CC BY
119
УДК 81.00 Д18
В.П. Даниленко
ЭВОЛЮЦИОНИЗМ В МИРОВОЗЗРЕНИИ ВИЛЬГЕЛЬМА ФОН ГУМБОЛЬДТА
В.Гумбольдт - один из пионеров универсального эволюционизма. Он разработал его особую форму - генетико-культурную. В любом продукте культуры, включая язык, он стремился видеть его происхождение и дальнейшее развитие. Это позволило ему стать одним из самых выдающихся учёных, которые совершили научные революции в европейской лингвистике.
Ключевые слова: В.Гумбольдт; эволюционизм; научные революции в лингвистике.
V.P. Danilenko
evolutionism in w. humboldt's worldview
W. Humboldt is one of the pioneers of universal evolutionism. He has developed its special form
- the genetical-cultural one. He has aspired to regard every product of culture including language in relation to its origin and further development. Those endeavours and achievements made him one of the most prominent scientists among those who have ever made scientific revolutions in European linguistics.
Key words: W. Humbolt; evolutionism; scientific revolutions in linguistics.
Все дороги в современной лингвистике ведут к Вильгельму фон Гумбольдту (17671835). Он жил на рубеже XVIII-XIX веков, но его голос и до сих пор звучит актуально. Более того, опыт показывает, что другие голоса его не только не заглушают, но, напротив, делают ещё значительнее.
В.Гумбольдт вдохновлял на научный поиск не одно поколение учёных. Ещё при его жизни в 1828 году вышел в свет «Organism der Sprache» (Организм языка) Карла Беккера. Он был посвящён В.Гумбольдту. С благоговейным трепетом к нему относился Александр Афанасьевич Потебня. Его почитали Гейман Штайнталь и Мориц Лацарус, Бертольд Дельбрюк и Георг Габеленц, Карл Фосслер и Эрнст Кассирер. Своим кумиром его считали Отто Есперсен, Вилем Матезиус, Лео Вайсгербер и мн. др.
Вильгельм фон Гумбольдт остаётся и до сих пор самой яркой звездой на лингвистическом небосклоне. Подобно тому, как Чарлз Дарвин - основатель современной биологии, В.Гумбольдт - основоположник современного языкознания, хотя оба они работали в XIX веке.
Научное обаяние В.Гумбольдта объясняет-
ся не только его гениальным интеллектом и фантастической эрудицией, но и особенностями его мировоззрения. Цель настоящей статьи
- наметить путь к выявлению фундаментальных черт его научного мировоззрения и определить его место среди языковедов, совершивших революции в европейской лингвистике. Этот путь, как мне представляется, лежит через выяснение вопроса о том, как носитель этого мировоззрения решал в своих работах проблему синхронии и диахронии.
Обосновывая правомерность употребления терминов «синхрония» и «диахрония» в языкознании, Фердинанд де Соссюр (18571913) писал: «Термины “история” и “историческая лингвистика” непригодны, так как они связаны со слишком расплывчатыми по-
гГ' сс >> сс
нятиями... Термины эволюция и эволюционная лингвистика” более точны, и мы часто будем ими пользоваться; по контрасту другую науку можно было бы называть наукой о состояниях языка, или статической лингвистикой. Однако, чтобы резче оттенить это противопоставление и это скрещение двоякого рода явлений, относящихся к одному объекту, мы предпочитаем говорить о синхронической лингвистике и диахронической лингвистике.
Синхронично всё, что относится к статическому аспекту нашей науки, диахронично все, что касается эволюции. Существительные же “синхрония" и “диахрония" будут соответственно обозначать состояние языка и фазу эволюции» [Соссюр, 1977: 114].
В. Гумбольдт не употреблял терминов «синхрония.» и «диахрония», но отсюда не следует, что он не видел разницы между синхронической лингвистикой и диахронической. В своём докладе «О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития», прочитанном им в 1820 году, используя иную терминологию, он делит сравнительное языкознание на два раздела: «изучение организма языков» и «изучение языков в состоянии их развития» [Гумбольдт, 1984: 311]. Первый из этих разделов соотносится с соссюровской синхронией, а другой - диахронией.
Но почему Ф. де Соссюр поделил свой основной труд «Курс общей лингвистики» (1913) на две части - синхроническую лингвистику и диахроническую, а В.Гумбольдт в своём главном труде «О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества» (1835) этого не сделал?
В решении вопроса о соотношении синхронии и диахронии в языкознании В.Гумбольдт и Ф. де Соссюр занимали разные позиции. Последний говорил: «Противоположность
двух точек зрения - синхронической и диахронической - совершенно абсолютна и не терпит компромисса» [Соссюр, 1977: 116]. Подобный категоризм был невозможен для В.Гумбольдта.
Гумбольдтовская типология языков, вне сомнения, имеет по преимуществу синхронический характер, поскольку она построена на сравнении языков, взятых в одной временной плоскости. Но в противопоставлении синхронии и диахронии В.Гумбольдт был очень далёк от соссюровского альтернативиз-ма. Синхронизм у В.Гумбольдта насквозь ди-ахроничен, что вытекало из его убеждения в том, что в языке «не может быть ни минуты покоя» [Гумбольдт, 1984: 158].
Каким же образом синхронизм гармонично уживается у В.Гумбольдта с диахронизмом? Очевидно, всё дело здесь в форме гумболь-
дтовского диахронизма. Мы имеем здесь дело с его генетической формой. «Истинное определение языка, - писал учёный, - может быть только генетическим» [Гумбольдт, 1984: 70]. В этом лозунге А.А. Потебня видел самую суть учения В.Гумбольдта о языке. Но что он означает?
Лозунг о генетическом определении языка для В. Гумбольдта означал, что при рассмотрении языка вообще, языкового типа или отдельного языка в частности он не останавливался лишь на их синхроническом описании, но обращался к вопросу об их генезисе, происхождении. На синхроническое состояние языка в этом случае смотрят с генетической точки зрения. За определённым состоянием языка эта точка зрения ищет его истоки, его первоначальные корни.
Генетическая точка зрения (в гумбольдтов-ском понимании этого термина) должна расцениваться как одна из форм эволюционистского мировоззрения. Её особенность состоит в том, что в центр своего внимания в этом случае исследователь ставит не весь эволюционный путь изучаемого объекта, а лишь его происхождение. Подобным образом подходил к изучению языка В.Гумбольдт. Его эволюционизм, таким образом, может быть определён как генетический. Однако данное определение его мировоззрения является недостаточным: его эволюционизм был не только генетическим, но и культурным. Это значит, что с генетической точки зрения он смотрел не только на языковую эволюцию, но и на культуру в целом. Вот почему в конечном счёте мы можем определить мировоззрение В.Гумбольдта как культурно-генетический эволюционизм.
В общих чертах мировоззрение В. Гумбольдта изложено во введении к его основному труду. Об эволюции каких бы сфер духовной культуры он ни писал - науки, искусства, нравственности, политики или языка - повсюду его мысль обращалась к их генезису, к «творящей силе, породившей их» [Гумбольдт, 1984: 53]. В возникновении каждой сферы культуры он стремился видеть созидательный фактор - фактор, благодаря которому и происходило очеловечение (гомини-зация) наших предков. Так, по поводу возникновения нравственности и её очеловечивающей роли он писал: «С появлением человека
закладываются и ростки нравственности, развивающиеся вместе с развитием его бытия. Это очеловечение, как мы замечаем, происходит с нарастающим успехом» [Гумбольдт, 1984: 49].
На протяжении всего XIX века языковеды будут биться над вопросом о месте лингвистики среди других наук. Её будут сближать то с естествознанием (Ф.Бопп, А.Шляйхер), то с психологией (ГШтайнталь, А.А.Потебня, И.А.Бодуэн де Куртенэ), а то и - по традиции
- с логикой (К.Беккер, Ф.И.Буслаев). А Ф. де Соссюр и Ч.Моррис в первой половине XX века станут рассматривать лингвистику как одну из семиотических дисциплин. Между тем ещё в начале XIX века В.Гумбольдт - благодаря своему эволюционистскому мировоззрению - указал на истинное место языкознания среди других наук - среди наук о культуре, или, как тогда было принято говорить, среди наук о духе. Под духом же В.Гумбольдт понимал тот род деятельности, который является творческим, культуросозидающим, очеловечивающим. Среди культурологических наук языкознание занимает место на полном основании, поскольку язык - важнейший продукт культуры.
Язык для В. Гумбольдта был не просто одним из продуктов духовной культуры. Он выделил его среди других как главный и исторически первичный. Именно с глоттогенеза он начинал генезиз духовной культуры. «Язык, -писал он, - тесно переплетается с духовным развитием человечества и сопутствует ему на каждой ступени его локального прогресса или регресса, отражая в себе каждую стадию культуры. Но есть такая древность, в которой мы не видим на месте культуры ничего, кроме языка, и вместо того, чтобы просто сопутствовать духовному развитию, он замещает его» [Гумбольдт, 1984: 48-49]. Выходит, «в начале было Слово»?
Какой же точки зрения придерживался В.Гумбольдт в вопросе о числе первоначальных языков - полилингвальной, в соответствии с которой признаётся возникновение у человечества сразу нескольких языков, или монолингвальной, предполагающей, что все языки произошли от одного источника? Первоначально В.Гумбольдт допускал обе точки зрения. Он писал: «Едва ли можно
оспаривать мысль о возможности независимого друг от друга возникновения нескольких языков. И обратно, нет никакого основания отбросить гипотетическое допущение всеобщей взаимозависимости языков» [Гумбольдт, 1984: 309]. Эти слова были написаны их автором в 1820 году, а уже в работе 1822 года
- «О возникновении грамматических форм и их влиянии на развитие идей» - он решительно примыкает к монолингвальной гипотезе [Гумбольдт, 1984: 343].
Во времена В.Гумбольдта было в ходу несколько гипотез о происхождении языка - звукоподражательная (Г. Лейбниц), междометная (Й. Гердер) и др. Но В.Гумбольдт решительно отмёл эти гипотезы. Все они исходили из предположения о том, что язык создавался постепенно - от слова к слову. Эта точка зрения на зарождение языка выглядит вполне естественно. Она согласуется с эволюционистской аксиомой о том, что развитие любого объекта осуществляется в направлении от его более простых форм существования ко всё более сложным. В.Гумбольдт в вопросе о происхождении языка пренебрёг этой аксиомой, хотя идея развития языков от их менее совершенных форм к более совершенным пронизывает всё его лингвистическое наследие.
В.Гумбольдт считал, что язык возник сразу и целиком - как Афина из головы Зевса. Он писал: «Язык не может возникнуть иначе как сразу и вдруг, или, точнее говоря, языку в каждый момент его бытия должно быть свойственно всё, благодаря чему он становится единым целым» [Гумбольдт, 1984: 308]. В другом месте читаем: «...первое слово уже предполагает существование всего языка» [Гумбольдт, 1984: 314]. Чудодейственная интерпретация возникновения языка здесь налицо. Её таинственность ещё больше возрастает, когда мы вспомним о таких словах В.Гумбольдта: «Язык не является произвольным творением отдельного человека, а принадлежит всегда целому народу» [Гумбольдт, 1984: 318]. Выходит, язык возник сразу и целиком в сознании целого народа.
Эволюционистское мировоззрение во времена В.Гумбольдта ещё лишь пробивало себе дорогу. Универсальный эволюционизм Жульена де Ламетри (1709-1751) и биологический эволюционизм жана-Батиста Ламарка
(1744-1829) ещё не стал достоянием научной общественности. Вот почему нет ничего удивительного в том, что эволюционизм В.Гумбольдта не был последовательным. В вопросе о происхождении языка мы обнаруживаем у немецкого учёного его недостаток, зато в первоначальной интерпретации происхождения языковых типов - его избыток.
В уже упомянутой работе 1822 года «О возникновении грамматических форм...» В.Гумбольдт делает беглый набросок происхождения флективного типа языка в частности и других языковых типов вообще. Он намечает здесь три ступени в развитии первоначального языка - корнеизолирующую, агглютинативную и флективную. При этом каждая из них оценивается по культурно-эволюционной шкале: первая квалифицируется как низшая, а стало быть, и менее совершенная, а последняя - как высшая. Отсюда следует, что и соответственные типы языка - изолирующий, агглютинативный и флективный - получают неравную культурно-эволюционную оценку. Первый оказывается на более далёком расстоянии от идеального языка по сравнению с последним, поскольку эти типы вышли из соответственных стадий в развитии первоначального языка.
Если у В.Гумбольдта картина происхождения языковых типов в упомянутой статье имеет эскизный характер, то Август Шляйхер (1821-1868), вдохновлённый эволюционным учением Ч.Дарвина, доведёт эту картину до полной отчётливости: он вытянет языковые типы в строгую эволюционную цепочку: изолирующий ^ агглютинативный ^ флективный. Лингвистическая типология при таком
- сверхъэволюционистском - подходе превращается в историческую типологию языков. Подобный подход у нас пытались применить в 30-40-е гг. в стадиальной типологии языков, вдохновителем которой стал Николай Яковлевич Марр (1864-1934).
Н.Я. Марр - автор «нового учения о языке», где он пытался подвести под языковые типы не только стадиально-эволюционную, но и общественно-экономическую основу. Они стали связываться у него с определёнными общественно-экономическими формациями - рабовладением, феодализмом и т.д. Вульгарный марксизм Н.Я.Марра не был уна-
следован его самым талантливым учеником
- Иваном Ивановичем Мещаниновым (1883— 1967), однако свой вклад в стадиальную типологию языков он сделал. В книге «Новое учение о языке. Стадиальная типология» (1936) он вытянул в эволюционную цепочку четыре типа языка — активно-мифологический, пассивный, эргативный и активный (номинативный). Подобные цепочки выстраивали в то время также А.С. Рифтин и С.Д. Кацнельсон. Однако после антимарристской дискуссии, инициированной в 1950 году И.В.Сталиным, стадиальная типология языков по существу сошла на нет.
Вряд ли стоит сомневаться, что тот или иной язык проходит в своём развитии через определённые стадии. Через подобные стадии могут проходить и другие языки. В такой ситуации возникает реальная основа для исторической типологии языков. Вот почему теоретически историческая (стадиальная) типология языков вполне вероятна. Но практически её построение, очевидно, осуществить невозможно, поскольку в имеющемся языковом материале нет достаточных данных, свидетельствующих о древнейших состояниях языков.
Становится в связи с этим понятно, почему В.Гумбольдт — задолго до дискуссии о марриз-ме — к концу жизни отказался от культурноэволюционного взгляда на происхождение языковых типов. В своем главном труде, над которым он работал в последние пять лет своей жизни, он писал: «Здесь можно было бы поставить вопрос, не должно ли существовать в процессе формирования языков (не в рамках одной языковой семьи, а вообще) ступенчатого подъёма на всё более совершенные стадии? В ответ на этот вопрос можно было действительно предположить, что в различные эпохи существования человечества бывают представлены лишь последовательные языковые образования, находящиеся на различных ступенях развития, каждая из которых предполагает и обусловливает возникновение последующей. В таком случае китайский (как представитель изолирующих языков — В.Д.) был бы самым древним, а санскрит (как представитель флективных языков — В.Д.) — самым юным языком, и время могло донести до нас
формы разных эпох...» [Гумбольдт, 1984: 244].
Именно так и думал ранний В.Гумбольдт. Но в зрелые годы он отказался от культурноэволюционного подхода к возникновению и развитию языковых типов. Он писал: «.самый совершенный язык не обязательно является самым поздним» [Гумбольдт, 1984: 244]. Зрелый В.Гумбольдт сохранил, вместе с тем, культурно-эволюционный (оценочный) взгляд на историю конкретных языков в рамках отдельных языковых типов [Даниленко, 2002].
Немецкий мыслитель, таким образом, в работах последних лет шёл к подлинному эволюционизму в своих взглядах на язык, свободному как от его недостатка (как в случае с его теорией глоттогенеза), так и от его избытка (как в случае с его первоначальной эволюционной, а точнее - сверхъэволюционной интерпретацией происхождения языковых типов).
Ф. де Соссюр, как известно, сравнивал деятельность исследователя, вступившего в область синхронической лингвистики, с положением человека, который застал шахматную игру в определённом состоянии. Чтобы овладеть этим состоянием, полагал учёный, такому человеку нет нужды в изучении истории этой игры. Стало быть, и при синхроническом изучении языка, по Ф. де Соссюру, мы можем полностью абстрагироваться от истории этого языка.
Мог ли В.Гумбольдт позволить себе подобное сравнение? Мог ли он допустить самоё мысль о том, что при синхроническом изучении языка исследователь вправе полностью абстрагироваться от диахронии? Ответ очевиден: различие между синхронией и диахронией для В.Гумбольдта было не абсолютным, как для Ф. де Соссюра, а лишь относительным; полностью абстрагироваться от диахронии в своём учении о внутренней форме языка, которое имеет по преимуществу синхроническую направленность, немецкому учёному не позволял его эволюционизм. Но что же он понимал под внутренней формой языка?
Форма, как известно, выражает содержание. Какое же содержание выражает форма в языке? Под содержанием («материей») в своём учении о характере языка В.Гумбольдт имел в виду язык вообще - в том смысле,
что всякий язык содержит звуки и значения, но в конкретных языках первые являются в своих формах, а другие - в своих. Звуковые формы составляют в языке его внешние формы, а смысловые - внутренние. Иначе говоря, под внешней формой того или иного языка В.Гумбольдт имел в виду его звуковое своеобразие, а под его внутренней формой - смысловое (семантическое) своеобразие.
Внешние формы языков лежат на поверхности, поскольку звуковые отличия между языками бросаются в глаза. Сложнее дело обстоит с их внутренними формами, поскольку семантические отличия между языками не лежат на поверхности, но спрятаны в их глубине. Внимание В.Гумбольдта было приковано к выявлению путей к внутренней форме языков. Вот почему учение о внутренней форме языка составляет сердцевину гумбольдтов-ской характерологии языка. Л.Вайсгербер видел в этом учении предтечу своей теории языковой картины мира. Он писал: «Как раз-таки для Гумбольдта, который с удивительной неутомимостью врабатывался во все новые языки, было ошеломляющим познание того, что каждый язык в его содержаниях обладает собственной картиной мира, присущим ему космосом понятий и мыслительных форм. То, что завораживало Гумбольдта в языке, - это именно эта его внутренняя форма. И не существует более надежного средства осознать внутреннюю форму своего собственного языка, кроме как перенестись полностью в мир другого языка» [Радченко, 1997: 56].
Термины «внутренняя форма языка» и «языковая картина мира» следует расценивать как синонимические, поскольку В.Гумбольдт интерпретировал внутреннюю форму языка как мировидение, заключённое в языке. Он писал: «Всякий язык в любом из своих состояний образует целое некоего мировидения, содержа в себе выражение всех представлений, которые нация составляет себе о мире, и для всех ощущений, которые мир вызывает в ней» [Радченко, 1997: 64].
Любой язык отображает мир, но отображает его с определённой точки зрения - той точки зрения, с которой смотрел на него народ, создавший данный язык. В любом языке, таким образом, представлен универсальнообъективный аспект (он связан с отражением
в языке объективной реальности как таковой) и субъективно-национальный (идиоэтниче-ский), который отражает уже не мир как таковой, а точку зрения на него со стороны носителей этого языка. Последний из этих аспектов и позволяет нам говорить о языке как ми-ровидении, или о языковой картине мира. Переход от одного языка к другому представлялся В.Гумбольдту как смена одного языкового мировоззрения на другое. Он писал: «Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, откуда человеку дано выйти лишь постольку, поскольку он тут же вступает в круг другого языка. Освоение иностранного языка можно было бы уподобить завоеванию новой позиции в прежнем видении мира» [Гумбольдт, 1984: 219].
Во внутренней форме языка В.Гумбольдт видел результат эволюции этого языка. Он не мог себе позволить отвлечься от генетикоэволюционного аспекта языковой картины мира. Эволюционистское мировоззрение, подкреплённое удивительной эрудицией и гениальными мыслительными способностями, позволило В.Гумбольдту стать одним из авторов научной революции в лингвистике.
Термин «научная революция» получил широкую популярность благодаря книге американского науковеда Томаса Куна [Кун, 1975]. Её автор понимал под научной революцией смену господствующей парадигмы в истории той или иной науки. В качестве типичной революции в физике, например, приводилась смена аристотелевского геоцентризма коперниковским гелиоцентризмом.
С лёгкой руки Т. Куна понятия научной революции, научной парадигмы, «нормальной» науки и др. стали достоянием широкой научной общественности далеко за пределами науковедения, но, как ни странно, ими оперируют до сих пор главным образом историки естествознания, тогда как в культурологических науках они не получили широкого распространения. Между тем в общенаучной плодотворности теории научной революции Т.Куна сомневаться не приходится. С её помощью мы имеем возможность выделить в истории любой науки её наиболее драматические события, связанные с именами тех её ярких представителей, теории которых, с одной стороны, приходили на смену предшествующим, а с
другой - становились на долгое время во главе новых научных парадигм. Подобные драматические события в истории науки Т.Кун и называл научными революциями.
В лингвистической историографии с давних пор существует традиция, связанная с выделением наиболее влиятельных фигур в истории языкознания (например, Ф.Боппа или Ф. де Соссюра). Более того, по отношению к некоторым из них можно встретить упоминание и о революциях, которые они совершили. Часто, например, говорят о «хомски-анской революции» в американской лингвистике. Словом «революция» уже оценивался и вклад В.Гумбольдта в нашу науку. Так, О.А. Радченко одну из глав своей докторской диссертации назвал так: «Кабинетная революция - В. фон Гумбольдт» [Радченко, 1997: 56]. Однако строгого применения понятия научной революции в истории языкознания до сих пор не проводилось. Чтобы хоть в какой-то мере восполнить этот пробел, прежде всего необходимо увидеть «гумбольдтианскую революцию» в контексте других научных революций, произошедших в европейской лингвистике.
Как я показал ещё в своей докторской диссертации [Даниленко, 2007], вся история языкознания может быть поделена на два кардинальных методологических направления - семасиологическое и ономасиологическое. Для сторонников первого из них характерно выдвижение на первый план точки зрения на языковые явления получателя речи, а для сторонников другого - точки зрения отправителя речи. Основателями семасиологического направления в европейской лингвистике стали александрийские филологи, жившие в III
- I веках до н.э., а основателями ономасиологического направления - авторы трактатов о модусах обозначения (модисты), жившие в позднем средневековье. Центральными фигурами среди александрийских грамматистов был Дионисий Фракийский, а среди модистов
- Томас Эрфуртский.
О семасиологическом подходе к изучению языка Дионисий Фракийский заявил в своём определении грамматики. «Грамматика,
- писал он в своём «Грамматическом искусстве», - есть осведомлённость (эмпирия) в большей части того, что говорится у поэтов и
прозаиков» [Фрейденберг, 1936: 105]. В свою очередь, Томас Эрфуртский обобщил в своей «Спекулятивной грамматике» усилия всех модистов, направленные на ономасиологическую интерпретацию семасиологических грамматик Доната и Присциана, унаследовавших методологические установки александрийцев.
Противостояние семасиологической грамматики и ономасиологической стало осознаваться уже в эпоху Возрождения. Так, Юлиус Цезарь Скалигер в своей грамматике латинского языка (1540) писал: «Grammatici поп est interpretari autores (Грамматики не являются интерпретациями авторов)» ^са^ег, 1540: 3]. Мы слышим здесь голос воинственного ономасиологиста, запустившего критическую стрелу в традиционную семасиологическую грамматику. Период «нормальной науки», вместе с тем, продолжался в истории европейского языкознания вплоть до выхода в свет грамматики Пор-Рояля в 1660 году. С этого момента мы можем начинать отсчёт научных революций в европейской лингвистике.
В истории европейского языкознания, по моему мнению, произошло четыре научных революции: две - в рамках ономасиологического направления и две - в рамках семасиологического направления. В первом из них за ведущую принимается точка зрения слушающего, а во втором - точка зрения говорящего [Даниленко, 1988].
Первую революцию в рамках ономасиологического направления в европейском языкознании, идущего от модистских грамматик позднего средневековья (Петра Гелийского, Роберта Килвордби, Томаса Эрфуртского и др.), совершили в XVII веке авторы грамматики Пор-Рояля - Антуан Арно и Клод Лансло. Приблизительно на три пятидесятилетия они утвердили в европейской грамматике синхронизм и универсализм (предполагающий, что все языки отличаются друг от друга только своей звуковой стороной). Основоположники индоевропейской компаративистики, таким образом, направляли критическое острие своего диахронизма как в адрес семасиологических (Ш. Мопа, Ю. Шоттеля, Й. Готшеда и др.), так и в адрес ономасиологических грамматик Нового времени (Н. Бозэ, Ц. Дюмарсэ, Э. Кондильяка, Дж. Хэрриса, Й. Майнера, Й.
Аделунга и др.).
Вторую революцию в рамках ономасиологического направления в европейском языкознании совершил в первой трети XIX века Вильгельм фон Гумбольдт. В его концепции, как и в грамматике Пор-Рояля, господствует ономасиологизм, однако суть его революции в истории лингвистической науки состоит в открытии и глубоком обосновании языкового идиоэтнизма. Не отрицая универсального компонента в содержательной стороне языка, он, в отличие от авторов грамматики Пор-Рояля, а также и всех других языковедов, включая компаративистов, сумел увидеть в каждом языке носителя особого миро-видения. Тем самым он предвосхитил концепцию языковой картины мира у неогумболь-дтианцев в ХХ веке.
Первую революцию в рамках семасиологического направления в европейском языкознании, идущего от александрийцев и их римских последователей (Дионисия Фракийского, Аполлония Дискола, Элия Доната, Присциана и др.), совершили в начале
XIX века основоположники индоевропейской компаративистики - Франц Бопп, Якоб Гримм и Расмус Раск. В результате этой революции на смену традиционной семасиологической грамматике, направленной в эпоху Возрождения и Новое время на описание современных языков (у Рамуса, Санкциуса, Ш. Мопа, Б. Джонсона, У Уолкера, Ю. Шоттеля, Й. Готшеда и мн. др.), пришло сравнительно-историческое языкознание. Его диахронический компаративизм был унаследован в XIX веке, с одной стороны, А. Шляйхером, а с другой - младограмматиками (К. Бругманом, Б. Дельбрюком, Г. Остхофом и др.).
Вторую революцию в рамках семасиологического направления в европейском языкознании совершил в начале ХХ века Фердинанд де Соссюр. Младограмматический диахронизм он заменил на системно-языковой синхронизм. С помощью последнего он стремился выяснить истинный и единственный объект лингвистики, в качестве которого он провозгласил в конечном счёте язык в себе и для себя, резко отграничив его от речи. Структурный семасиологизм и синхронизм Ф. де Соссюра был унаследован в первой половине ХХ века представителями структу-
рализма - Л.Ельмслевым, Н.С.Трубецким, Л.Блумфильдом и др.
В XIX в., таким образом, в европейской лингвистике на положение господствующих выдвинулись две научные парадигмы - боп-повская и гумбольдтианская. В ХХ в. место первой из них заняла соссюрианская парадигма. Соссюрианская и гумбольдтианская парадигмы господствуют в европейской лингвистике до сих пор. Ф. де Соссюр и В.Гумбольдт и до сих пор остаются здесь самыми яркими звёздами на лингвистическом небосклоне. Теория первого доминирует в рамках семасиологического направления в европейской лингвистике, а теория другого - в рамках ономасиологического направления. Так, из «шинели В.Гумбольдта» в ХХ в. вышла целая плеяда блестящих лингвистических умов, создавших ономасиологические концепции языка, -О.Есперсен, Ш.Балли, Ф.Брюно, В.Матезиус, Л.Вайсгербер и мн. др.
В истории языкознания были попытки аль-тернативистского подхода к решению вопроса о соотношении семасиологизма и онома-сиологизма. Так, РРаск и Л.Ельмслев отрицали ономасиологический подход к изучению языка, а Ю.Ц.Скалигер и Ш.Балли - семасиологический. Но в конечном счёте победил взгляд, в соответствии с которым семасиологический и ономасиологический подходы к изучению языка признаются за методологически равноправные. Иначе и быть не может, поскольку первый исходит по преимуществу из деятельности слушающего, а другой -из деятельности говорящего. А кто может сомневаться в равноправии слушающего и говорящего? Вот почему нельзя сталкивать лбами Ф. де Соссюра и В.Гумбольдта на том основании, что в теории первого доминирует се-масиологизм, а в теории другого - ономаси-ологизм.
Соссюровский семасиологизм и гумболь-дтовский ономасиологизм отнюдь не конкурируют друг с другом. Они взаимодополняют друг друга. Взаимодополняют друг друга и научные парадигмы, победившие в европейской лингвистике, - соссюрианская и гумбольдти-анская. Благодаря революциям, совершённым в языкознании их основателями, современная лингвистика приобрела, по крайней мере, два
достижения - методологическое и дисциплинарное.
Методологическое достижение европейской лингвистики состоит в строгом разграничении семасиологического и ономасиологического подходов к изучению языка. В предельно ясной форме это разграничение было сформулировано О.Есперсеном, В.Матезиусом и Л.Вайсгербером. Первый назвал семасиологический подход к изучению языка «морфологическим», а ономасиологический - «синтаксическим», второй - «формальным» и «функциональным», третий -«ориентированным на форму» и «ориентированным на содержание». Все они были последователями В.Гумбольдта.
Дисциплинарное достижение европейской лингвистики состоит в строгом отграничении внутренней лингвистики от внешней, а также в стремлении её представителей к упорядочиванию их внутренних дисциплинарных структур. Так, Ф. де Соссюр стремился не только к предельному отграничению внутренней лингвистики от внешней, но и к установлению чёткой дисциплинарной структуры у грамматики. В последнюю он включал не только морфологию и синтаксис, но и лексикологию. Подобным образом поступят в дальнейшем В.Матезиус и Л.Вайсгербер. В орбиту европейской грамматики в конечном счёте попадают четыре дисциплины - словообразование, лексикология, морфология и синтаксис.
Оба достижения европейской лингвистики
- методологическое и дисциплинарное - являются результатом «мирного сосуществования» в ней соссюрианской и гумбольдтиан-ской парадигм. Из Европы они перекочевали в Америку. Знаковыми здесь являются фигуры Л.Блумфильда - как наиболее яркого представителя соссюрианства - и Э.Сепира - как наиболее яркого представителя гумбольдти-анства. Однако во второй половине ХХ века в американскую лингвистику ворвалась, с одной стороны, когнитивистская стихия, а с другой - в ней укрепилась известная мор-рисовская триада - синтактика, семантика и прагматика.
Вполне возможно, что будущий историк лингвистической науки найдёт основание для выделения в западной лингвистике пятой,
американской, революции - моррисовско-когнитивистской. При этом он может обнаружить явное отличие моррисовско-когнитивистской парадигмы в языкознании от соссюрианской и гумбольдтианской. Это отличие состоит, с одной стороны, в смешении семасиологического подхода к изучению языка с ономасиологическим, а с другой стороны, в смешении словообразования, лексикологии, морфологии и т.п. дисциплин с син-тактикой, семантикой и прагматикой. Главная особенность моррисовско-когнитивистской парадигмы в языкознании, таким образом, состоит в том, что она страдает двумя пороками: в ней царит методологический и дисциплинарный хаос [Даниленко, 2005]. Эта парадигма утратила главные достижения европейской лингвистики, во многом идущие от В.Гумбольдта, - методологическое и дисциплинарное. Вот почему будущий историограф может вынести представителям моррисовско-когнитивистской парадигмы в языкознании суровый приговор, расценив их вовсе не как революционеров, а как контрреволюционеров.
Говорить о пятой революции в лингвистике преждевременно, поскольку, как сказал поэт, «большое видится на расстоянии». На сегодняшний день мы с уверенностью можем заявить лишь о четырёх революциях в европейской лингвистике. Две первые произошли в пределах ономасиологического направления. Их совершили А.Арно и К.Лансло в XVII веке, с одной стороны, и В.Гумбольдт в
XIX веке, с другой. Последний дополнил языковой универсализм первых языковым идио-этнизмом. Две другие революции произошли в рамках семасиологического направления. Их совершили Ф.Бопп, Я.Гримм и Р.Раск в начале XIX века и Ф. де Соссюр в начале
XX века. Последний заменил на системноязыковой синхронизм компаративистский диахронизм первых. В.Гумбольдту и Ф. де Соссюру мы обязаны сосуществованием в современной европейской лингвистике двух господствующих парадигм - гумбольдтианско-ономасиологической и соссюрианско-семасиологической.
Библиографический список
1. Гумбольдт, В. Избранные труды по языкознанию [Текст] I В.Гумбольдт. - М.: Прогресс, 1984.
2. даниленко, В.П. Ономасиологическое направление в истории грамматики [Текст] I В.П. Даниленко II Вопросы языкознания. - 1988. - № 3. - С.108-131.
3. даниленко, В.П. У истоков лингвистической типологии (её культурно-эволюционный аспект) [Текст] I В.П. Даниленко II Вестник ИГЛУ Сер. Лингвистика. Вып.4. Языковые явления в исторической ретроспективе и перспективе: эпистемология, диахрония, типология I В.П. Даниленко. - Иркутск: ИГЛУ, 2002. - С.15-20.
4. даниленко, В.П. Два порока моррисовской триады [Текст] I В.П. Даниленко II Язык и познание: методологические проблемы и перспективы. - М.: Гно-зис, 2005.
5. даниленко, В.П. Ономасиологическое направление в грамматике [Текст] I В.П. Даниленко. - 2 изд. -М.: ЛКИ (УРСС), 2007.
6. Кун, т. с. Структура научных революций [Текст] I Т.С. Кун. - М: Прогресс, 1975.
7. радченко, о.А. Язык как миросозидание. Лингвофилософская концепция неогумбольдтианства. [Текст] I О.А. Радченко. - Ч.1. - М.: Метатекст. 1997.
8. соссюр, ф де. Труды по языкознанию [Текст] I Ф. де Соссюр. - М.: Прогресс, 1977.
9. фрейденберг, о.м. Античные теории языка и стиля [Текст] I О.М.Фрейденберг. - М.-Л.: ОГИЗ, 1936.
10. scaligeri. De causis linguae latinae [Техі] I scaliger. -Lyons: Apud P.Santandreanum, 1540.
