171. Tronskiy, I.M. 2001: Istoricheskaya grammatika latinskogo yazyka [Historical grammar of the Latin language]. Moscow, Indrik. Тронский, И.М. 2001: Историческая грамматика латинского языка. М., Индрик. Vinogradov, V.A.1990: Odushevlennosti - neodushevlennosti kategoriya. [Category of animacy - inanimacy]. In: Lingvisticheskiy entsiklope-dicheskiy slovar'. [Linguistic Encyclopedic Dictionary]. Mоscow. Виноградов В. А. Одушевленности - неодушевленности категория. В сб.: Лингвистический энциклопедический словарь. М. Zheltov, A.Yu. 2008: Yazyki niger-kongo: strukturno-dinamicheskaya tipologiya. [Niger-Congo languages: structural-dynamic typology]. St. Petersburg, St. Petersburg University Press. Желтов, А.Ю. 2008: Языки нигер-конго: структурно-динамическая типология. Санкт-Петербург, Издательство СПбГУ. Zheltov, A.Yu., Zheltova, E.V. 2008: Klassicheskie yazyki i tipologiya rolevogo markirovaniya. [Classical languages and typology of role marking]. Hyperboreus 14 (1). Petropoli. Желтов А.Ю., Желтова Е.В. 2008: Классические языки и типология ролевого маркирования. Hyperboreus 14 (1), СПб.
E. V. Zheltova, A. Yu. Zheltov. On the problem of animacy in Latin, Ancient Greek and Russian in the context of semantic typology of noun classification
The paper deals with the problem of expressing such category as animacy / inanimacy in some Indo-European languages (Latin, Ancient Greek and Russian) which have masculine / feminine gender distinction. The interaction of this category with case marking and the types of declension is under consideration. The paper also presents an attempt to place these categories in the framework of semantic typology of noun classification. The model of such a classification is presented, and the further analysis shows how one of the subtypes of this classification (to which all of the afore-mentioned languages belong) is still keeping animacy / inanimacy distinction after acquiring masculine / feminine subdivision. This distinction is found in the correlation between animacy and the case marking in Latin and Ancient Greek (zero- or sigma-inflection in the nominative case) and between animacy and the type of declension in Latin, Ancient Greek and Russian. This analysis allows us to highlight the semantic weight of declension, which is considered to be a formal category.
Keywords: noun classification, animacy, animacy hierarchy, masculine and feminine gender, declension, semantic typology of noun classification
