CC BY
115
•я
m
Ю.Ю. Комлев,
доктор социологических наук, профессор (КЮИ МВД России)
ФЕНОМЕНОЛОГИЯ РОССИЙСКОЙ КОРРУПЦИИ С ПОЗИЦИЙ ТЕОРИИ СОЦИАЛЬНОГО НАУЧЕНИЯ
Представлены феноменология, масштаб и специфика коррупции в современной России. Описаны интерпретация и меры противодействия коррупции в методологических рамках теории социального научения.
Ключевые слова: девиантное поведение, коррупция, дифференциальная ассоциация, социальное научение, дифференциальное усиление
The phenomenology, scale and specifics of corruption in modern Russia are presented. The interpretation and measures of counteraction of corruption in a methodological framework of the social learning theory are described.
Keywords: deviant behavior, corruption, differential association, social learning, differential reinforcement
Образ России прочно ассоциируется с тотальной коррумпированностью всех, особенно в высших эшелонах власти. Коррупционные скандалы в Минобороны (дело «Оборонсервиса»), таможенном ведомстве, в Минсельхозе, Минрегионразвития, Минздравсоцразвития (многочисленные дела о растратах), в связи с крупными хищениями в «Российских космических системах» при реализации проекта ГЛО-НАСС, при подготовке саммита АТЭС достигли в последнее время небывалых масштабов и широкой общественной огласки [1,2,3]. Многие российские коррупционеры-компрадоры выводят свои капиталы из страны и бегут на Запад, пользуясь услугами теневого банкинга, что наносит огромный урон федеральному бюджету и национальной безопасности России.
Дела о коррупции сотрясают и правоохранительные органы. Это нашумевшая история с «крышеванием» игорного бизнеса подмосковными прокурорами, и расследования коррупционных схем в тыловом блоке МВД России в связи с реформой ведомства, и др.[4]. По данным российских
исследователей, коррупция и неформальная занятость на рынке сотрудников ОВД получили широкое распространение: от простых подработок до «крышевания» бизнеса и осуществления инвестиционной деятельности. Причем в занятость такого рода вовлечены не только «нижние чины», но и сотрудники более высоких рангов, имеющие относительно высокие доходы. Масштаб этой деятельности стремительно вырос в 2000-е годы: примерно от 3 млрд долл. США в год до 30 млрд (Л.Косалс,2008; ИНДЕМ, 2005) [5].
Не менее скандальные коррупционные преступления имеют место в региональных и местных структурах власти (в Москве, Санкт-Петербурге, на Дальнем Востоке, в Республиках Кавказа и Поволжья, на юге России). Здесь достаточно примера о хищении около 100 миллионов долларов в результате реализации коррупционной схемы при поставке некачественных труб для отопительной системы Санкт-Петербурга [6]. Подобные факты в системе ЖКХ, отопления, водоснабжения, дорож-
ного ремонта и строительства могут всплыть в любом российском городе.
Руководством страны подобным событиям незамедлительно дается принципиальная оценка. Неслучайно президент России высказался о резонансных коррупционных делах среди чиновников вполне определенно: «Мы пойдем до конца, невзирая на лица, и в рамках закона»[7]. Примечательно, что криминальные истории «раскручивают» в СМИ не столько журналисты и оппозиционные блогеры, сколько структуры государства, конкурирующие группы и кланы российского политического класса. Аналитики все чаще именуют этот процесс антикоррупционной кампанией.
Феноменология и история отечественной коррупции описаны в ряде основательных работ (В.Ключевского, Н.Коркунова, Б. Чичерина, А.Долговой, Н.Кузнецовой, И.Голосенко, А.Кирпич-никова, Я.Гилинского, Ю.Болдырева, Б.Волженкина, В.Лунеева, И.Клямкина, Л.Тимофеева, Г.Саттарова, П.Кабанова, С.Алексеева и многих других).
Коррупция в стране, наряду с другими формами девиантности, начиная с утверждения института «кормления» воевод на Руси, и по сей день чрезвычайно распространена. Неслучайно более 200 лет назад историк Н.М.Карамзин, оценивая ситуацию в стране, писал кратко - «воруют». С тех пор мало что изменилось: один коррупционный скандал сменяется другим, одна антикоррупционная кампания - другой.
Международная исследовательская организация Transparency International, по итогам своих последних оценок, ставит Россию по индексу коррупции на 143 место в мире из 183[7]. Исследования «Левада-Центра» показывают, что российским органам правопорядка доверяет менее трети населения и только 20% доверяют российским судам. 88% опрошенных считают коррупцию главной проблемой страны [7].Ибо все, как справедливо утверждает Я.И.Гилинский, «упирается в вопрос: кому и сколько нужно заплатить?»[8].
Впрочем, справедливости ради, нужно отметить, что проблема коррупции существует во всех государствах, в том числе в
странах с развитой рыночной экономикой и политической системой. Так, в конце 2011 года опрос «Eurobarometer» выявил, что 74% европейских респондентов считают коррупцию серьезной проблемой.
Исследования «Transparency International» показывают, что если в России средние потери от коррупции в бизнесе составляют — 39%, то в США — 30%[7]. Следовательно, у Запада нет особого морального превосходства перед Россией в плане коррупции верхов, поскольку и там масштабы коррупции, особенно при заключении контрактов в сфере государственных заказов, весьма велики. Кроме того, многие формы коррупционного поведения за рубежом приобрели вполне легальную форму, например система лоббирования коммерческих или политических интересов в органах власти. Вместе с тем в силу определенной культуры законопослушания, менталитета, высокого качества и уровня жизни весьма минимальна раздражающая обывателей бытовая коррупция: люди там взяток клеркам не дают за услуги, которые предоставляет государство.
Российская же коррупция укоренилась по всей вертикали власти, от верхов до низов. Она процветает не только в центральных ведомствах, но и в региональных и местных органах власти. Так, к примеру, опрос Республиканского комитета по социально-экономическому мониторингу в конце 2012 года по проблеме коррупции в городах и районах Татарстана по представительной выборке объемом 4165 единиц наблюдения показал ряд характерных результатов. Судя по материалам исследования, годовой объем рынка коррупционных услуг в регионе, рассчитанный на основе анализа личного коррупционного опыта граждан, составляет 22 млрд рублей. Самые большие взятки берут, по мнению участников опроса, в республиканских министерствах и ведомствах, судах, военкоматах, органах местного самоуправления (муниципалитетах). Самыми коррумпированными участники массового опроса, по понятным причинам, называют сотрудников ГИБДД, медицинских работников, преподавателей вузов. Примечательно, что, наряду со взятками, откатами, широкое распространение в ре-
гионе, как считают местные эксперты, получили распространение такие формы коррупции чиновников, как работа через свои компании: «уже никто не рискнет брать от кого-либо просто так день-ги...сейчас заключаются контракты или выполняются работы для своих ведомств через близкие структуры»[9].
Исследования и разоблачения фактов коррупционной активности и преступности высокопоставленных российских, региональных и местных чиновников, их подручных меньшего масштаба обнажают лишь одну из вершин айсберга теневой бе-ловоротничковой преступности (white-collar crime. Этот термин был впервые использован Эдвином Сазерлендом в книге «Преступления белых воротничков»(1949) для обозначения преступлений, совершаемых респектабельными людьми высокого социального статуса на своем рабочем месте). Очевидно, что львиную долю преступности белых воротничков в России составляют различные проявления коррупции, сущность которой удачно выразил Дж.Сентуриа, как «злоупотребление публичной властью ради частной выгоды» [8, С.265].
Современная коррупция многолика. Множество форм ее проявления включает: взяточничество, фаворитизм, непотизм, протекционизм, лоббизм, незаконное присвоение, распределение и перераспределение общественных ресурсов и фондов в личных целях, незаконную приватизацию, незаконную поддержку и финансирование политических структур, вымогательство, предоставление льготных кредитов, заказов, знаменитый «блат», «распил бюджета», создание чиновниками своих компаний и многое другое.
Для девиантологов очевидно, что коррупция, социальная суть которой состоит в продажности, - действительно, проблема номер один для российского общества и государства. И дело не столько в масштабности проявлений бытовой или низовой коррупции среди медицинских, вузовских работников или сотрудников ГИБДД, в массовых поборах населения, сколько в том, что основательно поражены коррупцией властные структуры в центре и на
местах. Разумеется, «бытовых» коррупционеров, как самых типичных рядовых взяткополучателей, ни в коей мере не стоит оправдывать. Однако их коррупционные практики - скорее способ адаптации к рынку при низких зарплатах (определяемых государством) и резком падении социального престижа массовых профессий в условиях двойной аномии по Дюркгейму и Мертону, вызванных резкой сменой парадигм общественного развития.
Гораздо более опасной для российского социума является теневая коррупция в «верхах» в связках «власть и бизнес», «власть и население», между уровнями власти, когда покупаются контракты, лояльность, «теплые места». Словом, тотальная продажность тех, кто должен показывать обществу позитивные примеры служения делу и отечеству, а не факты безнаказанного казнокрадства, растрат, кумовства, мздоимства. Массовая коррумпированность государственного аппарата порождает в обществе угнетающую социально-психологическую атмосферу, чреватую для населения стрессами, бесперспективностью, деморализацией и маргинализацией широких слоев населения, бегством из страны интеллектуалов. В органах власти и бизнес-сообществе происходит деградация менеджмента, депрофессионализация и разложение государственного аппарата. Неслучайно Россия «топчется» на месте: не может десятилетиями, имея баснословные природные богатства и даровитый трудовой народ, перейти от сырьевой экономики к экономике инновационной, преодолеть массовую бедность, тем самым снизив остроту социального неравенства и социальной несправедливости.
Не только специалистам, но и любому «профану» очевидно: рыба коррупции в стране гниет с головы, но чистят ее чаще всего с хвоста. Отсюда все усилия первых лиц государства, органов МВД и прокуратуры, Следственного комитета, ФСБ и других правоохранительных институтов в этом направлении скорее эфемерны и социально не эффективны.
Современная российская коррупция, как показывает анализ различных монографических, диссертационных источников,
журнальных публикаций, институционализирована, поскольку сложились и систематически воспроизводятся роли, нормы и таксы коррупционного поведения. Она как неформальный социальный институт встроена в систему государственного управления, носит системный характер. Смена отдельных участников коррупционной системы не затрагивает ее в целом. По критическим оценкам некоторых политологов, в частности П.Салина, скандалы затихают, а коррупция остается как часть коррупционной вертикали («на место А.Сердюкова и его девиц придут представители других кланов властной элиты»)[3]. Складывается впечатление, что коррумпированность, замаранность в коррупции в некотором смысле выступают как способ управления, как некая гарантия зависимой «преданности» высоко и не очень поставленных клерков. Неслучайно еще со времен Б.Ельцина в стране идет борьба кланов, оружием которых выступают «чемоданы с компроматом», которые нужны, чтобы «окоротить» высоко поставленных чиновников и политических оппонентов. Кроме того, коррупция в стране приобрела разветвленный сетевой характер. В центре коррупционных сетей оказываются как естественные монополии, финансовые учреждения, строительство дорог, олимпийских и иных социально значимых проектов, так и региональные и федеральные органы власти, органы правопорядка, обороны и правосудия.
Очевидно, что, не подвергнув коррупцию в российских бюрократических верхах, а затем и в обществе в целом, существенной и долговременной рестрикции (ограничению), не удастся эффективно решить ни одну политическую, социальную или экономическую проблему страны.
В науке существует большое разнообразие подходов к пониманию, объяснению феномена и причин коррупции.
Традиционная криминология описывает причинный комплекс экономической преступности и коррупции в объективных средовых детерминантах и условиях (рыночные реформы, отставание в развитии хозяйственного, уголовного, административного права, дисфункции органов пра-
вопорядка, развитие теневой экономики и легализация преступных капиталов, сбои в работе государственной машины - приватизация и криминализация власти на местном, региональном и федеральном уровнях и др.). Антикоррупционная деятельность в соответствии с криминологическим подходом ориентируется, прежде всего, на пресечение коррупции по «факту» коррупционного деяния. Однако большинство проявлений коррупции ускользает от криминологического анализа, поскольку проявления коррупции как социального явления разнообразнее и носят исключительно латентный характер.
В социально-экономических науках, с позиций неоклассического экономического подхода, в рамках модели «Homo Economicus», хорошо описываются рациональные мотивы поведения коррупционера, увеличивающего свои доходы с помощью коррупционных практик (Becker 1968; Stigler 1974; Bowles, Garoupa 1997). Для описания коррупционных отношений «принципал-агент» используется неоинституциональный экономический подход (Shleifer, Vishny 1993; Fan, Lin, Treisman 2009).
Экономические, рыночно ориентированные подходы к изучению коррупции рассматривают ее как форму социального обмена, а коррупционные платежи — как часть трансакционных издержек (С.Роуз-Аккерман). Если бы государство занимало роль «ночного сторожа» в экономических отношениях, то коррупции было бы меньше. При сильном государственном вмешательстве и регулировании экономических процессов коррупция функциональна и выполняет роль «смазки» для ускорения принятия решений, необходимых бизнесу в целях эффективного хозяйствования.
Исследователи коррупции, в рамках неоинституционального социологического подхода, делают акцент на укорененность коррупционной деятельности, на то, что она включена в соответствующие социальные сети (Sobel 2002; Egbert 2006). «Менеджериальный» подход объединяет исследования коррупции, которые изучают дефекты функционирования институтов и организаций, связанных с бюрократизмом,
а также реформами (Manning, Parison 2004; Miller, Ventura 2004; Macchiavello 2007)[5].
Неомарксистский подход к коррупции трактует ее как основной порок капитализма - социальное явление, порождаемое современным буржуазным обществом, где все на продажу. Коррупция - продукт общества развитых товарно-денежных отношений, широко распространена в странах с развитым рынком, торгово-
посредническим или финансовым капитализмом.
Социологический конструктивизм рассматривает коррупцию в рамках субъективистской перспективы анализа как социальную конструкцию, опираясь на концепцию социального конструирования реальности П.Бергера и Т.Лукмана. Коррупция выступает как социальная конструкция тогда и только тогда, когда она осознается людьми в ходе коммуникаций и обозначается в итоге как сложная, острая, сдерживающая прогресс, социальная проблема. Процесс ее конструирования включает рост числа фактов продажности (взяточничества) чиновников и должностных лиц, принимающих решения; криминализацию некоторых форм коррупционной активности.
С.Чибнелл и П.Саундерс, применив конструктивистский подход к анализу коррупции, идентифицировали ее скорее как классификацию поведения, достигнутого в результате коммуникации, нежели качество, внутренне присущее определенному типу поведения. Они продемонстрировали, как интерпретация коррупционного действия может изменяться в зависимости от специфики социального контекста и запаса знаний [10].
Этот оригинальный исследовательский подход не является универсальным, но его эвристический потенциал позволяет увидеть весьма скрытый аспект в природе современной российской коррупции: на конструирование коррупции, распространение и мотивацию коррупционных преступлений оказывают существенное влияние не только объективные социоструктурные факторы, но и социокультурные и психологические детерминанты.
Отечественные исследования проявлений коррупции широко представлены в
рамках криминологической науки (А.Долгова, Б.Волженкин, В.Лунеев, О.Мартыненко и др.), экономической социологии (Т.Заславская, И.Голосенко, Т.Шанин, В.Радаев, Л.Косалс, Л.Тимофеев, И.Кузнецов, С.Барсукова и др.), девианто-логии (Я.Гилинский, Я.Костюковский, А.Салагаев, А.Коннов, Ю.Латов, Ю.Комлев и др.).
В работах институционалистов убедительно раскрыты социо-структурные модели и причины коррупции, обусловленные чрезмерным вмешательством государства в экономическую жизнь общества. Однако развитые либерализм, демократия и рынок не ведут к исчезновению коррупции. Они лишь снижают уровень бытовой коррупции, усиливая коррупцию бюрократического аппарата и высших эшелонов управления государством, порождая ухищренные формы взяточничества, фаворитизма, непотизма, протекционизма, лоббизма, предоставление преференций и льготных кредитов, выгодных контрактов.
Рискну предположить, что объяснение этой метаморфозы следует искать не только в институциональной, но и социокультурной плоскости. Одна из таких попыток сделана С.Алексеевым в его диссертационном исследовании, где доказывается, что коррупция как «социальное явление -часть культуры населения» [11]. Действительно, культура общества служит наиболее общим механизмом аккумуляции, хранения и передачи не только позитивных, одобряемых в нем способов деятельности, но и негативных - неодобряемых. Среди негативных образцов широко представлены нормы криминальной субкультуры. Очевидно, что субкультура преступной среды «подсказывает» примеры криминального поведения.
С переходом к рынку и вовлечением в предпринимательство активных представителей корпуса «красных директоров», номенклатурного слоя, «теневиков» и преступной среды в новом бизнес-сообществе широкое распространение получают нормы криминальной субкультуры, позволяющие выяснять отношения не в правовом поле, а по «понятиям» на «стрелках». В чиновничество по принципам земляче-
ства и личной преданности, «блата» все чаще рекрутируются представители тех или иных кланов, что быстро вытесняет прежнюю номенклатурную бюрократию.
Заметим, что утверждение в ходе реформ норм рыночной культуры конкуренции в российском социуме поощряет массовые установки на достижение финансового успеха. Деньги становятся высшей ценностью. В погоню за богатством устремляются не только предприимчивые дельцы, но и безнравственные чиновники. В итоге эти фундаментальные социокультурные сдвиги во многом предопределяют формирование и распространение в аппарате управления и бизнес-сообществе субкультуры продажности, которая санкционирует те или иные практики коррупционного поведения.
Однако достичь высоких стандартов материального благополучия могут, увы, не все в силу структурных ограничений в рыночном обществе, где представители разных классов имеют ограниченные легальные возможности добиться успеха. Между целью, определяемой культурой конкуренции, и средствами ее достижения возникает напряжение (strain), ведущее к их рассогласованию, а следовательно, к аномии, по Р.Мертону (1938).
В условиях рыночного капитализма индивиды выбирают для себя ту или иную модель приспособления для преодоления аномии: от конформизма, при выборе одобряемой культурой цели богатства и законных средств ее достижения, до их полного неприятия (ретретизм) и даже замещения (мятеж). Неслучайно Р.Мертон пишет, что «обман, коррупция, аморальность, преступность, короче говоря, весь набор запрещенных средств, становится все более обычным», когда возникает ано-мическое напряжение и люди выбирают для себя девиантную адаптацию [12,С.304].
Стрейн-теория получила дальнейшее развитие в трудах девиантологов, и в настоящее вовремя ее модификацию чаще именуют общей теорией напряжения, которая выделяет несколько типов препятствий для достижения определяемых культурой позитивных целей (Д.Эллиот,
Д.Гринберг и др.). Согласно стрейн-теории, чиновник - представитель низшего или среднего класса, как инноватор, стремясь к обогащению любой ценой, может выработать новый способ улучшения своего материального положения с помощью участия в незаконной приватизации, в предпринимательстве, в откатах, в коррупционных сделках, в бизнесе. Да, но как объяснить коррупционное поведение высокопоставленных чиновников, «белых воротничков» и элиты, которые уже достигли материального успеха и завидного социального положения?
В этом случае познавательный интерес представляют эвристические возможности дискурса вокруг теорий криминальной субкультуры (subcultural crime theory). Сторонники субкультурных теорий, как известно, рассматривают происхождение криминальных субкультур в терминах стрейн-теории при возникновении эффекта адаптации по типу инновации. Причем систематическая реализация инновационных девиантных практик позволяет закрепить соответствующую делинквентную норму в субкультуре определенного преступного сообщества. Второй путь происхождения криминальной субкультуры состоит в искажении определенных ценностей доминирующей при капитализме конкурентной культуры, превращая их в субкультурные нормы преступной среды. Описанные алгоритмы вполне объясняют формирование как субкультуры преступности, так и субкультуры продажности в транзитивном российском обществе.
В 1939 году Э.Сазерленд, изучавший преступность «белых воротничков» в США, под влиянием идей Г.Тарда сформулировал основные концепты теории дифференциальной ассоциации.
Теория Э.Сазерленда в редакции 1947 года содержит 9 базовых положений. Их суть состоит в том, что «систематическому криминальному» поведению индивиды обучаются в процессе непосредственного, чаще неформального, общения с другими людьми, объединенными в криминальные группы или коррупционные сети. В ходе общения индивид заимствует у членов группы как технику преступления, так и
специфику мотивов, стимулов, отношений. Индивид становится делинквентным из-за превалирования в преступной среде определений, благоприятных для нарушения уголовного закона над определениями, неблагоприятными для девиации. В итоге, индивид, интенсивно взаимодействующий с группой носителей криминальной субкультуры, накапливает переизбыток «дифференциальных ассоциаций» с ее негативными определениями и нормами по сравнению со «связями», которые он имеет с носителями антикриминальной культуры.
Под давлением установленных ассоциаций с криминальной субкультурой, даже при законопослушном поведении в прошлом, индивид встает на путь преступлений для удовлетворения своих материальных амбиций и потребностей.
Д.Глейзер в 1956 году предложил процесс дифференциальной ассоциации интерпретировать с помощью концепта «дифференциальная идентификация». По его мнению, в рамках дифференциальной идентификации индивид следует криминальному поведению до тех пор, пока он идентифицирует себя с реальными или воображаемыми людьми, с чьей точки зрения, его криминальное поведение кажется допустимым. Эти люди могут быть не только представителями преступных сообществ, но и близкими друзьями, успешными в финансовом плане или в плане карьеры, либо референтными группами (кумирами). Д.Кресси в 1979 году уточнил и переформулировал ряд положений теории Э.Сазерленда[13, С.168-171].
Теория дифференциальной ассоциации была весьма популярной в середине и конце XX века. Она успешно использовалась при объяснении как «обычной» преступности, так и преступности «белых воротничков» и элиты. Однако Сазерленд не смог ответить на вопрос, почему люди имеют те дифференциальные связи, которые у них есть. В последующем были предприняты новые шаги по развитию теории дифференциальной ассоциации, и Р.Айкерс, корректируя теорию Сазерленда, создал свою теорию социального научения (social learning theory)[14].
Теория социального научения Р.Айкерса включает в себя все основные положения Сазерленда. Вместе с тем Ай-керс детально уточняет механизмы научения преступному поведению, опираясь на разработки современных ему ученых-бихейвиористов. К понятиям «дифференциальные ассоциации» и «определения закона» им были добавлены концепты «дифференциальное усиление», «имитация» и другие положения, развивающие теорию социального научения.
Концепт «дифференциальное усиление» описывает тот факт, что девиантное поведение индивида определяется мерой влияния поощрения или наказания. Будет ли индивид удерживать себя от совершения преступления в настоящем или совершит его в будущем, зависит от прошлых, настоящих и ожидаемых в будущем поощрений и наказаний за эти его действия. Вероятность совершения или повторения деликта возрастает при поощрительном результате или реакции на него, например, такой как получение больших денег, поддержки или иных приятных ощущений. Это положительное усиление. Вероятность совершения криминального действия увеличивается, если индивид может избежать нежелательной огласки или репрессивных мер. Это негативное усиление. Айкерс описывает модальность ассоциации и усиления. Чем больше значение ассоциации или интенсивность усиления для девиантного поведения людей, тем выше вероятность совершения и повторения криминального действия или коррупционного акта.
Айкерс подчеркивает, что социальное научение является комплексным процессом взаимных воздействий индивида с криминальной группой и эффектом обратной связи. Это процесс, в ходе которого складывается баланс усвоенных определений, имитаций моделей криминального поведения и мер дифференциального усиления, что обеспечивает в итоге устойчивое делинквентное поведение.
Как видим, предметный каркас теории социального научения Р.Акерса образуют четыре основных концептах: «дифференциальная ассоциация», «дефиниция»,
«дифференциальное усиление», «имитация». Модель процесса научения, предложенная ученым, адекватно объясняет феноменологию нормонарушающего делин-квентного поведения индивида, в случае если он дифференцированно ассоциируется с теми, кто придерживается девиантной модели поведения, когда девиантность дифференциально усиливается гораздо больше, чем конформизм, когда его собственные определения закона благоприятствуют девиантным действиям. Базовые положения теории социального научения Р.Айкерса убедительно верифицированы эмпирическими данными, в том числе и при объяснении преступности «белых воротничков» и коррупционной преступности.
Следовательно, теория социального научения открывает один из возможных достаточно эффективных способов объяснения, понимания природы и специфики коррупции в транзитивном российском обществе как вида негативного девиантно-го поведения. Опираясь на теоретическое наследие создателей теорий делинквент-ной субкультуры и социального научения преступности, на концепт «субкультура продажности», можно вполне адекватно оценить феномен современной российской коррупции, уточнить вектор и выдвинуть новые меры по ее противодействию.
Таким образом, дифференциальные ассоциации, формирующиеся у потенциального коррупционера с нормами и моделями девиантности в рамках делинквентной субкультуры продажности ради достижения материального успеха без оглядки на моральные и правовые ограничители, дифференциально усиливает его коррупционную активность.
Субкультурные образцы латентной, успешной, а главное, безнаказанной коррупции низам подают, прежде всего, верхи.
Об этом свидетельствуют убедительные примеры А.Сердюкова, Е.Скрынник, Т.Голиковой, Р.Панова, Е.Васильевой и других, обеспечивающие путь к финансовому благополучию и продвижению по социальной лестнице. Они широко известны в чиновничьей среде, бизнесе, сфере криминалитета, широких общественных кругах.
В связи с этим успеху антикоррупционной политики в стране могут способствовать не только меры по демократизации общества и развитию политической системы, по сокращению чиновничьего усмотрения при регулировании хозяйственных отношений, ограничению власти и произвола высшей бюрократии. Уместно сокращение прогибиционизма и двусмысленности в нормативных источниках, регулирующих хозяйственную деятельность предпринимателей. При этом важно разрушить субкультуру продажности, существенно повысить ответственности управленческого аппарата при разрешении подведомственных вопросов, установить зависимость служебного поведения чиновников от итогового социального пакета при увольнении и выходе на пенсию, реально повысить оплату труда чиновников при более тщательном контроле их дорогостоящих расходов и приобретений, усовершенствовать систему рекрутирования, подготовки и ротации управленческих кадров. Совершенно необходимо обеспечить строгое соответствие поведения чиновников деонтологическому кодексу государственной службы. И, наконец, в масс-медиа необходима активная пропаганда персоналий и управленческих практик, свидетельствующих об антикоррупционной культуре бескорыстия, преданности делу и служению отечеству.
ЛИТЕРАТУРА
1. В России разгорелись коррупционные скандалы [Электронный ресурс]] URL:http://www.mopressa.ru/article/19nov2012/nytimes/corruption.html
2.Волна коррупционных скандалов в России: эксперты говорят об обострении внутриэлит-ной борьбы [Электронный ресурс]] URL: http://www.dp.m/a/2012/11/13/Volna_kormpcionnih_skand/
13
3. Эксперты: коррупционные скандалы свидетельствуют о переделе сфер влияния в элите [Электронный ресурс]/ URL: http://www.rb.ru/article/eksperty-korruptsionnye-skandaly-svidetelstvuyut-o-peredele-sfer-vliyaniya-v-elite/7052517.html
4. Хинштейн рассказал о коррупционном скандале из-за новой формы МВД [Электронный ресурс]/ URL: http://lenta.ru/news/2012/10/05/uniforms/
5.Изюмов А.И., Косалс Я.Я. Исследования полицейской коррупции в развитых, развивающихся и трансформирующихся странах как часть проблемы изучения неформальной экономической деятельности полиции // Экономическая социология. Т.11. 2010.№2 [Электронный ресурс ] URL: http://www. ecsoc.hse.ru
6.В российских новостях доминируют коррупционные скандалы [Электронный ресурс] URL:http://www.inosmi.ru/russia/20121203/202913945.html
7.Панов В. Жулики без границ. Почему Запад перестал реагировать на коррупционные скандалы в России [Электронный ресурс]/ URL:http: www.stoletie.ru tekuschiiy moment zhuliki bez granic 676.htm
5.Гилинский Я.И. Девиантология: социология преступности, наркотизма, проституции, самоубийств и других «отклонений».2-е изд., испр. и доп. СПб.:Издательство Р.Асланова «Юридический центр Пресс»,2007.
9. Коррупция в Татарстане: где берут больше всех? [Электронный ресурс]/ URL:http://www.business-gazeta.ru/article/74222/
10. Быстрова А., Сильвестрос М. Феномен коррупции: некоторые исследовательские подходы [Электронный ресурс] URL:http: www.textfighter.org raznoe Sociolog Article bystrova a silvestros m fenomen korrupt
siineissledovatelskie _podhody_elektronnaya_sotsiologii.php
11. Алексеев С.В. Коррупция в переходном обществе[Электронный ресурс] URL: http://rudocs. exdat. com/docs/index-197032. html
12.Мертон Р. Социальная структура и аномия //Социология преступности. М.,1996.
13.Комлев Ю.Ю.,Сафиуллин Н.Х. Социология девиантного поведения. Казань:КЮИ МВД России,2006.
14.Akers R. Criminological Theories: Introduction and Evolution. Los Angeles,1997.
