CC BY
46
Вера Владимировна МАКУРИНА, Глазовской государственный пединститут, к.и.н., доцент
г. Глазов
ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ ЕПАРХИАЛЬНЫХ И ОКРУЖНЫХ ПРАВОСЛАВНЫХ МИССИОНЕРОВ НА ТЕРРИТОРИИ РАССЕЛЕНИЯ УДМУРТОВ В ВЯТСКОЙ ЕПАРХИИ В КОНЦЕ XIX - НАЧАЛЕ XX в.
Миссионерская деятельность Русской православной церкви среди удмуртов Вятской епархии осуществлялась в конце XIX - начале XX в. через приходское духовенство, а также через специально назначаемых окружных и епархиальных миссионеров. В обязанности этих миссионеров входил постоянный контроль над паствой приходов, входивших в округ, осуществление миссионерских поездок, проведение специальных проповедей. Результативность работы зависела от степени подготовленности, специальных знаний и навыков, личностных качеств конкретных миссионеров.
Складывавшаяся в течение долгого времени геополитическая структура Российской империи с ее огромным пространством, многонациональным составом населения становилась причиной особых социокультурных проблем. Интеграция отдельных этносов и обширных этнокультурных регионов в имперской структуре, создание единого религиозно-культурного пространства была одной из них. В условиях полиэтнич-
ности русская культура, русский язык, а также Русская православная церковь являлись преобладающими. Привилегированность «господствующей и первенствующей» православной церкви была определяющим принципом в законодательстве о вере [1]. Только православная церковь имела в пределах России право на распространение своего вероучения, на деятельность, направленную на пропаганду и распространение своих религиозных идей среди населения, исповедующего другую веру, то есть на миссионерство. Однако при построении взаимоотношений с окраинами, где проживали народы, находившиеся на различных этапах экономического и культурного развития, с разными хозяйственными укладами и религией, государственной и церковной властям приходилось учитывать национальные и религиозные особенности местного населения. Так, массово крещеные в XVIII в. удмурты, основная часть которых проживала на территории Вятско-Камского края, продолжали привлекать миссионерское внимание церкви до начала XX в. Миссионерство являлось одной из форм деятельности разнообразных религиозных, религиозно-общественных организаций. Обязанности миссионерства несли и все священно- и церковнослужители «инородческих» приходов. С 1830 г. в Вятской епархии стали назначаться специальные церковные должностные лица - «инородческие» миссионеры. Одним из первых официальных миссионеров в Глазовском уезде был Иосиф Андреевич Стефанов. Он проработал на этой должности более 50 лет. Стефанов был деятельным человеком: крестил многих удмуртов, искал и уничтожал предметы языческого культа, молитвенные рощи и святилища. Для достижения лучших результатов изучал свой миссионерский район, мировоззрение и традиционные верования удмуртов [2]. С 1876 по 1879 г. на должности миссионера в этом уезде состоял Михаил Фармаковский [3]. После его смерти миссионером стал священник с. Верхние Парзи Петр Мышкин.
2 октября 1897 г. епископ Вятский Алексий назначил священника с. Понино Стефана Крекнина вторым инородческим миссионером по Гла-зовскому уезду. Миссионерам предписывалось самим разделить уезд на два миссионерских района, что и было сделано. Миссионеры сочли, что удобнее поделить уезд не по р. Чепце, как предлагало епархиальное начальство, а по благочиниям - Стефан Крекнин отвечал за первый и четвертый округ и Глазовский собор, а Петр Мышкин оставил за собой второе,
третье и пятое благочиния и приход с. Верхние Парзи [4]. Назначение второго «инородческого» миссионера в Глазовский уезд дало возможность чаще посещать отдаленные селения удмуртов: епархиальное начальство учло большие расстояния уезда и то обстоятельство, что количество удмуртов в Глазовском уезде было самым большим.
Из 6 окружных миссионеров в конце XIX в. в «удмуртских» уездах работали трое: священник с. Верхопарзинского Петр Мышкин - в Глазов-ском уезде, священник Никольской церкви г. Елабуги Петр Смирнов - в Елабужском уезде и священник с. Июльского Иоанн Анисимов - в Сара-пульском и Малмыжском уездах. Кроме них были миссионеры в Яранском и Уржумском уездах, занимавшиеся христианизацией проживавших там марийцев, и миссионер для татар Уржумского, Малмыжского и Елабуж-ского уездов [5]. Значительную часть населения в Елабужском и Мал-мыжском уездах составляли марийцы, поэтому миссионеры Смирнов и Анисимов часть своего времени должны были посвящать им, а не удмуртам, а в Глазовском уезде находились сложные для миссионерского христианского воздействия группы: татары и бесермяне. Таким образом, на долю каждого из миссионеров приходилось много работы, которая, помимо специальных богословских знаний, требовала знания языка, быта, традиционных религиозных верований, национальной психологии не одной, а нескольких народностей. В 1914 г. из всех 24 миссионеров, состоявших на службе, 9 по национальности были удмуртами, 7 - марийцами, 4 - татарами, 4 - русскими. Из миссионеров-удмуртов четверо имели звание учителя начальной школы, трое - учились в учительских семинариях, и только двое имели завершенное миссионерское образование - окончили Казанские миссионерские курсы [6].
Разумеется, на должность миссионера в «вотском» округе мог быть назначен только священник, знающий удмуртский язык. Не всегда на эту должность назначались удмурты: в 1905 г. на съезде духовенства четвертого благочиннического округа Глазовского уезда на должность инородческого миссионера был избран священник с. Люк Александр Овчинников, который был русским по национальности, но очень хорошо знал удмуртский язык [7].
Своими прямыми обязанностями миссионеры, являвшиеся приходскими священниками, могли заниматься только в свободное время. По-
этому на миссионерские разъезды в год тратился примерно один месяц: в 1889 г. П. Мышкин посещал селения инородцев в течение 27 дней, в 1897 г. - в течение 31 дня. За это время он успевал посетить 28-29 приходов (54-75 селений), из находящихся в его ведении - 35 [8]. Миссионер не мог подолгу задерживаться в одном селении - он проводил там от часа до полусуток. За столь короткое время пребывания в удмуртских деревнях и починках священник на миссионерской должности должен был успеть многое. Примерная программа миссионерских действий состояла в следующем: сначала священник проверял, как дети знают начальные молитвы и заповеди, умеют ли правильно складывать пальцы для крестного знамения, носят ли нательные крестики, объяснял содержание молитв, изображения на иконах. Далее следовали беседы со взрослыми, темы которых были весьма разнообразны: о Боге, Духе Святом, Иисусе Христе, о пользе посещения церкви, необходимости таинств для каждого христианина, о молитве в храме и дома, о постах, о пользе грамоты. Конечно, проповедь касалась и совершения удмуртами традиционных обрядов, особенно, если таковые совершались жителями данного селения. Тогда миссионер разъяснял их «бесполезность и греховность».
Миссионер Мышкин оценивал перспективы такого «религиозно-нравственного просвещения» удмуртов положительно: «хотя медленно, но, по-видимому, прочно, и результат с каждым годом становится очевиднее и очевиднее» [9]. В качестве главного условия особенной успешности проводимых собеседований миссионер говорил об использовании удмуртского языка, «что особенно завлекает вотяков к внимательному слушанию проповеди» [10]. Елабужский «инородческий» миссионер Н. Тукмачев, впрочем, особенно не обольщался подобным внимательным слушанием и замечал, что хотя внутреннее содержание православной веры «по мере возможности и приемлемости им раскрывается, но раскрыто мало и мало им известно. Высокие христианские догматические истины неграмотными, неразвитыми, погруженными в интересы обыденной жизни православными инородцами воспринимаются весьма туго и малоуспешно. То, что они узнают, скоро забывают» [11].
Окружные миссионеры должны были при посещении приходов не только «работать» с паствой, поучать и беседовать, но и давать советы, руководить, улучшать миссионерскую деятельность священно- и церков-
нослужителей [12]. Ознакомление приходского духовенства с новыми методами работы, наблюдение за систематичностью, регулярностью собеседований служителей церкви с «инородцами» тоже являлось обязанностью окружных миссионеров [13].
Для общего руководства и координации действий «инородческой» миссии в 1896 г. в Вятской епархии, наряду с окружными, была создана должность епархиального миссионера. Как и окружные миссионеры, он несколько раз в год совершал поездки по «инородческим» районам епархии, проводя беседы, наставляя и обучая паству, проверяя работу окружных миссионеров и приходских священников, помогая им советами. Надо отметить, что если епархиальный миссионер и его помощник получали казенное жалование за свою работу, то окружные, уездные миссионеры «трудились безмездно» [14]. Жалование епархиального миссионера составляло 1500 руб. в год [15]. Поэтому, как и в деятельности священнослужителей, успех миссионерства во многом зависел от усердия, стараний и способностей конкретных личностей.
Яркой фигурой среди миссионеров конца XIX - начала XX в. является Кузьма Андреев. Это был один из самых активных проповедников и деятелей миссии, удмурт по национальности, он знал, кроме удмуртского и русского языков, татарский и марийский языки. В его судьбе большую роль сыграл Н.И. Ильминский, при содействии которого Андреев сначала был определен на должность учителя в д. Карлыган Уржумского уезда, затем он стал исправляющим должность епархиального миссионера. Из сумм Вятского комитета Православного миссионерского общества Андреев получал ежегодно 600 руб. (жалование и плата за наем квартиры для школы). Святейшим Синодом в 1895 г. ему было назначено 147 руб. «на прогоны и путевое содержание» при объездах инородческих районов [16]. Карлы-ганская школа под руководством К. Андреева была преобразована в Центральное вотское училище.
Заслуги Андреева по крещению «инородцев» и пропаганде православия среди удмуртов и марийцев Уржумского уезда были велики, но в 1902 г. епископ Никон решил назначить епархиальным миссионером человека с высшим образованием - им стал кандидат богословия Аркадий Емельянов, владевший татарским, удмуртским и марийским языками. К. Андреев остался помощником епархиального миссионера.
С открытием миссионерских курсов в Вятке А. Емельянов стал преподавать там церковную историю, что препятствовало его частым отлучкам в «инородческие» регионы по миссионерским делам. Так, в 1906 г. ему удалось совершить только две поездки - в Уржумский и Малмыжский уезды и в Глазовский уезд [17]. В августе 1907 г. А. Емельянов перешел на службу в ведомство Министерства народного просвещения. На его место был назначен Павел Петрович Глезденев, мариец по национальности, получивший специальное миссионерское образование в Казанской духовной академии, он владел татарским, удмуртским, марийским языками [18].
Будучи на должности епархиального миссионера священник П. Глезденев ввел в практику ежегодные миссионерские «экскурсии» в районы с нерусским населением. Впервые такая «экскурсия» была проведена в 1908 г. Сначала в ней принимали участие только слушатели Вятских инородческих миссионерских курсов. Предполагалось, что они будут собирать филологические сведения о разновидностях «инородческих» наречий и информацию по этнографии. Но «экскурсия» превратилась в «проповедническое путешествие», стала практикой для обучающихся миссионеров. В ходе этих поездок стали проводится богослужения, молебны, бдения, читались проповеди и акафисты на родных языках «инородцев». Летом 1914 г. было проведено 16 таких «экскурсий», и в них принимали участие, кроме слушателей миссионерских курсов, члены причтов посещаемых приходов [19]. П. Глезденев ввел в миссионерскую практику новые методы, которые способствовали закреплению христианства среди удмуртов: 1) «устройство школок для внешкольного обучения и вечерних курсов для взрослых»; 2) кратковременные собрания-съезды духовенства, где священнослужители делились опытом; 3) использование «книгонош-проповедников» (в виде книгонош - продавцов книжек, крестиков, картинок - в отдаленные деревни и починки посылались для проповеди христианства «простецы», миссионеры-добровольцы - учителя миссионерских школ или грамотные «инородцы». В 1914 г. в епархии таким образом трудилось 5 человек [20]. Их проповедь отличалась простотой, говорили и проповедовали они на понятном бытовом языке. Часто этой методикой пользовался и Кузьма Андреев); 4) «приглашение на дело проповеди добровольцев-миссионеров», для подготовки которых организовывались проповеднические кружки и кружки ревнителей православия
(например, в приходе с. Вавож в д. Сюго-Докье священник Михаил Ела-бужский организовал кружок ревнителей православия, ядром которого стала семья удмурта Кодрата Петровича Белкова[21]); 5) организация «кратковременных курсов инородческих языков для местного русского духовенства» [22].
Епархиальный съезд духовенства в августе 1890 г. счел работу миссионеров Вятской епархии важной и необходимой. Он назначил на нужды инородческой миссии 1000 руб. [23]. Из этих средств отпускались единовременные пособия «в поощрение трудов миссии» [24]. В 1902 г. епископ Вятский и Слободской Никон, председатель Вятского комитета православного миссионерского общества, предложил на съезде духовенства разработать проект открытия в Вятке постоянно действующих миссионерских курсов по образцу Казанских миссионерских курсов. Для подробного изучения деятельности последних туда был откомандирован протоиерей А. Вечтомов. Съезд постановил с 1903 г. отпускать из прибылей свечного завода на устройство курсов до 5000 руб. [25]. Открытие курсов состоялось 3 сентября 1904 г., уже при епископе Филарете. Помещались они в одном дворе с архиерейским домом и находились под непосредственным наблюдением епископа. Сначала на курсах обучалось 13 удмуртов и 3 марийца. Кроме назначенных съездом духовенства средств на содержание курсов, был начат сбор пожертвований от духовенства и частных лиц по подписным листам [26]. Но, несмотря на принимаемые меры, епархия продолжала испытывать крайний недостаток в «инородческом» духовенстве и учителях. Причиной тому было не только малое количество обучаемых в школах удмуртских детей. Представители духовенства замечали, что удмурты, сумевшие получить образование в учебных заведениях общего типа, часто «нивелируются в своих племенных, характерных особенностях, и таким образом, оторванные от родной среды, оказываются малопригодными для миссионерской деятельности у своих сородичей, а иногда и сами добровольно уходят в русскую среду» [27].
Миссионеры анализировали причины ограниченного влияния христианства на жизнь большинства «инородцев». Они называли следующие причины: разбросанность приходов, отдаленность инородческих деревень от церкви, многонациональный и поликонфессиональный состав многих приходов, недружелюбное отношение русских крестьян к «инородцам»,
которые дают им обидные клички. «Инородцам» не нравилось исполнение богослужений частично на их родном языке, частью - на церков-но-славянском. На издание и покупку книг и брошюр на «инородческих» языках отпускалось мало средств. Большинство духовенства не имело подготовки «к миссионерству и пастырскому служению среди инородцев» [28]. Миссионеры отмечали замкнутость, ориентацию удмуртских общин «на свою старину». Пьянство, сквернословие и другие «дурные примеры жизни и поведения православных русских» тоже не способствовали повышению авторитета православия.
В конце XIX - начале XX в. миссионерская деятельность Русской православной церкви расширяла количество институтов, через которые происходило миссионерское воздействие на удмуртов. В их число, кроме церкви, входили различные учебные заведения, просветительские и миссионерские общества, пресса, печать, а также смешанная по национальному составу сельская община. Но успех миссионерского воздействия приходского духовенства, епархиальных и окружных миссионеров на удмуртов во многом зависел от степени подготовленности, умений и навыков, личностных качеств конкретных деятелей православного духовенства.
Источники и литература
1. Ст. 40 // Свод законов Российской империи. Т. 1. Ч. 1. СПб., 1892.
2. Луппов П.Н. Христианство у вотяков в первой половине XIX века. Вятка, 1911. С. 277-278.
3. Государственный архив Кировской области (ГАКО). Ф. 811. Оп. 1. Д. 516. Л. 2.
4. ГАКО. Ф. 811. Оп. 1. Д. 605. Л. 1; Д. 516. Л. 2-3.
5. Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 796. Оп. 442. Д. 1329. Л. 130-131.
6. РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2632. Л. 27-28.
7. ГАКО. Ф. 811. Оп. 1. Д. 724. Л. 1.
8. ГАКО. Ф. 238. Оп. 193. Д. 24. Л. 10-11; Ф. 811. Оп. 1. Д. 516. Л. 3.
9. ГАКО. Ф. 237. Оп. 193. Д. 24. Л. 12.
10. ГАКО. Ф. 811. Оп. 1. Д. 516. Л. 3.
11. ГАКО. Ф. 237. Оп. 193. Д. 24. Л. 17.
12. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 996. Л. 6; Д. 1019. Л. 5.
13. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 5273. Л. 38 об.
14. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 2083. Л. 104.
15. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 1946. Л. 62 об.
16. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 1889. Л. 50.
17. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 2140. Л. 42.
8. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 2203. Л. 37 об.
19. РГИА. Ф. 821. On. 133. Д. 655. Л. 1—1об.; Ф. 796. On. 442. Д. 2632
Л. 33.
20. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 2632. Л. 32-32об.
21. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 2784. Л. боб.-S.
22. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 2573. Л. 39.
23. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 1329. Л. 132.
24. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 1889. Л. 50.
25. РГИА. Ф. 796. On. 442. Д. 1946. Л. 62; Вят
ко-географическое и статистическое описание. Вятка, 1912. С. 115.
26. РГИА. Ф. 796. On
27. РГИА. Ф. 796. On
28. РГИА. Ф. 796. On
