CC BY
30
М. А. Фадеичева
ЭТНОНАЦИОНАЛИЗМ В ПОЛИТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ РОССИЙСКОГО ПОСТМОДЕРНА
Идеология, конституция и «национальная идея». В процессе социальных и политических трансформаций значительное внимание должно быть уделено выяснению того, на каких идейных основаниях эти трансформации происходят, что позволит определить их вектор и перспективы развития государств. Идейные основания политических трансформаций заключаются в идеологии. Легальная власть, пытаясь стать легитимной, устанавливает основной закон — конституцию, в которой закрепляет свою идеологию. То есть в конституции оформлена официальная государственная идеология. Опираясь на нее, власть рассчитывает на успешное проведение намеченных преобразований. Совпадение официальной государственной идеологии с обще- или преимущественно разделяемыми социально-политическими ценностями и экспектациями гражданского общества делает ее легитимной. Если конституционные установления признаны, уважаемы, поддерживаемы гражданами, то государственная идеология приобретает статус «национальной идеи». Легитимная конституция — это носитель национальной идеи, сама эта идея. Если конституция не легитимна, активизируются поиски «национальной идеи».
Если попытаться дать оценку процесса трансформации, только опираясь на анализ конституционных установлений, можно прийти к ложным выводам. В «Предисловии» к критике политической экономии К. Маркс среди многих идей сформулировал важное концептуальное положение, согласно которому «как об отдельном человеке нельзя судить по тому, что он о себе думает, так и о революционной эпохе нельзя судить по ее сознанию» (Маркс, Энгельс, т. 13, с. 7). Известен исторический контекст, в котором создавалась Конституция Российской Федерации, принятая всенародным голосованием 12 декабря 1993 г. Чтобы окончательно отказаться от официально установленной в СССР марксистско-ленинской идеологии, авторы новой Конституции в ст. 13 записали: «1. В Российской Федерации признается идеологическое многообразие. 2. Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». В таких конституционных формулировках нашло отражение упрощенное понимание идеологии только как марксистско-ленинской идеологии. И только на первый взгляд это может быть принято за деидеологизацию. В Конституции Российской Федерации в гл. 2 «Права человека и гражданина» изложена либеральная идеология в ее почти классическом варианте.
Однако через несколько лет после принятия Конституции Российской Федерации первый Президент Российской Федерации Б. Н. Ельцин призвал к выработке «национальной идеи», что было активно поддержано просвещенной научной и политической
© М. А. Фадеичева, 2006
ПОЛИтЭКС- 2006. Том 2. № 2
общественностью. В 2003 г. на выборах в Государственную Думу Российской Федерации не преодолели 5%-ный барьер политические партии, декларировавшие либеральные ценности. То есть либеральная идеология, содержащаяся в Конституции, не стала национальной идеей. Произошла делегитимация Конституции Российской Федерации. Симптоматично в этом отношении, что в 2005 г. День Конституции Российской Федерации перестал быть праздничным днем.
В государстве, в котором принята либеральная конституция, но либеральная идеология не является преимущественно разделяемой, а либеральные ценности — предпочтительными, либеральные партии не преодолевают необходимого барьера, чтобы быть представленными в органах законодательной власти; с неизбежностью складывается особая идеологическая ситуация. Делегитимация Конституции Российской Федерации стимулирует дальнейшие поиски новой идеологии, более подходящей «национальной идеи». Их пытаются найти в текстах посланий Президента Российской Федерации Федеральному собранию и даже в его ответах на вопросы на пресс-конференциях. Так, например, в газете «Известия», которая вышла на следующий день после пресс-конференции В. В. Путина, состоявшейся 31 января 2006 г., появилась статья Александра Ципко с характерным названием «Новая идеология для России», где автор пытается кратко анализировать дискурс ответов президента на вопросы журналистов. Первая идеологема, обнаруженная А. Ципко: «Россия — суверенная страна... Нам чрезвычайно важно быть суверенными... Появилась философия суверенности, государственности. Она очень важна, и ее ждали люди». Вторая идеологема заключается в «необходимости стабильности... Хватит революций, мы сторонники эволюционного развития...»
В конце делается вывод: «Выстраивается идеология, характерная для Путина как лидера и для страны, идеология современного консервативного либерализма» (Ципко, 2006, с. 3). Вполне возможно, что личная идеология Президента РФ именно такова, хотя традиционно консерватизм и либерализм рассматриваются как идеологии, исходящие из различных аксиологических оснований. Однако либеральной идеологии, заключенной в Российской Конституции, и «консервативному либерализму» Президента противостоят дискурсивные практики совсем иной идеологии.
Идеологически значимые черты российского постмодерна. В российском постмодерне невозможно обнаружить идеологии в их «чистом виде». Скорее всего, имеет место эклектическое сочетание разнородных идей, зачастую противоположных. Идеологии мутируют, в результате чего развиваются идеологические гибриды, не позволяющие определить сколько бы то ни было ясно, точно и однозначно их видовую принадлежность. Если отличительной чертой постмодерных истин называют их контекстуаль-ность и консенсусность, то еще в большей степени это относится к теориям и идеологиям. Это накладывается на особенности теоретико-методологической ситуации в социально-политической науке, где допускается употребление «слов без понятий», смешение понятий, нечеткость дефиниций и расплывчатость смыслов. Здесь необходимо заметить, что далеко не каждая идеология существует в виде систематически изложенных
ПОЛИтЭКС- 2006. Том 2. № 2 теоретических положений в трактатах, манифестах и программах партий. «Непредставленные» идеологии находятся в бытии повседневности: в речах государственных, политических и общественных деятелей, в средствах массовой информации, в разговорах рядовых граждан и т. д., затрагивающих сферу политики, что называется идеологическими дискурсивными практиками. На основе их анализа можно выявить некоторые идеологемы, легко конструируемые в идеологии, которые в свою очередь политически определяют вектор социального развития.
Такого рода ситуация объясняется особенностями российского постмодерна. Не ставя перед собой задачу его всесторонней характеристики, выделим только те его черты, которые влияют на особенности идеологий и «их дискурсивных практик» (см.: Дейк, 1989). Во-первых, существенной чертой, важной для понимания особенностей идеологий и идеологических дискурсивных практик, может быть названо лавинообразное увеличение количества субкультур, приводящее к фрагментации общества. Это особенно характерно для постиндустриальных обществ и мегаполисов. Традиционные и даже индустриальные общества, тем более деревня, с такого рода проблемой не сталкиваются. Согласно очень точному замечанию А. Тоффлера, «фрагментация общества несет с собой диверсификацию ценностей. Мы присутствуем при развале единодушия. В большинстве предшествующих обществ существовало крупное центральное ядро общественно признанных ценностей. Это ядро сейчас сокращается» (Тоффлер, 1997, с. 243). Во-вторых, ускоренное изменение систем социальных ценностей и норм. Это ускорение таково, что человек и гражданин не в состоянии адаптироваться к стремительно меняющейся повседневности. Это релятивистская ситуация «по Кратилу»: даже один раз нельзя войти в одну и ту же реку. В-третьих, в эпоху глобализации возрастает географическая мобильность населения, становится весьма ощутимым миграционное давление, вследствие чего происходит усиление кроссэтнической коммуникации, при которой этнический фактор превращается в вызов, этническая миграция становится угрозой.
Эти три особенности постмодерна приводят к тому, что для России, как и для многих других современных государств, особенно актуализируются проблема построения и укрепления сообщества, выработка общей гражданской идентичности, воспитание и поддержка чувства общности граждан государства. Без решения этой проблемы невозможно обеспечить экономическое, политическое и социальное развитие, очень трудно реализовать какие бы то ни было национальные проекты, а само существование целостного суверенного государства в такой ситуации может оказаться под угрозой. Решение же этой проблемы возможно на основе общеразделяемой, легитимной идеологии.
Куда смещается идеологический вектор. Дискурс «нашизма». Как пишет известный историк У. Альтерматт, «1990-е годы фатальным образом напоминают о 1930-х годах... Как и в 1930-е годы, свое возрождение празднуют ксенофобия, расизм и национализм» (Альтерматт, 2000, с. 224). В начале XXI в. в Европе отмеченные им тенденции значительно усилились. Если обратиться к ситуации в России, то можно заметить, что к
ПОЛ^ТЭКС- 2006. Том 2. № 2
ней в полной мере относятся эти европейские тенденции. Постсоветское развитие России, целый комплекс экономических, политических и социально-психологических причин привели к становлению идеологического дискурса, который может быть условно обозначен как дискурс «нашизма»1. «Наш-не наш» это — основание и признак любого социального и политического группообразования. Представление о «нашем» может находиться в пределах нормы, отличающей здоровое групповое самосознание. Но при определенных обстоятельствах оно может приобретать гипертрофированные черты утрированной «нашести» не только в различении, сколько в противопоставлении «нашего» «не нашему», себя другим, в абсолютизации и сакрализации «нашего», в позиционировании его как наилучшего и предпочтительного, даже если это не соответствует действительности: «Наше — лучше»; «Уж лучше плохонький, да свой». Конституирующим принципом «нашизма» является ксенофобия в ее классическом понимании как боязни всего чужого и враждебности по отношению ко всему чужому, не своему, иностранному.
Приведем пример «нашизма». В весьма авторитетной и тиражной газете «Уральский рабочий» (г. Екатеринбург) под рубрикой «Противостояние» помещена заметка Евгения Катыхина под названием «Санта-Клаус УЭ Дед Мороз». В ней утверждается, что «последние 15 лет телевидение и масс-культура пытаются традиционные русские символы подменить западным суррогатом. Так, Барби заменила русским детям матрешку и неваляшку, а Дракула и Франкенштейн — Бабу-ягу и Кощея». То же с Санта-Клаусом и Дедом Морозом. «Чувствуется, что народ уже пресытился заморскими диковинками, его вновь потянуло на все “русское”», — пишет автор. Здесь же говорится, что журналист «проводил опрос горожан, кого же они больше хотят видеть за своим столом в Новый год — русского или иностранца. Большинство высказали доверие Деду Морозу, лишь 10% заявили, что для них нет разницы». Далее идут описания недостатков Санты и достоинств Деда во внешнем виде и поведении: «Санта, как правило, — это старичок невысокого роста с пухлыми щеками и ярко выраженным пивным брюшком... В отличие от американского коллеги, Дед Мороз — не плюгавый гном. Роста и сложения он почти богатырского... Кстати, в последнее время новым шиком стал стриптиз от Санты... В отличие от западного старика... наш исконно русский Дед ведет себя более достойно. Уж он-то точно не станет раздеваться за деньги перед пьяной публикой» (Катыхин, 2005). Статья проиллюстрирована цветной фотографией Санта-Клауса с подписью: «И все-таки чужой он нам, Санта-Клаус...» Этот пример не был бы достоин внимания, если бы не был типичным примером распространенного «нашизма».
1 «НАШ, -его, м.; ж. наша, -ей; ср. наше, -его; мн. наши, -их, мест. притяж. Принадлежащий нам, имеющий отношение к нам. Наш дом. Поживем у наших (сущ.: у наших родных, близких). По-нашему - 1) по нашей воле, желанию. Добьемся, все будет по-нашему; 2) так, как делаем мы. Работайте по-нашему; 3) вводн. сл., по нашему мнению. По-нашему, нужно остаться здесь. И нашим и вашим (разг. неодобр.) - о том, кто двурушничает. Знай наших! (разг.) - вот мы каковы! (похвальба). Наша взяла! (разг.) - мы одолели, победили. Наше вам (с кисточкой)! (прост. шутл.) - выражение приветствия. С наше (разг.) - столько, так много, сколько мы. Поработайте с наше» (Ожегов, Шведова, 1996, с. 391).
128
ПОЛИТЭКС- 2006. Том 2. № 2
Можно выделить три варианта дискурсов «нашизма», в зависимости от того, что определяется в качестве критерия «нашего». Если критерием в определении «наших» является принадлежность к национальному государству, тогда обнаруживается идеология национализма и ее дискурсивные практики. Если критерием отнесения к «нашим» выбирается этничность в сочетании с государственной оболочкой, можно обнаружить многообразные проявления этнонационализма. Распознавание «наших» по признакам «физической антропологии», несомненно, имеет отношение к расизму.
«Нашизм» и национализм. Субъектом националистического отношения в политическом дискурсе российского посмодерна является складывающаяся в России гражданская нация, имеющая полиэтническую основу. Объектом такого отношения является Россия в ее «державном», государственном понимании, противопоставляемая другим государствам, особенно США, а также государствам Западной Европы. Такой выбор государств-врагов, кроме разного рода исторических и иных причин, объясняется тем, что США, а также западноевропейские государства представляют собой для России мо-дернизационный вызов. При догоняющем типе развития, в условиях очередного этапа неорганической модернизации для достойного ответа на модернизационный вызов требуются экстраординарные усилия, превосходящие реальные возможности современной России. Национализм носит агрессивный характер с ярко выраженным негативным отношением не только к правительствам и государствам, но также и к их гражданам. Так, например, Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) в октябре 2005 г. представил результаты социологического опроса, участникам которого было предложено оценить свойства характера русского народа и жителей западных стран. Как обычно в исследованиях ВЦИОМ выборка составила 1600 человек в 46 регионах Российской Федерации. Россияне крайне негативно оценивают европейцев. По мнению 42% опрошенных, жители стран Запада вообще не обладают положительными чертами. 15% респондентов самой отрицательной чертой западноевропейцев считают любовь к деньгам, от 5 до 10% не любят иностранцев за высокомерие, расчетливость, эгоизм, бездуховность, бессердечие и распущенность. Отрицательное отношение к американцам и европейцам подтверждается другого рода социологическим исследованием, проведенным весной 2005 г. социологическим центром Pew Research (США), в результате которого обнаружилось, что 57% опрошенных россиян уверены, что за границей их не любят. Не вдаваясь в психологические тонкости, невозможно не заметить имеющую здесь место проекцию как приписывание другому субъекту — чужому, «наших» собственных качеств и намерений. Антиамериканизм и антизападничество стали чем-то само собой разумеющимся и привычным в дискурсе постмодерной России.
Симптоматично, что результаты приведенных в качестве примера исследований нашли освещение в средствах массовой информации. В частности, в уже приводимой в качестве примера газете «Уральский рабочий» под рубрикой «Откровенно» была опубликована заметка Петра Фарова под названием «О чужаках и о себе» с подзаголовком «Большинство россиян недолюбливают иностранцев» (Фаров, 2005), в которой были
ПОЛ^ТЭКС- 2006. Том 2. № 2
воспроизведены результаты приведенных выше исследований. Растиражированный неприглядный на первый взгляд облик россиян-националистов определенным образом ориентирует потребителя данной социологической информации, способствует распространению националистического дискурса, смещает представление о социально одобряемом и допустимом в русло националистической идеологии. Также примечательно, что и в постановке исследовательской задачи, и в интерпретации результатов в СМИ смешиваются русские как этнос и россияне как граждане РФ, данная «смесь» сравнивается с «представителями Запада». «Большинство жителей нашей страны, как оказалось, главными положительными качествами русского характера по-прежнему считают доброту, честность, искренность (41%). На втором месте — душевность и благородство (26%). Взаимовыручку и товарищество, терпимость и безотказность, трудолюбие, гостеприимство, мужество, упорство и целеустремленность ценит меньшее число россиян (курсив мой. - М. Ф.)— от 9 до 13%» (Фаров, 2005). Агрессивный национализм становящейся гражданской нации в результате успешной модернизации способен превратиться в здоровый государственный патриотизм. Однако из-за трудностей, связанных с процессом модернизации, он приобретает гипертрофированную форму и превращается в этнонационализм, который представляет собой самую распространенную дискурсивную практику «нашизма».
«Нашизм» и этнонационализм. Этнонационалистический дискурс шире, чем этнонационализм как «социально-политическое движение, направленное на осуществление государственного строительства по этнокультурному принципу и на утверждение общественной гегемонии «нации-ядра», обычно именуемой “титульной нацией” или “государствообразующей нацией”» (Русакова, 2001. с. 65), или «державным народом». Лозунг «Россия — для русских», произносимый с дискуссионных ТВ-трибун политических ток-шоу, он же в качестве надписи вместе с лозунгом «России — русский порядок» на заборах мегаполисов, предвыборный партийный слоган лидера ЛДПР «Мы — за бедных, мы
— за русских» на рекламных щитах на улицах городов и т. д. в качестве дискурсивных практик этнонационализма стали неотъемлемой частью бытия повседневности. Политизация этничности приобретает особую роль в связи с проблемами власти, ресурсов и самоопределения. «Там, где этничность связывается с национализмом, возникает взрывчатая смесь», — пишет У. Альтерматт (Альтерматт, 2000, с. 225). Главным трендом этнонационализма является все более полное и жесткое разделение на «наших», принадлежащих этнонации, и «чужих», исключаемых из этой общности. Этнонационализм означает своеобразное представление об этничности (чаще всего называемой национальностью), связывающей кровными узами, абсолютизирует ее, представляет этническую идентичность как неотъемлемое природное свойство, которое становится решающим при определении путей достижения и использования власти, служит регулятором политического поведения. Этнонация таким образом приобретает культовый характер. Этничность превосходит все прочие социальные связи и отношения. В дискурсивных практиках этнонационализма существенным оказывается эмоциональный эле-
ПОЛИТЭКС- 2006. Том 2. № 2 мент, что закономерно вытекает из культового характера этнонации, которая является предметом веры и почитания. В силу этого этнонационалистические представления слабо поддаются рациональной критике и переосмыслению.
Представление об обязательности этнической гомогенности нации, разделение и противопоставление индивидов по этническому признаку содержат деструктивные предпосылки в отношении не только гражданских организаций и ассоциаций, образованных не по этническому признаку, но и самого государства. Этнонационализм может разрушить любое государство. Разобщение граждан государства не всегда связано с крайними формами политического поведения, ориентированного на сепаратизм и се-цессии. Есть и другие формы «мягкой» дезинтеграции, от чего она не делается менее опасной и более преодолимой. Утрированное обращение к этничности, «национальному возрождению», поиски этнокультурной самобытности усиливаются при отсутствии иных интегрирующих оснований, что приводит к абсолютизации этнических различий и усиливает этнополитическую напряженность, препятствует формированию общегражданской идентичности. «Ползучий» этнонационализм мешает достижению гражданского согласия на полиэтнической основе, без которого невозможно достигнуть поступательного развития государства и социума.
«Нашизм» и расизм. Этнонационалистические дискурсивные практики имеют место и распространяются там, где происходит и становится все более интенсивной кроссэт-ническая коммуникация. Еще одна «взрывчатая смесь» возникает там, где этничность связывается с расизмом, абсолютизируются этно-расовые различия. К счастью, в настоящее время в России невозможно обнаружить расовую теорию или идеологию, официально находящуюся на вооружении какой-либо политической партии или общественно-политической организации. Согласно п. 5 ст. 13 Конституции Российской Федерации, «запрещается создание и деятельность общественных объединений, цели или действия которых направлены на ... разжигание социальной, расовой, национальной и религиозной розни» (Конституция, 1996, с. 8). Однако дискурсивные практики расизма представлены весьма значительно.
Последним косвенным свидетельством тому является инициатива партии «Единая Россия» о подписании лидерами российских политических партий «Антифашистского пакта», который должен был бы называться антирасистским, так как из семи положений данного документа четыре относятся к осуждению расизма, а именно: «1. Не допускать членства в своих рядах людей, выступающих с расистских (здесь и далее курсив мой.
— М. Ф.) позиций. 2. Не принимать в свои ряды граждан, высказывающихся с расистских позиций и не отказавшихся публично от своих расистских высказываний... 4. Публично выступать с категоричным осуждением любых заявлений и действий, если они имеют признаки пропаганды расизма. 5. Прекращать любое сотрудничество со всеми организациями, выступившими с расистских позиций». В положении 3 говорится: «Не выдвигать и не поддерживать кандидатов на должности в органах государственной власти и местного самоуправления, которые пропагандируют национальное превосходст-
ПОЛИТЭКС- 2006. Том 2. № 2 во». «Положение 6. Не принимать участия в массовых мероприятиях, заявленных и проводимых с использованием ксенофобских лозунгов». И, наконец, «7. Бойкотировать средства массовой информации, предоставляющие трибуну лицам, использующим идеологию фашизма, а также политиков, которые сотрудничают с ними» (см.: Известия, 2006. с. 2). Очевидно, для составителей «Пакта» главная опасность видится именно в расистской идеологии, а также ее дискурсивных практиках.
Следует заметить, что российский расизм, осуждаемый инициаторами «Антифашистского пакта» и примкнувшими к ним, отличается, например, от колониального расизма. К тому же представление о расе является смутным и неопределенным. Постсоветский расистский дискурс не обременен классическими представлениями о расе, о бесспорной биологической реальности фенотипического разнообразия людей, об отсутствии «чистых» человеческих рас, о шкале цветов кожи человека, насчитывающей 36 оттенков, о том, что человеческие расы все еще по-разному классифицируются антропологами разных направлений, что, согласно одной из них, преобладающую часть человечества можно разделить на три большие группы, а именно: монголоидную, негроидную, кавказоидную (термин, введенный еще И. Ф. Блуменбахом в 1775 г., идентичный термину «европеоидная»). Последнее замечание особенно может быть интересно тем «нашистским» расистам, которые называют «кавказцев», живущих в Центральной России и других областях (выходцев с Северного Кавказа, Закавказья и Средней Азии), «черными». К российским «черным» относятся так называемые «визуальные меньшинства», которые вовсе не обладают восемью параметрами, определяющими принадлежность к негроидам (африканской расе). Расистский дискурс распространяется в отношении «желтых» — мигрантов из Китая и Вьетнама.
В Декларации антропологов, представленной в ЮНЕСКО еще в 1950 г., было отмечено, что «следует проводить различие между “расой” и “мифом о расе”», что «ввиду серьезных заблуждений, вызванных неправильным обыденным употреблением слова “раса”, было бы желательно полностью отказаться от этого термина по отношению к человечеству и принять выражение “этническая группа”» (Расовая проблема, 1957, с. 305), оставив понятие «раса» только для антропологических исследований. Однако это не мешает наличию и широкому распространению дискурсивных расистских практик, а также дискриминации и насилия по отношению к «визуальным меньшинствам», которые не пересекаются с антирасистскими идеологиями.
Например, фонд «Экспертиза» при поддержке общественной организации «Открытая Россия» провел социологическое исследование, в числе вопросов которого респондентам были задан вопрос: «Проживание каких национальных групп следует ограничить?» Были предложены несколько вариантов ответов, которые распределились следующим образом: 60% респондентов хотели ограничить проживание кавказцев, 51% — китайцев, 47% — выходцев из Средней Азии. По 28% респондентов посчитали нужным ограничить проживание африканцев и евреев, 18% — татар, 15% — молдаван (см.: Бовт, Ильичев, 2004). С одной стороны, сама постановка вопроса представляется провокационной, исходящей из неорасистской парадигмы с неклассическим пониманием
ПОЛИТЭКС- 2006. Том 2. № 2 расы. С другой стороны, судя по результатам исследования, провокация удалась, продемонстрировав реальное бытие расистского дискурса.
Задача, стоящая в идеологическом отношении перед Россией, чрезвычайно сложна. Цель — вытеснение дискурса «нашизма» на идейную периферию. Если возобладают дискурсы оголтелого национализма, этнонационализма и расизма, то из двух возможных сценариев развития России — укрепление российской государственности или ее распад, которые оцениваются как равно возможные, реализуется последний.
Литература
Альтерматт У. Этнонационализм в Европе / Пер. с нем. М.: РГГУ, 2000.
Бовт Г., Ильичев Г. В чем народ расходится с Президентом // Известия. Федеральный выпуск № 50/26607. 2004. 20 марта.
Дейк Т. А. ван. Расизм и язык. М.: ИНИОН РАН, 1989.
Известия. Федеральный выпуск № 15/27056. 2006. 30 янв.
Катыхин Е. Санта-Клаус УЭ Дед Мороз // Уральский рабочий. 2005. 30 дек.
Конституция Российской Федерации. М., 1996.
Маркс К., Энгельс Ф. 2-е изд. Соч. Т. 13.
Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений. М.: АЗЪ, 1996.
Расовая проблема и общество. М.: Изд-во иностранной литературы, 1957.
Русакова О. Ф. Радикализм в России и в современном мире: вопросы типологии. Екатеринбург: Изд-во УрГСХА, 2001.
Тоффлер А. Футуршок / Пер. с англ. СПб.: Лань, 1997.
Фаров П. О чужаках и о себе. Большинство россиян недолюбливают иностранцев // Уральский рабочий. 2005.11 окт.
Ципко А. Новая идеология для России // Известия. Федеральный выпуск № 17/27058. 2006. 1 февр.
