CC BY
60
ВЕСТН. МОСК. УН-ТА. СЕР. 8. ИСТОРИЯ. 2008. № 3
И.В. Осташев
ЭТНИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ВОСПРИЯТИЯ
ФЕНОМЕНА ПРОСТРАНСТВА РУССКИМИ
В данной работе под феноменом пространства подразумевается пространство, размеры которого варьируются в пределах от размера страны, государства, до всего осознаваемого человеком мира (ойкумены). Естественно, коль скоро речь идет об этнологическом рассмотрении проблемы, в поле зрения автора попадают традиционные, глубинные представления, которые чаще всего и являются предметом этнологических исследований. Картина мира современного человека, охватывающего мысленно всю планету Земля с возможностью реального и быстрого перемещения по ее поверхности, здесь не рассматривается. Важно обратиться именно к традиционным пространственным представлениям, поскольку многие концепты в сознании современного человека уходят своими корнями именно в сформированное веками мировоззрение предков.
В данной работе речь пойдет преимущественно о пространственных представлениях русских в сравнении с представлениями других этносов.
Проблема восприятия человеком пространства в той или иной степени затрагивалась различными авторами, представителями разных гуманитарных (и не только) дисциплин. Как правило, внимание ей уделялось в рамках исследований широкого тематического охвата, хотя в последние годы появилось достаточное количество трудов, специально посвященных этой теме.
Обобщить вопросы, касающиеся многих русских ментальных конструкций, попытался Ю.С. Степанов в своей работе «Константы: словарь русской культуры». Относительно темы пространства он рассматривает такие концепты, как «мир», «земля», отслеживая путь их развития в языковых системах различных народов. Историк и филолог Г.С. Кнабе, специализирующийся в первую очередь по истории Древнего Рима, разрабатывал проблемы «русской античности», т.е. рецепции античной культуры (в первую очередь римской) в России. Его работы представляют интерес в рамках данной темы, так как в них проводится анализ пространственных представлений древних германцев, что позволяет провести параллели с соответствующими представлениями русских. Л.А. Черная, специалист по русской культуре переходного периода (XVII в.), уделила внимание проблеме представления русских об «иных ми-
рах», также рассматриваемой в этой работе. Что касается материалов более раннего исторического периода, то здесь интерес представляет исследование историка М.Ф. Косарева «Пространство и время в сибирско-языческом миропонимании», в котором автор обращается к особенностям погребальных обрядов данного региона. Эта работа содержит сравнительный анализ культурно-пространственных представлений русского и других этносов. Большое количество своих трудов посвятил рассматриваемой теме философ Н. Хренов. В монографии «Культура в эпоху социального хаоса» автор дает в основном ментально-психологический срез пространственных представлений русских, затрагивает темы сакрального пространства этноса, его столицы и другие вопросы. Ю.М. Лотман писал о понимании географического пространства русскими в основном на материалах средневековых текстов. В его работе1 анализируются различные сакральные представления русского народа о его территории. Также необходимо отметить исследование философа С.А. Азаренко «Топология культурного воспроизводства», содержащее интересный разбор этнопсихологической картины сознания русского человека в привязке к пространственной тематике.
Представления о вселенной и мироздании
Для начала обратимся к истокам представлений о мироздании, проследим само возникновение таких понятий, как «мир», «земля» и т.д. Как указывает современная лингвистика, с точки зрения семантики в современном русском языке существуют два основных значения понятия «мир», являющихся омонимами: 1) мир — вселенная, система мироздания как целое; 2) мир — согласные отношения, спокойствие, отсутствие войны, ссоры. Для нас важно проследить, как коррелируют между собой эти понятия. По мнению Ю.С. Степанова, в результате проведенных лингвистами исследований было установлено, что различия между этими двумя трактовками возникают довольно поздно2. Первичным является именно совмещение двух значений в одном слове. Особая черта русской культуры состоит в том, что в определенной мере это совмещение имеет место и сейчас, тогда как в других культурных традициях аналогичная тенденция сменилась резким разведением значений слова «мир». Если обратиться к древнерусскому языку, выясняется, что понятие «мир как обжитое пространство» выражается словом миръ, и тем же словом выражается понятие «согласие, покой, отсутствие вражды».
1 См.: Лотман Ю.М.. О понятии географического пространства в русских средневековых текстах // Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров. М., 1996.
2 Степанов Ю.С. Константы: словарь русской культуры. М., 2001. С. 86.
2 ВМУ, история, № 3
Тем не менее их значения в ту эпоху остаются более тесно связанными, чем в наши дни. Понимание «мира как покоя, отсутствия вражды» относилось прежде всего к «ладу» и «добрососедству» между «своими», т.е. между теми, кто населял «мир» в первом значении слова («мир как обжитое пространство»).
Итак, понятие «мир» в древнерусской культуре восстанавливается как непосредственное продолжение архаического понятия «мир» (пространство, сравнительно небольшое, отграниченное от остального мира, где живут «свои», «мы», «наше племя»). Интересно сравнить древнерусские и, скажем, древнегерманские представления о мире. Во многом их объединяет симпатия к своему маленькому освоенному «мирку» и настороженное, если не сказать враждебное, отношение к тому пространству, что лежит за его пределами, что не удивительно для того времени. Древнегер-манские представления о мире выразительно резюмировал историк и филолог Г.С. Кнабе: «Для древнего германца мир, им освоенный, простирается во все стороны до горизонта, а может быть, и далее горизонта на расстояние четырех-пяти дней пути и носит название «митгард» — срединное селение, срединная усадьба. За его пределами лежит внешний мир — «утгард». Он бесконечен, почти лишен света (сравним славянское и русское представление
0 своем мире как о «свете»), там дует ледяной ветер и текут реки, полные яда; повсюду сидят чудовища, полулюди, полузвери, глаза которых излучают противоестественный свет, а дыхание режет как ножом»3. Как видим, древнегерманские представления о мире имеют общие черты со славянскими.
Более подробное рассмотрение представлений русских о пространстве требует обращения к источникам, на которых базировались знания по этому вопросу на Руси. В литературе имеются данные о том, что русская система «землемерия» (а соответственно, система представлений о пространстве) была значительно менее практичной, чем европейская, — более умозрительной. В XIII— XIV вв. космологические представления на Руси черпались в основном из двух очень архаических произведений — «Книги Еноха», составленной еще иудейскими жрецами дохристианской эры во II—
1 вв. до н.э., и написанной ок. 549 г. «Христианской топографии» византийского автора Космы Индикоплова4. Последний, например, представлял землю в виде стола или плоской прямоугольной доски, ширина и длина которой соотносятся как 1:2. Края этого тела поднимаются вверх в виде крутых гор и высокой стены, за которой находится небо, поднимающееся полуцилиндром над землей.
3 Культура Древнего Рима. М., 1985. Т. II. С. 109.
4 См.: Рыбаков Б.А. Просвещение // Очерки русской культуры ХШ—Х^вв. М., 1969. Ч. 2. Духовная культура. С. 192 и сл.
В пространственных представлениях людей особое место занимал не только реальный мир, который можно было непосредственно лицезреть, но и мир гипотетический, существовавший в умах для заполнения необъятного неизведанного пространства, простиравшегося за пределами мира реального. Эти два мира всегда находились в какой-то взаимосвязи, характер которой определялся спецификой эпохи. В исторической перспективе происходил разрыв этих двух представлений: по мере накопления знаний о пространстве этот разрыв увеличивался. В русском сознании XVII в. в понимании пространства происходят принципиальные изменения5. Вечное (библейское) пространство начинает отделяться от реального земного. Теперь становится совершенно невозможен, например, спор о «земном рае», имевший место в средневековье.
Логика наподобие средневековой становится совершенно неприемлемой для Нового времени. Восприятие переориентируется с «невидимого» мира на мир «видимый», в котором реальное пространство заполняется реальными же предметами.
Тема отношения к сторонам света получает интересное развитие на этнографическом материале, принадлежащем другому историческому периоду. Речь идет о языческих пластах культуры. В восприятии пространства и времени у сибирских язычников ориентирование по сторонам света и по вертикальной составляющей пространства играет весьма значительную роль6. Традиционно у сибирских аборигенов придание неестественного положения тому или иному предмету (будь то человеческое тело или что-либо еще) может считаться условием приобщения к запредельному пространству. Верх при определенных обстоятельствах мог стать низом, а низ верхом, соответственно зло — добром, тьма — светом и наоборот7. Уместно будет отметить, что подобные случаи «переворачивания-оборачивания» известны у восточных славян8.
Ориентирование по сторонам света (например, при погребении и т.д.), отношение к перемещениям в пространстве реконструируется при изучении русского самосознания. Н. Хренов указывает, что «перемещение в пространстве, если под ним подразумевалось перемещение в пространство иной земли, было невозможно, поскольку носило не только географический, но прежде всего
5 См.: Черная Л.А. Восприятие пространства и времени в русской культуре XVII в. // Герменевтика древнерусской литературы. М., 1989. С. 523.
6 См.: Косарев М.Ф. Пространство и время в сибирско-языческом миропонимании// Мировоззрение древнего населения Евразии. М., 2001.
7 Там же. С. 447.
8 См.: Толстой Н.И. Переворачивание предметов в славянском погребальном обряде // Исследования в области балто-славянской духовной культуры (Погребальный обряд). М., 1990.
этический характер»9. Это означает, что пространство жестко делилось на «свое» и «чужое», на землю праведную и землю грешную. Представление о «своем» основывалось на идее избранничества. Оппозиция «свое — чужое» прочитывалась не только как оппозиция «праведное — грешное», но и как «хорошее — плохое». Чужие земли, в том числе Германия и Франция, назывались «заморскими». Так они назывались не потому, что находились за морем, а потому, что ассоциировались с потусторонним миром. Согласно традиционным представлениям, потусторонний мир отделялся от посюстороннего водным простором10. Желающих путешествовать в другие страны оказывалось немного, поскольку потенциальный путешественник воспринимался как еретик, вероотступник. Естественно, что Русь интерпретировалась как святая земля, отсюда и название — «святая Русь».
Но несмотря на это, время от времени человек все же стремился к перемещению в пространстве как внутри своей страны, так и вне ее. Казалось бы, парадокс. Как объяснял себе ситуацию русский человек? Иногда в «своем» пространстве, хотя оно и представлялось «святым», ему становилось по тем или иным причинам (к примеру в связи с давлением власти) трудно существовать. Поэтому он придумывал несуществующие утопические места, или праведные земли, притягивавшие людей, способных бросать обжитые территории и к таким землям устремляться. Однако прежде всего русского человека притягивали наиболее сакральные и вместе с тем реальные территории на родной земле. Выражением стремления «уйти от греха» мог служить уход в монастырь, рассматриваемый как перемещение из места грешного в место свя-тое11. Таким образом, «пространственное перемещение человека мыслилось как нравственная трансформация или преображение — значимая особенность традиционной ментальности»12.
В продолжение темы о сакральных и несакральных пространствах интересным представляется соотношение понятий «космос» — «хаос», но уже в более широкой интерпретации. Человеку с древнейших времен было свойственно стремление к превращению «хаоса» в «космос». Некоторые исследователи полагают, что у одних народов эта тенденция выражена сильнее, у других — слабее. Существует гипотеза о том, что в некоторых культурах,
9 Хренов Н. Культура в эпоху социального хаоса. М., 2002. С. 258.
10 Успенский Б. Дуалистический характер русской средневековой культуры (На материале «Хождения за три моря» Афанасия Никитина) // Успенский Б. Избранные труды. М., 1994. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. С. 257.
11 ЛотманЮ.М. Указ. соч. С. 242.
12 Хренов Н. Указ. соч. С. 259.
ориентированных не на ценности дома, строгую приверженность к порядку, а на дорогу, стремление к постоянным перемещениям в пространстве, хаос не вызывает отторжения, отталкивания, неприятия. Представители таких культур привыкают к хаосу как перманентному состоянию. Это вносит в их поведение элемент иррационального, непонятного представителям других культур. Так, этническая культура русских часто противопоставляется западноевропейским культурам, в частности немецкой. Идеолог русского анархизма Михаил Бакунин утверждал, что культ государственности как выражение порядка немец стремился поддерживать не только в Германии. Свое видение порядка он хотел бы утвердить во всемирном масштабе. «Можно сказать, что с самых древних времен исторической задачей немцев было завоевывать славянские земли, истреблять, покорять и цивилизовать, т.е. не-мечить или мещанить славян»13, — пишет автор. Чем же можно объяснить жажду немцев к порядку, организации, преодолению хаоса? По словам М. Элиаде, для скандинавских викингов освоение новых земель представлялось не чем иным, как простым тяжелым трудом по преобразованию хаоса в космос, по подобию божественного сотворения мира14. Таким образом, для человека архаической культуры весь мир делился на организованное пространство и непространство, на космос и хаос. Реальным для представителей такой культуры является лишь упорядоченное, сакра-лизованное пространство, пространство космоса.
Одной из важнейших составляющих мироздания для человека традиционной культуры был загробный мир, пространство, в которое человек, по его представлениям, попадал после смерти. Реальный и потусторонний миры, сначала неразрывно связанные в сознании людей, в процессе эволюции религиозных взглядов расходились все больше и больше.
Одним из самых интересных и спорных оказывается вопрос о склонности народов к перемещению в пространстве, о проявлениях кочевнического инстинкта. По-видимому, эта склонность закладывалась очень давно на уровне архаических культур и давала о себе знать лишь в переходные моменты существования того или иного народа. Причем у одних этнических культур ее потенциальная сила больше, у других — меньше, что в немалой степени определяется климатическими и природными условиями, иными словами — пространством.
13 Бакунин М. Философия. Социология. Политика. М., 1989. С. 327.
14 Топоров В. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М., 1983. С. 239.
Представления о пространстве родной страны
Архетип «свой» — «чужой» пронизывает всю русскую культуру и вообще является одним из базовых моментов всякого коллективного, массового, народного, национального мироощущения. «Свое» в этом контексте, как правило, считается лучшим.
Пространство в географическом смысле сильно воздействует на сознание людей, формируя соответствующие представления о «родине». В.О. Ключевский, начинающий свой «Курс русской истории» с характеристики территории, климата, почвы, в общем — с земли, пишет о восприятии родной страны русским, который «...припоминает однообразие родного тульского или орловского вида ранней весной: он видит ровные пустынные поля, которые как будто горбятся на горизонте, подобно морю, с редкими перелесками и черной дорогой по окраине, — и эта картина провожает его с севера на юг из губернии в губернию, точно одно и то же место движется вместе с ним сотни верст. <...> Жилья не видно на обширных пространствах, никакого звука не слышно кругом — и наблюдателем овладевает жуткое чувство невозмутимого покоя, беспробудного сна и пустынности, одиночества, располагающее к беспредметному унылому раздумью без ясной отчетливой мысли»15. Слова Ключевского наводят на мысль о том, что специфичный русский пейзаж формирует специфический философско-психологический тип восприятия окружающей действительности. Одним из ярких тому подтверждений может служить философское осмысление русской земли нашими соотечественниками. Например, Николай Бердяев в одном из своих очерков под примечательным названием «О власти пространства над русской душой» пишет: «Огромные пространства легко давались русскому народу, но не легко давалась ему организация этих пространств в величайшее в мире государство, поддержание и охранение порядка в нем. На это ушла большая часть сил русского народа. <...> И это наложило безрадостную печать на жизнь русского человека»16. Так Бердяев указывает на влияние пространства, пусть даже несколько косвенное, опосредованное государством, на психологический портрет представителя русского этноса.
В сложившихся тяжелых условиях русский человек искал какого-то выхода из ситуации или, если уж не выхода, то хотя бы «отдушины». Таким выходом для него становилось странничество. Понятию странничества уделено в русской литературе немало внимания.
15 Ключевский В.О. Курс русской истории. Соч.: В 9 т. М., 1987. Т. 1. Ч. 1. Лекц. 4. С. 86, 87.
16 Бердяев Н. О власти пространства над русской душой // Бердяев Н. Судьба России. М., 1990. С. 65.
В посвященной Пушкину юбилейной речи Ф.М. Достоевский отметил, что поэт впервые обнаружил и представил на суд обще-
17
ственного мнения тип «несчастного скитальца в родной земле»1'.
Им овладело беспокойство, Охота к перемене мест (Весьма мучительное свойство. Немногих добровольный крест).
(Евгений Онегин. VII, 13)
«Беспокойство», «охота к перемене мест», «мучительное свойство», взятый на себя «крест», редко «добровольный», чаще «вынужденное следствие обстоятельств» — вот основные понятия, характеризующие феномен странничества. Особенно обращает на себя внимание связь «перемены места» с внутренним «беспокойством».
Своеобразной формой странничества можно назвать также «уход от мира». В свою очередь его можно разделить на спокойный уход от мира — в монастыри и пустыни и, условно говоря, трагический, приобретающий форму раскола, — бегство в скиты и вольные земли.
В творчестве М.Ю. Лермонтова странничество — неизменный мотив:
Тучки небесные, вечные странники! Степью лазурную, цепью жемчужною Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники С милого севера в сторону южную...
(Тучи. 1840 г.)
И «тучки небесные, вечные странники», и «дубовый листок, оторвавшийся от ветки родимой», и «парус одинокий», и многое другое — все это образы и воплощения странничества. Литературовед К.А. Кедров пишет: «Странничество в лермонтовском мире всегда несет в себе оттенок скитальчества. Но если странничество — добровольный выбор, то скитальчество — злая судьба»18.
Взгляд на Россию конца XIX в. через призму литературы открывает картину тотального странничества: бродят по стране «вечные студенты» (Петя Трофимов из «Вишневого сада»), уходят из дома молодые девушки из приличных семейств («Невеста»), скитается собачка Каштанка, наконец и сам автор этих литературных передвижений А.П. Чехов отправляется в путь, на Сахалин.
Перманентное движение по родной стране вовсе не обязательно носило трагический или вынужденный характер. Многие авторитетные мыслители XIX в. приходили к мысли о том, что страсть к перемещению в пространстве — это своеобразный ментальный
17 Цит. по: Хренов Н. Указ. соч. С. 264.
18 Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 295.
комплекс русского человека, сформированный опять же географическими особенностями Русской земли. Например, С.М. Соловьев в своей «Истории с древнейших времен» писал, что на Руси «...нет таких особенностей, которые бы действовали сильно на образование характера местного народонаселения, делали ему тяжкими оставление родины, переселение. Нет прочных жилищ, с которыми бы тяжело было расставаться, в которых бы обжилось целыми поколениями; города состоят из кучи деревянных изб, первая искра — и вместо них куча пепла. Беда, впрочем, невелика, движимого так мало, что легко вынести с собою, построить новый дом ничего не стоит по дешевизне материала; отсюда с такой легкостью старинный русский человек покидал свой дом, свой родной
19
город или село»19.
Философ С.А. Азаренко, рассматривая культурные типы русских, выделяет тип героя, который находится в постоянном движении, — странника. По его мнению, явление русского странничества в поэтической форме замечательно выразил Н.А. Некрасов в своей поэме «Кому на Руси жить хорошо», в главе «Странники и богомольцы». Способ существования странников противоположен «полезному» бытию, но вместе с тем их жизнь тесно соприкасается с жизнью народа. Некрасовский странник Иона поучает народ народной же легендой, нравственностью, почерпнутой в народных же нравах. Погруженные в рутину жизни люди не всегда способны отстраниться от нее и осмыслить происходящее. Исполнение этой функции лежит на странниках. Они открывают народу смысл его же обычного поведения, т.е. его обычаи и нравы20.
Впрочем, отношения с пространством у русских не сводятся лишь к странствиям или к попыткам бегства от притеснений государства. Как уже упоминалось выше, представителям любой архаической культуры свойственно стремление к сакрализации пространства, превращению его из «хаоса» в «космос». Не являлось исключением и сознание русских. Стремление к сакрализации угадывалось в поведении русских колонизаторов. Колонизация как форма сакрализации в истории России осуществлялась в виде так называемой «народной колонизации», развертывавшейся не от имени государства, а часто вопреки ему. Русским всегда было свойственно воспринимать территорию, на которой они поселились, автоматически включенной в границы «святой Руси».
19 Соловьев С. Сочинения: В 18 кн. Кн. 7. История России с древнейших времен. Т. 13—14. М., 1991. С. 44.
20 Азаренко С.А. Топология культурного воспроизводства. Екатеринбург, 2000. С. 138.
Отмеченной подвижности российской цивилизации в пространстве сопутствовало передвижение ее сакральной территории, т.е. столицы. Так, начав свою историческую жизнь в Новгороде, русские затем перенесли центр в Киев, потом — во Владимир и Москву, далее — в Петербург. Интересно, что изменение местоположения столицы влекло за собой изменение в культурном типе русских, в строе жизни и мировоззрении. Так, утверждение в Москве восточно-византийского культурного стиля демонстрировало прорыв «из варяг в греки». Перенос столицы в Петербург (т.е. ориентация на Запад) свидетельствовал об обратном прорыве — из «греков в варяги»21. Перелом в мироощущении людей, связанный с перемещением столицы, объясняется сакральным статусом последней. Столица, с точки зрения архаического сознания, не просто центр государства, а центр Земли.
Таким образом, схема восприятия пространства русскими и представителями западной культуры являлась в корне различной. Суть этого отличия видится в том, что у русских был более развит кочевнический инстинкт. Удачно эту мысль резюмировал немецкий философ В. Шубарт: «Изначальный страх европейца и изначальное доверие русского имеют своим первоисточником переживание ландшафта, именно в нем коренятся их культуры. Изначальный страх — это преобладающее чувство землепашца, который сидит на своем не слишком плодородном клочке земли в раздробленной, тесной стране и в жесткой борьбе с северной природой отвоевывает скудный урожай. Так он живет в постоянном страхе. В отличие от этого изначальное доверие есть преобладающее жизненное чувство кочевника. Без всякого плана гоняет он туда-сюда свои стада по бескрайней, бесконечной, кажущейся неистощимой степи. <...> Таков русский — сын степей. Даже живя в городе, он сохраняет беззаботно-бродячий стиль жизни кочевника»22.
Несмотря на наличие общечеловеческих констант восприятия пространства (таких, как идея противопоставления «хаоса» и «космоса»; идея сакрализации пространства), в каждой культуре имеются специфические этнические аспекты. Они являются при-мордиальными по сути.
Поступила в редакцию
18.01.2007
21 Хренов Н. Указ. соч. С. 254.
22 Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 1997. С. 89.
