CC BY
218
К ВОПРОСУ О «БОЛЬШОЙ СТРАТЕГИИ» УЗБЕКИСТАНА
Фархад ТОЛИПОВ
кандидат политических наук, независимый исследователь (Ташкент, Узбекистан)
В в е д
Спустя 10 лет после провозглашения независимости Республика Узбекистан (РУ) была объявлена стратегическим партнером США. С точки зрения геополитики это событие не имело прецедента: впервые в истории Центральная Азия (ЦА), всегда находившаяся на периферии мировой политики, оказалась в центре внимания глобальных и региональных держав.
Однако и по прошествии 20 лет независимого развития государствам ЦА по-пре-
е ни е
жнему еще только предстоит выработать адекватную внешнеполитическую стратегию.
Данная статья посвящена анализу стратегических интересов Узбекистана и постоянно меняющегося статус-кво в регионе. Согласно выдвинутой здесь концепции, Республика Узбекистан несет особую ответственность за ЦА. Несомненно, данный вопрос требует более глубокого изучения: мы здесь могли рассмотреть лишь некоторые элементы «большой стратегии» государства.
Сущность «большой стратегии»
Термин «стратегия», первоначально имевший сугубо военное значение, в XX веке приобрел более широкое толкование.
Как известно, победа над врагом достигается умелым сочетанием и использованием сил и средств в нужное время и в нужном месте, в разработке стратегии имеют значение как объективные, так и субъективные факторы. Экстраполируя это на более широкую сферу действий государства, стратегию его можно представить как интеграцию сил и средств на основе единого плана политических действий, направленных на достижение определенных целей с учетом времени, места и условий (среды) этих действий, а также возможных выгод.
Высший уровень стратегии — так называемая «большая стратегия» (являющаяся, по сути, стратегией национальной безопасности), которая подразумевает самый высокий уровень принятия политических решений и мобилизует для их достижения все необходимые средства, охватывая практически все ключевые сферы государственной деятельности: военную мощь, экономический потенциал, торговые возможности, техно-
логическую базу, разведывательные ресурсы, дипломатические рычаги, идеологические средства и т.п.1
Как отмечал Б.Г. Лиддел Гарт, большая стратегия «должна не только комбинировать различные инструменты, но и регулировать их использование таким образом, чтобы не допустить ухудшения будущего состояния мира — ради безопасности и процветания»2.
Какие же руководящие принципы можно предложить для разработки «большой стратегии» Узбекистана? Как было отмечено, мы должны адекватно осознать стратегическую и военно-политическую ситуацию, определить жизненно важные национальные интересы государства, наметить цели и задачи, а также рассчитать силы и средства, необходимые для их реализации. Кроме того, при разработке и проведении в жизнь той или иной стратегии не следует забывать и об оценке возможных последствий — выгод и издержек.
Разработка «большой стратегии» требует фундаментального исследования вышеперечисленных вопросов. Здесь мы ограничимся лишь кратким анализом некоторых из них.
Прежде всего, необходимо определиться по вопросу о жизненно важных и стратегических интересах, связанных с физическим, культурным и политическим выживанием нации, без защиты которых стране могут угрожать хаос, неуправляемые негативные процессы, распад политической и экономической системы и т.п. К этой категории относятся главным образом интересы национальной безопасности, для защиты которых государство поддерживает достаточный уровень военной мощи и мобилизационной готовности, укрепляет государственные институты и заботится о наращивании экономического потенциала страны.
Стратегические интересы во многом можно приравнять к жизненно важным, но у них есть свои особенности. В частности, имея самостоятельное значение, они играют «параллельную», в чем-то обслуживающую роль по отношению к национальным интересам других типов. Так, сотрудничество с США способствует экономическому росту Узбекистана; следовательно, оно работает на реализацию жизненно важных интересов РУ (и, безусловно, выгодно США). Сотрудничество может развиться до установления между ними стратегического партнерства. Однако отсутствие стратегического партнерства еще не будет означать опасной незащищенности жизненно важных интересов. С другой стороны, реализуя свои стратегические интересы — в нашем примере в форме сотрудничества с Соединенными Штатами, нация может получить большие выгоды и занять лучшие позиции в мировом сообществе. Именно поэтому от достижения стратегических интересов зависит будущий статус нации в международной системе. И, хотя стратегические ориентиры определяются на среднесрочную и долгосрочную перспективу, они всегда остаются приоритетными.
К стратегическим интересам Узбекистана можно отнести строительство автомобильных и железнодорожных магистралей, ведущих из ЦА в Европу, Китай, Иран, Афганистан, Пакистан и Индию, а также прокладку нефте- и газопроводов через территорию этих стран в целях транспортировки центральноазиатского энергетического сырья на мировые рынки. Реализация различных проектов не только поможет решить проблемы экономического роста стран ЦА, но и будет способствовать укреплению стабильности и порядка в макрорегионе и устранению угроз национальной безопасности государств, а также обеспечит им более выгодные политико-экономические позиции в новом миропорядке XXI века.
1 Cm.: Kohout J.J. III, et al. Alternative Grand Strategy Options for the United States // Comparative Strategy, 1995, Vol. 14. P. 361—420.
2 U,ht. no: Ibid. P. 363.
К сфере стратегических интересов Узбекистана (дополняющих жизненно важные, а также имеющих самостоятельное значение), бесспорно, относится установление и развитие стратегического партнерства с США, странами — лидерами ЕС, Турцией, Россией, Индией, Японией, Китаем, государствами ЦА, Грузией, Азербайджаном, Украиной и др. Большое значение имеет активное участие в деятельности ООН, ОБСЕ, ЕС, НАТО, СНГ и ОИК. От этих ключевых субъектов в решающей степени зависят национальная и региональная безопасность Узбекистана, создание сети транспортных и электронных коммуникаций, транспортировка энергетических и других ресурсов, привлечение инвестиций и высоких технологий, а также участие в создании нового мирового порядка.
Под стратегическим партнерством мы понимаем высокий уровень межгосударственных отношений, при котором сотрудничество, во-первых, охватывает довольно широкий спектр различных направлений (экономику, политику, военную область, культуру и др.), во-вторых, рассчитано на долгосрочную перспективу, в-третьих, обслуживает интересы национальной безопасности каждой из сторон и, в-четвертых, обусловливает единство или близость их позиций по наиболее важным проблемам мировой политики, в том числе определенную корреляцию их внешнеполитических действий. Подобное сотрудничество свидетельствует о высокой степени взаимного доверия и надежности отношений.
Меняющийся статус-кво в регионе
Обретение государствами ЦА независимости (превратившее их в субъекты международных отношений) привело к геополитической трансформации региона и положило начало налаживанию новых стратегических отношений.
С точки зрения системного подхода меняющийся статус-кво в ЦА целесообразно рассматривать в контексте формирующегося нового мирового порядка (НМП). Правда, сам процесс формирования НМП оценивается разными политиками и экспертами весьма неоднозначно и противоречиво, но консенсус по тому вопросу вряд ли достижим в принципе.
Как представляется, любая модель НМП, основанная на представлении об N-полюсном мире, будет уязвимой, поскольку она a priori рассматривается в рамках силовой составляющей мировой политики, а та становится все более размытой (а собственно сила — все более диффузионной).
Так, даже система однополярного миропорядка, подразумевающая глобальную гегемонию США, неспособна задать другим «элементам» какие-то фундаментальные параметры политического бытия, под которые тем следовало бы подстраиваться; не случайно Зб. Бжезинский не смог признать, что США станут последней империей мира3. Таким образом, положение «монополя» — в частности, статус США как полюса однополярного мира — может служить лишь концептом, уместным в описании переходной модели. Вряд ли возможно сегодняшний реальный статус США считать «венцом конца истории» и детерминантом мирового порядка.
Разумеется, могущество и ценности США бесспорны, однако не бесспорны ни американская глобальная гегемония, ни доктрина «Пакс Американа»: для установления
3 См.: Бжезинский 36. Великая шахматная доска. М.: Международные отношения, 1998.
нового мирового порядка одного лишь признания мировым сообществом глобального лидерства США еще не достаточно. Ведь даже по стандартам самих Соединенных Штатов это противоречило бы представлению о необходимой плюралистичности.
Если же говорить о многополюсном миропорядке, то он, скорее всего, был бы беспорядком. Полюсы мира, представляя собой разные цивилизации и социально-политические системы, скорее всего, будут соперничать между собой, преследуя собственные интересы (как это было в период биполярного порядка). Многополюсный порядок представлял бы собой, если можно так выразиться, однополюсный мир «наизнанку» — весь плюрализм такого мира ограничивался бы исключительно «магической цифрой» N, выражающей число полюсов в мире на тот или иной момент.
Кроме того, многополюсность еще не есть ipso facto признак демократизации международных отношений, хотя сторонники данной концепции обосновывают свои идеи именно ее демократичностью. Как представляется, наиболее демократической формулой НМП мог бы стать обсуждаемый ныне проект «Pax Democratica». На первый взгляд кажется бесспорным, что только расширяющаяся демократия может претендовать на право определять содержание и характер НМП: против подобной идеи не станет возражать ни одна мировая держава. Но в основе этой концепции лежит немало идеалистических идей, в то время как модель многополюсного мира отличается реализмом.
Между тем идея международной демократии (которая легко экстраполируется в идею региональной демократии) чрезвычайно важна для стран ЦА. Для государств региона национальная и региональная демократия, как представляется, взаимно обусловливают друг друга (ярким подтверждением этому выводу служат события июня прошлого года на «островке демократии» — в Кыргызстане).
Весьма интересно и то, что концепция региональной демократии может выполнять не только интеграционную, но и геополитическую роль, поскольку является важнейшей предпосылкой и гарантией бесконфликтных отношений между государствами ЦА, каждое из которых формирует свою собственную внешнеполитическую стратегию.
Присутствие в регионе ЦА Соединенных Штатов и их стратегическое партнерство с Узбекистаном поставило на повестку дня вопрос о политической субъектности (совместной и индивидуальной) центральноазиатских государств. На фоне формирующегося НМП и меняющегося статус-кво американское присутствие в регионе получает беспрецедентное геополитическое значение.
Именно поэтому узбекско-американское партнерство приобретает не только сугубо двустороннее, но и, в силу своих импликаций, региональное измерение. Его также можно рассматривать как сильный импульс региональной интеграции. И если стратегическое присутствие США в ЦА отражает происходящую здесь системную геополитическую трансформацию, то историческая ответственность всех пяти государств региона (Казахстана, Кыргызстана, Таджикистана, Туркменистана и Узбекистана) состоит в том, чтобы превратить эту трансформацию в центростремительный интеграционный процесс. И в этом процессе Узбекистану принадлежит особая роль.
Концепция особой ответственности Узбекистана за Центральную Азию
Параметры могущества, стратегическое значение и политический потенциал Узбекистана указывают на то, что это государство объективно несет особую ответственность
за регион Центральной Азии. Узбекистан должен стать инициатором и лидером интеграции. Это вовсе не исключает ответственности других центральноазиатских государств за ход интеграционных процессов: центростремительная региональная политика каждого из них, безусловно, самоценна как таковая. Кроме того, концепция особой ответственности ни в коей мере не предполагает и даже абсолютно отрицает какое бы то ни было доминирование, экспансию или гегемонию, которые могли бы породить определенную безответственность.
Mногие аналитики и политики сразу же после достижения независимости чуть ли не единодушно провозгласили руководящим принципом построения региональной и международной стратегии государств ЦА концепцию баланса сил. Эта концепция в корне противоречит идее особой ответственности, которая предполагает не столько балансирование, сколько вовлечение заинтересованных сторон, представляющее собой двуединый процесс:
■ во-первых, это вовлечение центральноазиатских стран в единую региональную политику через их отказ от стремления «уравновесить» друг друга;
■ во-вторых, это вовлечение внерегиональных держав в регион через их отказ от геополитики как игры с нулевой суммой.
Впрочем, несмотря на широко распространенные утверждения об озабоченности центральноазиатских государств необходимостью баланса, и Узбекистану, и всем остальным странам ЦА пока только предстоит научиться хотя бы играть в «баланс сил»: то, что мы наблюдаем сегодня, больше напоминает не баланс, а колебание.
Таким государствам, как Узбекистан — бывший буфер и объект геополитических раздоров, не остается ничего другого, кроме как стремиться использовать выгоды от сотрудничества с каждым из геополитических соперников и постоянно доказывать и демонстрировать последним, что подобная стратегия представляет собой наиболее рациональный выбор и направлена на примирение и сближение. В данном случае следует забыть старое политическое правило «Враг моего врага — мой друг». Наиболее релевантным выбором для Узбекистана была бы позитивно выраженная диверсификация.
Превратившись из объекта притязаний сверхдержав в субъект международных отношений и геополитики, Узбекистан может выбрать единственно возможный и верный путь, заключающийся в примирении внерегиональных соперников через сближение с каждым из них. Следует отметить, что, хотя реализация подобной стратегии и начинается с «балансирования», она не основана на принципе так называемой многовекторной внешней политики.
Политика, проводимая Узбекистаном, должна приобрести региональное измерение, и ее следовало бы связать с перспективами стратегического партнерства с США.
Если принять за основу четыре базовые цели, декларируемые США в ЦА (укрепление независимости, обеспечение региональной стабильности и безопасности, проведение рыночных и демократических реформ, развитие регионального сотрудничества), то можно заметить, что все они в той или иной мере зависят от ситуации в регионе в целом.
Узбекистану необходимо добиться, чтобы стратегическое партнерство с США «заработало» и в интеграционном направлении: лишь это направление может иметь демократическое содержание как на национальном, так и на региональном уровне, то есть гармонировать с идеей «Pax Democratica».
В одной из своих книг президент Узбекистана И. Каримов подчеркивал: «Эта интеграция всегда была и остается народной по своей сути... Отметим, что интеграция наро-
дов Центральной Азии — это не мечта или проект на будущее, это данность, это реальность, которая лишь нуждается в организационных и политических формах»4.
На месте Узбекистана и любое другое центральноазиатское государство избрало бы, наверное, именно такую стратегию. Поэтому нет смысла подозревать Узбекистан ни в гегемонистских амбициях, ни в каком-то миссионерстве или поползновениях на неадекватное лидерство. Действительное лидерство РУ заключается в ее особой ответственности за состояние дел в ЦА. Причем эта особая ответственность выводится как из той или иной формы участия Узбекистана в региональных делах, так и из его неучастия в них.
Элементы «большой стратегии» Узбекистана
Изложенное представление о сути стратегического партнерства и о характере изменений статус-кво в регионе, а также концепция особой ответственности Узбекистана позволяют предложить следующие элементы «большой стратегии» государства.
1. Выбор стратегических партнеров. Процесс развития отношений, вплоть до установления стратегического партнерства, носил обоюдный характер: инициатива исходила не только от Узбекистана, но и от тех государств, которые ныне считаются стратегическими партнерами республики. Сторонам удалось преодолеть «прохладные» отношения, оценить перспективы и надежность и, наконец, достичь дружеского сближения и доверия.
О стратегическом характере взаимоотношений Узбекистана с США, ЕС, Россией и Японией свидетельствует и заключение соответствующих соглашений и ряд других фактов.
Например, в интервью РИА «Новости» бывший посол США в Узбекистане Д. Пре-сел заявил: «Узбекистан является для США самой важной страной в Средней Азии, поэтому для нас представляет интерес сотрудничество с этим государством во всех сферах — будь то экономические, политические или военные связи»5.
Схожие мысли высказывает индийский аналитик П. Стобдан, который замечает, что, ослабив казахстанский военный потенциал, США видит именно в Узбекистане единственного кандидата на роль регионального якоря. Фактически Узбекистан опережает Пакистан в качестве стратегического партнера США6.
О стратегической важности Узбекистана для США упоминает в своей книге «Большая шахматная доска. Американское лидерство и его геостратегические императивы» и Зб. Бжезинский.
Со стратегической точки зрения партнерство с РФ также чрезвычайно важно и имеет судьбоносное значение практически для всех постсоветских государств: Россия, по выражению британского географа X. Маккиндера, остается той «срединной землей» (Heartland), которая благодаря неслыханному богатству природными ресурсами
4 Каримов И. Узбекистан на пороге XXI века: угрозы безопасности, условия и гарантии прогресса. Ташкент: Узбекистан, 1997. С. 310.
5 Интервью Дж. Пресела РИА «Новости» от 25 июня 1998 года.
6 См.: Stobdan P. Central Asia in Geopolitical Transition Period // Strategic Analysis, April 1998.
и громадной протяженности всегда будет притягивать близкие и далекие державы. Кроме того, она всегда будет представлять собой обширный рынок, прежде всего для ее «ближнего зарубежья».
С другой стороны, регион ЦА, который и сам является неотъемлемой частью Heartland, стратегически важен для России. По мнению бывшего премьер-министра России В. Черномырдина, «ближнее зарубежье — это наш рынок, другого у нас нет. Если мы будем отбрасывать своих партнеров дальше и дальше, то только усугубим положение в России. Западу мы не нужны, нас туда, на их рынки пускать не хотят»7.
Узбекистану необходимо также стратегическое партнерство с Турцией.
■ Во-первых, центральноазиатские страны (за исключением Таджикистана) связывают с ней общность этнического происхождения, культуры, религии и языка.
■ Во-вторых, Турция как стратегический партнер США как бы дополняет узбекско-американское стратегическое сотрудничество: благодаря своему выгодному географическому положению, а также заметной роли в международных делах она может способствовать быстрому вхождению Узбекистана в мировое сообщество.
Кроме того, Узбекистан и Турцию, государственное устройство которых носит светский характер, связывает общая озабоченность ростом и распространением исламского фундаментализма.
В перспективе в список стратегических партнеров Узбекистана, возможно, смогут войти Япония, Индия и некоторые другие страны.
Что же касается стратегического сотрудничества Узбекистана с ЕС, то оно нашло отражение в Соглашении «О партнерстве и сотрудничестве», подписанном в июне 1996 года. Согласно этому Соглашению, стороны сотрудничают в таких областях, как оборона, безопасность, защита интеллектуальной собственности, создание совместных компаний, свободное движение инвестиционного капитала, транспорт, энергетика, сфера услуг, наука, защита окружающей среды и др. О масштабах сотрудничества с ЕС свидетельствуют также грандиозный международный проект ТРАСЕКА по строительству автомобильных магистралей и железных дорог от ЦА через Кавказ в Европу, а также перевозка гуманитарных грузов в Афганистан через территорию Узбекистана.
В самоценности и целесообразности стратегического партнерства государств ЦА друг с другом можно не сомневаться, так как оно, помимо всего прочего, предопределено закономерностью исторического развития: эти государства просто не могут не быть союзниками и партнерами.
Неслучайно в январе 1997 года Казахстан, Кыргызстан и Узбекистан (государства — основатели единого экономического пространства ЦА) подписали Договор «О вечной дружбе». О новом этапе интеграции, связанном с осознанием общности угроз региональной безопасности, свидетельствует подписанный в апреле 2000 года в Ташкенте в рамках ЦАЭС четырехсторонний Договор «О совместных действиях по борьбе с терроризмом, политическим и религиозным экстремизмом, транснациональной организованной преступностью и другими угрозами безопасности и стабильности сторон».
К сожалению, нынешний уровень взаимоотношений между странами региона вряд ли вписывается в понятие «стратегическое партнерство». Причина тому — и
7 Сегодня, 25 ноября 1993.
недооценка или игнорирование важности и возможностей регионостроительства в ЦА, и ошибочная приостановка деятельности некоторых интеграционных структур, прежде всего ОЦАС. Именно регионостроительство является недостающим элементом «большой стратегии» стран ЦА, в том числе и Узбекистана.
2. Региональное сотрудничество. ЦА, безусловно, является для Узбекистана «своим» регионом. Как уже отмечалось, центральноазиатские государства изначально являются стратегическими партнерами по своей природе. Некогда единый Туркестан, в значительной степени представлявший собой единую Ойкумену (от греческого слова oikumene — населенная человеком часть Земли), но разделенный на пять частей во времена СССР, в 1991 году вновь стал воссоединяться. Предсказания многих западных и российских аналитиков о якобы неминуемых конфликтах (межэтнических, территориальных и др.) между государствами региона не оправдались; напротив, практически одновременно с ликвидацией СССР и созданием СНГ «центральноазиаты» (как их называют на Западе) приступили к региональной интеграции. Эта интеграция явилась, возможно, самым значимым внешнеполитическим достижением Узбекистана в 1990-х годах. Она отличается последовательностью (этапностью) процесса и реальным, конкретным наполнением каждого этапа8.
Справедливости ради следует признать, что среди аналитиков и политиков широко распространено мнение, что региональная интеграция в ЦА выгодна в первую очередь именно Узбекистану, поскольку приведет к его доминированию в регионе (к этой мысли склоняется и общественное мнение).
Однако более глубокий анализ позволяет легко опровергнуть подобные утверждения.
■ Во-первых, возможность реально доминировать появляется на самом высоком уровне социально-экономического развития нации (до которого постсоветским странам еще далеко). В противном случае любые попытки установить гегемонию чреваты болезненной реакцией и противодействием соседних государств, еще не в полной мере «вкусивших меда и желчи» суверенитета и независимости.
■ Во-вторых, доминирование требует значительных экономических, военных, морально-психологических и политических средств. Бремя доминирования является тем излишеством, без которого Узбекистан не потеряет ни в могуществе, ни в авторитете, ни в своем прогрессе.
■ В-третьих, соседние государства, над которыми якобы может доминировать Узбекистан, являются членами ООН и полноправными субъектами международного права; они располагают всеми правовыми и политическими средствами, чтобы воспрепятствовать возникновению «несправедливого» статус-кво в регионе. Ведь интеграция, в сущности, не насильственный политический, правовой, экономический и, наконец, культурный процесс. При первых признаках какого-либо доминирования члены союза могут просто выйти из его состава и интеграции наступит конец. Поэтому особая ответственность Узбекистана состоит, в частности, в постоянной демонстрации доброй воли и приверженности полномасштабной и равноправной интеграции, осуществляемой ради народов, проживающих в этой части мира (а не ради государств и правительств и не ради самой интеграции).
8 См.: Толипов Ф. Теория и практика региональной интеграции в Центральной Азии // Центральная Азия и Кавказ, 2002, № 2 (20).
Здесь уместно привести высказывание из выступления президента Узбекистана И. Каримова на Бишкекской встрече руководителей тюркоязычных государств 28 августа 1995 года: «В этой связи я хотел бы подчеркнуть настоятельную необходимость координации внешнеполитической деятельности наших стран, устранения имеющего место в этой сфере «разнобоя», нежелательного «конкурса инициатив» и бесконечного «организационного плюрализма»... Чрезвычайно важно осознать, что без развития интеграционного процесса невозможно обеспечить прогресс и достойную жизнь народам Центральной Азии»9.
3. Позитивная диверсификация. Многие аналитики и политики, мыслящие дихотомическими категориями, традиционно противопоставляют друг другу союзников США и России. Между тем Узбекистан может сыграть роль одного из «громоотводов» в возможной новой конфронтации, предусмотренной сценарием Самюэля Хантингтона под названием «столкновение цивилизаций». Некоторое дистанцирование Узбекистана от России после обретения им независимости и развитие взаимоотношений с США многие воспринимали как выбор проамериканской внешней политики. О некорректности подобного суждения свидетельствует следующее.
■ Во-первых, ни Узбекистан, ни другие постсоветские государства никак не могут дистанцироваться от России хотя бы потому, что находятся в непосредственной географической близости от нее. Кроме того, страны ЦА и Россию, являющуюся, несомненно, могущественным государством, объединяют давние исторические и геополитические связи. В этом смысле стратегическое сближение с США происходит отнюдь не за счет отдаления от России.
■ Во-вторых, не следует забывать, что после окончания холодной войны отношения между Россией и США кардинально изменились; в эпоху становления НМП налицо стратегическое сотрудничество между двумя державами. Как же можно выбирать между этими двумя «альтернативами»?
■ И, наконец, в-третьих, было бы стратегической ошибкой игнорировать возможности, которые сотрудничество с США открывает перед Узбекистаном в области региональной безопасности, внедрения современных технологий, науки, информатизации, модернизации и демократизации. Подобное «непонимание ситуации», скорее всего, вызвало бы не только недоумение и критику среди местных аналитиков и политиков, но и тихую насмешку их коллег в России.
Становится все более очевидным, что установление стратегического партнерства с одной из этих двух держав за счет или в ущерб другой не только не в интересах Узбекистана, но и не в интересах самих США и России. Данный элемент стратегии можно назвать позитивной диверсификацией в отличие от негативной, сводящейся к старой концепции баланса сил. Этот вопрос заслуживает более тщательного исследования, здесь же мы можем лишь коротко обозначить наше видение взаимной выгоды для США и России от их стратегического партнерства с Узбекистаном.
Рассмотрим, к примеру, проблему региональной безопасности в ЦА. Если к ней подходить с точки зрения «Большой игры», то есть на основе дихотомического принципа «либо США, либо Россия», то напрашивается однозначный вывод: Узбекистан вместе с другими странами ЦА ставится перед альтернативой, что неприемлемо даже с точки зрения пресловутого «баланса сил».
9 Выступление Президента Узбекистана И. Каримова на встрече глав тюркоязычных государств // Народное слово, 28 августа 1995.
Действительно, устранить из геополитического ландшафта Центральной Азии ни США, ни Россию сегодня невозможно и нецелесообразно: в этом случае борьба между ними за регион не прекратится. Интересно и то, что геополитическая формула «и США, и Россия» будет выглядеть весьма некорректно без включения в нее самих центральноазиатских стран, не говоря уже о других региональных державах. (Это особенно важно для Узбекистана, отличающегося от других государств региона последовательностью и настойчивостью в отстаивании своей независимости.)
Именно вольное или невольное игнорирование многими аналитиками и политиками роли государств ЦА в качестве самостоятельных игроков новой «Большой игры» не позволяет им выйти за рамки дихотомического рассмотрения геополитики в и по отношению к региону.
Диверсификация стратегических ориентиров новых независимых государств ЦА вместо их исключительно пророссийской ориентации предопределена по меньшей мере четырьмя факторами:
1) обретением независимости;
2) множественностью и геополитической разнотипностью стран, вовлеченных в «Большую игру»;
3) актуализацией, взаимной обусловленностью и неделимостью национальной и региональной безопасности государств ЦА;
4) масштабностью задач модернизации и устойчивого развития.
При неизбежности диверсификации внешнеполитической стратегии стран ЦА было бы неуместно продолжать рассматривать регион исключительно сквозь призму российско-американского соперничества. Используя приведенное выше обозначение стратегического партнерства, можно сказать, что при линейном подходе к вопросу стратегическое сближение с одним государством означает стратегическое удаление от другого. Однако обеспечение жизненно важных интересов Узбекистана требует нелинейного подхода: только в этом случае можно будет решить проблемы национальной и региональной безопасности.
Идея неделимости безопасности, которая находит все более широкое признание в современном мире, особенно актуальна для охваченной глубинной геополитической трансформацией ЦА. Вместе с регионом Южной Азии (ЮА) они составляют если не единое целое, то два смежных комплекса безопасности (в терминах Б. Бюзена)10. Как ожидается, эта трансформация вскоре завершится обретением макрорегионом ЦА и ЮА нового геополитического статуса: в меняющемся мировом порядке он постепенно перестает играть роль геополитического буфера для глобальных держав, борющихся за расширение сферы своего исключительного доминирования. Уже по одной этой причине и США, и Россия должны перейти от политики «взаимного исключения» к стратегическому сотрудничеству в регионе ЦА.
Наметившиеся признаки подобного подхода проявились во время официального визита тогдашнего президента США Дж. Буша в Москву в мае 2002 года. В принятом тогда Совместном заявлении об антитеррористическом сотрудничестве между Россией и США подчеркивается: «Считая, что суверенитет, долговременная стабильность, процветание и дальнейшее демократическое развитие государств Центральной Азии отвечают стратегическим интересам России и США, мы обязуемся придерживаться транспарент-
10 Cm.: Buzan B. People, States and Fear. An Agenda for International Security Studies in the Post-Cold War Era. Lynne Rienner Publisher, Boulder, Colorado, 1991. P. 190.
ности и сотрудничества в наших отношениях с государствами Центральной Азии. Важным шагом в целях обеспечения их безопасности является окончательное искоренение террористической деятельности в Афганистане и оказание содействия для предотвращения ее возобновления»11.
Несмотря на такие многообещающие изменения в политике великих держав в отношении ЦА, встречные шаги со стороны самих государств региона не вполне соответствуют новым геополитическим реалиям.
В связи с этим было бы уместно упомянуть об основных проблемах внешней политики Узбекистана.
■ Во-первых, проводя свою внешнюю политику в маятниковом режиме (который нельзя назвать даже «балансированием»), Узбекистан сам способствует укреплению стереотипа о соперничестве США и России в регионе.
■ Во-вторых, Узбекистан способствует дерегионализации ЦА: после того как страна стала соучастником ликвидации ОЦАС, ее отношения с соседними государствами стали ухудшаться из-за обострения водных, пограничных, этнических и других проблем.
Решение этих двух фундаментальных проблем внешней политики составляет часть «большой стратегии» Узбекистана.
Заключение
Вряд ли старый принцип Si vis pacem, para bellum («Хочешь мира — готовься к войне») соответствует сегодняшним стратегическим задачам Узбекистана. Не совсем справедливо и утверждение, что мир есть отсутствие войны. Мир должен быть не периодом приготовления к войне, а перманентным условием и высшей, универсальной ценностью для всего международного сообщества. «Хочешь мира — создавай и укрепляй мир», на наш взгляд, более справедливая и адекватная формула международных отношений. Как уже отмечалось выше, «большая стратегия должна не только комбинировать различные инструменты, но и так регулировать их использование, чтобы не допустить ухудшения будущего состояния мира — ради безопасности и процветания».
Вместе с тем следует признать, что между политическим идеализмом и политическим реализмом есть определенная дистанция. Даже умело разработанная большая стратегия может столкнуться с тем, что Клаузевиц назвал friktion (неустранимые затруднения, непредвиденные сложности). В связи с этим логично задаться несколькими вопросами: «В чем ограничен Узбекистан? Какие решения он не может принимать в принципе? Какие он не смог принять в силу недостатков стратегических расчетов?»
Подобная постановка вопросов вполне уместна, поскольку, в отличие от глобальных держав, Узбекистан не в состоянии принимать внешнеполитические решения, способные повлиять на стратегическую стабильность в мире. Но в то же время, как и другие страны, он во многом подвержен влиянию решений, принятых глобальными державами, в том числе и по проблемам стратегической стабильности.
С другой стороны, возможные стратегические просчеты, недооценки и friktion, как правило, понижают эффективность любой, даже хорошо разработанной «большой
11 Российская газета, 25 мая 2002 [www.rg.ru]. 181
стратегии». Например, исходя из концепции особой ответственности и для придания большего приоритета проблемам интеграции и создания системы коллективной безопасности в ЦА, Узбекистан мог бы удачнее скорректировать свою региональную стратегию.
Как представляется, восстанавливаемое стратегическое партнерство с США явится одним из наиболее значительных импульсов в этом направлении. В конечном счете отношение к перспективам региона со стороны глобальных держав, в том числе США, с которыми Узбекистан в 2002 году подписал Декларацию о стратегическом партнерстве, явится «лакмусовой бумажкой» для проверки характера нового статус-кво в Центральной Азии и его соответствия концепции «Pax Democratica».
