CC BY
34
других связанных с ними факторов свидетельствуют о том, что эт-нонациональный вопрос является одним из ключевых для сохранения единства Ирака, Турции, Ирана, равно как Азербайджана и Грузии, обеспечения социальной и политической стабильности во всем Кавказско-Ближневосточном регионе. Этот фактор обусловливает взаимную заинтересованность как России и Ирана, так и Азербайджана и Грузии в ослаблении и предотвращении межэтнических конфликтов во всем Кавказско-Ближневосточном регионе.
Характерной особенностью политики ряда стран Среднего и Ближнего Востока, соперничающих с Россией за влияние на Кавказе, является стремление использовать наряду с этническим и религиозный фактор. Например, Иран, Турция и арабские страны склонны акцентировать внимание на панисламских, а Турция - еще и на пантюркистских идеях. Здесь важно учесть, что в конфессиональном плане Кавказ, прежде всего национальные республики Северного Кавказа и Азербайджан, является частью так называемого «мусульманского Севера», который, в свою очередь, испытывает на себе более или менее серьезное влияние обширного исламского мира. Поэтому неудивительно, что после распада СССР при формировании новых независимых государств постсоветские мусульманские республики стали проявлять растущий интерес к веяниям, исходящим из мусульманского мира. В этих условиях стабильность в регионе во многом зависит от того, будут ли учтены эти факторы в новой стратегии России на Кавказе.
«Власть», М, 2009 г., № 2, с. 81-84.
Арбахан Магомедов,
доктор политических наук (г. Ульяновск)
ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ И ТРАНЗИТНАЯ ГЕОПОЛИТИКА «БОЛЬШОГО КАСПИЯ»
О том, что Каспийский бассейн является энергетической кладовой XXI в., написано немало. Давались даже оценки Каспия как потенциальной альтернативы Ближнему Востоку. И все же в перспективе Каспийский бассейн видится скорее энергетическим дополнением Персидского залива. Причем реализовать ресурсный потенциал региона можно только через трубопроводные системы. Поэтому актуальное значение Каспийского бассейна лежит не
65
только в энергетической, но и в транспортной, а также военно-политической плоскостях, имеющих, естественно, экономическое измерение.
Исторически пограничная и транзитно-коммуникационная функции «Большого Каспия» преобладали над всеми другими. В течение многих столетий он выступал в качестве важнейшей транспортной коммуникации, соединяя части евразийского континента по направлениям Север-Юг и Восток-Запад. Укажу лишь на ключевые исторические эпизоды, подчеркивающие исключительную ценность Каспия в этом аспекте. Во время столкновения двух растущих империй (Российской и Британской) в Средней Азии и Закавказье в течение XIX в. именно контроль над коммуникациями был основным аргументом геополитического доминирования в регионе. Важнейшим элементом окончательного закрепления России в этом ареале стала Закаспийская железная дорога, строительство которой было закончено в 1888 г. Это не просто стеснило сферу английской торговли, но и поставило преграду всей английской экспансии на континент.
Далее, именно транзитный и геополитический факторы определили вхождение Красной Армии совместно с войсками Великобритании в Иран в августе-сентябре 1941 г. и ее пребывание там до весны 1946 г., обеспечившее железнодорожную и морскую связь СССР с Англией и США через Иран и Персидский залив (часть поставок по ленд-лизу). Однако помимо встречных советско-британских союзнических усилий эти акции содержали и серьезную геополитическую мотивацию. Красная Армия вошла в Иран из-за явного нежелания Сталина допустить установления одностороннего контроля Великобритании над Ираном. Потому СССР не выводил войска вплоть до окончания Второй мировой войны. Сталин отклонял предложение Черчилля подменить английскими войсками советский контингент даже в самые напряженные моменты борьбы на советско-германском фронте. Понимание Сталиным истинной ценности каспийско-иранских коммуникаций - так же, как и истинных мотивов Черчилля в отношении южных границ СССР, - свидетельствовало о масштабе геополитического чутья советского лидера и серьезной геополитической выучке сталинской дипломатии. Наконец на рубеже ХХ-ХХ1 вв. судьба региона и перспективы стратегического доминирования в нем вновь оказались в зависимости от транспортных путей. На сей раз от трубопроводных маршрутов, которые выводят нефть и газ региона на
66
внешние рынки. Стремительная активизация политики вокруг Каспия в наши дни объясняется так: как и много лет назад, коммуникационный геополитический ресурс стал главным предметом борьбы, но уже с весомым энергетическим содержанием. Не случайно, по меткому замечанию одного из классиков геополитики Карла Хаусхофера, благодаря своим динамическим характеристикам «именно развитие коммуникаций показывает постоянную переоценку кажущихся долговременными в своем значении запечатленных географических факторов».
В результате распада Советского Союза в одночасье изменился баланс сил в Евразии. СССР исчез с политической карты мира. Ельцинская «новая» Россия с ее оголенными окраинами напоминала безвольную природу, лишенную политического целепо-лагания. Именно это сделало возможной неслыханную эскалацию американских геополитических мегапроектов с целью достижения контроля над географией и ресурсами Прикаспия. По мере изменения баланса сил в мире (после краха СССР и первой американо-иракской войны 1991 г.) предельно обострилось геополитическое чутье части американского истеблишмента, проявлявшей особое нетерпение в отношении энергетических ресурсов Евразии.
Возникшие интеллектуальные сценарии легли в основу экзальтированных политических амбиций и планов Запада. Книга «Энергетический суперкубок», изданная ультраправым исследовательским институтом «Никсон-Центр», являет собой один из лучших примеров американского геополитического вдохновения. В ней ареал, простирающийся от устья Волги до Омана, охарактеризован как «Стратегический энергетический эллипс» планеты. По мнению авторов исследования, Прикаспийский регион энергетически (а вместе с тем и геополитически) перспективен, поскольку представляет собой продолжение нефтяных месторождений Ирана и всего Ближнего Востока. Совокупные ресурсы «эллипса» содержат две трети разведанных запасов нефти и более 40% доказанных мировых запасов природного газа.
Легко заметить, что как в энергетическом, так и в геополитическом планах Каспийский бассейн и Персидский залив рассматриваются как единая конструкция. Это дало американским стратегам немало оснований расценивать весь ареал как единое целое и говорить о нем как о «Новом Ближнем Востоке». Авторы «Энергетического суперкубка» заявили, будто «каспийско-персидский энергетический эллипс с его ресурсами является стратегическим призом
67
на меняющейся международно-политической арене». Таким образом, Запад, победивший в «холодной войне», моментально вписал Каспийский бассейн в свои геополитические мегапроекты. Причем его интересы реализуются в стиле «географической наднациональной отстраненности» (А.С. Панарин). Акцентирование географического фактора в ущерб национально-государственному призвано подчеркнуть доступность евразийских ресурсов для победителей и призеров завершившейся «холодной войны» - США и их союзников. Так что возникшая недавно новая отрасль геополитики (каспийские исследования) призвана не столько изучать Каспий, сколько вырабатывать нарратив («метарассказы») подчинения Прикаспия, вписывая его в программу западного контроля. Этот политический язык несет следы не только целеполагания, но и оперативных принципов, поскольку любая политическая интерпретация закладывает политическую мотивацию и инициативу. В этом отношении каспийские исследования можно рассматривать не только как научное направление, но и как особый стиль господства и доминирования в Прикаспийском ареале.
Вслед за интеллектуальными интерпретациями США предложили свой мегапроект в отношении всего Прикаспийского региона как целого. Точкой отсчета можно принять 1994 г., когда американцы объявили Каспий зоной своих жизненно важных интересов. В терминах геополитики началось встраивание Прикаспийского нефтяного бассейна в «Большой Средний Восток» (еще одна геополитическая метафора, озвученная как географическая наднациональная единица, лишенная субъектности). На фоне четко выстроенных амбиций США обезволенная посткоммунистическая Россия потеряла способность предлагать свои мегапроекты для региона. Ее власти провозгласили, что у страны нет национальных интересов и она готова стать форпостом НАТО на границах с Азией. Кремлевская либеральная верхушка с энтузиазмом приняла ат-лантистские правила игры и чужой властный дискурс. В итоге, фрагментированные игроки российской политики - правительство, нефтегазовые компании, региональные лидеры - были вынуждены адаптироваться к меняющейся геополитической обстановке поодиночке.
Благодаря стараниям руководителей прикаспийских стран и ведущих мировых нефтяных компаний каспийские энергоресурсы стали превращаться в ходовой информационный и дипломатический товар на мировом политическом рынке. Чрезмерная полити-
68
зация проблемы Каспия привела к трубопроводному «синдрому». Вопрос заключался в следующем: какие маршруты выведут каспийские углеводороды на мировые рынки и кто будет их контролировать? К моменту распада СССР существовал только один маршрут такого рода - нефтепровод Баку-Новороссийск. После открытия крупных месторождений нефти в азербайджанском секторе Каспия и по мере освоения богатейших месторождений казахстанского шельфа основная борьба за транспортировку каспийской нефти в 90-е годы развернулась между двумя направлениями. Первое (пророссийское) - олицетворял проект Каспийского трубопроводного консорциума (КТК) по линии Тенгиз-Новороссийск (от казахстанского месторождения Тенгиз до российского порта на Черном море). Вторым (западным и антироссийским) стал маршрут Баку-Тбилиси-Джейхан (БТД). Промежуточным проектом оказался маломощный нефтепровод Баку-Супса (для перевалки азербайджанской нефти в грузинский порт на Черном море), строительство которого было завершено в начале 1999 г.
В конечном счете в 90-е годы победу одержала нефтяная трасса КТК, строившаяся в 1999-2001 гг. России удалось ценой огромных усилий направить казахстанскую нефть по своей территории к новороссийским терминалам. Проект Баку-Джейхан, составлявший сердцевину американской политики на Каспии, был отложен. Таким образом, в конце 90-х годов России удалось направить каспийские нефтяные потоки в Новороссийск через свою территорию. Тем самым она сохранила на какое-то время мощный инструмент влияния на прикаспийские страны. В результате на короткое время стабилизировалась общая геополитическая ситуация на Каспии.
Драматическое начало нового столетия коренным образом изменило характер каспийской политики. Рассмотрим ключевые пункты этого поворота.
1. Приход к власти в России нового президента - Владимира Путина и начало реализации его «стратегической каспийской инициативы». Каспийская политика России в начале XXI в. формировалась под влиянием описанного выше впечатляющего американского геополитического триумфа. В. Путин, медленно преодолевая наследие Б. Ельцина, начал заново утверждать первенство национальных интересов. Введение в 2000 г. поста спецпредставителя президента по Каспию в ранге вице-премьера с назначением на
69
этот пост Виктора Калюжного стало знаковым, хотя и безуспешным, шагом России в данном направлении.
2. Следующим рубежом, прервавшим размеренный ход прикаспийской интриги, задавшим ей новые темпы и остроту, явились события 11 сентября 2001 г. в США и ответные меры Америки и их союзников в рамках объявленной войны с «международным терроризмом». Несмотря на всю сомнительность этого термина и подозрительность этого лозунга, Россия продемонстрировала безоглядную поддержку США. Удручающая несамостоятельность России в данном случае позволила Америке без проблем закрепиться в Центральной Азии. Такая «сателлитная» позиция Кремля ничего не дала России взамен, а лишь открыла новую страницу разочарований и потерь.
3. Событием, ставшим основным испытанием для России на каспийском направлении, была реализация отложенного в свое время проекта БТД. Как уже сказано, этот нефтепровод являлся стержнем американской политики на Каспии начиная с 1994 г. В конце сентября 2002 г. международный консорциум во главе с «British Petroleum» (BP) объявил о символическом начале работ по строительству новой нефтяной трассы. В феврале-марте 2003 г. началась и закончилась весной 2005 г. прокладка этого маршрута. Потенциал нового нефтепровода включает транспортировку 50 млн. т нефти в год на весьма значительное расстояние - 1760 км по территории Азербайджана, Грузии и Турции. Он связал азербайджанские нефтяные месторождения Азери, Чираг и Гюнешли с турецким нефтяным портом Джейхан на Средиземном море. На символической закладке нефтепровода присутствовали президенты Азербайджана, Грузии и Турции, а также один из бывших министров энергетики США - Спенсер Абрахам. По словам последнего, нефтепровод БТД является «важной частью нефтяной стратегии Америки, разработанной под руководством вице-президента США Р. Чейни». Данный нефтепроводный маршрут весьма значим для Запада, ибо задуман как часть транспортного коридора «Восток-Запад». По мнению бывшего советника президента США по вопросам энергоресурсов Каспия Стивена Манна, этот нефтепровод «изменит лицо Евразии». Довольно примечательна позиция участников проекта БТД, не скрывающих его антироссийской и антииранской направленности, заявляя о важности нефтепровода прежде всего со стратегической точки зрения.
70
Реализация проекта стала чувствительным ударом по российским позициям на «Большом Каспии». Движение углеводородов в обход России создало угрозу резкого ослабления ее связей с Закавказьем и Средней Азией, куда со всех сил устремился Североатлантический альянс. Эта новая повестка дня для военно-политического блока дала возможность говорить об «азиатизации НАТО». В итоге переход от посткоммунизма к постсентябрю прошел для России на фоне особенно тяжелых испытаний и провалов. Такому результату соответствовал карьерный финал российского и американского спецпредставителей по Каспию: Виктора Калюжного и Стивена Манна. Ставший одним из архитекторов каспийского триумфа США в новом веке, С. Манн продолжал оставаться ценным представителем американской дипломатии в Евразии в администрации Буша-младшего. В. Калюжный, бесславно проваливший свою каспийскую миссию, был тихо назначен послом в Латвию. Его пример показывает, сколь далека российская элита от геополитического взгляда на мировые процессы. Участие в политике и госслужба являются для российского истеблишмента лишь доходным мероприятием.
В целом результаты постсентябрьского российско-американского соперничества на Каспии с полной ясностью проявили роль остаточного атлантизма эпохи Ельцина-Козырева и господства геоэкономических представлений. Их следствием стали пацифистские иллюзии в оценке перспектив каспийской политики. Значительная часть российских политиков и экспертов видели в трубопроводной политике лишь экономический смысл. Перспективы нефтепровода БТД напрямую увязывались с недостаточными запасами азербайджанской нефти (В. Калюжный, М. Хазин), из чего делался вывод, будто в Каспийском регионе инициатива принадлежит России, которая делит ее с Казахстаном. «Усыпляющую роль» сыграло и преувеличение различных рисков, связанных с близостью БТД к зонам этнических и региональных конфликтов в Карабахе и турецком Курдистане, а также наличием сейсмических и экологических сложностей на пути следования нефтяной трассы. Однако подобные риски вполне обычны для нефтяного бизнеса. В конце концов основные нефтегазовые бассейны современного мира - Ближний Восток, Гвинейский залив, Андский и Карибский бассейны - в не меньшей степени перегружены подобного рода рисками.
71
Геоэкономическая аргументация породила даже такие саркастические оценки перспектив БТД, как «новый международный вид недуга», «дорогостоящее помешательство» и т.д. Своих скептиков на этот счет хватало и на Западе. «Неизвестные объемы нефти должны были пойти на Запад в обмен на туманно сформулированные политические обещания» - таков был саркастический лейтмотив многих комментариев. Беглый экс-премьер-министр Казахстана Акежан Кажегельдин заявил: «Есть проект Баку-Тбилиси-Джейхан. Хороший проект с очень плохой математикой». Эти и другие наблюдатели называли БТД «геополитической фантазией», «трубопроводом, ведущим в никуда». Геоэкономическая позиция, в которой доминировала бухгалтерия выгод и убытков, отражала роль краткосрочных стимулов и перспектив в поведении российской элиты. Такой настрой не способствовал активизации национального геополитического сознания правящего класса. Доминирующей оставалась точка зрения «атлантистов», навязывавших геоэкономическую бухгалтерию во имя дискредитации геополитических энергий и амбиций. Иногда дело доходило до поразительных умозаключений: все зло от пространств и имперской государственно-исторической памяти. Так, известный российский «атлантист», один из территориальных «уменьшителей» России Д. Орешкин интерпретировал принцип территориальной онтологии (имеющий наиболее глубокие корни в геополитике) как «постимперский комплекс неполноценности». «Атлантистам» трудно смириться с тем, что «территории котируются выше экономики», а «влияние дороже денег». Призывы вернуть в отечественную политическую повестку дня геополитические интересы оценивались им и вовсе как «территориальная мания сталинизма», предрассудки «начала прошлого века». Упования «атлантистов» были связаны с перспективой для России «найти и отстоять свое место в асимметричном мире, желательно в той его части, которая ближе к группе развитых стран». Российский правящий класс путинского призыва слишком долго оставался верен этой застарелой перестроечной иллюзии. Тем не менее, не усвоив этот урок, раннепутинский Кремль хотел войти в «мировое сообщество» на американском «поезде свободы» в рамках «антитеррористического консенсуса». Только после серии «цветных» революций по всему пограничному периметру России, после яростной критики последней со стороны США и Евросоюза за «отступление от демократии», а затем и за газовый
72
конфликт с Украиной путинская Россия потеряла всякие иллюзии по поводу тесной кооперации с Западом.
Здесь следует сделать промежуточный вывод. Политическая самостоятельность государства (независимо от характера политической системы) требует, чтобы геополитическое мышление и воспитание выступали как долг и призвание правящего класса. Говоря словами К. Хаусхофера, геополитическая подготовка элиты и общественного мнения, опирающаяся на «достоинство, честь и силу», не может возродиться «в обновленном виде из покорности и дезертирства». Очевидная слабость и уязвимость российской аналитики и дипломатии состоят в недооценке старой истины, которую лучше других изложил В. Максименко: «География, которую имеет в виду геополитическая мысль, - это не физическая география суши и моря, это география коммуникаций международной торговли и международной войны. На всемирных перекрестках, как свидетельствует история, торговые коммуникации при необходимости приобретают военно-стратегическое значение. Пути торговли становятся путями войны». Если говорить о нефтяной трассе БТД, то она в полной мере подтверждает эту аксиому: в силу неоспоримости стратегического значения нефте- и газопроводы представляют собой вид геополитического оружия.
Решения о строительстве транзитных коммуникаций принимают в первую очередь политики и генералы. Они дают гарантии инвесторам и нефтяным компаниям. В нашем случае данная стратегия выражается в том, что вдоль строящихся и планируемых энергетических коммуникаций появляются американские опорные пункты и военные специалисты. США включили безопасность экспортных трубопроводов на Южном Кавказе в ряд приоритетных направлений борьбы с «международным терроризмом». Много усилий было вложено в создание единого командования сил быстрого реагирования «Южнокавказский антитеррор», функция которого - обеспечение охраны трубопроводов. Появление в Грузии американских военных специалистов имело своей целью защиту нефтепроводного маршрута БТД, о чем с предельной откровенностью заявляли западные политики.
В августе 2005 г. американские военные заявили о своих планах в течение ближайших шести лет вложить в создание «каспийской стражи» (Caspian Guard) 135 млн. долл., развернув две бригады для охраны нефтепровода БТД. Этот проект не получил реализации, но был разработан индивидуальный план партнерства
73
Азербайджана и НАТО. В рамках плана предполагалось оснастить ВМС и пограничную службу Азербайджана новейшей техникой. Осенью 2005 г. США разместили на территории страны две передвижные радиолокационные станции (РЛС) с радиусом действия 200-300 км. Главное предназначение новых военно-политических новаций на Каспии - оперативно реагировать на события, происходящие вокруг трубопровода и на азербайджанских нефтяных платформах. Военное строительство в Закавказье и Центральной Азии, а также силовое сопровождение нефтяной трассы БТД стали логическим дополнением к основным акциям американской внешней политики начала XXI в. - оккупации Ирака и контролю над Афганистаном, проведенным под предлогом борьбы с «международным терроризмом», имеющим целью окружить Иран со всех сторон и ограничить российское влияние на Каспии. В этом случае как никогда прежде возрастают шансы США установить контроль над упоминавшимся выше «Стратегическим энергетическим эллипсом» планеты.
Одновременно аналогичный силовой ответ последовал и со стороны России. Важной частью вышеупомянутой путинской «каспийской инициативы» стали организованные в августе 2002 г. масштабные военные учения и сбор-поход Каспийской флотилии. Серьезный эпизод маневров был связан с защитой объектов российского ТЭК на Каспии. Так, бывший на тот момент министром обороны России С. Иванов руководил учениями с буровой установки «Астра», принадлежащей Астраханскому филиалу компании «Лукойл», которая вовлечена в добычу нефти и газа на Каспийском шельфе. Соответственно, Астрахань превращается не только в важный транспортный узел России на юге страны, но и в ключевой военно-стратегический форпост. Это означает, что она становится решающей геополитической платформой по контролю за Каспием со стороны России. Многостороннее воздействие на Каспий, суживающее коридор правовых и экономических возможностей, вылилось в военно-силовое принуждение для всех государств региона. Совокупным результатом указанных процессов стала стремительная милитаризация всего Прикаспия. Все прикаспийские страны начали увеличивать военную силу. Лидеры прикаспийских государств оказались напуганными перспективой дестабилизации обстановки в регионе. Появились сторонники силовых мер в разрешении споров за месторождения нефти на Каспийском шельфе. Резко обострились отношения между Азербайджаном и Туркмени-
74
ей, Азербайджаном и Ираном из-за месторождений нефти в южной части Каспийского моря. Это положило начало созданию военных флотов на Каспии прибрежными странами для защиты спорных территорий и наращиванию береговой оборонной инфраструктуры. Все прикаспийские страны понимают вероятность возможных силовых сценариев, связанных с борьбой за доминирование на Каспии. Таким образом, энергетические и транспортные проблемы Каспия переросли в военно-политическое противоборство. Это в точности подтверждает вышеприведенный тезис: «Пути торговли становятся путями войны».
Казалось, что после ввода в строй Каспийского трубопроводного консорциума (КТК) в 2001 г. и идущего параллельно с ним газопровода «Голубой поток» Запад уже не сможет нанести существенного поражения России в регионе «Большого Каспия». Пауза в реализации нефтепроводного проекта БТД позволила многим заговорить о провале последнего «американского шанса» на Каспии. Однако после событий 11 сентября 2001 г. ситуация кардинально меняется. С того момента США и их союзники реализуют один энергетический проект за другим. Их успехи сопровождались ошеломляющим эффектом «цветных» революций на Украине, в Грузии, Киргизии. Указанные процессы проходили в результате еще одной значимой мировой тенденции. Постсентябрьский мир вступил в полосу «ресурсного накопления» посредством войн. Между влиятельными мировыми центрами силы развернулась борьба за доступ к новым углеводородным месторождениям и за передел старых. Приобретение углеводородного месторождения или трубопроводного маршрута стало напрямую переводиться в геополитический рост государства.
Последовавшие после пуска БТД события открыли новую страницу в истории борьбы за каспийские углеводороды в рамках развернувшейся борьбы за «ресурсное накопление». Мир стал свидетелем стремительного ускорения темпов российско-американского соперничества в Каспийском бассейне. С этого момента самой впечатляющей характеристикой постсентябрьской энергетической геополитики на Каспии стала «гонка диверсификаций» (Р. Гетца). Стремление к поступательной диверсификации каспийских энергопоставок нагнеталось общей атмосферой энергетических страхов, взаимного недоверия и политических блефов, царящих в постсентябрьском мире. В рамках этой гонки на каждую победу России приходился ответный удар Запада.
75
Встреча глав государств восьми наиболее развитых стран мира в июле 2006 г. в Санкт-Петербурге подтвердила, что именно энергетика, энергоресурсы и борьба за них стали главным рычагом политического влияния в мире. Еще больше это показала конференция НАТО 27-28 ноября того же года в Риге. Выступивший на ней американский сенатор-республиканец Ричард Лугар заговорил об энергетической войне. Идея сводится к следующему: события в сфере энергетики, приводящие к угрозам энергетической безопасности, следует приравнять к военным действиям. И реагировать на них - военными средствами. Американский сенатор фактически предложил превратить НАТО в Альянс потребителей энергоресурсов, противостоящий России, которая, по его мнению, в ближайшие годы будет все чаще прибегать к энергетическому шантажу. «Фултонская речь» Д. Чейни 4 мая 2006 г. в Вильнюсе означала крах надежд Кремля на союз с Западом на почве общей борьбы с «международным терроризмом». В ответ последовала потрясшая Запад мюнхенская речь В. Путина в феврале 2007 г. В Мюнхене был уже не тот человек, который в сентябре 2001 г. в берлинском рейхстаге прославлял «дух свободы и гуманизма» и искал дружбы с США и Европой. Путин образца 2007-го предстал перед Западом как зрелый лидер, прошедший геополитическую выучку, отказавшийся от атлантистских иллюзий и выступающий как неумолимый приверженец российских национальных интересов. Таков макрополитический контекст противоборства за каспийские энергетические и транзитные активы в рамках глобальной тенденции «ресурсного накопления». Так что энерготранспортная гонка в зоне «Большого Каспия» проходила в рамках новообретенной конфронтации между Россией и Западом и развивалась в режиме обмена ударами между двумя сторонами.
Весной 2007 г. наступила очередь России для решительного шага. Ее действия состояли в заключении майского договора 2007 г. о строительстве Прикаспийского газопровода, по которому туркменский и казахстанский газ планировали направить по российской территории. Договор стал результатом беспрецедентной шестидневной центральноазиатской поездки В. Путина в Казахстан и Туркмению и встреч с лидерами этих государств. Как писал Наби Зиядуллаев, фактически речь шла о формировании энергетического союза через создание единой энергосистемы с Казахстаном и Туркменией. Это был серьезный ответ российского руководства на попытки США и Евросоюза вывести из орбиты Москвы страны
76
Центральной Азии путем строительства трубопроводов в обход России. Запад ответил на этот шаг дипломатическим десантом США в прикаспийские страны. Сотрудники американского Госде-па посетили нефтегазовые столицы региона (С. Манн - Ашхабад, Р. Баучер - Астану, М. Брайза - Баку) перед саммитом «большой восьмерки», на которой Россия была раскритикована за энергетическую монополию в Европе. Цель визитов - уговорить лидеров, в первую очередь Казахстана и Туркмении, в необходимости транспортировки углеводородов в обход России. Тема переговоров -перспективы строительства Транскаспийского газопровода по дну Каспийского моря с перспективой подключения Туркмении к газопроводной системе «КаЬиеео». Россия пошла вперед саммитом глав ШОС (Шанхайской организации сотрудничества) 16 августа 2007 г., где было принято решение о создании энергетического клуба с целью координировать энергетические проекты в интересах членов организации - России, Китая, Казахстана, Киргизии, Таджикистана и Узбекистана. Спустя всего лишь несколько дней США приступили к новой фазе реализации транспортно-энергетических проектов на Каспии в обход России. В Баку было подписано соглашение, по которому Вашингтон выделяет Госнеф-текомпании Азербайджана грант размером 1,7 млн. долл. на разработку ТЭО двух маршрутов энергопоставок в обход России: Транскаспийского газопровода и нефтепровода по дну Каспия для подключения казахстанской нефти к БТД. По ним казахстанская нефть и туркменский газ должны пойти в Европу через азербайджанскую территорию.
Однако наиболее напряженное соперничество развернулось осенью 2007 г., когда Запад попытался перехватить инициативу и решить вопрос в свою пользу. В конце октября того же года эти усилия получили дополнительную поддержку в виде заявления Азербайджана и Казахстана о своей поддержке проекта «КаЬиеео». Одновременно с этими событиями последовал важный шаг США. Он стал кульминацией российско-американской «гонки» за обладание каспийскими транспортными маршрутами. В интервью К. Райс отметила, что главный вызов России внешнему миру заключается в ее энергетической политике. На фоне этой проблемы все остальные сюжеты (забота о демократии, борьба с «глобальным терроризмом», ситуация вокруг Ирана) выступают как производные от главной цели Запада: вытеснить Россию с ареала «Большого Каспия». Это сегодня признают даже аналитики-«атлантисты», на-
77
деявшиеся (под впечатлением конъюнктурного и краткосрочного американо-российского альянса по борьбе с «международным терроризмом») на тесное российско-американское партнерство в деле формирования центрально- и южноазиатских энергетических коридоров и создания вдоль них совместной военной инфраструктуры.
Серьезность намерений подтвердили государственные расходы США. В принятом на 2008 г. государственном бюджете существенная часть средств, выделенных на страны СНГ (около 402 млн. долл.), должна была пойти на противодействие курсу Москвы в Евразии в плане создания маршрутов поставок энергоносителей в обход России. В июле 2008 г. глава «Газпрома» А. Миллер подписал в Ашхабаде соглашение о закупке туркменского газа по 225295 долл. США за 1 тыс. м3. Схожие договоренности с Узбекистаном были достигнуты в ходе сентябрьского визита Путина в эту страну в 2008 г. Данные соглашения были закреплены во время визита Президента РФ Д. Медведева в Узбекистан в январе 2009 г. Многие посчитали, что, повысив цену на газ и заручившись поддержкой Ташкента, Москва нанесла упреждающий удар по конкурентам в Центральной Азии.
На этой напряженной ноте началась война в Южной Осетии, закончившаяся российским блицкригом. Важнейшим фактором «пятидневной войны» справедливо называется контроль над нефте-и газопроводами в Закавказье. В США углеводородные коммуникации, обходящие стороной Россию с упором на Грузию и Азербайджан, называют «новым энергетическим коридором XXI века». Как было сказано, именно Грузия выбрана со стороны США и крупных нефтяных компаний в качестве маршрута транспортировки углеводородов в обход России. Масштабная милитаризация этой страны осуществлялась именно потому, что Грузия рассматривалась Вашингтоном как геополитически важный актив. Запад в лице США и Израиля поддерживал и вооружал режим Саакашвили в качестве бритвы, направленной в «мягкое подбрюшье» России в стратегически важной зоне энергетических коридоров. Поэтому же конфликт в Южной Осетии с первых минут приобрел глобальное значение. Операции по «принуждению к миру» предшествовало усиленное «принуждение к войне» в результате стремительной милитаризации Каспия и военно-транзитной «гонки» со стороны России и Запада. Так закончилась постсентябрьская «гонка диверсификаций». Эта пауза вызвала переосмысление итогов войны в
78
Южной Осетии с точки зрения ее влияния на перспективы энергокоммуникационного развития региона. Поначалу преобладала определенная точка зрения: война увеличила риск опоры на Грузию как на многообещающее транзитное государство. А долгосрочные психологические последствия войны могут стать еще более серьезной преградой для «КаЬиеео». Опасения основывались на факте получения Россией возможности блокировать транзит, проходящий по грузинской территории. Данное обстоятельство побудило некоторых аналитиков не только пессимистически смотреть на перспективы внероссийских проектов, но и поставить вопрос: не нанес ли конфликт на Кавказе смертельный удар по будущему «КаЬиеео»?
Вторая позиция основана на набирающей силу противоположной перспективе, исходящей из требования освободиться от влияния России путем поддержки обходящих ее трубопроводных маршрутов. В контексте событий, последовавших после августовской войны в Грузии и особенно после последней «газовой войны» между Украиной и Россией, такая позиция становится все более доминирующей на Западе. После войны в Грузии Запад заметно активизировал поиск энергоресурсов и путей их транспортировки в обход России. Это обстоятельство привело к новому витку борьбы за «Большой Каспий» в направлении наращивания внероссийских инициатив. Реализация такого сценария в сочетании с углублением мирового финансового кризиса ведет к приобретению новой неопределенности геополитической ситуации по всему региону. Приведет ли такой ход событий к принципиальным геополитическим переменам в Каспийском мезорегионе, покажет время.
Нерешенность правового статуса Каспия и нарастание противоречий между прибрежными странами каспийского мезоареала в начале XXI в. (особенно в контексте событий 11 сентября 2001 г. и «пятидневной войны» в Южной Осетии) привели к смещению общего направления прикаспийских взаимоотношений от «мягких» (дипломатических) подходов к «жестким» (военно-силовым). Нарастающая милитаризация Каспия и спешное создание военных флотов прикаспийскими странами способствовали возрастанию роли прибрежных городов не только как транзитных и коммуникационных пунктов, но и как военных форпостов.
В контексте таких перемен необходимо, на мой взгляд, пересмотреть излишне успокоительные прогнозы некоторых аналитиков, в частности Д. Тренина, о неизбежном снижении значения
79
российских портов как военных форпостов России и о деактуали-зации военного измерения безопасности вообще. Повторное изложение этим автором данного тезиса в одной из своих последних работ заявления, будто «никогда раньше так не снижалась значимость фактора военной безопасности», явно противоречит очевидным фактам, отчего выглядит весьма странно. Факторы энергетической безопасности неотделимы от военно-стратегической составляющей. После 11 сентября 2001 г., когда окончательно ушла в прошлое романтика посткоммунизма, энергетическая безопасность вместе с сопровождающим ее военно-силовым компонентом начала восприниматься как неизбежность и принуждение.
«Свободная мысль», М., 2009 г., № 2, с. 83-98.
Анатолий Цыганок,
кандидат военных наук, руководитель Центра военного прогнозирования РОССИЯ И ПРОБЛЕМЫ БЕЗОПАСНОСТИ АЗИАТСКИХ СТРАН СНГ
Термин «безопасность пространства» один из четырех пространств (свободы, правосудия и безопасности; экономическое; научных исследований и образования; внешней безопасности), введенных в политический и международный оборот руководством Евросоюза в начале XXI в., на котором базировались общие пространства Европейского союза и России, и по которым было определено международное сотрудничество. По аналогии с ними, все пространство, занимаемое странами СНГ, представляет собой совокупность нескольких пространств, которые можно условно разделить на несколько подпространств, с одинаковыми или схожими проблемами и также одинаковыми и схожими угрозами, влияющие на одно или несколько пространств стран СНГ.
Проблемы безопасности становятся одними из наиболее сложных и важных как для России, так и для Казахстана, Таджикистана, Узбекистана, Киргизии и Туркмении, отношения между которыми далеко не безоблачны. Огромное влияние на это пространство оказывают страны: Иран, Афганистан, Синцзян-Уйгурский район Китая, район Джамму и Кашмир, пограничный с ним район Пакистана; оно представляет собой перекресток, на котором сталкиваются интересы межгосударственных структур - ЕС, НАТО,
80
