CC BY
64
УДК 347.9(09) + 347.97/.99
В. А. Воропанов
ЭТНОРЕЛИГИОЗНЫЙ ВОПРОС В СУДЕБНОЙ ПОЛИТИКЕ ЕКАТЕРИНЫ II
(Работа выполнена при поддержке РФФИ, проект № 04-06-96020)
Административно-судебная реформа, осуществленная правительством Екатерины II после 1775 г. и направленная на укрепление политической системы России, была неразрывно связана с процессами формирования крупных сословий, намеченных законодательством Петра Великого [1]. Создавая устойчивую структуру сословного общества, самодержавная власть стремилась обеспечить права отдельных групп подданных посредством включения специальных институтов в правоприменительный и правоохранительный механизм государства. Задачи унификации форм и типов государственного управления решались с учетом изученных исторических, культурных, географических особенностей всех областей империи. Имперский принцип социальной и правовой дифференциации рассматривался как фактор ослабления межсословных противоречий, сближения россиян с коренными жителями восточных провинций, оценивался как важный инструмент политики по отношению к народам, проживавшим на присоединенных к империи территориях и близ российских границ.
Состав подданных разраставшегося государства оставался в последней трети XVIII в. чрезвычайно разнородным. Налаживанию широких связей среди населения способствовала спонтанная русификация, однако юридическое положение этнически, культурно, социально близких групп было различным. Преодоление исторически сложившейся фрагментарности осуществлялось путем упразднения особых «обществ» и укрупнения отдельных сословий. «Государственный либерализм» проявлялся в отказе от форсирования сословных процессов, в подтверждении «прав, преимуществ, вольностей, уставов и привилегий» [2], действовавших в определенных регионах. Законодательное закрепление статусного положения части подданных обусловливало изменения в местном судоустройстве, объектной и территориальной компетенции местных судебных учреждений.
Опыт административной реформы приобретался правительством в исконных российских землях и на западных территориях, присоединенных к империи в начале 70-х гг. «Примерными» были избраны Тверская и Смоленская губернии, учрежденные указом от 25 ноября 1775 г. [3] В 1776—1778 гг. последовали указы об учреждении еще 11 губерний [4]. Число судебных мест устанавливалось в соответствии с количеством и составом народонаселения, а также площадью провинций. Новая практика отбора кандидатов в судьи предполагала участие лиц,
чьи морально-нравственные качества и социальное положение не вызывали сомнений у сословных избирателей и органов надзора [5], что являлось, с точки зрения законодателя, залогом обещанного правосудия в «присутственных местах» [6].
Этническая знать — от татарских мурз [7] до молдавских бояр [8] — вливавшаяся в первое сословие империи, поступала в ведомство уездных и верхних земских судов, получив право на участие в выборах заседателей. Татарские, башкирские тарханы, документально не подтверждавшие статуса, переводились в разряд рядовых соплеменников [9, с. 348], подобно казачьим старшинам на Украине, владевшим недвижимостью на «шляхетских» правах [10]. Замкнутость прибалтийского дворянства вызвала возражения императрицы, предложившей допустить к выборам кроме урожденных всех лиц благородного происхождения, проживавших в губерниях [11].
На взаимоотношения самодержавия с верхним социальным слоем влияли обстоятельства политической жизни. Достойными «по верности и способности» аристократами упраздненного Крымского ханства было позволено замещать вакансии в III инстанции — судебных палатах. «...Чтоб сим новым Нашим подданным путь к гражданской службе и к получению в оной чинов открыт был», — пояснил монарх [12]. Шляхта белорусских земель прошла фильтрацию после польского военно-политического возмущения в конце 80-х— начале 90-х гг. XVIII в. [13] Приняв в управление земли, 400 лет принадлежавшие польской короне, Екатерина II не спешила распространить на них «Учреждения о губерниях» в полном объеме. Судоустройство в Литве и Белоруссии обусловливали политические интересы [14].
Лица городских сословий находились в компетенции магистратов и ратуш. Древнее управление делами в городах Прибалтийского региона в 1763 г. закрепили жалованные грамоты [15], но право выбора сословных судей в 1785 г. распространилось на всех горожан, отвечавших установленному цензу [16]. Определив условия формирования городского населения [17], императрица последовательно утверждала в общественных отношениях этнокультурную и религиозную терпимость. Допустив к классным купеческим должностям мещан, не имевших «никакого явнаго личнаго пороку», Екатерина II сообщила в январе 1785 г. Тамбовскому и Рязанскому генерал-губернатору о том, что в империи данный порядок распространяется не только на христиан всех
конфессий, но и на иудеев, мусульман и язычников. «Всяк по званию и состоянию своему долженствует пользоваться выгодами и правами без различия закона и народа»,—констатировал Правительствующий Сенат в очередном указе, отражая позицию самодержавного монарха [18].
Евреев Екатерина II рекомендовала по возможности переселять в города с подчинением магистратам, «дабы люди сии не скитались во вред обществу, но производя торги и размножая рукоделия и ремесла, и себе прибыль и обществу пользу приносили» [19]. По делам духовной подсудности иудеи были подведомственны уездным и губернским кагалам [20]. «Выгоды», связанные с экономическими правами, отменялись с включением евреев в сословия [21]. Сохранив действие польских законов в западных губерниях, императрица ослабила правовую дискриминацию представителей древней нации, «поелику», заявила Екатерина II, «войдя... в равное с прочими состояние, и платя в казну рав-ныя подати, также и нося прочия наравне с другими тягости, должны во всяком случае защищены и удовлетворены быть наравне с прочими Ее Императорского Величества подданными» [22].
Тем не менее к 1795 г. переход евреев в число купцов и мещан был разрешен только в 10 губерниях. С 1 июля 1794 г. было подтверждено двойное налогообложение иудеев, не вошедших ни в одно из российских сословий [23]. Действие указа не распространялось на часть еврейского населения Крыма — караимов по исповеданию.
Напоминая о важности складывания «третьего» сословия, открытии учреждений сословной подсудности в украинских «слободах и местечках», Екатерина II предупредила уполномоченных лиц, «чтоб отвращено было всемерно всякое принуждение, паче же прикосновение к чьей-либо собственности; но чтоб добрая воля и убеждение в своей пользе служили руководством к составлению обществ мещанских и купеческих» [24]. «Раскольникам», испытывавшим социальные трения с «православными», было подтверждено право образования самостоятельных судейских коллегий [25].
Поощряя развитие экономических связей империи с соседними странами, поселение и принятие подданства купеческими семьями, правительство предоставило корпоративно живущим этнорелигиозным группам право решения своих дел в словесных судах на основе обычно-правовых норм. «Общества» численностью от 500 семей могли ходатайствовать об открытии отдельных ратуш. В южных губерниях привилегии получили армянские и греческие диаспоры. Образовав национальный магисграти подчинив армянотатарское население Астрахани государственному праву, верховная власть оставила «внутреннюю юрисд икцию» в «благоучреждение» торгового сообщества, установив особый порядок разбора дел подданных с временно проживавшими в Астрахани соплеменни-
ками.Указот 13января 1765 г. предусматривал организацию «Суда Астраханских азиат» с отдельными комнатами для православных христиан, мусульман и индусов—«идолопоклонников» [26]. На запрос генерал-губернатора в 1786 г. о возможности ввести армянских заседателей в областной магистрат и совестный суд монарх сослался на действовавший закон, предоставлявший такое право [27]. Для христиан из-за Кавказского хребта, поступавших в ведомство духовных властей православной и католической ветвей, планировалось основание новых городов и открытие дополнительных органов самоуправления [28].
Росшая от начала войн с турками в Новороссийском крае греко-албанская диаспора, пользовавшаяся при разборе дел нормами византийского права, находилась в ведомстве магистратов, учрежденных в Еникале и Таганроге [29, с. 91—113]. «Воспор-ский» греческий магистрате местопребыванием в Еникале получил казенное содержание [30]. Указом от 1 сентября 1785 г. национальный магистрат, подчиненный Черниговскому губернскому магистрату, заменил суд греческого «братства» в Нежине. Обычное право по-прежнему применялось в словесных и третейских судах при решении споров подданных с иностранными греками [31]. В 1792 г. проживающие в Николаеве турки были поощрены льготами и государственными кредитами, возможностью строительства мечети и выбора национальных судей, применявших, по желанию диаспоры, нормы российского законодательства [32].
Городовые суды Урала и Сибири не имели официальных отличий, предоставляя защиту обывателям независимо от их этнического происхождения и религиозной принад лежности, однако в Тобольском наместничестве указом от 9 декабря 1787 г. из компетенции магистратов были исключены торговые переселенцы из Средней Азии — «ташкентцы» и «бухарцы»: таджики, узбеки, уйгуры, насчитывавшие в 1786 г. 2704 чел. [33].
Сословными инстанциями для разбора дел сельского населения в 1775 г. были учреждены нижние и верхние расправы. Сфера объектной юрисдикции государственных судов унифицировалась. Ведомство расправ охватывало служилых людей старых сословий,включая однодворцев, пахотных солдат, сибирских дворян и детей боярских, казаков и национальные служилые общины, атакже ямщиков, свободных крестьян всех разрядов, ясачные народы. Интересы государственного строительства требовали творческого вмешательства самодержавия в социальные процессы . Упрощая социальную структуру, монарх предписал принимать во время IV ревизии (1782 г.) документацию, «д ержась токмо того правила, чтоб состоящих под одним званием и в одном окладе государственных крестьян не разделять на многия особыя названия» [34]. Таким образом, в Астраханской губернии был упразднен особый статус «сходцев», «бобылей», «болдырей», «переведенцев» и детей новокрещенных
лиц [35]. В 1786 г. Уфимская администрация лишила привилегий потомков отставных военнослужащих, включая лиц «старых служеб», а также детей рекрут, солдатгвардейских полков, «смоленского шляхетства» и польских « пленных конфедератов», обязав всех подушным налогом ирекрутской повинностью как обычных крестьян [36].
Массы переселенцев из Закавказья и Подунавья, как и северных уездов России [37], поступали в ведомство расправ, образованных в южных губерниях [38]. Правительство стремилось сблизить совокупность прав и обязанностей казенных крестьян всех этносов и вероучений.
Итак, комментируя закон, в 1782 г. Уфимский генерал-губернатор повелел: «Ведомы да будут в нижних расправах... как все те жители кои высочайшего учреждения в 335-й статье имянованы, так и татара служилыя и платящие подати черкаса, мордва и черемиса, чуваша, тептяри и бобыли и естли еще какого звания народы в здешнем наместничестве обитают...». С учетом национально-культурной и социально-правовой разнородности обывателей губернское руководство сформировало коллегии сословных заседателей. Из 35 мест в расправах 10 было утверждено за представителями татарского населения, 6—за депутатами от русских крестьян, включая староверов, по 5 — от тептярей и бобылей, мордовских, чувашских общин, по 1 — от однодворцев и украинцев. Отставной прапорщик и дворцовый крестьянин были включены в список без указания этнических избирателей [39].
Кроме дисциплинарной и уголовной ответственности важным гарантом правосудия Екатерина II рассматривала религиозные чувства под данных. Первой обязанностью лица, вступавшего в судейскую должность, стало принесение присяги, носившей сакральный характер и осуществлявшейся с участием священнослужителей для заседателей христианского и мусульманского вероисповедания [40]. Неизменным атрибутом судебных помещений вкупе с «зерцалом» и бессистемным собранием нормативных актов, являлись святые образа, апеллировавшие к совести православных судей [41]. Приверженцы ислама хранили в «присутствии» Коран [42].
До образования областей коронная администрация собирала объективные и точные сведения о происхождении, численности, культурных особенностях коренных народов [43]. Принимая во внимание компактное проживание автохтонного населения, верховная власть обеспечила культурно обособлен-ным группам подданных благоприятные условия для участия в государственной жизни. В частности, в нижних расправах на территории Северного При-уралья и Западной Сибири указами было закреплено обязательное представительство марийского, удмуртского, ханты-мансийского и татарского населения. Депутаты от национальных общин вводились
губернским руководством в коллегии суда II инстанции [44, с. 68—69].
Наиболее многочисленная народность Урала насчитывала к концу XVIII в. до 190 тыс. чел. [45, с. 243—-244]. В общественном строе башкиры обладали особым объемом прав и повинностей, их статус формально мог быть распространен на представителей иных этносоциальных групп [46]. Приняв в декабре 1780 г. в управление десятки башкирских деревень, Вятский наместник ограничил компетенцию нижних расправ и земской полиции, повелев соотносить законодательство с нравами и обычаями народа. Подробные сведения были запрошены в оренбургской администрации [47].
Близкими по правовому положению к башкирам являлись мещеряки (мишари), несшие службу в иррегулярных войсках. Учитывая плотность расселения и особенности «состояния» народов в январе 1782 г. Екатерина II предписала Уфимскому наместнику И.В. Якоби определить их в ведомство отдельных судов и ввести дополнительных заседателей в состав земской полиции [48]. Между тем, естественная разобщенность служилых, торговых, ясачных, чемоданных татар, составлявших четверть жителей края [49, с. 187], облегчала правительству задачи унификации правосудия.
К1785 г. на Южном Урале были открыты 5 нижних расправ общей и 5 — специальной подсудности [50], где башкиры замещали 80 % вакансий. В 4 уездах действовало по 2 расправы, получившие порядковые номера. Именование по национальносословному признаку возбранялось. Башкирские депутаты занимали 25 % мест (5 из 20) в Уфимской и Оренбургской верхней расправах, 100 % вакансий (2) — в совестном суде [51].
Подобным образом после 1781 г. были организованы расправы в 3 украинских губерниях с тем, чтобы казаки, «имея заседателей из между себя избираемых, тем паче обнадеживалися в целости своей и в праве их судимым быть от равных себе» [52]. Вопросы о недвижимости зажиточного казачества, обладавшего собственностью на «шляхетских» правах, были также переданы в ведение расправ. Компетенция, должности в украинских судах приводились в соответствие с общеимперскими нормами [53].
В то же время, способствуя принятию новых учреждений, законодатель отчасти сохранил действие сложившейся системы правав украинских, белорусских, литовских землях, а также в провинциях с финноязычным населением, отметив, что из Шведского уложения 1736 г. «не только заседатели в судах сельские, по Высочайшим Учреждениям выбираемые, но и сами крестьяне или сельские жители, яко знающие грамоте, могут почерпнуть порядочное о делах понятие» [54]. Обязательность соблюдения норм шведского права распространялась на III инстанцию [55].
Задачи делопроизводства облегчали переводчики, предусмотренные в штате не только административных, но и судебных учреждений западных и южных губерний [56]. Известно, что переводчики были введены в канцелярии 5 пермских расправ [57]. В Слободской расправе Вятской губернии работал переводчик с марийского, в Нолинской—удмуртского языка [58]. В Южном Приуралье трудились тюркоязычные служащие [59].
При назначении председателей расправ учитывалось понимание чиновниками культурных особенностей членов коллегии и подсудного населения. В Бирск и Челябинск наместник направил людей, отобранных им «по способности и по сведениям башкирских и мещерякских обычаев и обрядов, находя достойными быть расправными судьями». В частности, А. Михайлов вырос в среде башкир и «достаточное приобрел сведение как в знании их языка, так и во всех нравах и оборотах», прослужив в центре Исетской провинции с 1746 г. [60], оставаясь председателем Челябинской 2-й расправы до июня 1794 г [61]. Уфимский судья М. Бекчурин до назначения работал переводчиком тюркских языков [62]. В Березовскую расправу был послан «сын боярский» А. Кашпирев, не имевший табельного чина, но длительное время занимавшийся приемом ясака среди хантов [63].
Инструктировав И. В. Якоби для решения государственных задач в Иркутском и Колыванском наместничествах, Екатерина II напутствовала: «Все, что по бытности вашей в должности генерал-губернатора Уфимскаго предпринято было, относительно ласковаго обращения с народами, ту губернию населяющими, Мы подтверждаем, и ныне соизволяя, чтоб вы всемерное старание приложили соединить сии народы с российским совершенным доброхотством ...». Вакансии рекомендовалось замещать с учетом сложившейся племенной иерархии [64] из числа «честных, благоразумных, ревнивых и безпорочных людей» [65]. Аборигенов, избранных съехавшимися в губернский центр родоначальника-ми, наместник наставил исполнять обязанности заседателей, «боясь сердцеведца Бога и закона, стыда и поношения от граждан за всякое прегрешение против должности и правды» [66].
Практические успехи местной администрации во взаимодействии с племенными лидерами предопределялись степенью освоения региона государственной властью. Наибольшие трудности испытало руководство удаленных сибирских областей. Обеспечивая формальное представительство населения, искусственно вовлеченного в официальные правоотношения, чиновники занимались разъяснением тунгусам, корякам и чукчам значения законов и проводимой реформы, преимуществ суда в расправах перед воеводским судом. Одной из первостепенных задач, поставленных перед служащими, являлось распространение знаний русского языка и грамот-
ности. Меры, предпринимавшиеся против самовольного оставления учреждений, сводились к лишению права избираться впредь [67]. Тобольская администрация предложила организацию в «ясачных» уездах разбора важных дел чиновниками в собраниях хантов и манси с участием старшин и переводчиков с целью эффективного приобщения народов к государственным порядкам [68].
Государство признало многообразие форм обычного правосудия, упорядочив юридический быт крестьян учреждением словесных судов [69]. Самоуправление башкир оставалось волостным. В решении дел население обращалось к третейской форме обычного суда, осуществлявшегося выборными духовными лицами и старейшинами, а также к шариатским судам, контролировавшимся Уфимским Духовным собранием мусульман, регулировавшим семейно-брачные отношения, разбиравшим вопросы о наследстве и разделе имущества, религиозные проступки верующих и священнослужителей [70]. Оценив особенности жизни, быта и многолетний опыт воинской службы уфимский наместник О. А. Игельстром в период 80-х гг.
XVIII в. приступил к переводу башкир и мишарей в военное ведомство. Распределение по командам вело к нарушению родоплеменного деления башкир и увеличению административного влияния на народ через юртовых старшин [9, с. 264,342—343].
В Западной Сибири высшая администрация ввела волостные суды [71, с. 129]. Волостное деление формально распространилось на области проживания автохтонов, включая ненцев, патриархальнородовые объединения которых на Обском Севере не испытывали влияния губернского начальства [72, с. 54]. Правомочия в разборе гражданских и незначительных уголовных дел коренных сибиряков были закреплены за органами традиционного управления, способствуя выделению «князцов» и старшин из племенной среды [73]. Судебная власть в тюркоязычных общинах принадлежала старшинам, «князцам», «ясаулам», возглавлявшим волости, а также так называемым «опекунам» [74, с. 17]. Коммунальные органы манси и хантов контролировали действия племенных глав, не оставляя на единоличное решение лидерам крупных имущественных споров, а также определение мер наказания. Важнейшие конфликты, в частности, между группами населения,решались на общих собраниях—сугланах. Собственные институты самоуправления сохранили ненецкие роды, официально подчиненные угорским «князцам» [75, с. 52—53]. За истцами оставалось право пересмотра дел в государственном суде на основе законодательства [76].
Власть с ограниченными судебными функциями сосредоточили в своих руках и племенные лидеры алтайских народов. Выплата ясака южными алтайцами являлась в XVIII в. единственной формой
их связи с Россией [77, с. 40—48]. Вне единой системы судов оставалось казачество, преимущественно расселенное на широком пространстве имперских границ, зависевшее от комендантов линейных крепостей и войсковых канцелярий. Войско Донское, включенное в Азовскую губернию, монарх оставил «при всей его собственности» и «благозаслуженных правостях» [78]. Функции управления и суда в Уральском войске после подавления бунта были вручены атаману и старшинам, контролируемым из Оренбурга.
Важным для правительства являлось обеспечение эффективного контроля над кочевым населением и урегулирование отношений с пограничными народами. Верховная власть определила новые места проживания для калмыков Поволжья [79] и ногайцев Предкавказья [80], не вмешиваясь в систему традиционного управления и суда, приняла калмыков, возвратившихся из Китая, оценив обоюдность интересов с Поднебесной империей, нерешенность территориальных вопросов [81], и предписала «скланивать ласкою» калмыцкие дючины на Южном Алтае к выплате натуральных сборов [82], позаботилась об увеличении штатного числа переводчиков и толмачей в пограничных районах [83]. Разбор жалоб между казахами Среднего жуза, допущенными кочевать на территорию государства, и россиянами до образования земской полиции И. В. Якоби поручил линейным командирам и губернским чиновникам [84]. Вековая полицентричность власти в степи не позволяла прекратить разбойные набеги с угоном скота и увозом людей [85].
Екатерина II требовала от местной администрации продуманных действий по обеспечению интересов России и безопасности внутренних областей. Особые усилия приложила оренбургская администрация, организовавшая в 1786—1787 гг. Пограничный суд, а также 3 расправы в Малой «Орде», наделенные судебно-полицейскими полномочиями [86].
Суд в составе 2 офицеров, 2 купеческих, 2 сельских и 7 казахских заседателей возглавил обер-ко-мендант. Вакансии сельских депутатов заместили башкирский и мещерякский старшины, казахских— представители от «поколений» Алим-улы, Бай-улы, Жетыру [87, с. 487]. Обеспечением правосудия правительство рассчитывало прекратить неконтролируемые конфликты соседей, вовлекая казахов в правовые отношения с россиянами. Привычному для народа разбору дел на основе обычного права была придана форма гражданского суда, получившего поддержку коронных правоохранительных органов. Сотрудничество губернских и степных органов власти должно было способствовать общественному порядку, обезопасить торговые пути, выгодные российскому и казахскому населению.
Общая сумма материальных поощрений, выделенных знати администрацией О. А. Игельстрома (1784—1792,1796—1798 гг.) сверх штатных рас-
ходов, составила 31871 руб. 68 коп. [88, с. 26] В линейных поселениях продолжалось строительство мечетей. В степи посылались муллы [87, с. 124]. Увеличением роли ислама в общественной жизни казахов верховная власть надеялась ускорить религиозно-нравственное развитие народа, поставленное в зависимость от мусульманских центров России. Таким образом, наместник организовал устойчивое взаимодействие губернского руководства с родоплеменной знатью, вступив в сложный процесс урегулирования внутрижузовых отношений, образования единых контролирующих центров в степи с одновременным усилением влияния Российской империи. Самодержавие сделало попытку перевода кочевых лидеров на службу с ответственностью за исполнение властных полномочий, совершенствуя общественные связи и правоотношения, последовательно внедряя в степи элементы государственности.
Проявляя заботу об укреплении Кавказской линии, монарх рассматривал способы приведения без-государственных этносов «в ближайшее знакомство и теснейшую связь с прочими... подданными», рекомендовав привлекать «подгорные народы» к выбору судей, создав школу по изучению местных языков [89], приняв меры к христианизации [90] и ис-ламизации язычников с учетом опыта оренбургских мулл, ужесточив контроль за деятельностью военных начальников. Знакомясь с результатами политики в Южном Приуралье, императрица наставляла чиновников в Предкавказье:«.. .Правосудием и справедливостью нужно приобресть их к себе доверенность, кротостию смягчать их нравы, выигрывать сердца и приучать их более обращаться с русскими», «распространять убеждением благоустройство и законы Наши, кои Мы им дать готовы к их собственному спокойствию, тишине и благоденствию». В Кабарде монарх предложил ввести в качестве судебных органов родовые расправы в составе «лучших» людей без участия офицеров, «по примеру тому, как с пользою заведены в Оренбурге между киргизцами», обещая обеспечить учреждения денежными выплатами. Пограничный суд в составе представителей родов и чиновников предполагался в Моздоке или Екатеринограде. Измена присяге, убийство и разбой подлежали суду II инстанции по законам Российской империи [91].
К концу правления Екатерины II была создана принципиально новая правоприменительная система. Административно-территориальное устройство, число и местоположение судебных учреждений в новоприобретенных западных и южных областях пересматривались и оптимизировались до ноября 1796 г. [92] Законодательство свело фрагментарное население в сословное ведомство судов, магистратов и расправ. Самодержавие решило вопрос о порядке формирования судейского состава путем привлечения широких масс подданных к участию в го-
су дарственной жизни, предоставив общественным объединениям формально равные возможности.
Религиозная и социальная близость, этническое родство членов коллегий с фигурантами дел являлись несомненным преимуществом новых учреждений. Судебные депутаты стали важным звеном между верховной властью и населением, отправляя правосудие «именем и властию» монарха на основе выработанного единого или санкционированного в империи законодательства [93]. Однородность социального происхождения облегчала принесение жалоб на неправомерные действия должностных лиц, что укрепляло веру обывателей в значение и силу государственного права. Выборы усилили процесс амальгамации родовой знати в государственные структуры, благоприятствовали росту престижа лидеров, отмеченных отличиями.
Индивидуализация судоустройства в регионах обусловливалась компактностью проживания и статусным положением этнических групп. Сословное правосудие сглаживало социальные противоречия в полиэтничной и многорелигиозной среде. Узкосословные ограничения в правомочиях судей наиболее полно обеспечивали охрану законных интересов, личной и имущественной безопасности «граждан». Действие государственного права смягчало многообразие форм обычного правосудия. Толерантность религиозной политики создавала возможность обращения подданных—православных русских, греков, армян, католиков и различных групп протестантов, мусульман и иудеев, за решением дел по подсудности к своим духовным властям —в духовные консистории, собрания, кагалы.
Первый опыт сотрудничества подданных с государственной властью имел противоречивые результаты. Судьи не имели минимального образования и оставались во влиянии традиционного мировоззрения. Злоупотребление сельских заседателей должностями объяснялось стремлением удовлетворять семейно-клановые, узкогрупповые интересы. Преодоление правовой обособленности и общинной замкнутости крестьянского «мира», имевших прочную основу, требовало длительного времени. Во многом патриархальный характер сохраняли взаимоотношения национальных депутатов с рядовыми соплеменниками [94, с. 67]. Жители зауральских губерний в наибольшей степени оставались «статистами», проявляли пассивность в конкуренции с чиновниками и применении законных полномочий [95, с. 350]. Важным фактором инертности сибиряков стали особенности генезиса волостного общества — искусственность административных границ, социальная, культурно-бытовая, религиозная разобщенность, подвижность населения, вызванные незавершенностью колонизационных процессов, ростом контингента ссыльнопоселенцев, устойчивой автономностью аборигенов [96, с 14—17].
Вместе с тем, монарх, позаботившийся о бюджетных выплатах в пользу «нерационально» расширенных судебных штатов, способствовал достижению социально-политической стабильности в стране, пережившей «пугачевщину» на востоке, народные волнения и мятежи знати на западе, складыванию условий для обновления традиционного мировоззрения и правосознания, развития единой правовой культуры. Втягивание в официальное правовое поле социальных масс создавало в перспективе возможности для прогрессивной перестройки судебной системы.
В ноябре 1796г. эпоха «государственного либерализма» прервалась. Император Павел I отказался от искусственного приобщения народов России к судебной практике. Судебная система была упрощена в интересах централизации управления и сокращения расходов. Изменения повлекли кардинальное усиление социальной роли бюрократии, лишенной сдерживающих институтов судебных представителей. В Прибалтике, Украине и Белоруссии были восстановлены дореформенные суды [97]. Администрация восточных областей столкнулась с проблемой «языковых» барьеров [98, с. 588]. Оренбургский пограничный суд, не получивший в сложных политических условиях признания степного населениям 1799 г. был включен в Комиссию пограничных дел [99], казахские расправы упразднены в ноябре 1803 г. [100]
Опыт функционирования учреждений Екатерины II составил от 12 лет в сибирских до 20 лет в европейских губерниях.
Литература
1. МигуноваТ. Л. Российский суд во второй половине XVIII века.—Нижний Новгород, 2001.—180 с.
2. ПСЗ РИI. Т. XVI. № 11904.
3.ПСЗРИ1.Т. XX. №14400.
4. ПСЗ РИ I. Т. XX. № 14500, 14525, 14590, 14594,14603.
5. ПСЗ РИ I. Т. XVII. 16297; Т. XXII. № 16187. С. 62—64; № 16188. С. 49—51.
6. ПСЗ РИ1. Т. XVI. 11989.
7. ПСЗ РИ I. Т. XXII. № 15936.
8. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17018.
9. История Башкортостана с древнейших времен до 60-х годов XIX в. / Отв. ред. Х.Ф. Усманов. Уфа: Китап, 1996. — 520 с.
10. ПСЗ РИ I. Т. XXII. № 16082.
11. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17459.
12. ПСЗ РИ I. Т. XXII. № 15988.
13. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17079.
14. ПСЗ РИ I. Т. XIX. № 13977;Т. XXIII. № 17264.
15. ПСЗ РИ I. Т. XVI. № 11904,11932,11049—11052.
16. ПСЗ РИ I. Т. XXII. № 16256.
17. Лавринович М. Создание социальных основ империи в XVIII веке: законодательные практики в
отношении городского населения России и их западноевропейские источники // АЪ imperio.—2002. — №3, —С. 117—136.
18.ПСЗРИІ.Т. XXII. № 16391.
19. ПСЗ РИI. Т. XXIII. № 17327. П. 3.
20. ПСЗ РИ I. Т. XXI. № 15436.
21. ПСЗ РИ I. Т. XXI. № 15359;Т. ХХШ. № 17112.
22. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17224.
23. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17340.
24. ПСЗ РИ I. Т. XXI. № 15265.
25. ПСЗ РИ I. Т. XXII. № 16238.
26. ПСЗ РИ I. Т. XVII. № 12307.
27. ПСЗРИI. Т. Т. XXII. № 16356.
28. ПСЗ РИ I. Т. XXII. № 16194; Т. XXIII. №17010.
29. Филевский П.П. История города Таганрога,—М., 1898, — 150 с.
30. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17348.
31. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 16746.
32. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17039.
33. РГАДА Ф. 24. Оп. 1. Д. 60/2. Л. 21 об.
34. ОГАЧО Ф. 44. Оп.. Д. 3. Л. 128 об.
35. ПСЗ РИ I. Т. XXII. № 16095.
36. ПСЗ РИ1.№ 16467.
37. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17010,17048,17147.
38. ПСЗ РИ I. Т. XXI. № 15700; Т. XXII. № 16195; Т. XXIII. 16898,17300,17514.
39. ЦГИА РБ Ф. 346. Оп. 3. Д. 1. Л. 3 об.
40. ОГАЧО Ф. 1. Оп. 3. Д. 10. Л. 40; Ф. 15. Оп. 1. Д. 814. Л. 4.
41. ОГАЧО Ф. 15. Оп. 1.Д. 1379.
42. ОГАЧО Ф. 115. Оп. 1. Д. 99. Л. 11—12.
43. ГАПО Ф. 316. Оп. 1. Д. 78. Л. 24—57.
44. Марченко В. Г. Управление и суду малых народов Севера Сибири и Дальнего Востока: Дис.... канд. ист. наук.—Томск, 1985. — 120 с.
45. Кабузан В.М. Народы России в XVIII в. Численность и этнический состав. — М.: Наука, 1990.
46. Рахматуллин У.Х. Население Башкирии в
XVII—XVIII вв.—М.: Наука, 1988.
47. ГАКО Ф. 583. Оп. 600. Д. 10. Л. 1—2 об., 43—43 об.
48. ПСЗ РИ I. Т. XXI. № 15324.
49. Кабузан В. М. Народы России в первой половине XIX в. Численность и этнический состав. — М.: Наука, 1992.
50. ОГАЧО Ф. 44. Оп. 1. Д. 38. Л. 6; ЦГИА РБ Ф. 346.0П.З.Д. 1.Л.З.
51.ЦГИАРБФ. 1. Оп. 1. Д. 17. Л. 124—198.
52. ПСЗ РИ I. Т. XXI. № 15265.
53. ПСЗ РИ I. Т. XXI. № 15385,15478; Т. XXII. №16082; Т. XXIII. № 16991.
54. ПСЗ РИІ. Т. XVIII. № 12848; Т. XX. № 14842; Т. XXII. №16507.
55. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 16828.
56. Там же. № 17526; Т. XLIII. № 17494.
57. ГАПО Ф. 316. Оп. 1. Д. 67. Л. 5—8.
58. ГАКО Ф. 583. Оп. 4. Д. 949. Л. 6; Д. 82.
59. ОГАЧО Ф. 115. Оп. 1. Д. 40. Л. 27—27 об.
60. ЦГИА РБ Ф. 346. Оп. 3. Д. 1. Л. 1 об,—3 об.
61. ОГАЧО Ф. 115. Оп. 1. Д. 58. Л. 107.
62. ЦГИА РБ Ф. 1. Оп. 1. Д. 17. Л. 154.
63. ТФ ГАТО Ф. 341. Оп. 1. Д. 63. Л. 48—49.
64. ПСЗ РИ I. Т. XXI. № 15673.
65. РГАДА Ф. 24. Оп. 1. Д. 62/3. Л. 105.
66. РГАДА Ф. 24. Оп. 1.Д. 62/1. Л. 151—152.
67. РГАДА Ф. 24. Оп. 1. Д. 62/2. Л. 106—108 об.; 153—156.
68. РГАДА Ф. 24. Оп. 1. Д. 60. Л. 210.
69. ПСЗ РИ I. Т. XXI. № 15115; Т. XXII. № 16603.
70. Еникеев 3. И. Особенности осуществления правосудия в Башкирском крае в дореволюционной России // Государство и право. — 2004. — №1, —С. 101—102.
71. Миненко Н. А. Русская крестьянская община в Западной Сибири. XVIII—XIX вв.—Новосибирск: Наука, 1991.
72. Конев А. Ю. Коренные народы Северо-Запад-ной Сибири в административной системе Российской империи (XVIII—XX вв.).—М.: Изд-во Института этнологии и антропологии РАН, 1995. — 217 с.
73. ПСЗ РИ I. Т. XXI 15675; Т. XXII 16165; Т. XXIII16829.
74. Бакиева Г. Т. Община у татар Зауралья
XVIII—началаХ1Хв.: Дис.... канд. ист. наук.— Екатеринбург, 1999.
75. Зибарев В.А. Юстиция у малых народов Севера (XVII—XIX вв.).—Томск, 1990.
76. ПСЗ-I. Т. XXI. № 15680.
77. Владимиров В. Н. Ясак и ясачная политика в Горном Алтае в конце XVIII — первой половине XIX века // Социально-экономическое развитие Алтая в XVII—XIX вв. — Барнаул, 1984.
78. ПСЗ РИ I. Т. XX. № 14252.
79. ПСЗ РИ I. Т. XXI. № 15813; Т. XXII. № 16355.
80. ПСЗ РИ I. Т. XXI. 15830; Т. XXIII. № 17401.
81. ПСЗ РИ I. Т. XVI. № 11931; Т. XXI. №. 15673; Т. XXIII. №16937.
82. РГАДА Ф. 24. Оп. 1. Д. 33. Л. 63—65 об.
83. ПСЗ РИ I. Т. XIX. № 13489,14000; Т. XXI. № 15673.
84. РГАДА Ф. 24. Оп. 1. Д. 60/1. Л. 177—177 об.
85. Кабульдинов 3. Е. О набегах казахов Среднего жуза на внутреннюю сторону. — Омск, 2001.
86. ГАОО Ф. 6. Оп. 10. Д. 1633. Л. 5—9 об.; Ф. 54. Оп. 1.Д. 14. Л. 63.
87. Материалы по истории Казахской ССР. — М.-Л., 1940.—Т. IV.
88. Мейер Л. Киргизская степь Оренбургского ведомства//Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба, —СПб., 1865,—Т. 10.
89. ПСЗ РИ I. Т. XXII. № 16194.
90. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17117,17144.
91. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17025.
92. ПСЗ РИ I. Т. XXIII. № 17526.
93. ПСЗ РИI. Т. XXIII. № 17112.
94. Шакурова Ф. А. Башкирская волость и община в середине XVIII — начале XIX вв.—Уфа: БНЦ УрО РАН, 1992. — 137 с.
95. Ядринцев Н.М. Сибирь как колония.—Тюмень, 2000.—Т. I.
96. Суворова Н. Г. Крестьянское самоуправление в государственной деревне в Западной Сиби-
ри в 60-е гг. XVIII — первой половине 60-х гг.
XIX вв. (организация, функции, правовая регламентация): Дис.... канд. ист. наук. —Омск, 1997.
97. ПСЗ РИ I. Т. Х1ЛИ. № 19763.
98. Материалы по истории Башкирской АССР. — М., 1960.—Т. V.
99. ГАОО Ф. 54. Оп. 1.Д. 50. Л. 17—18.
100. ГАОО Ф. 6. Оп. 2. Д. 1300. Л. 1.
