CC BY
651
Л. А. Пальцева
ФОРМИРОВАНИЕ СУДЕБНОЙ СИСТЕМЫ АФИН (до конца VII в. до н. э.)
Изучение раннего этапа истории афинского государства дает нам возможность представить, хотя и в самых общих чертах, процесс зарождения важнейших государственных институтов, которые, постепенно развиваясь и видоизменяясь, составили основу демократической конституции Афин V—IV вв. до н. э.
Как известно, одним из самых древних и влиятельных институтов власти, игравших едва ли не самую заметную роль в жизни афинского демократического полиса, был суд. Корни афинской судебной системы уходят вглубь веков. Отдельные ее элементы относятся к VII-VI вв. до н. э., а некоторые явно восходят к еще более глубокой древности.
Попытка воссоздать процесс формирования афинской судебной системы во всей ее совокупности неизбежно наталкивается на недостаточность источниковой базы, с одной стороны, и, с другой, — на противоречивость источников, дающих в некоторых случаях взаимоисключающие версии. Тем не менее, как нам представляется, при всех указанных сложностях в распоряжении исследователя все же имеется достаточно материалов, позволяющих создать довольно целостную, хотя, несомненно, во многом и гипотетическую картину постепенного становления судебной власти в Афинах.
При всей неполноте наших сведений об устройстве судебной власти в архаической Греции можно, однако, заметить, что в этой сфере наблюдаются определенные местные различия, обусловленные, надо полагать, особенностями политического и социального развития отдельных областей. В Афинах уже во второй половине VII в. до н. э. функционирует система судебных органов, не имеющая, насколько нам известно, аналогий в других полисах.
Вместе с тем можно с достаточной долей уверенности утверждать, что на начальном этапе принцип устройства судебной власти в разных областях Греции был, в сущности, одинаковым, и Афины здесь не были исключением. Литературные источники дают, как нам кажется, убедительные доказательства того, что основой разнообразных форм организации судебной власти, появившихся в Греции, явилась судебная власть, носителями которой были древние «цари» — басилеи периода «темных веков» и ранней архаики.
О тесной связи царской власти и судебных полномочий неоднократно упоминает Гомер, по представлениям которого судебная власть — одна из важнейших привилегий басилеев [17. С. 26-33; 32. С. 6-33; 42. С. 21 сл.]. Не случайно к царям поэт нередко прилагает определение dikaspoloi — «блюстители справедливости», «судьи». В поэмах неоднократно встречаются упоминания о царях, среди властных полномочий которых судебная власть занимает ведущее место (Homer. Il., II, 205-206; XVI, 542; Od., XI, 568-571; XIX, 109-114).
В послегомеровской литературе конца VIII и VII вв. до н. э. мы также неоднократно встречаем определение «царь-судья». Так, у Гесиода эта мысль самым определенным
© Л. А. Пальцева, 2009
образом выражена в «Теогонии» (Hesiod. Theog., 81-87) и ясно прочитывается в поэме «Труды и дни», где судьи постоянно именуются басилеями (Hesiod. Op. et Dies., 38-39, 22Q-221, 248-251, 263-264, 32Q-324). В «Гимне Деметре», созданном в Элевсине примерно в середине VII в. до н. э. [15. С. 283], мы вновь находим упоминание о царях-судьях (Hymn. Dem., 1Q3, 15Q-152, 215, 473-475). В другом гомеровском гимне — «Гимне Гермесу» [11. C.38 сл.; 36. С. 1Q8 сл.] — изображается суд между Гермесом и Аполлоном, причем в качестве судьи выступает Зевс, что, на наш взгляд, говорит об использовании автором гимна привычного образа царя-судьи [43. С. 73 сл.; 46. С. 85 сл.].
В древнейшие времена, в начале периода «темных веков», когда афинские цари еще не делили свою власть с выборными магистратами, судебные полномочия, надо полагать, принадлежали им в полном объеме. Следует, однако, иметь в виду, что и само количество судебных дел едва ли было слишком большим — значительная часть споров, скорее всего, решалась в частном порядке сторонами конфликта, без обращения к формальному суду. Лишь постепенно, по мере роста правосознания и активности населения, должен был расширяться круг вопросов, требовавших, по общему признанию, официального рассмотрения в суде и официального решения, исходящего от третьей, незаинтересованной стороны, не участвующей в конфликте. Высокое общественное положение судьи, являвшегося носителем высшей власти, то есть басилеем, было при этом необходимым условием признания сторонами вынесенного судьей решения. Авторитет басилея, таким образом, придавал его судебным решениям дополнительный вес и служил гарантией того, что принятые им решения будут восприняты как руководство к действию. Надо полагать, что общество, в котором превалировал принцип единовластия, не было еще готово подчиняться решениям выборных судей. Требовалось время для того, чтобы произошли изменения в организации власти и одновременно — в отношении населения к этой изменившейся власти, чтобы выработалась готовность подчиняться официальным решениям, исходящим не от носителя высшей власти, а от выбранных (или назначенных) лиц, не имеющих статуса басилея.
Такие изменения в Афинах начались, согласно традиции, уже в начале «темных веков». Аристотель, описывая древнее государственное устройство Афин, говорит о нем следующее (Arist. Athen. Polit., 3, 2-3): «Важнейшими и первыми по времени из должностей были басилевс, полемарх и архонт. Из них первою была должность басилевса, она была унаследованной от отцов. Второй присоединилась к ней должность полемарха, ввиду того, что некоторые из царей оказались в военных делах слабыми... Последней является должность архонта. Большинство говорит, что она возникла при Медонте, а некоторые, что при Акасте. В доказательство последние ссылаются на то, что девять архонтов клянутся давать присягу таким же порядком, как во времена Акаста, так как при нем, по их мнению, Кодриды отказались от царского достоинства ради привилегий, данных архонту» (пер. С. И. Радцига).
Независимо от того, насколько точны хронологические указания, на которые опирался Аристотель, в целом его сообщение дает достаточно убедительное описание процесса ограничения «унаследованной от отцов» (patrios) царской власти. Подобный процесс происходил и в других областях Греции [2. C. 132-137; 13. C. 39; 27. C. 129-138;
38. С. 132 сл.; 41. С. 74 сл.; 52. С. 1Q8 сл.]. С появлением должностей полемарха и архонта полномочия царя, соответственно, были сокращены, что соответствовало, прежде всего, интересам усилившейся знати.
Уже на этом раннем этапе становления афинского государства, как нам представляется, судебные полномочия царя были перераспределены между всеми представителями
власти. С появлением властного триумвирата, пришедшего на смену древней монархии, все его члены становились в определенной степени носителями царского достоинства, непременным атрибутом которого было право выносить судебные решения. Обладание этим правом должно было приблизить полемарха и архонта, как представителей знати, к высокому общественному статусу басилея. Поэтому едва ли можно согласиться с мнением
Ч. Хигнетта, полагающего, что юрисдикция полемарха и архонта явилась позднейшим добавлением к их первоначальным функциям [12. C. 74]. В период, когда в Афинах уже сформировалась судебная система, едва ли могло произойти наделение представителей исполнительной власти судебными полномочиями.
Относительно конкретного характера и объема судебных полномочий басилея, полемарха и архонта в период «темных веков» и ранней архаики, ввиду отсутствия какой-либо информации, приходится ограничиться только самыми общими предположениями. Известно лишь то, что названные должностные лица в древнейшие времена имели право выносить окончательные решения по рассматриваемым делам, тогда как во времена Аристотеля они могли только производить предварительное расследование до передачи дела в суд (Arist. Athen. Polit., 3, 5). Можно предположить, что юрисдикция басилея, полемарха и архонта в основном не выходила за пределы их основных обязанностей, что же касается этих последних, то некоторое представление о них дают данные «Афинской политии» о делах, поступавших на рассмотрение архонтов в классический период (Arist. Athen. Polit., 56, 6; 57, 1-3; 58, 1-3). При этом следует, конечно, учесть, что функции всех древнейших магистратов ко времени Аристотеля подверглись значительному сокращению; следовательно, в интересующее нас время, ввиду отсутствия других органов исполнительной власти, полномочия басилея, полемарха и архонта могли охватывать более широкий спектр деятельности—практически, они должны были распространяться на все сферы государственного управления.
Во времена Аристотеля басилей, давно утративший свое прежнее положение высшего представителя власти, имел попечение главным образом об устройстве праздников, но в то же время за ним сохранились и некоторые из его прежних судейских полномочий. Он принимал письменные жалобы по делам о нечестии и по спорам, касающимся жречества. Ему же подавалась жалоба в случае возбуждения дела об убийстве, и если дело подлежало рассмотрению эфетов, басилей председательствовал на процессе (Arist. Athen. Polit., 57, 1-4). Участие басилея в делах об убийстве было обязательным и во времена Драконта, что засвидетельствовано рядом источников (IG. I. № 115 = ML. № 86; Plut. Sol., 19). Это дает основание полагать, что данная функция басилея является одной из древнейших его обязанностей, и восходит, по меньшей мере, ко времени Драконта.
Еще менее значительными в IV в. до н. э. были полномочия полемарха, которые сводились, в основном, к решению разного рода вопросов, касающихся метеков и вольноотпущенников (Arist. Athen. Polit., 58, 2-3). Этим же кругом вопросов была ограничена и его юрисдикция. Между тем можно полагать, что первоначальные функции полемарха были значительно шире: решение дел чужеземцев, проживавших в Аттике, можно рассматривать как отголосок его прежних полномочий в области внешних связей Афинского государства, что было тесно связано с его деятельностью в роли военачальника. Как полагает Ч. Хигнетт, на поле сражения полемарх мог принимать любые решения в отношении находившихся под его командованием людей, вплоть до смертного приговора, если дело касалось военного преступления [12. C. 75].
Наиболее влиятельным и авторитетным среди трех древнейших магистратов Афин был, несомненно, архонт. Источники не позволяют точно определить, с какого именно
3Q
времени фигура архонта выходит на первый план, оттеснив басилея и полемарха на вторые роли. У Аристотеля, однако, имеется любопытное суждение о причинах этой метаморфозы. Должность архонта, по его мнению, усилилась благодаря тому, что, в отличие от басилея и полемарха, которые ведали «унаследованными от отцов» (ta patria) делами, к архонту отходили все те новые, «дополнительные» (ta epitheta) обязанности, которые возникали по мере усиления роли государства в жизни афинского общества (Arist. Athen. Polit., З, З).
Обязанности архонта и во времена Аристотеля были весьма многообразны (Arist. Athen. Polit., 5б, i5), но, как можно заметить, имели по преимуществу церемониальный, представительский характер. В то же время судебные вопросы, которые находились в ведении архонта, имели строго очерченную направленность — все они так или иначе касались области семейного права, то есть были связаны с делами семьи и семейного имущества. Сюда относились, в частности, дела, связанные с плохим обращением детей с родителями, опекунов — с сиротами, с нанесением ущерба имуществу сирот, с разделом семейного имущества, учреждением опеки и т. д. (Arist. Athen. Polit., 5б, б—У). Если предположить — это кажется вполне закономерным — что вопросы семейного права, в том или ином виде, относились к ведению архонта и в древнейшие времена, следует признать, исходя из приведенного выше суждения Аристотеля, что эти дела не являлись «унаследованными от отцов», но входили в число так называемых «дополнительных».
Наряду с названными выше тремя древнейшими магистратами Афин, обладавшими судебной властью, довольно рано появляются «цари фил» (филобасилеи), обладавшие юрисдикцией в пределах своих племенных общин. Аристотель связывает появление этой должности с первым, самым ранним преобразованием государственного устройства, когда жители Аттики были разделены на четыре филы (Arist. Athen. Polit., 4i, 2). О деятельности филобасилеев известно лишь то, что в VII в. до н. э. они вкупе с басилеем образовывали своеобразную судебную коллегию «царей», участвовавшую в судебных процессах по делам о непредумышленных убийствах (IG. I. № ii5 = ML. № 8б; Plut. Sol., i9) [З. C. У9З; i2. C. Уб; 24. C. ІЗЗ]. Можно полагать, что в еще более ранние времена суд «царей» играл важную роль в формирующейся государственной системе Афин [І2. C. Уб]. Ко времени Аристотеля судебные функции филобасилеев были, однако, сведены к решению наименее значительных дел — а именно, они участвовали (вместе с басилеем) в делах об убийствах, причиненных неодушевленным предметом или животным (Arist. Athen. Polit., 5У, 4). Тем не менее, должность эта всегда имела сугубо аристократический характер, и даже в IV в. до н. э. филобасилеи избирались из эвпатридов (Pollux., VIII, ІІІ).
Итак, на раннем этапе становления афинской государственности исполнительная и судебная власть была представлена тремя высшими представителями власти, имевшими пожизненные полномочия во вверенных им областях управления. К отправлению правосудия имели непосредственное отношение также четыре филобасилея, стоявших во главе крупных родоплеменных объединений, на которые было разделено население Аттики. И те, и другие принадлежали, как отмечает Аристотель (Arist. Athen. Polit., З, б), к числу самых знатных и богатых граждан.
Около середины VIII в. до н. э. (по данным Паросской хроники — в У5З/2 г. до н. э.) организация власти в Афинском государстве претерпела значительные изменения. Очевидно, под давлением и в интересах той части аристократии, которая не могла реализовать свое стремление к власти, происходит переход от пожизненного срока полномочий высших магистратов к десятилетнему [2. C. ІЗ5; ІЗ. C. З9 сл.; З4. С. 204 сл.; З9. С. ІЗЗ]. Новый порядок положил начало принципу ротации представителей высшей власти, что открывало новые перспективы для членов знатных родов, ранее лишенных участия в управлении.
ЗІ
Сложившаяся в Афинах триархия, по-видимому, окончательно порвала с наследием монархического прошлого, что выразилось в новом обозначении высших магистратов общим термином «правители», то есть « архонты», как впоследствии именовались все три носителя высшей власти (позднее, в VII в. до н. э., коллегия архонтов пополнилась шестью фесмо-фетами). Отметим также, что новый принцип формирования власти напрямую затрагивал и сферу суда. Пожизненные судебные полномочия, которыми обладали некогда басилей, полемарх и архонт, теперь были упразднены. У так называемых «десятилетних архонтов» срок судебных полномочий был, соответственно, ограничен десятью годами.
Спустя семь десятилетий, в б8З/2 г. до н. э. (Marm. Par., 32; Euseb. Chron., I, І90, Schoene) деятельность высших магистратов была сокращена до одного года. Можно полагать, что к этому времени басилей и полемарх окончательно уступили первенство своему третьему коллеге, архонту, который отныне получил особую роль в жизни общества как человек, «дающий имя году»: отныне год в Афинах обозначался именем архонта-эпонима. Дошедший до нас список афинских годичных архонтов открывается именем архонта б8З/2 г. до н. э. Креонта [2. C. ІЗ5 сл.].
Учреждение годичных магистратур, имевшее, несомненно, огромное значение в истории Афин, в определенной степени отразилось и на формировании судебной власти. Архонт, басилей и полемарх, обладавшие судебными полномочиями, теперь сменялись ежегодно, и это обстоятельство заставляло смотреть на некогда почти сакральное право вынесения судебных решений как на обычное занятие должностных лиц, избранных на соответствующую должность. Тем самым был сделан первый шаг в сторону формирования специальных судебных органов, состоящих из выборных, ежегодно сменяемых судей.
Однако вернемся вновь в эпоху «темных веков», когда зарождались основы будущей судебной системы Афин.
Среди древнейших государственных институтов ранней Греции важное место занимал совет знати, появление которого было связано с усилением аристократических кланов. Достаточно ясное представление о нем дают поэмы Гомера, где перед нами нередко предстает окружающая царя-басилея свита, чаще всего состоящая из людей преклонного возраста. Члены этого совета геронтов — не просто знатные люди, они — как главы небольших родовых общин — тоже именуются басилеями, хотя при этом соблюдают определенную дистанцию по отношению к «старшему» басилею [33. C. ІІ4 сл.].
С подобной ситуацией мы сталкиваемся, например, в стране феакийцев, где правит Алкиной и с ним еще двенадцать басилеев, составляющих его окружение. Полномочия этого коллегиального органа не вполне ясны, но одна сторона его деятельности все же определена поэтом вполне отчетливо — феакийские басилеи обладают судебными полномочиями (Homer. Od., VIII, З8б-З9І). Можно предположить, что в случае необходимости этот своеобразный «совет басилеев» мог выступать и в роли совещательного органа, но то, что Гомер подчеркивает именно его судебные функции, само по себе весьма примечательно. Аристократический совет, ограничивающий единоличную власть басилея, воспринимался, прежде всего, как коллегиальный судебный орган, и в этой своей роли он в известной степени являлся прототипом позднейших коллегиальных судов.
Такая же ситуация в сфере судебной деятельности, сложилась, видимо, и на Итаке, где, помимо Одиссея, было еще несколько басилеев (Homer. Od., I, 394 sq.). При этом, как можно заключить из слов Антиклеи, матери Одиссея, они обладали статусом судей (Homer. Od., XI, І85-І8У).
Наиболее отчетливо суд совета старейшин представлен в знаменитой сцене, изображенной на щите Ахилла (Homer. Il., XVIII, 49У-508). Поэт изображает восседающих
З2
на агоре геронтов, которые вершат суд, поочередно произнося свой приговор. Судебное заседание имеет совершенно открытый и гласный характер: собравшаяся на площади толпа громкими криками выражает свое отношение к участникам процесса и пытается повлиять на решения судей [б. C. 200 сл.; 9. С. 2б сл.; ІУ. С. 3 сл.; 33. С. б сл.; 43. С. 23 сл.]. Перед нами, таким образом, предстает красочная и полная жизненной экспрессии сцена, дающая яркое представление о судебной процедуре на исходе «темных веков», а также о том, какое значение имел суд в жизни греческого общества этого времени.
Данные гомеровского эпоса, а также другие источники, дают, таким образом, основание заключить, что совет старейшин был достаточно универсальным институтом, возникновение которого обусловили те социально-политические явления, которые происходили в греческом обществе после микенского времени, в первую очередь — синой-кизм, сопровождавшийся объединением общинных поселений под властью сильнейшего правителя и связанное с этим стремление местной общинной «элиты» сохранить в рамках новой политической общности некоторые свои привилегии в области управления.
Указанные процессы, безусловно, протекали и в Аттике, следовательно, и здесь мы вправе ожидать появления уже на раннем этапе становления афинского государства аристократического совета, соответствующего гомеровскому совету геронтов. Таким именно органом, по признанию большинства современных исследователей, был совет Ареопага [2. C. ІЗ8; І2. C. У9; 34. C. 325 сл.; 38. С. ІЗ4]. Несмотря, однако, на то, что античная литература сохранила множество упоминаний об этом влиятельнейшем политическом институте Афин, в ранней истории Ареопага имеется много неясных мест. Прежде всего, это касается времени возникновения и первоначальных функций Ареопага. На этот счет высказываются разные мнения; впрочем, единства в этом вопросе не было и в древности.
С одной стороны, есть определенное суждение Аристотеля, который причисляет Ареопаг к числу древнейших органов власти, существовавших до Драконта. В 3-ей главе «Афинской Политии» упоминание о совете Ареопага следует непосредственно после рассказа о формировании коллегии архонтов (Arist. Athen. Polit., З, б). В «Эвменидах» Эсхила создание Ареопага Афиной приурочивается к событиям конца микенской эпохи [5. C. 230; 2б. C. 288; ЗІ. C. 8У сл.; 39. С. 42 сл.; 48.С. 29 сл.; 49. С. ЗУ сл.]. По-видимому, представление о древности этого аристократического совета было преобладающим, и, судя по всему, небезосновательным.
В то же время Плутарх в биографии Солона отмечает наличие некоторых противоречий в традиции о начале Ареопага. Изложив популярную в его время версию о том, что Ареопаг был создан Солоном, Плутарх приводит аргументы в пользу этой и альтернативной ей точек зрения. В пользу первой версии говорит то, что в законах Драконта об убийстве ареопагиты ни разу не упоминаются в качестве судей; дела, касающиеся убийства, возлагаются только на эфетов. С другой стороны, в приведенном тут же законе Солона об амнистии Ареопаг упоминается в числе ранее функционировавших судебных органов, что, по мнению самого Плутарха, говорит в пользу существования Ареопага до архонтства и законодательства Солона (Plut. Sol., І9).
Как справедливо замечает Ч. Хигнетт, комментируя изложенные Плутархом версии, довод в пользу первой из них, обосновывающей сравнительно позднюю дату возникновения Ареопага, не может быть признан убедительным. Даже если Плутарх или его источник имел полный текст законов Драконта об убийстве, умолчание об Ареопаге в них не может служить доказательством отсутствия Ареопага как такового; скорее всего, это показывает, что Ареопаг не имел соответствующих судебных полномочий. Представление о том, что Ареопаг был создан Солоном, по мнению Ч. Хигнетта, иллюстрирует тенденцию авторов
ЗЗ
IV в. до н. э., в частности, Исократа, приписывать Солону все важнейшие нововведения [12. С. 80].
Тем не менее, версия о возникновении Ареопага не ранее начала VI в. до н. э. получила некоторый резонанс в научной литературе Х1Х-ХХ вв. Не отрицая наличия аристократического совета в досолоновских Афинах, некоторые авторы высказывали мысль о том, что этот совет не имел ничего общего с позднейшим Ареопагом [14. С. 10; 25. С. 145; 31. С. 11]. Высказывалось, в частности, предположение, что древний совет Афин состоял из пятидесяти одного эфета и девяти архонтов, в совокупности составлявших совет из шестидесяти членов. Подобные конструкции, имеющие сугубо умозрительный характер, безусловно, не могут быть приняты, как и попытки ряда исследователей подвергнуть сомнению историческую ценность свидетельств Аристотеля о древнейшем устройстве афинского государства [4. С. 83].
Признавая совет Ареопага одним из древнейших институтов ранних Афин [1. С. 89;
2. С. 138; 37. С. 26; 49. С. 28], мы вместе с тем должны признать, что источники не позволяют в полной мере выявить его первоначальные функции. Аристотель, говоря о раннем, досолоновском Ареопаге, указывает, что в его ведении находились важнейшие государственные дела, он был блюстителем законов и имел право самостоятельно выносить приговоры тем, кто нарушал установленный порядок (Аг181 АШеп. РоШ:., 3, 6). Однако описание ранних полномочий Ареопага, как было замечено еще Г. Бузольтом, почти буквально совпадает с тем, что сообщается о солоновском Ареопаге (Ал81 АШеп. РоШ:., 8, 4) [2. С. 144]. По мнению Ч. Хигнетта, это показывает, что описание досолоновского Ареопага — не более чем реконструкция, основанная на предположении, что Ареопаг до Солона имел те же полномочия, что и после солоновских реформ [12. С. 81].
Конечно, данное Аристотелем описание раннего Ареопага несколько схематично и, по большому счету, имеет вневременной характер. Ареопаг во все периоды афинской истории был влиятельным и авторитетным органом и практически всегда был теснейшим образом связан со сферой судопроизводства. Можно, однако, полагать, что в общих чертах описание Аристотеля верно передает основной смысл деятельности и значение Ареопага в древнейшие времена.
Подобно гомеровскому совету геронтов, древний Ареопаг должен был совмещать роль совета, состоящего при басилее, и функции коллегиального судебного органа, действующего под началом того же басилея. По мере ослабления власти басилея состоящий при нем аристократический совет должен был становиться все более независимым в принятии решений, не затрагивающих область компетенции полемарха и архонта. Последнее условие представляется нам немаловажным в плане сохранения установленного разделения властей и поддержания стабильных отношений между властвующими субъектами. Сокращение срока полномочий высших магистратов сначала до десяти лет, а затем и до одного года, по-видимому, должно было еще более усилить позиции Ареопага [ср.: 34. С. 326], члены которого сохраняли пожизненные полномочия во все периоды истории Афин.
Указанные соображения позволяют с доверием относится к словам Аристотеля о том, что совет Ареопага еще до законодательной деятельности Драконта и Солона распоряжался важнейшими государственными делами (Ап81 АШеп. РоШ:., 3, 6). Источники, однако, не позволяют сколько-нибудь точно определить круг этих дел. Можно лишь предполагать, что, будучи по своей природе советом, то есть, прежде всего, совещательным органом, Ареопаг должен был вплоть до появления в Афинах совета четырехсот, то есть до реформ Солона, выполнять подобающие совету обязанности. Древние авторы вплоть
до позднейших времен называли его не иначе как «совет (bule), что на Ареопаге», причем определение его по месту нахождения (холм Ареопаг) понадобилось, видимо, в связи с появлением в Афинах второго совета [2. C. І40; І2. C. 82].
Как высший государственный совет Ареопаг мог принимать участие в обсуждении насущных вопросов, находившихся в ведении архонта, басилея и полемарха, причем эта составляющая его деятельности, по-видимому, должна была усилиться после введения годичного архонтства. Отсюда оставался уже один шаг до установления контроля Ареопага над деятельностью должностных лиц, касающегося, прежде всего, законности принимаемых ими решений, то есть того, что Аристотель называет номофилакией. По Аристотелю, номофилакия установилась уже до Солона, который лишь подтвердил эту функцию Ареопага (Arist. Athen. Polit., 8, 4). Несколько выше (Arist. Athen. Polit., 3, б) Аристотель заявляет о том, что Ареопаг уже до Драконта должен был «охранять законы (nomous)», что, однако, вызывает некоторую настороженность. Комментируя сообщение об «охране законов» Ареопагом, Дж. де Сен-Круа отмечает, что реальное содержание этого понятия определить практически невозможно [28. C. 82]. Учитывая то, что в указанное время в Афинах писаных законов как таковых еще не было, слова Аристотеля следует, скорее всего, понимать в том смысле, что ареопагиты наблюдали за соблюдением норм и правил, действовавших в период господства обычного права.
Точно так же мы не можем точно установить, какого рода судебные дела подлежали рассмотрению в Ареопаге. Вопреки широко распространенному мнению, основанному на данных о позднейших судебных полномочиях Ареопага как суда по делам о предумышленных убийствах, можно усомниться в том, что эта функция была возложена на него с древнейших времен. Аристотель (Arist. Athen. Polit., З, б) говорит о том, что в древнейшие времена Ареопаг мог наказывать «нарушителей порядка» (akosmuntas), что мало согласуется с преследованием за убийство. Следует вообще иметь в виду, что дела такого рода долгое время решались в частном порядке на основе обычая кровной мести, то есть находились фактически за пределами влияния государства. По-видимому, не лишено оснований мнение, что лишь Драконт впервые в практике афинского правосудия установил ответственность за убийство не только перед родственниками убитого, но и перед государством [2б. C. 290 сл.]. Однако и в законодательстве Драконта делами об убийстве занимались не ареопагиты, а эфеты и басилеи.
Говоря о судебных полномочиях Ареопага, можно только предположить, что это были дела, не входившие в сферу компетенции архонта, басилея и полемарха. К числу таких дел относилась, надо полагать, охрана основ существующего государственного строя [І2. C. 90; 23. C. У, 9; 49. C. 30; 53. C. 59]. Цитируемый Плутархом закон Солона об амнистии (Plut. Sol., І9), который будет рассмотрен нами ниже, дает основание считать, что Ареопагу в VII в. до н. э. были подсудны дела, связанные с попыткой установления тирании.
Не менее важен и столь же сложен для разрешения вопрос о порядке избрания ареопагитов. Согласно данным Аристотеля, члены Ареопага назначались (kathistanto) из архонтов, которые в свою очередь выбирались по знатности и богатству (Arist. Athen. Polit., З, б). Это сообщение, однако, не может быть отнесено к периоду ранее б8З/2 г. до н. э. Во времена триархии, при пожизненном сроке правления и даже позднее, при «десятилетних архонтах», когда смена архонтов происходила слишком медленно, должен был действовать другой принцип формирования Ареопага. Скорее всего, аристократический совет ранних Афин формировался из глав знатных родов и был сравнительно небольшим по численному составу [2. C. І4І; І2. C. 83]. Лишь после введения годичного
архонтства отслужившие свой срок архонт, басилей и полемарх, а также появившиеся позднее фесмофеты могли пополнять совет Ареопага. Мы, однако, не знаем, когда и кем был введен этот новый порядок. По мнению Г. Бузольта, пополнение Ареопага за счет архонтов установилось уже в древнейшие времена [2. C. І4З], в то время как другие исследователи склонны полагать, что описанный Аристотелем порядок избрания ареопагитов появился лишь при Солоне [І2. C. 8І; 28. C. 82 сл.].
Так или иначе, мы видим, что к VII в. до н. э. система правосудия уже приобрела в Афинах вполне осязаемые очертания. Она была представлена, с одной стороны, тремя архонтами — носителями высшей исполнительной власти, и, с другой стороны, единственным на тот момент совещательным органом — советом Ареопага, а также четырьмя филобасилеями, основной круг полномочий которых остается неясным. Из сказанного следует, однако, что одной из особенностей афинского правосудия на этом этапе была нерасчлененность властей, отсутствие выделенных, созданных специально для целей судопроизводства государственных институтов.
Первыми в истории Афин должностными лицами, функции которых были связаны исключительно со сферой права и судопроизводства, были фесмофеты. Появление этой магистратуры Аристотель относит к тому периоду, когда срок полномочий должностных лиц был уже сокращен до одного года (Arist. Athen. Polit., 3,4), следовательно, в качестве terminus post quem в данном случае может рассматриваться б83/б82 г. до н. э. В качестве terminus ante quem выступает бЗб г. до н. э., когда произошла неудачная попытка Килона захватить власть в Афинах. Осаду Акрополя, захваченного Килоном и его сторонниками, по сообщению Фукидида, возглавляли девять архонтов (Thuc., I, І2б, 8), то есть фесмофеты в тот момент уже входили в число высших магистратов Афин. Таким образом, появление должности фесмофетов можно отнести к периоду с б82 по бЗб гг. до н. э., скорее всего, ближе к первой из названных дат.
О полномочиях фесмофетов Аристотель сообщает следующее (Arist. Athen. Polit., З, 4): «фесмофеты... были избраны... чтобы, записав thesmia, хранить их для решения судебных споров».
Следует сразу отметить, что в современной научной литературе данное сообщение Аристотеля получило неоднозначную оценку. Так, Ч. Хигнетт вслед за Г. де Санктисом [25. C. ІЗЗ] и К. Латте [Іб. C. 33] считает, что подобная мотивация избрания фесмофе-тов, как и хронологическое указание Аристотеля, не может внушать доверия. Заявление Аристотеля, по его мнению, — не более чем предположение, основанное на названии должности [І2. C. Уб]. Между тем, многие современные исследователи не разделяют столь скептического отношения к источнику, полагая, что сообщение Аристотеля о ранних фесмофетах заслуживает, безусловно, самого пристального внимания.
Из цитированного выше сообщения Аристотеля следует, что должностные обязанности фесмофетов заключались в письменной фиксации и хранении thesmia, причем эти последние предполагалось использовать в судебных тяжбах. Слово thesmos, как и близкое ему thesmion, достаточно часто встречается в источниках начиная с Гомера. Как убедительно показал М. Оствальд, чаще всего в этих словах заключалось понятие о законе, данном свыше, ниспосланном богами либо установленном законодателем, имеющим непререкаемый, всеми признанный авторитет [22. C. І8 сл.]. Предлагались, однако, и другие трактовки этого слова в приведенном выше контексте, что, соответственно, влияло на понимание смысла деятельности ранних фесмофетов.
Особо следует отметить получившее широкое распространение в англо-американской литературе последних десятилетий понимание thesmion в значении «судебный приговор».
Зб
Так, Ч. Хигнетт совершенно однозначно трактует thesmia как «судебные решения» [І2. C. Уб]. Для М. Оствальда thesmia Аристотеля — не что иное, как записи судебных процессов, включающие принятые судом решения либо изложение принципов, лежащих в основе отдельных решений [22. C. ІУ4]. М. Гагарин, присоединяясь в целом к своим предшественникам, вместе с тем полагает, что записываемые фесмофетами thesmia могли содержать в себе не только принятые судом решения, но и некоторые общие правила, выведенные на основе этих решений [У. C. УІ; 9. C. 5б]. При подобном подходе, как нетрудно заметить, судебный прецедент становился фактически единственным источником права в формирующейся правовой системе Афинского государства.
Против подобной трактовки термина, однако, вполне обоснованно, на наш взгляд, высказывались К. Латте и Г. Бузольт [Іб. C. 33; 3. C. 802]. Для создания правовой основы судопроизводства, на что как раз и была направлена деятельность фесмофетов, необходимо было письменно зафиксировать неписаные правила и нормы, которые с древнейших времен регулировали жизнь общества. Иными словами, нам представляется, что в записываемых фесмофетами thesmia следует видеть, прежде всего, нормы обычного права [44. C. 2ІІ].
Вместе с тем есть основания полагать, что наряду с древними установлениями обычного права фесмофеты могли в определенных случаях создавать новые нормативные акты, необходимые в создавшейся ситуации, — то есть законы. Мы имеем в виду цитируемый Аристотелем ранний афинский закон против тирании (Аристотель относит его к числу thesmia): «Если кто-либо станет устанавливать тиранию или способствовать установлению тирании, пусть и сам он, и род его подвергнутся атимии» (Arist. Athen. Polit., Іб, І0). Данный закон возник, как справедливо полагают многие исследователи, как закономерная реакция на попытку захвата власти Килоном в бЗб г. до н. э. [У. C. У4; І0. C. 458; 2І. C. І0б].
Вполне убедительным представляется и предположение М. Гагарина, по мнению которого закон был создан фесмофетами в период между Килоновой смутой и законодательством Драконта, то есть сразу по следам событий, произошедших в Афинах. По сообщению Фукидида, подавлением мятежа руководили девять архонтов (Thuc., I, І2б, 8), в числе которых были шесть фесмофетов; они, по-видимому, и создали спустя некоторое время закон (thesmion), направленный против тирании [У. C. УУ]. Вместе с тем нельзя согласиться с суждением М. Г агарина о порядке принятия данного закона. По логике М. Г агарина, суд над уцелевшими килоновцами должен был проходить без какой-либо правовой базы, и только после суда, опираясь на вынесенный приговор, фесмофеты создали соответствующий закон. Более логичной представляется нам обратная последовательность событий: сначала — создание закона, необходимого в сложившейся ситуации, и лишь затем — проведение суда, опирающегося на этот закон. Если, как мы пытались показать, вся предшествующая деятельность фесмофетов была направлена на создание правовой базы судопроизводства, то нет никаких оснований думать, что в данном случае установившийся порядок был нарушен.
Впоследствии функции фесмофетов подверглись некоторым изменениям, тем не менее они всегда имели непосредственное отношение к сфере права и судопроизводства. В классический период фесмофеты предстают перед нами, прежде всего, в роли председателей судебных палат гелиэи (дикастериев). В это время их юрисдикции подлежали важнейшие дела, связанные с преступлениями против государства (графэ параномон, исангелия и др.). К числу обязанностей фесмофетов относился также ежегодный пересмотр действующего законодательства с целью выявления противоречащих друг другу и дублирующих друг друга законов. В этом случае дело передавалось в специальную комиссию номофетов.
ЗУ
Деятельность ранних фесмофетов явилась первым опытом кодификации права в Афинах. Как верно отметил М. Гагарин, фесмофеты создавали свои записи, прежде всего, для облегчения и упорядочивания работы суда, не ставя перед собою иных, более широких общественных целей [9. C. 5б, ІЗІ]. Именно поэтому, надо полагать, их деятельность не привлекла к себе особого внимания древних авторов. Более широкий общественный резонанс имела законодательная деятельность первого афинского законодателя Драконта.
Аристотель относит деятельность Драконта к году архонта Аристэхма (Arist. Athen. Pol., 4,i; 5,i; 4І, 2), время архонтства которого, впрочем, неизвестно. Более конкретные указания имеются в поздней традиции. Клемент Александрийский и Свида относят деятельность Драконта к 39-й Олимпиаде, то есть к периоду с б24 по б2І г. до н. э. (Clem. Alex. Strom., ^Іб; Suid. Lex. s. v. Drakwn). «Хроника» Евсевия (армянская версия) указывает точную дату — б2І г. до н. э. [29. C. бб сл.]. Будучи одним из фесмофетов (Paus., IX, Зб,8), и, следовательно, имея возможность пользоваться записями, которые находились в их распоряжении, Драконт, по-видимому, использовал эти материалы при создании своего кодекса.
Законодательство Драконта охватывало, как можно полагать, достаточно широкий спектр насущных для того времени вопросов. Не затрагивая их во всей совокупности (этому посвящена одна из наших предшествующих работ) [45. C. І95 сл.], отметим лишь некоторые нововведения законодателя, имеющие прямое отношение к формированию судебной системы.
Большое значение для развивающегося судопроизводства имела разработка вопросов судебной процедуры, которым в законодательстве Драконта было уделено особое внимание (что, впрочем, свойственно и другим ранним законодательствам). Подтверждением сказанного является, в частности, эпиграфический вариант закона Драконта об убийстве (IG. I. № ІІ5 = ML. № 8б). Как уже не раз подчеркивалось исследователями, этот закон имеет по преимуществу процедурный характер [29. C. ЗІ сл.; 9. C. б4, 8б, ІІ5]. Цель законодателя в данном случае состоит в тщательной проработке процедурных вопросов, а именно: в определении полномочий судей (царей и эфетов), в выработке условий примирения убийцы с родственниками убитого и мер защиты убийцы от самовольной расправы [8; І0. C. 45І сл.; 24. C. І29 сл.; 29; 30; 50. C. 8 сл.; 5І. C. 30 сл.; 54. C. 5б сл.].
Возможно, одной из мер, направленных на совершенствование суда, явилось введение Драконтом в судебную процедуру клятвы судей, содержащей требование проявлять равную благосклонность к участникам судебного процесса (Lucian. De сalumn., 8; ср.: Schol. аd Il., XV, Зб). Регламентирование судебной процедуры, одним из элементов которой была приносимая судьями клятва, по-видимому, было продиктовано стремлением законодателя повысить степень объективности принимаемых судьями решений [45. C. 2І0].
Не ограничиваясь отдельными процедурными нововведениями, Драконт учреждает в Афинах новый судебный орган, фактически, проводит реформу судопроизводства, логически связанную с новым подходом к уголовному законодательству, а именно, к делам об убийствах. Мы имеем в виду создание коллегии эфетов, появление которой еще более усложнило систему судебных органов, сложившихся в Афинах к концу VII в. до н. э.
Немногочисленные источники, содержащие сведения об этой коллегии, по большей части дают информацию об эфетах конца классического периода. Это, прежде всего, «Афинская полития» Аристотеля, где содержится достаточно подробный очерк о судебной деятельности эфетов в IV в. до н. э. (Arist. Athen. Polit., 5У, 2-4). В речах Демосфена, в особенности в известной речи против Аристократа (Demosth., XXIII, 22-99) определяется
место эфетов в процессах по делам об убийствах. В то же время Плутарх, цитируя закон об амнистии, сохранил ценные сведения об афинском суде до Солона (Plut. Sol.,i9). Некоторые дополнительные данные о коллегии эфетов дает Поллукс (Pollux., VIII, ІІ8-І20). Особое значение в данной связи имеет надпись 409/8 г. до н. э. с текстом закона Драконта об убийстве (IG. I. № ІІ5 = ML. № 8б). Надпись дает важные сведения для определения места эфетов в судебной системе Афин конца VII в. до н. э.
О времени учреждения суда эфетов сообщает Поллукс в VIII книге « Ономастикона»: «Эфетов в количестве пятидесяти одного, избираемых из знати, учредил Драконт» (Pollux., VIII, І25). Хронологическое указание Поллукса вызвало, однако, сомнение у некоторых ученых, доказывавших, что должность эфетов появилась в Афинах еще до Драконта [3. C. 803; І2. C. ЗІ0; 20. C. 2824]. Одним из аргументов, выдвигаемых в пользу этой точки зрения, является то, что в надписи с текстом закона об убийстве нет упоминаний о создании нового судебного института. Но, как мы уже отмечали ранее [4У. C. ІІ5 сл.], нельзя ожидать предписаний такого рода в законе, регулирующем конкретную область уголовного права — непредумышленные убийства. Создание нового судебного органа относится к иной сфере деятельности законодателя — реформе судопроизводства, которая должна была закрепляться особым законодательным актом. У нас нет никаких оснований ожидать включения положений этого законодательного акта в издаваемые законодателем конкретные законы.
Трудно согласиться и с не имеющей подкрепления в источниках гипотезой, сторонники которой видели в эфетах древний аристократический совет Афин, преобразованный Драконтом в судебную коллегию [2. C. ІЗ8; І2. C. 8І, 309].
Как нам представляется, для решения вопроса о времени появления эфетов наибольшее значение имеет сам факт упоминания об этой коллегии в законе Драконта, коль скоро мы не располагаем ни одним свидетельством в пользу более раннего возникновения данного института. Свидетельство Поллукса, напрямую связывающее появление эфетов с деятельностью Драконта, является дополнительным поводом к тому, чтобы признать первого афинского законодателя создателем нового судебного органа. Именно эта точка зрения, представленная в работах ряда исследователей [4. C. Іб4; 24. C. І5З; 2б. C. 29І], представляется нам наиболее убедительной.
Учреждение коллегии эфетов, при том, что в Афинах до Драконта уже сложилась, как было показано выше, определенная система органов правосудия, несомненно, говорит о новых задачах, которые ставил перед собою законодатель в области судопроизводства.
Попробуем определить, насколько это возможно, объем полномочий коллегии эфетов при Драконте. Надпись 409/8 г. до н. э., дополняемая цитатами из законов Драконта, сохранившимися в речах Демосфена, позволяет частично восстановить характер должностных обязанностей эфетов в делах о непредумышленных убийствах. Закон предусматривает участие в судебном процессе не только эфетов, но также царей (басилеев), составлявших особую судебную корпорацию, имевшую юрисдикцию в делах об убийстве. В состав этой корпорации входили архонт-басилей и четыре филобасилея [3. C. У9З; І2. C. Уб; 24. C. ІЗЗ; 2б. C. 2У5], судебные полномочия которых восходили к древнейшим временам. Обязанности басилеев законодатель обозначает глаголом dikadzein, в то время как функции эфетов во всех случаях определяются глаголом diagignwskein (стк. І2-ІЗ). В текстах классического времени оба глагола в соответствующем контексте могли иметь практически одинаковое значение — «судить, выносить решение по делу», однако во времена Драконта в их значении, скорее всего, было некоторое различие, а значит, были различия и в функциях басилеев и эфетов. Это с достаточной очевидностью вытекает из нашей надписи.
З9
Эфетам закон вменяет в обязанность принятие решения по принципиальному вопросу о наличии умысла в действиях убийцы — этим, видимо, предопределялся весь дальнейший ход процесса (стк. Іб-ІУ). Эфеты выбирают десятерых членов фратрии для участия в процедуре прощения убийцы (стк. І8-І9), они же выносят решение в случае убийства человека, которому было предъявлено обвинение в убийстве, то есть в том случае, когда речь шла фактически о рецидиве кровной мести (стк. 29). В этой ситуации эфеты, видимо, должны были определить, выполнял ли убитый налагавшиеся на него до суда ограничения, как-то: не посещать агору, не участвовать в состязаниях и т. п. Введение перечисленных в законе ограничений, налагаемых на человека, объявленного убийцей, заставляет предположить, что последний мог до суда находиться на свободе, но при этом фактически подвергался атимии. От решения эфетов по этому вопросу, по-видимому, зависели дальнейшие действия, связанные с возможностью привлечения мстителя к суду по закону об убийстве.
За первым аксоном, в котором излагаются вышеперечисленные функции эфетов, по восстановлению Р Страуда, следовал второй. Можно предположить, что несохранив-шиеся части надписи (а общее количество аксонов нам неизвестно) содержали не менее ценную информацию по интересующему нас вопросу. Но даже то, что сохранилось, дает возможность составить некоторое общее представление о круге должностных обязанностей коллегии эфетов.
Основываясь на имеющейся информации, в деятельности эфетов можно выделить два этапа. Это, во-первых, участие в судебном заседании, в котором, кроме эфетов, принимали участие архонт-басилей и филобасилеи (итого 5б человек). Вместе с тем в обязанности эфетов законодатель включил и определенные досудебные действия, суть которых хорошо увязывается с основным значением глагола gignwskw (diagignwskw) — узнавать, разузнавать, определять. Задача эфетов на этом этапе заключалась, как видно из вышеизложенного, в выяснении обстоятельств дела и оценке доказательств, что должно было дать суду основания для вынесения приговора [24. C. І5З]. Особо важным моментом представляется то, что указанные действия были возложены на коллегиальный орган, имеющий большой численный состав (5І человек). С чем связана численность эфетов, невозможно сказать с уверенностью. В свое время по этому вопросу высказывались разные точки зрения, но все они малоубедительны [20. C. 804]. Можно полагать, что в Афинах конца VII в. до н. э. это был самый представительный орган власти. Обращает на себя внимание также возраст членов коллегии — по сведениям лексикографов, эфетов избирали из людей старше пятидесяти лет (Phot., Suid., Etym. M., s. v. Efetai). Оба фактора должны были, видимо, обеспечить максимальную объективность и компетентность при рассмотрении дела.
Таким образом, при Драконте впервые в истории Афин судопроизводство как бы разделилось на два этапа: досудебная фаза сбора и оценки доказательств и собственно судебное заседание. Чем можно объяснить внимание законодателя к первой, досудебной фазе? Надо полагать, необходимость возложенных на эфетов действий возникла в связи с введением в уголовное законодательство Драконта таких категорий, как предумышленное, непредумышленное и так называемое «дозволенное» убийство (или убийство, не преследуемое законом), что требовало создания гарантий правильной квалификации каждого конкретного случая. Ко времени Драконта, по-видимому, клятва обвиняемого, практиковавшаяся ранее в качестве критерия оценки доказательств, полностью изжила себя ввиду неэффективности (вспомним, что уже Гесиод в конце VIII в. до н. э. сетовал на ложность клятв, даваемых в судах). Гораздо более надежным инструментом получения объективной информации по делу мог стать специальный коллегиальный орган, члены которого,
исходя из своего жизненного опыта, давали бы оценку ситуации. Такова, по-видимому, одна из возможных причин создания Драконтом коллегии эфетов.
Закон Драконта об убийстве, дошедший до нас в виде надписи, касается, как известно, только непредумышленных убийств (стк. І0). Между тем можно полагать, что полномочия эфетов во времена Драконта распространялись и на предумышленные убийства, то есть на ту сферу уголовного права, которая позднее отошла в ведение Ареопага. В пользу этого предположения говорят некоторые данные, в частности, известный закон об амнистии, цитируемый Плутархом в биографии Солона. Закон Солона об амнистии, в аутентичности которого трудно усомниться (Плутарх даже точно указывает, что это восьмой закон, записанный на ІЗ-м аксоне!), раскрывает перед нами структуру судебной власти в период, предшествовавший законодательству Солона. Закон предусматривает восстановление гражданских прав для тех, кто был лишен их до архонтства Солона «за исключением лиц, которые (hosoi) Ареопагом, либо которые (hosoi) эфетами или басилеями в Пританее были осуждены за (epi) убийство, участие в массовых кровопролитиях либо за (epi) стремление к тирании, и находились в изгнании во время издания этого закона» (Plut. Sol., І9).
Перечисляя судебные органы, действовавшие до Солона, и указывая область их компетенции, закон, как верно заметил Э. Рушенбуш, с помощью относительного местоимения hosoi разделяет судебные органы на две группы: Ареопаг, с одной стороны, и эфеты вкупе с басилеями — с другой. Точно также дважды повторяемый предлог epi подразделяет на две категории названные в законе правонарушения: убийство и массовые кровопролития отнесены к одной категории преступлений, стремление к тирании — к другой [24. C. ІЗ4].
Для того чтобы решить, каким из названных в законе судебных органов были подсудны дела той и другой категории, необходимо вспомнить, что закон Драконта связывает дела об убийстве с эфетами и басилеями. Очевидно, аналогичным образом следует решать вопрос и относительно закона об амнистии. В таком случае можно заключить, что до принятия солоновского закона об амнистии, то есть в тот период, когда действовало законодательство Драконта, эфетам и басилеям были подсудны дела об убийствах и массовых кровопролитиях, а Ареопагу — дела, связанные с попыткой установления тирании, то есть преступления, затрагивающие основы государственной власти [І2. C. 90; 23. C. У, 9;
24. C. ІЗ5]. Как нам представляется, sfagai, обычно понимаемые как массовые убийства во время смут, едва ли могли быть квалифицированы как непредумышленные убийства. Если же отнести их к категории умышленных убийств, можно сделать вывод о том, что дела этого рода были подсудны эфетам и басилеям, а не Ареопагу. Следует, однако, заметить, что этот вывод имеет силу лишь для периода, предшествующего законодательству Солона, и, скорее всего, должен быть отнесен к периоду действия законодательства Драконта.
В этой связи представляет интерес наблюдение Р. Сили, который обратил внимание на то, что в IV в. до н. э. один из судов эфетов, а именно — суд, судивший во Фреатто, имел расширенные полномочия. Здесь суду эфетов подлежали люди, изгнанные из Аттики за совершение убийства и совершившие новое убийство, вне зависимости от того, было ли оно умышленным или непредумышленным. Р. Сили объясняет это тем, что суд эфетов во Фреатто сохранил черты древнего суда эфетов, имевшего самые широкие полномочия в делах, связанных с убийством [2б. C. 28б]. В свете приведенных выше данных это мнение кажется достаточно убедительным.
В заключение еще раз отметим, что учреждение коллегии эфетов изменило структуру судебной власти, сложившуюся в древнейшие времена, когда суд вершили басилеи
с их ближайшим окружением, составлявшим совет знати. Эта структура, пришедшая из глубины веков, дожила до времени Драконта. Реальным ее воплощением были судебные полномочия архонтов, которые некогда разделили между собой эти «царские» полномочия, а также судебная власть совета Ареопага.
О новых задачах, которые ставил перед собою первый афинский законодатель в области организации судебной деятельности, говорит, по-видимому, новый подход к организации коллегии эфетов. В отличие от ранее действовавших органов власти с судебными полномочиями, новая коллегия не совмещала свои судебные функции ни с исполнительными, ни с совещательными функциями, то есть являла собою именно судебный орган, что позволяет говорить о начале формирования в Афинах собственно судебной ветви власти.
В условиях Афин того времени принципиально новым явлением было создание широкого по численному составу судебного органа, состоявшего из пятидесяти одного члена, что было первым шагом в сторону создания еще более массового судебного органа (гелиэи) в начале VI в. до н. э. Учитывая сказанное, можно, видимо, говорить о серьезном реформировании афинского судопроизводства, произошедшем в конце VII в. до н. э.
Важнейшей особенностью сложившейся к этому времени судебной системы было отсутствие концентрации судебной власти в руках узкого круга лиц. Напротив, судебные полномочия в Афинах были в максимальной степени рассредоточены между разными по характеру своей деятельности органами власти. Практически все ранние афинские государственные институты (за исключением разве что колакретов и пританов навкраров, о которых вообще мало что известно) обладали собственной юрисдикцией, распространяющейся на определенный круг вопросов. Эта особенность судебной системы, сохранявшаяся и в дальнейшем, по-видимому, явилась одной из предпосылок демократического развития афинского государства в классический период.
Литература
1. Bonner R., Smith G. The Administration of Justice from Homer to Aristotle. Vol. I. Chicago, 1930.
2. Busolt G. Griechische Geschichte bis zur Schlacht bei Chaeroneia. Bd. II. 2-te Aufl. Gotha, 1895.
3. BusoltG. Griechische Staatskunde. 3-te Aufl. 2-te Halfte / bearb. von H. Swoboda: Nachdruck. Munchen, 1972.
4. Day J., Chambers M. Aristotle’s History of Athenian Democracy. Los Angeles, 1962.
5. Dover K. J. The Political Aspect of Aeschylus’ Eumenides // JHS. 1957. Vol. 77. № 2.
6. EdwardsM. W. The Iliad: a Commentary / ed. by G. S. Kirk. Vol. V: books 17-20. Cambridge, 1991.
7. Gagarin M. The Thesmothetai and the Earliest Athenian Tyranny Law // TAPA. Vol. 111. 1981.
8. Gagarin M. Drakon and Early Athenian Homicide Law. New Heaven, 1981.
9. Gagarin M. Early Greek Law. Los Angeles; London, 1986.
10. Gallia A. B. The Republication of Draco's Law on Homicide // CQ. Vol. 54. № 2. 2004.
11. Hesiod, the Homeric Hymns and Homerica / transl. by H. G. Evelyn-White. London, 1936.
12. Hignett Ch. A History of the Athenian Constitution to the end of the V century B. C. Oxford, 1952.
13. Jeffery L. H. Archaic Greece. The City-States 700-500 B. C. London, 1978.
14. Kahrstedt U. Untersuchungen zu athenischen Behorden. I. Areopag und Epheten // Klio. Bd. XXX. 1937.
15. Kirk G. S. The songs of Homer. Cambridge, 1962.
16. Latte K. Thesmotheten // RE. 2-te Reihe. Bd. VI. Hbbd. 11. 1936.
17. Luce J. V. The Polis in Homer and Hesiod // Proceedings of the Royal Jrish Academy. Section C — archaeology, celtic studies, history, linguistics, literature. Vol. 78. № 1. Dublin, 1978.
18. Meyer Ed. Geschichte des Altertums. Bd. II. Stuttgart, 1893.
19. Miller J. Drakon. (8) // RE. Bd. V. 1905.
20. Miller J. Ephetai // RE. Bd. V. 1905.
21. OstwaldM. The Athenian Legislation against Tyranny and Subversion // TAPA. Vol. 86. 1955.
22. Ostwald M. Nomos and the Beginnings of Athenian Democracy. Oxford, 1969.
23. OstwaldM. From Popular Sovereignty to the Sovereignty of Law. Law, Society, and Politics in Fifth-Century Athens. Los Angeles; London, 1986.
24. Ruschenbusch E. Phonos. Zum Recht Drakons und seiner Bedeutung fur das Werden athenischen Staates // Historia.1960. Bd. IX. H. 2.
25. Sanctis G. de. Atthis: Storia della Repubblica Ateniese. Ed. 2. Torino, 1912.
26. SealeyR. The Athenian Courts for Homicide // Classical Philology. 1983. Oct. Vol. 78. № 4.
27. Starr Ch. G. The Decline of the Early Greek Kings // Historia. Bd. X. 1961.
28. Ste Croix G. de. Athenian Democratic Origins. Oxford, 2004.
29. StroudR. S. Drakon's Law on Homicide. Los Angeles, 1968.
30. StroudR. S. The Axones and Kyrbeis of Drakon and Solon. Los Angeles, 1979.
31. Wallace R. W. The Areopagos Council to 307 B. C. Baltimore; London, 1989.
32. Wolff H. J. Beitrage zur Rechtsgeschichte Altgriechenlands und des hellenistisch-romische Agypten. Weimar, 1961.
33. АндреевЮ. В. Раннегреческий полис (гомеровский период). Избранные статьи. СПб., 2003.
34. Блаватская Т. В. Черты истории государственности Эллады. СПб., 2003.
35. Бузескул В. П. История афинской демократии. СПб., 2003.
36. Гомеровы Гимны / пер. с древнегреч., предисл., вступ. ст. и прим. Е. Рабинович. М., 1995.
37. Колобова К М. Древний город Афины и его памятники. Л., 1961.
38. Латышев В. В. Очерк греческих древностей. Государственные и военные древности. СПб., 1997.
39. Лурье С. Я. Политические тенденции трагедии «Эвмениды» // ВДИ. 1958. № 3.
40. Лурье С. Я. История Греции. Л., 1993.
41. Пальцева Л. А. Из истории архаической Греции: Мегары и мегарские колонии. СПб., 1999.
42. Пальцева Л. А. Суд у Гомера и Гесиода // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. СПб., 2002.
43. Пальцева Л. А. Основные направления развития судебной системы в архаической Греции (VII в. до н. э.) // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. СПб., 2005. Вып. 4.
44. Пальцева Л. А. Фесмофеты и раннее афинское законодательство // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. СПб., 2006. Вып. 5.
45. Пальцева Л. А. К вопросу о составе законодательства Драконта // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. СПб., 2007. Вып. 6.
46. Пальцева Л. А. Судебные институты архаической Греции // Мнемон. Исследования и публикации по истории античного мира. СПб., 2008. Вып. 7.
47. Пальцева Л. А. Коллегия эфетов в архаических Афинах // История. Мир прошлого в современном освещении. СПб., 2008.
48. Радциг С. И. К вопросу о политической тенденции Эсхила в «Эвменидах» // ВДИ. 1968. № 2.
49. Суриков И. Е. Афинский Ареопаг в первой половине V в. до н. э. // ВДИ. 1995. № 1.
50. Суриков И. Е. Законодательство Драконта в Афинах и его исторический контекст // Древнее право. 2000. № 2 (7).
51. Суриков И. Е. Проблемы раннего афинского законодательства. М., 2004.
52. Фролов Э. Д. Рождение греческого полиса. Л., 1988.
53. Цуканова М. А. Ареопаг до Солона // Вестн. Ленингр. ун-та. Сер. «История, язык, литература». 1972. Вып. 2. № 8.
54. Шишова И. А. Раннее законодательство и становление рабства в античной Греции. Л., 1991.
