CC BY
37
ЭПИСТЕМОЛОГИЯ & ФИЛОСОФИЯ НАУКИ • 2013 • Т. XXXVI • № 2
а,
таите уточним: а есть ли основания для спора?
Е.А. МАМЧУР
При чтении материалов сегодняшней дискуссии по поводу природы и особенностей постнеклассической науки все высказанные точки зрения выглядят вполне обоснованными. Почему же тогда возникла дискуссия?
Представляется, что главная причина расхождения во взглядах состоит в том, что спорящие стороны имеют в виду различные ипостаси науки и работают в разных сферах исследования феномена науки. Для А.Л. Никифорова (да и для меня) - наука это прежде всего эпистемологическое предприятие, и его интересуют преимущественно эпистемологические проблемы; В.И. Аршинов работает в области культурологического подхода, разрабатывая вопросы коммуникативного анализа научного познания; В.Г. Горохова наука интересует главным образом как социальный институт. С его точки зрения, «изменения, происходящие в науке сегодня... проявляются в новой организации исследований, новом способе применения знаний и прежде всего новой форме интеграции науки в общественные структуры».
Главное же действующее лицо полемики, автор самого термина «постнеклассическая наука» и первый разработчик концепции постнеклассической науки в отечественной философии В.С. Стёпин также занят эпистемологическими проблемами, но вместе с тем в его исследованиях большое место уделено и науке как социальному предприятию. Если все это верно и такое различие действительно существует, то есть основания утверждать, что общего предмета спора не существует: участники полемики говорят о разном.
Так, В.Г. Горохов утверждает, что научное исследование в эпоху постнеклассической науки должно включать в себя этические и моральные ценности. «Именно обсуждение и исследование в рамках самой науки и техники или, как сейчас принято говорить, “технонауки”,
W
у
О!
(В
X
л
S
■
(В
н
Панельная дискуссий
социальных и этических вопросов является характерной чертой пост-неклассической науки». Это верно, но только если речь идет о науке в ее социальной ипостаси, т.е. как раз о том ракурсе рассмотрения, которым занимается В.Г. Если же рассматривать науку в эпистемологическом плане, т.е. иметь в виду, что она прежде всего система знания, с его утверждением согласиться трудно. Поскольку в нашей полемике в качестве аргумента легитимными стали ссылки на тех или иных зарубежных авторов (В.Г. Горохов ссылается на немецкого философа Г. Бехмана, В.И. Аршинов на Карла Отто Апеля и Тома Рокмора), я также позволю себе сослаться на известного у нас философа Э. Агац-ци. «Наука в самом существенном смысле - поиск истины. Как таковая она нейтральна в этическом отношении.»1
Правда, тот же Агацци чуть ниже пишет, что «философия науки долгое время считалась по преимуществу эпистемологией, и лишь недавно в ее анализ стали включать и деятельность занимающихся ею людей. Поэтому на повестку дня в философии науки встали исследования этики науки»2. Значит ли это, что этические нормы и моральные императивы должны учитываться в самом процессе научного исследования? Если Агацци думает, что этические нормы должны стать одним из эпистемологических требований к ученому-специалисту, я не могу согласиться с ним. Конечно, наука - деятельность людей. И конкретный специалист в той или иной сфере науки должен думать о последствиях развития и применения науки, но это относится к нему уже как члену социума. Проводя собственно научные исследования, он обязан соблюдать этические нормы научного этоса (не занимайся плагиатом, не подгоняй факты, будь профессионалом; кстати, об этом неоднократно писал В.С. Стёпин). От специалиста требуются только факты, только обоснованное знание. И это касается не только участника фундаментального исследования, но и ученого-приклад-ника.
Я полностью принимаю утверждение о том, что для исследования науки необходимы и культурологический, и социологический подходы. Но я считаю, что их результаты должны дополнять эпистемологический анализ, но не подменять его. Как показывает практика исследования науки, попытки редукции когнитивного к коммуникативному или социальному не проходят: вещи действительно «дают сдачи».
Когда ученый и в самом деле должен быть не только озабочен моральными и социальными проблемами, но и обязан сделать все от него зависящее, чтобы предотвратить негативное использование научного открытия, так это на стадии так называемой процедуры приня-
1 AgazziE. Pourquoi une philosophy des science nepeu sereduire a une epistemology des science // Science and Ethics : The Axiological Contexts of Science. Brussels, 2008. P. 60.
2 Ibid. P. 62.
тия решений (decision making procedure). Она осуществляется уже не в самой науке, а в деятельности экспертных советов, решающих вопрос, реализовать или нет то или иное технологическое новшество, применять или не применять на практике то или иное технологическое достижение, т.е (как пишет В.Г. Горохов) на стадии интеграции науки в общественные структуры. Будучи включенным в соответствующий экспертный совет, ученый, если он действительно хочет принести пользу обществу или природе, должен покинуть точку зрения только специалиста и занять значительно более широкую, гуманистическую позицию.
Таким образом, по вопросу о ценностной нейтральности науки как эпистемологического предприятия никаких изменений по сравнению с неклассическим периодом ее развития не произошло. Изменение произошло в науке как социальном институте. Именно это и хотел сказать А.Л. Никифоров в своей полемической статье. И здесь я с ним совершенно согласна. Значит ли это, что наука вообще не изменилась в эпистемологическом плане по сравнению с неклассическим этапом ее развития? Нет, конечно. Произошли огромные изменения в содержании научного знания, в его онтологии. Изменившееся содержание научных теорий, переход к новым объектам исследования повлекли за собой модификацию методов науки. Изменилось взаимоотношение теоретического и эмпирического знания. Современная физика частиц, как и большая часть космологии, оказались экспериментально не проверяемы, потеряв существующую на этапе классической науки связь с реальностью. Это обострило и заставило пересматривать такие вопросы, как что такое реальность в современном естествознании; каковы критерии реальности; что такое истинное знание. Эмпирическая непроверяемость новейших теорий, таких, как, например, теория струн, обострила интерес к внеэмпирическим методологическим принципам оценки теорий. Известно, какое большое значение придают физики эстетическим соображениям, принципу соответствия, принципу наблюдаемости и т.п. в этой области физического знания.
Сами методологические принципы под давлением нового теоретического и экспериментального материала претерпевают изменения в сторону своей либерализации. Ослабление ригористичности методологических регулятивов началось уже в позитивистской философии науки, когда либерализации подвергся принцип строгой верификации. Во второй половине XX в. под давлением нового материала в физическом познании модификация коснулась принципа наблюдаемости. До создания квантовой хромодинамики этот принцип трактовался так: если некоторый теоретический объект был введен в теорию в предположении, что он существует и является частью онтологии теории, то он должен быть хотя бы в принципе наблюдаем в экспери-
W
у
О!
(В
X
Л
S
■
(В
Н
Панельная дискуссий
менте. Но, создавая квантовую хромодинамику, ученые вынуждены были ввести в теорию понятие кварков, хотя эти теоретические объекты в свободном состоянии не наблюдаются. И что ж? Кварки оказались настолько необходимым и полезным в теоретическом плане термином, решали столько теоретических проблем, что физики отступили. Была разработана концепция, объясняющая и оправдывающая ненаблюдаемость кварков (теория конфайнмента), и кварк стал вполне легитимным понятием.
Близкий по духу процесс происходит в связи с гипотезами ad hoc. В современной космологии введение таких гипотез рассматривается более терпимо по сравнению с классическим этапом развития науки, где они обычно встречались в штыки. Фактически весь новый этап в развитии космологии, а именно создание инфляционной модели, был сформулирован для «данного случая», в частности для того, чтобы разрешить некоторые парадоксы стандартной космологической модели.
Возьмем, например, так называемый парадокс горизонта. Суть его в следующем. В нашей Вселенной любые две области, как бы далеко они ни находились друг от друга, имеют одинаковую температуру реликтового излучения. В рамках стандартной космологической модели это явление объясняли тем, что в ранней истории Вселенной эти области были очень близки друг к другу, так что они могли обмениваться тепловой энергией и приобрести одинаковую температуру. Однако это, казалось бы, естественное объяснение сталкивается с большими трудностями и оказывается несостоятельным. Дело в том, что любое взаимодействие передается не мгновенно, а с конечной скоростью, не большей, чем скорость света. Для передачи взаимодействия требуется время. И этого времени должно быть достаточно, чтобы взаимодействие осуществилось. Расстояние между взаимодействующими областями должно быть меньше того расстояния, которое пройдет свет с момента Большого взрыва. Так, области, отстоящие друг от друга на расстоянии 300 000 км, могли провзаимодейст-вовать, только если с момента Большого взрыва прошло чуть больше одной секунды.
Стандартная модель «отпускала» на взаимодействия слишком мало времени: в ней Вселенная расширялась недостаточно быстро для того, чтобы некогда близкие области, которые сейчас находятся на колоссальных расстояниях, могли провзаимодействовать так, чтобы их температура выровнялась. Чтобы сделать объяснение возможным, пришлось ввести инфляционную стадию, когда в течение очень короткого промежутка времени (10-36 - 10-34 с) Вселенная расширилась в 1030, а не в 100 раз, как это следовало из стандартной модели.
Другим примером гипотезы ad hoc в современной космологии является предположение о существовании мультиверса. Согласно этой гипотезе, помимо нашей Вселенной существует множество других.
Это предположение было выдвинуто, в частности, для того, чтобы сохранить возможность рационального объяснения так называемого антропного принципа. Суть антропного принципа - в необычайно тонкой «подогнанности» параметров фундаментальных частиц и взаимодействий к тем значениям, которые обеспечивают саму возможность возникновения и существования в ней человека. Если бы эти параметры были хотя бы чуть-чуть другими, в нашей Вселенной не смогла бы зародиться жизнь, возникнуть и существовать человек.
Например, достаточно было бы небольших изменений в соотношении сильного и электромагнитного взаимодействий, чтобы во Вселенной не смогли существовать стабильные ядра большого числа элементов периодической системы Менделеева. Электромагнитное взаимодействие заставляет находящиеся в ядре протоны взаимно отталкиваться. И если бы сильное взаимодействие было недостаточно «сильным», протоны не удержались бы вместе в ядре и ядра распались. Это привело бы к тому, что в нашей Вселенной не могло бы возникнуть вещество, звезды, галактики и, таким образом, не появилось бы условий для возникновения органической материи, жизни и, наконец, человека.
Для многих философов наиболее приемлемым объяснением антропного принципа является аргумент от теологии или от некоего «космического разума». Напрашивается вывод, что наша Вселенная была задумана и создана такой, чтобы в ней мог появиться человек. Но рационалистически мыслящих ученых такое объяснение не устраивает. Они ищут возможность объяснить антропный принцип, оставаясь на почве рациональности. Для многих из них убедительный способ сделать это - предположить, что помимо нашей Вселенной существует множество других (идея мультиверса). Согласно этой точке зрения, упомянутая «подогнанность» параметров частиц и взаимодействий, о которых идет речь в антропном принципе, является случайностью; она характерна только для нашей Вселенной. В других параметры частиц и взаимодействий могут быть совершенно иными, никакой «подобранности» постоянных величин нет, и никакой антропный принцип там просто не может быть сформулирован3.
Гипотеза мультиверса независимо не проверяема: единственным фактом, который оправдывает ее введение, является тот, ради которого она была выдвинута (подогнанность констант). А ведь именно возможность независимой проверки и отличает нормальную гипотезу от гипотезы ad hoc.
Второй узел проблем связан с понятием технонауки. Этот феномен истолковывается как симбиоз науки и техники. Но если этот симбиоз трактовать в слишком сильном смысле, как исчезновение разли-
3 См., например: Вайнберг С. Мечты об окончательной теории. Физика в поисках самых фундаментальных законов природы. М., 2001. С. 171-174.
W
у
0!
(В
X
Л
S
■
(В
н
Панельная дискуссий
чий между фундаментальной и прикладной науками (а такие попытки есть, они характерны для сторонников так называемой непрерывной модели взаимодействия науки и техники), то мы должны будем подвергнуть пересмотру статус понятия истины в современном естествознании. Представляется, что об исчезновении различий между наукой и технологией (или фундаментальными и прикладными исследованиями) можно говорить, имея в виду опять-таки социальный аспект науки. Действительно, в настоящее время возникла так называемая гибридная наука, в институтах которой и фундаментальные исследования, и прикладные, и технологические разработки проводятся зачастую одними и теми же учеными. В социальном плане эти исследования фактически не различимы. Тем не менее они различаются по своим целям и ценностям (цель фундаментальных исследований - познание природы как она существует сама по себе; прикладных - изменение процессов природы в нужном для человека направлении), а эти различия лежат в сфере эпистемологии.
Так что на вопрос, поставленный в заглавие статьи, можно ответить так: спор между участниками нашей дискуссии действительно актуален, если он ведется на эпистемологическом поле. Вопросы о том, что именно изменяется в науке как эпистемологическом предприятии, должны исследоваться. Все это еще только предстоит выяснить. Никакие априорные ответы не являются легитимными. Именно этим и призваны заниматься философы науки, посвятившие себя эпистемологическим проблемам.
И здесь большое значение имеет тот методологический и философский багаж, который был создан В.С. Стёпиным. Он первым разработал концепцию оснований научного знания, сформулировал понятия идеалов и норм научного знания, концепции научной картины мира, философских оснований науки. Он ввел понятие «родовых» признаков науки, остающихся неизменными, несмотря на все изменения, которые происходят в идеалах и нормах науки и порождаемых ею картинах мира. Все эти результаты уже сыграли большую роль в эпистемологическом осмыслении достижений науки в современном естествознании. Они выступают тем плацдармом, опираясь и отталкиваясь от которого, а в случае необходимости и критически переосмысливая его в свете новых данных науки, можно двигаться дальше в исследовании особенностей того этапа науки, который он охарактеризовал как постнеклассический.
