CC BY
35УДК 008.82.09.82-312.4.27
А. А. Дубакова
«Европравославие» сквозь призму литературы: «агиографические» детективы Бориса Акунина
В статье исследуются аспекты отражения в трилогии Б. Акунина «Провинциальный детектив» такой особенности современной религиозной ситуации в России, как «европравославие». В романах трилогии «европравославные» тенденции проявляются в нетрадиционности образов персонажей, прямо связанных с православием, в радикальности жанрового синтеза, в общей эротической тональности текста.
Ключевые слова: Б. Акунин, «европравославие», синтез жанров, «эротизация» текста, индивидуализм, толерантность, экуменизм, ирония.
А. А. Dubakova
"Euroorthodoxy" in the Light of Literature: "Hagiographical" Detective Novels by B. Akunin
The article analyzes aspects of reflection in B. Akunin's trilogy "a Provincial Detective Novel" of such a feature in the modern religious situation in Russia as "euroorthodoxy". In the novels of trilogy "Euroorthodox" tendencies are exhibited in nontraditional-ity of characters' images directly connected with orthodoxy, in efficacy of genre synthesis, in a general erotic tone of the text.
Keywords: B. Akunin, " euroorthodoxy" , genre synthesis, " erotization" of the text, individualism, tolerance, ecumenism, irony.
Осмысляя особенности современной религиозной ситуации в России, ряд социологов и религиоведов констатирует, что одной из характерных черт этой ситуации оказывается изменение подхода верующих к традиционным религиям в направлении формирования «большего индивидуализма, социальной активности, толерантности и экуменизма» [5, с. 132]. В результате этого изменения «возникает новое, несвойственное традиционному русскому православию, движение» [5, с. 132], которое можно назвать «европравослави-ем». Для нового типа верующих характерно, например, «негативное отношение к церковной иерархии, стремление к автономии в вопросах веры» [5, с. 132] и ориентация на исповедание и распространение некоего условного базового набора европейских ценностей.
Приметы перемен, зародившихся в пространстве современной российской религиозности, можно обнаружить в различных сферах человеческой деятельности и в частности в художественной литературе, отражающей и формирующей общественные взгляды.
Наиболее ярко, на наш взгляд, «европраво-славные» тенденции, о которых сказано выше, проявились в цикле романов Б. Акунина о монахине Пелагии, вышедших под общим названием «Провинциальный детектив», цикле, в котором
© Дубакова А. А., 2011
акцентируется внимание на многих актуальных проблемах конца XX - начала XXI в., хотя повествование ведется о жизни XIX в.
Собственно «европравославие» этого цикла начинается не с системы европейски ориентированных идей, озвучиваемых главными героями романов и касающихся самых различных сторон общественной и религиозной жизни, а непосредственно с жанра, избранного автором. Жанр же, поначалу как бы сводимый только к детективу, к третьему роману «Пелагия и красный петух» усложняется до агиографии. Так, последняя глава этого романа с названием «Евангелие от Пелагии» конспективно повествует не только о метафизических путешествиях Эммануила-Христа в последнюю перед распятием ночь, но и непрямо намекает на будущую житийную судьбу православной монахини и заставляет иначе взглянуть на все ее предшествующие сыщицкие подвиги и чудеса (иначе сказать, агиографичность ретроспективно распространяется также и на предыдущие романы).
Соединение в рамках одного произведения жанров жития и детектива указывает на стремление автора секуляризировать традиционный и в высшей степени канонический жанр православной агиографии, трансформировать религиозное в светское, что во многом свойственно именно ев-
ропейской религиозной ситуации. (Нужно заметить, что в этом отношении Б. Акунин идет даже дальше, чем его литературный предшественник Г. К. Честертон, который, хотя и сделал главным героем своих детективных рассказов католического священника о. Брауна, никак не намекал на возможную святость своего персонажа.)
Сам факт насыщенной сюжетности и наличие динамической, прямой, а не статической, обратной перспективы при рассказе о восхождении изображаемой святой Пелагии к Богу у Б. Аку-нина также говорят, скорее, о западной агиографической традиции, нежели о восточной, и, соответственно, наводят на мысль о «европраво-славных» тенденциях цикла.
Кстати, житийная тема возникает в цикле и вне центральной сюжетной линии. И оба раза «высокая» житийность оказывается «снижена» -либо иронией, либо рационализмом. Так, в романе «Пелагия и белый бульдог» монахиня на замечание преосвященного Митрофания о блаженном Диадохе ответствует: «Ваш Диадох, владыко, известный мракобес. Он и мыться запрещает» [1, с. 27]. Во втором романе цикла «Пелагия и черный монах» повествователь, пересказывая житие св. Василиска, повсеместно оговаривается, пытаясь объяснить читателю чудеса с рационалистических позиций.
Как «европравославный» можно охарактеризовать, кроме того, подход к описанию жизненной позиции и сущностных внутренних черт героини-святой «Провинциального детектива». Так, для святого традиционного православного жития (как, собственно, и для любого традиционно верующего православного человека) характерно преимущественное упование на Бога в религиозных и мирских делах. Пелагия же на этот счет, по всей видимости, имеет иные воззрения: ее любознательность и жар в установлении истины не через молитву (чего следовало бы ожидать от инокини), а посредством детективного расследования, а также ее стремление сопротивляться самой разной несправедливости свидетельствуют и о повышенном индивидуализме, и о высокой социальной активности: «чересчур жива, непоседлива, любопытственна и в движениях нечинна» [1, с. 22], - так характеризует ее владыка.
Таких же «европравославных» взглядов придерживается и ее духовный отец, преосвященный Митрофаний, который «на словах был совершеннейший фаталист, любил повторять: "Ежели Богу угодно, то непременно сбудется, а если Богу не угодно, то и мне не надобно", но при этом «на
деле больше руководствовался максимой "На Бога надейся, а сам не плошай" и, надо сказать, плошал редко, не обременял Господа лишними заботами» [4, с. 31-32].
Во всяком случае, концентрация общественной активности и степень реализации посыла известной русской пословицы применительно к Пелагии и о. Митрофанию, судя по романам, на порядок превышает средний общероссийский уровень.
Ко всему прочему, повествователь при рассказе о молодости о. Митрофания и о его пути к высокому церковному чину использует показательную модальность глагола, характеризующего этого персонажа: «Незаурядный человек проявит себя на любом поприще» [1, с. 12], - вместо, например, «Незаурядный человек будет проявлен Господом на любом поприще». При этом интересно, что о. Сергий, персонаж одноименной повести Л. Н. Толстого, черты которого можно разглядеть в о. Митрофании, наоборот, всячески порицается автором за его излишнюю индивидуа-лизированность и суетную монашескую, а на поверку - мирскую активность.
«Европравославными» персонажами оказываются о. Митрофаний и Пелагия также, если собрать вместе все высказываемые ими идеи, касающиеся веры и религии. Очевидно, что в этой паре героев более вольнодумной является Пелагия, однако, несмотря на видимую ревность по традиционности православия, о. Митрофаний озвучивает порой взгляды, в устах духовной православной особы такого ранга звучащие как минимум странно. Так, о. Митрофаний говорит о таинствах: «Соборовать? Отчего же, можно и соборовать, елеосвящение и для здоровья полезно» [1, с. 159]; о сатане: «Нет никакого беса, а есть зло, бесформенное и вездесущее, оно и искушает души» [1, с. 187]; о вечных муках: «Думается мне, что адские муки у нас не навечно задуманы. Православный ад то же чистилище и есть» [4, с. 373]. Пелагия замечает о самоубийцах: « -Нет прощения? <...> Ни одному из самоубийц? <...> А если кому жизненная ноша невмоготу оказалась?» [4, с. 144]; о гомосексуалистах (без осуждения, более чем терпимо для православной монахини): «Каких только существ нет у Господа Бога, подивилась Пелагия» [2, с. 44].
И тот и другая прямо или косвенно высказывают экуменические мысли. Так, преосвященный говорит В. Бубенцову: «У меня в епархии новообращенных мало, потому что не вижу резона раскольников, мусульман и немецких колонистов
в православие переманивать. По мне пусть всякий верует как хочет, только бы в Бога веровал, а не в дьявола» [1, с. 73]. (Интересно, что, описывая содержание личной библиотеки о. Митрофа-ния, автор среди разных книг называет только «Внутренний замок» католической святой Терезы Авильской и «Одеяния духовного брака» фламандского мистика Иоганна Рюйсбрука.)
Пелагия, оказавшаяся в Яффе, экуменически замечает, что над всей «какофонией плыл безнадежный баритон муэдзина, казалось, отчаявшийся напомнить сему вавилону о существовании Бога» [2, с. 215].
То же исповедует и М. Бердичевский, признающийся самому себе, что «вся его религиозность зиждется на любви не к Иисусу, которого Матвей Бенционович никогда в глаза не видывал, а к преосвященному Митрофанию. То есть, если предположить, что духовным отцом Мордки Бердичевского оказался бы не православный иерей, а какой-нибудь премудрый шейх или буддийский бонза, то ходить бы теперь коллежскому советнику в чалме либо в конической соломенной шляпе» [4, с. 163].
Еще более радикальные европейские либеральные взгляды высказывает Эммануил-Христос: «Про церковь я сказал ему [Победину], что ее вовсе не нужно. И попов не нужно. Всякий должен пройти свой путь сам, и поводырем может стать любой хороший человек, а иногда даже плохой. <...> И что это за ремесло такое - поп? <...> И почему только мужчины могут быть попами?» [3, с. 261]; «В плотских ласканиях греха нет, и, наоборот, грех против Бога совершают те, кто свою плоть иссушает воздержанием. Единственно, не нужно унижать и оскорблять это радостное таинство» [курсив наш. - А. Д.] [3, с. 260].
Последнее замечание, кстати, соотносится с центральным, сквозной нитью проходящим через все три романа подходом к изображению православной монахини Пелагии. Этот подход, также прямо связанный с «европравославием» цикла «Провинциальный детектив», можно обозначить словом «эротизация» («эротизация» в европейском ключе обмирщает образ православной инокини и легитимизирует сексуальное в религии).
Данный подход проявляет себя, например, в мотиве периодического переодевания Пелагии и превращения ее в Полину Лисицыну. Причем эротическое напряжение создается как самим фактом переоблачения монахини в весьма вольную одежду (фактом «кощунственной» с религи-
озной точки зрения трансформации ее облика) и реакцией окружающих на это переоблачение: «.все они [мужчины] проявляли самый живой интерес к ее белой коже, блестящим глазам и прическе "бронзовый шлем"» [1, с. 238]; так и очень свободными, хотя и невольными, рассуждениями Пелагии относительно этой своей трансформации: «Мужчины оказывают внимание <...> не всем женщинам, а только тем, кто им некий знак подает <...> взглядом там, или внезапным румянцем, или вообще неким неуловимым запахом, до которого мужские носы чрезвычайно чувствительны» [1, с. 238].
Кроме того, Пелагия неоднократно оказывается в неловких, пикантных ситуациях, когда она вынуждена смотреть на естество голого мужчины. Например, при встрече с якобы сошедшим с ума Алёшей Ленточкиным и при осмотре убитого псевдо-Мануйлы: «. смотреть на труп было мучительно из-за того, что ночная рубаха на покойнике задралась, обнажив бледный волосатый живот и срамное место, до которого, впрочем, черница постаралась взглядом не спускаться» [2, с. 56].
В облике Полины Лисицыной сестра Пелагия не раз подвергается попыткам сексуального нападения: в «Белом бульдоге» и «Черном монахе» на нее набрасываются, но оба раза перешедшие границу дозволенного получают жесткий и болезненный отпор.
Сама сестра Пелагия оказывается не избавлена от искушений, чему свидетельством эпизод небольшой главы в «Черном монахе» с названием «Искушение святой Пелагии» (возвращаясь к вопросу о жанре жития в «Провинциальном детективе»), и искусительный, подавляемый интерес Пелагии к следователю С. Долинину в «Красном петухе».
Романы наполнены фривольными шутками, например, шутками повествователя, как бы берегущегося двусмысленности и тем самым ее намеренно создающего: «Во избежание двусмысленности, придется вновь привести именование героини нашего повествования в соответственность ее новому облику <...> Иначе не избежать двусмысленных фраз вроде "Полина Андреевна заглянула в братские кельи"» [4, с. 290].
Или шутки его же - через персонажей вроде «разинца» в «Красном петухе», недослышавшего, про какой грех толкуют о. Митрофаний и Пелагия: «В другое время Колобок с большим интересом послушал бы про грех, приключившийся между владыкой и монашкой» [2, с. 29] (кстати,
это фривольное замечание в конце романа «Пелагия и красный петух» обернется драматичным сном о. Митрофания о возможной мирской соединенности судеб - его и Пелагии). Высказывания других персонажей также далеко не всегда скромны по отношению к религии: «Нет, правда, Поль, зачем тебе? Из монашек да сразу в Содом! - залилась смехом Малке» [3, с. 74].
Помимо фривольных шуток, романы цикла полны постмодернистской пародийности на грани и светских шуток на тему религии. В качестве одного примера из множества можно обратить внимание на капитана монастырского парохода -инока Иону, командующего своими иноками-матросами посредством примерно следующих выражений: «Кадило тебе в гузно!» [4, с. 152]. В этом же духе выражается и капитан Лагранж, говорящий испугавшемуся монаху: «А ну-ка, вставайте, отче, не то евхаристию набок сворочу» [4, с. 96].
Стоит отметить еще одну «европравослав-ную» тенденцию, имеющуюся в романах, - феминизм. Во-первых, среди прочих самым способным к расследованию запутанных ситуаций человеком намеренно оказывается не кто-нибудь, а именно Пелагия (в «Черном монахе» это даже принимает форму соревнования, в котором, наряду с Пелагией, участвуют Алёша Ленточкин, капитан Лагранж, Матвей Бердичевский и о. Митрофаний). Во-вторых, Пелагия постоянно спорит с преосвященным если не о преимуществе полов, то об их равенстве.
Итак, цикл романов Б. Акунина «Провинциальный детектив» проявляет в себе новую тенденцию в рамках современной религиозной российской ситуации, которую социологи и религиоведы называют «европравославием». «Евро-православие» находит отражение в системе взглядов главных героев цикла, в выборе автором жанра произведений (детектив+агиография), в подходах к созданию образов персонажей, а также в общей иронической и эротической тональности романов. Все это в совокупности отражает новую православную ментальность, для которой характерны повышенный индивидуализм, религиозная терпимость, доходящая до экуменично-сти, вероучительный скептицизм, социальная инициативно сть.
Библиографический список
1. Акунин, Б. Пелагия и белый бульдог [Текст] / Б. Акунин. - М. : АСТ , 2005. - 397 с.
2. Акунин, Б. Пелагия и красный петух [Текст] : в 2-х т. Т. 1. / Борис Акунин. - М. : АСТ , 2004. - 318 с.
3. Акунин, Б. Пелагия и красный петух [Текст] : в 2-х т. Т. 2. / Борис Акунин. - М. : АСТ , 2004. - 267 с.
4. Акунин, Б. Пелагия и черный монах [Текст] / Б. Акунин. - М. : АСТ , 2005. - 461 с.
5. Налётова, И. Н. «Новые православные» в России: тип или стереотип религиозности [Текст] / И. Н. Налётова // Социологические исследования. -2004. - № 5. - С. 130-136.
