CC BY
59
М. А. Приходько
ЭЛЕМЕНТЫ ХРИСТИАНСКОЙ ФИЛОСОФИИ КУЛЬТУРЫ В КРИТИКЕ АНТИЧНОГО ИСКУССТВА ТАТИАНОМ АССИРИЙЦЕМ
Христианский апологет второго века Татиан Ассириец в патриотической литературе снискал себе славу антагониста античной культуры, крайнего противника эллинской цивилизации. Специфическая особенность позиции Татиана, его полемический ригоризм с наибольшей остротой проявляется в оценке античного искусства. Мы попытаемся показать как в этой полемической позиции апологета формируются первоначальные элементы христианской философии культуры.
Мы считаем, что особое внимание уделяемое апологетом этой теме свидетельствует о его глубоком переживании интуиции «прекрасного» на основе христианского мировоззрения в котором обнаруживается специфичность зарождающейся христианской эстетики. Критика античного искусства Татианом в его «Речи к эллинам», на наш взгляд, является примером раннехристианской рецепции античной культуры, чем и заключается ее значимость с научной точки зрения.
В сочинении «Речь к эллинам»1, где мы находим изложение взгляда Татиана на античное искусство, апологет противопоставляет «эллинство» и «христианство» как некие культурные формы, для характеристики которых он использует термины философия (<р1\ооосрм) (31; 35; 42), пайдейа (лсибеих) (35; 31), полития (поХта) (27; 28;). Прямого же упоминания Христа или христианства автор здесь избегает.
«Философией» Татиан называет христианское учение исходя из понимания христианства как истинной, изначально-неповрежденной мудрости и подлинной образованности. «Истинной философии» — христианству, Татиан противопоставляет «ложную» ученость эллинов. В «Речи к эллинам», к термину «философия», довольно близко по смыслу примыкает слово «пайдейа», которое означает на языке античности вместе и образование, и воспитание индивидуума в неразрывной связи с ценностями
1 Текст «Речи к эллинам» Татиана на русском языке мы приводим по изданию: Ранние отцы Церкви / Перев. прот. П. Преображенского. — Брюссель, 1998. Греческий текст: Migne J. P. Patrologiae Graecae. Vol. 6. — Paris, 1857.
Вестник Русской христианской гуманитарной академии. 2011. Том 12. Выпуск 4
245
и стандартами определенной культурной общности2. Татиан порицает эллинов именно как «воспитателей», которые несправедливо, по его мнению, присвоили себе исключительное право учить и воспитывать. Апологет критикует не столько конкретные античные искусства, сколько саму претензию греков на то, что те имеют совершенную пайдейю. Татиан ставит себе задачу не развенчать саму культуру или образованность как таковую, но показать, что у тех «варваров», которым эллины в ней отказывают, она, «пайдейа», в действительности представлена в наиболее полном и истинном своем выражении3.
Еще более отчетливо содержание формирующейся христианской философии культуры выражается в активно употребляемом Татианом термине «полития», который наиболее полно отражает явления «эллинство» и «христианство» как цивилизационные категории. Слово «Полития» (и производные от него) в «Речи к эллинам», имеет наибольший уровень обобщения, оно используется Татианом не только в своем традиционном значении — «законодательство», но применяется апологетом для обозначения христианского вероисповедания, а также совокупности всех сторон человеческой жизни, включая язык, ментальность, образование, обычаи и нормы жизни4. Христианство для Татиана — полития, которая должна быть единой и общей для всех, но помимо нее существуют и другие политии: эллинов, римлян, варваров, покоящиеся на ложных основаниях.5 Одним из пунктов полемики Татиана с эллинами является критика античной риторики. Относительно ораторов, Татиан приводит слова Аристофана: «Это бесплодные виноградные лозы, болтуны, собрание ласточек; исказители искусства» (Р. 1) Апологет в ярких выражениях рисует картину упадка ораторского искусства современной ему эпохи: «Красноречие употребляется на неправду и клевету, продается за деньги» (Р. 1); «в собраниях выступаете с пышностью, а с учением своим прячетесь в углах»; (Р. 26) «льстите начальникам вместо того, чтобы ожидать, когда они сами придут к вам» (Р. 3).
Однако моральная испорченность риторов — это не главная причина осуждения риторики в «Речи к эллинам». Татиан восстает против самого принципа профессионального и формализованного подхода к мысли и слову. В речевой способности Татиан видит важное отличие человека от животного, это качество для него является существенным признаком богоподобия. «Через слово,- говорит он,- человек производит устроение сродной ему материи, подобно тому как благоустроил материю Божественный Логос»; «я говорю, а вы слушаете...произнося звуки я хочу привести у вас в порядок ту материю, которая прежде была без порядка» (Р. 5). Искусственная речь для Татиана — заблуждение, противное истине: «Зачем ты поднимаешь войну из — за букв?», — восклицает он, — «зачем скрадываешь произношение их, заикаясь,
2 См.: Йегер В. Пайдейя. Воспитание античного грека /Перев. с нем. А. И. Любжина. — Т. 1. — М., 2001. — С. 11 -29 и далее.
3 О противопоставлении у Татиана эллинства и христианства как двух типов образованности см.: Elze М. Tatian und seine Theologie. — Gottingen, 1960. — S. 25 и далее.
4 Татиан, выражая готовность дать отчет в любом положении своей веры, торжественно заявляет, что не отречется от угодной Богу политии ((lEvoucric; poi тг|с; ката 0eov noXrreiac; av£^apvr|Tou). Обращаясь к воображаемому противнику, апологет говорит: «Я почитаю начальников ничуть не больше чем Бога, и не скрываю того миропонимания, которое имею. Зачем ты советуешь мне солгать о моем вероисповедании? ((p£uaac;0ai Tiyv noXiTEiav) (27).
5 Подробно о значении термина поХта у Татиана см.: Афиногенов Д. Е. К кому обращена апология Татиана? //Вестник древней истории. — 1990. — № 4. — С. 167-174.
подобно афинянам, когда тебе приличнее говорить ближе природе?» (Р. 26). Татиан утверждает, что истина выразима естественной речью, а искусственная речь — это только «буквы, лишенные смысла». В этих незамысловатых выражениях апологета нельзя не заметить протеста против формализованного подхода к регуляции мысли и речи. Достоинство речи апологет видит не в ее внешней изощренности, а в глубине конкретного содержания.
Татиан отмечает существенную черту упадка искусства красноречия — потерю связи с практикой: «К чему у вас строительные орудия, пишет апологет, тогда как не умеете строить? К чему ваши речи, когда вы сами далеки от дел, ибо в счастии надмеваетесь, а в неудачах падаете духом» (Р. 26). Татиан призывает оставить «безумную ярость языка» и обратиться к тому, что «поистине хорошо» (т.е. христианству). «Спешите к нам, — говорит апологет, — желающие научиться, ибо не рассчитываем ни на красноречия, ни на вероятные доказательства, ни на софистические извороты» (Р. 12).
Мы считаем, что вся суть неприятия Татианом искусства красноречия заключается в его словах: «что ныне признаете справедливым, то в другое время представляете злом» (Р. 1) Пояснить это положение позволяет следующая характеристика основополагающего принципа риторики, данная С. С. Аверинцевым: «в основе риторики лежит максима — мысль, изреченная по всем правилам красноречия, — есть истина. Любое утверждение и любое отрицание, вплоть до игровых парадоксальных тезисов, выставляемых и защищаемых для демонстрации всемогущества ритора, авторитетно и легитимно по действию нормы искусства. Для риторики совпадают полный догматизм, (тезис каждой речи в ее пределах является непререкаемой догмой) и полный адогматизм (поскольку ничто не мешает взять для другой речи противоположный тезис)»6.
Мы видим, что Татиан, отвергает релятивистский принцип риторики. С другой стороны, мы вправе предположить, что раннехристианский автор все-таки имеет свое представление об истинном искусстве убеждать. Для Татиана оно заключается вовсе не в какой-либо школьной схеме, но имеет определенные принципы: простоту, искренность и близость естеству. Последнее, на наш взгляд, вполне сопоставимо с критерием истинного красноречия, выдвигаемого Платоном в диалоге «Федр». Здесь говорится о том, что подлинного искусства речи нельзя достичь без познания истины, а также, что правильная речь должна исходить из истинного определения своего предмета и его соответствия действительности (259е-260е). Однако, в отличие от Платона, видевшего суть красноречия в искусстве разума переходить от частного к общему и от общего к частному, христианское постижение истины через веру дает Татиану основание утверждать преобразующую силу слова вне рамок рационалистического искусства, а именно, в его сопричастности Слову Божественному.
Еще одним объектом критики Татиана является античный театр. Апологет осуждает театральные зрелища за аморальность, ложь и нечестие. Автор находит отвратительными представления, где со сцены учат людей «срамным делам» и неприличным вещам. Однако Татиана возмущает не только безнравственность театра, но сама профессия актера, «по наружности представляющего то, чего у него нет внутри», а также и принцип игры актера — смена масок: «То Афродиты, то Апполона, то он предается неге, то сверкает глазами, то размахивает руками и неистовствует с грязным лицом» (Р. 22).
6 Аверинцев С. С. Античная риторика и судьбы античного рационализма // Аверинцев С. С. Образ античности: сборник статей. — СПб., 2004. — С. 24.
Общеизвестно, что античные драматические жанры детерминированы в своем подходе к характеристике человека употреблением маски и что сами слова, передающие в «классических» языках понятие личности (просопон, персона), обозначают театральную маску и театральную роль. По словам С. С. Аверинцева: «маска, которая передает облик лица овеществлено, объективно, как полный набор и специфическое чередование выпуклостей и впадин в единожды напечатленном отпечатке печати предполагает, что человек детерминирован в своих самопроявлениях своей природой и нравом»7. В Татиановой критике актерства нельзя не почувствовать некого экзистен-ционального переживания, которое выходит за рамки античного понимания человека будучи основана на его опыте личностной свободы открытой ему христианством.
Личностный статус своей позиции Татиан определяет так: «Не хочу разевать рот от удивления, когда многие поют, не хочу, чтобы тот, кто делает кривления и неестественные движения возбудил во мне те же страсти» (Р. 22). Здесь апологет заявляет свою чуждость тому дионисийскому воодушевлению, которое охватывало зрителей античного театра. Мы видим протест нового христианского сознания обнаруживавшего свою инаковость духовным устоям античного мира. Вернер Йегер комментирует эту особенность античного театра следующим образом: «Стихийные порывы безумного дионисийского опьянения, которые во всей сфере античной традиции остаются единственными внутренне подлинными свидетельствами этого чуждого нам оргиастического восторга: даже и в наше время они заставляют содрогнуться от предчувствия божественной власти Диониса над душами охваченными его неистовством»8. Таковое воздействие театрального представления Татиан находит противоречащим своей свободе. В этой позиции апологета мы видим заявление о себе нового понимания свободы, как внутренней духовной (экзистенциональной) основы бытия человека, как осуществления богоподобия.
В русле критики античного искусства Татиан затрагивает проблему зрелища в ее общем существе на конкретном примере гладиаторских боев. Апологет недоумевает по поводу смысла и значения кровавых представлений: «Свидетели сидят, а гладиаторы бьются один на один без всякой видимой причины и никто не приходит им на помощь» (Р. 23). Татиан показывает, что для него неприемлем сам принцип зрелища — эгоцентрического взгляда на действительность как постороннюю субъекту. В этом вновь апологет демонстрирует нам специфику христианской ментальности. «Зрелищный» подход к миру — доминанта всей античной культуры и жизни в основе которого лежит «теоретический» взгляд на действительность, рассматривание действительности отстраненно9, отторгается Татианом, который заявляет о принципиально ином мироощущении — историческом, где человек является не наблюдателем, а участником мирового процесса несущим определенную ответственность за него.
Свое эстетическое видение апологет излагает в немногих, но весьма значимых словах. В «Речи к эллинам» Татиан в противовес эллинскому искусству приводит пример целомудренных девиц христианок, сидящих за прялками и поющих боже-
7 Аверинцев С. С. Греческая литература и ближневосточная словесность (противостояние и встреча двух творческих принципов) // Типология и взаимосвязи литератур древнего мира. — М., 1971. Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции: сборник статей. — М., 1995. — С. 25.
8 Йегер В. Пайдейя. Воспитание античного грека... С. 408.
9 См. напр.: Цицерон. Тускуланские беседы V, 3,8-9.
ственные песни. Здесь мы видим три критерия, которые Татиан противопоставляет античному искусству: целомудрие, пользу, теоцентричность. Можно предположить, что это критерии истинного искусства для Татиана. Эллинов Татиан призывает оставить греховное творчество и искать того, что поистине прекрасно, и не гнушаться нашим (христианским) образом жизни (ттоХта) (Ога1:.33). Понятие о прекрасном у Татиана, как мы видим, органично и неразрывно связывается с самой жизнью, что показывает в нем наличие переживания мира в его историчности, что существенно отличается от античного понимания мира как структуры.
Татиан проявляет поразительную проницательность, улавливая, что пантеистическое отождествление Бога и мира является в то же время недопустимым присвоением человеком неподобающего ему божественного статуса: «человека, пишет он, нужно почитать по-человечески; но бояться должно только Бога, которого нельзя видеть человеческими глазами и выразить никаким искусством» (Р..4). Здесь же апологетом имплицитно выражается неприемлемость существеннейшей части античного искусства — пластически-объективирующего описания — «экфрасиса». Именно эта, наглядно проявляющаяся в античном искусстве тенденция и вызывала резкое неприятие апологета.
Анализ основных положений в критике Татианом античного искусства приводит нас к следующим выводам. Главной движущей силой в критике апологетом античного искусства является глубокое религиозное переживание личностной свободы. Неприятие Татианом античного индивидуализма, с особой силой проявляющегося в сфере искусства, ярко характеризует его христианскую позицию. Здесь проявляются его глубочайшие христианские интуиции: видение высокого богоподобного достоинства человека и вытекающее отсюда новое понимание сущности искусства и культуры в целом: искусство должно соответствовать богоподобному достоинству человека, не замыкать человека в пределах тварного мира, а поднимать его над ним и приводить к Богу — подлинному источнику всякого творчества и всякой культуры.
