Идея научной картины мира: постнеклассическая рациональность Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

УДК 101.1 ББК 87.25

И. А. Горковенко, В. И. Стрельченко Идея научной картины мира: постнеклассическая рациональность

В статье рассматриваются вопросы целесообразности и условий (эпистемологические, онтологические, методологические и др.) построения единой научной картины мира в контексте анализа и оценки системы методологических и концептуальных средств постнеклассической рациональности.

This article discusses the feasibility and conditions (epistemological, ontological, methodological, etc.) of the construction of the total scientific picture of the world in the context of the analysis and assessment of the system of methodological and conceptual means of post-non classical rationality.

Ключевые слова: постнеклассическая картина мира, постнеклассическая рациональность, релятивизм, детерминизм, эпистемология, эволюционизм.

Key words: post-non classical picture of the world, post-non classical rationality, relativism, determinism, epistemology, evolutionism.

Понятие научной картины мира принадлежит к числу важнейших онтологически значимых категорий и играет ведущую роль в определении эпистемологических стратегий как логико-математического и естественнонаучного, так и социогуманитарного гнозиса.

Однако такое, казалось бы, не вызывающее сомнений понимание сути дела представляется как далеко не бесспорное, а в горизонте концепции исторических типов рациональности, типов научной рациональности как едва ли не абсурдное. Многовековая история исследований в области систематизации наук с целью построения единой научной картины мира оценивается как время бесплодно потраченных усилий и нелепых заблуждений1.

Постнеклассическая картина мира формируется во многом под влиянием неклассической на путях построения образа реальности, характеризующейся чертами стохастичности, нелинейности, неопределенности, необратимости.

Развитое неклассической физикой представление о мирообразова-нии как процессе возникновения порядка из хаоса подвело к необходимости его рационального истолкования как сферы обусловленности сво-

1 В частности, именно таким образом оценивается работа по систематизации или, как выражается автор, «складированию» научных знаний в таком солидном и с научно-исследовательской, и с учебно-методической точки зрения труде, как «История западной философии» А.Ф. Зотова [1].

бодной игрой многообразия факторов. Каждый из них, взятый сам по себе, может не иметь ничего общего с порождаемыми хаосом явлениями и процессами. Они рождаются под влиянием случайно возникающих и стохастически действующих «ансамблей» взаимозависимых факторов. Понимание детерминации как последовательности непредсказуемых и в принципе необратимых, а значит, и генетически мало взаимосвязанных событий ориентирует усилия научного сообщества последних десятилетий на разработку постнеклассической картины мира, ближайшим наглядным образом которой может служить образ «бытия-становления» в форме древовидной ветвящейся графики.

В силу особенностей детерминационных воззрений важнейшим элементом стратегии постнеклассической картины мира является принцип «нелинейности», ориентирующий на методологию вариативности, неоднозначности, понимания реальности как поля сосуществующих возможностей.

Сущность нелинейной картины мира уяснялось посредством разработки теории особенностей (А. Пуанкаре, А.А. Андронов и др.) и теории катастроф (Р. Том и др.) в математике, теории неравновесных процессов, или синергетики, в физике, химии и биологии (А.Р. Пригожин, Г. Хакен и др.).

Синергетика, возникшая в начале 70-х гг. прошлого века, приобрела значение общенаучной дисциплины, главная задача которой - изучение закономерностей самоорганизации любых систем: от физических и химических до биологических и социальных. В качестве самоорганизующихся рассматриваются неравновесные системы, состояния неустойчивости которых достигают критических значений, близких к точкам бифуркации1.

Стратегии будущего с точки зрения стандартной и нестандартной модели эволюции вселенной оказываются совершенно различными. Вместе с тем следует иметь в виду, что в силу особенностей постнеклассиче-ской науки обе модели, так же как и лежащие в их основе теории, являются по-преимуществу продуктом мысленного конструирования в условиях либо острого дефицита, либо полного отсутствия опытноэкспериментального подтверждения. Влияние субъекта познания на сам процесс и результаты научного исследования оказывается столь существенным, что в последние годы принято говорить о реальности специфических когнитивных структур и установок «постнеклассической научной рациональности». Характеризуя её эпистемологические особенности,

В.С. Степин совершенно справедливо подчеркивает, что «... постнеклас-

1 В точках бифуркации система достигает крайней степени неустойчивости и под влиянием минимальных воздействий или флуктуаций может резко изменить свое состояние.

сическая наука расширяет поле рефлексии над деятельностью, в рамках которой изучаются объекты» [10, c. 634]. В отличие от неклассической науки «... она учитывает соотнесённость знаний об объекте не только с особенностями средств и операций деятельности, но и с её ценностноцелевыми структурами» [10, c. 634].

Переход от неклассической к постнеклассической картине мира характеризуется всё более высокой степенью включённости форм проявления человеческой субъективности (способов рационализации, личностных, коммуникативных, нравственно-этических и других характеристик) в языки описания современного естествознания и социогуманитарных наук. В этом обнаруживается, во-первых, существенное углубление тенденций формирования картины мира на основе синтеза естественнонаучных и социогуманитарных знаний в составе единой теории и, во-вторых, усмотрение бытийно-онтологических оснований этого единства отнюдь не в материальности мира1, а в фактах человеческого существования.

Свидетельством тому являются продолжающиеся дискуссии в физике, связанные с выдвижением и уяснением роли «антропного принципа», или факта человеческого существования для формирования современной картины мира.

К началу 70-х гг. прошлого столетия становится ясным, что существование человека и окружающего мира оказывается возможным благодаря высокой степени точности соотношения фундаментальных физических констант. Эволюционные последствия даже самых незначительных отклонений от численных значений их стандартных величин оказываются столь значительными, что исключают какую-либо вероятность возникновения человека. Осознание этого факта и его проблематизация в исследованиях Б. Картера, Дж. Уиллера, С. Хокинга приводят к выдвижению «антропного принципа», смысл которого заключается в утверждении, что мир является таким постольку, поскольку в нём существует человек. Б. Картер предложил два истолкования антропного принципа: «слабое» и «сильное». Согласно первому из них человек смог возникнуть лишь на определённом этапе эволюции Метагалактики. Согласно второму, т. е. «сильному», - Вселенная и определяющие её поведение фундаментальные физические константы изначально должны быть такими, чтобы мог возникнуть человек. Отсюда нередко делается вывод, что Вселенная изначально была антропологически «запрограммирована». Иначе говоря, организация и развитие Вселенной рассматриваются в данном случае как осуществляющиеся в соответствии с предзаданной

1 Принцип материального единства мира наряду с принципами первичности материи по отношению к сознанию и принципам развития принадлежит к числу основополагающих в марксистской философии как науке о наиболее общих закономерностях развития природы, общества и мышления.

именно антропологической целью [3]. Существованию же человека придаётся значение своего рода «ключа» к пониманию закономерностей ми-рообразовательного процесса в целом.

Несмотря на различие и даже противоположность существующих интерпретаций антропного принципа (от собственно научных до теологических), общим для них является признание реальности явлений направленности, целесообразности не только в живой, но и в неживой природе. Отсюда свойственное постнеклассической науке тяготение современной физики к описанию объекта исследования с учётом свойств его индивидуальности, уникальности [2, с. 293-325] и в этом смысле к сближению с методологическими установками социогуманитарных наук.

0 существенном росте интегративного значения когнитивных и экзистенциально-персонологических свойств человеческой субъективности в формировании современной научной картины мира свидетельствует факт включения физико-космологического антропного принципа в состав современного эволюционизма в целом.

Идея универсального, или глобального, эволюционизма, развитая академиком Н.Н. Моисеевым, основывается на результатах обобщения достижений классического дарвинизма, современной синтетической теории эволюции1, эволюционизма в биологи2, а также исследований в области теории организации и синергетики. Согласно замыслу глобальный эволюционизм должен служить целям объединения в составе единой системы представлений всего наличного комплекса эволюционных теорий, отражающих закономерности развития от «большого взрыва» до возникновения планетарных систем, жизни, человека и культурноцивилизационной истории общества.

Принципиально важными элементами стратегии постнеклассиче-ской картины мира являются возникшие под влиянием идей эволюционной биологии концепции «социобиологии» (Э. Уилсон), «эволюционной эпистемологии» (К. Лоренц, К. Поппер), эволюционной этики (М. Рьюз) и эстетики (Г. Пауль), генетики культуры (Ф. Добжанский и др.). Эти концепции существенно конкретизируют идею глобального эволюционизма, которая далека от своего завершения и сейчас имеет вид не детально разработанной теории, а скорее, научно-исследовательский программы.

И социобиология, и эволюционная эпистемология, эволюционные этика и эстетика выполняют в составе постнеклассчиеской картины мира

1 «Синтетическая теория эволюции» является современной формой дарвинизма, возникшей к концу 50-х - началу 60-х гг. XX в. в результате синтеза достигнутого уровня знаний в биологи в целом.

2 «Эволюционизм в биологии» - термин, обозначающий не общебиологическую, а множество частных теорий эволюции (эволюция грибов, эволюция членистоногих, зоологическая эволюция и т. д.).

роль средств своего рода «наведения мостов», т. е. установления более или менее органичных связей между человеком и природой, знаниями о биоорганической и социокультурной эволюциями. И хотя эти опыты нередко не выдерживают критики, тем не менее они рельефно обозначают наиболее перспективные направления и «участки» возможного прорыва научного поиска к созданию единой картины мира.

В частности, возникновение социобиологии ознаменовалось острой постановкой вопросов о соотношении биологического и социального, физиологического и психического, генетических предпосылок и воспитания в развитии человека. Конечно, в центре внимания оставалась проблема природы человека и его перспектив в современном мире [12]. В ходе последующих дискуссий остро обсуждаются методология комплексного исследования в форме уяснения границ допустимости аналогий между поведением животного и человека, принципы моделирования социальной организации, роль эволюционной биологии и идей глобального эволюционизма, соотношения социгуманитарного и естественнонаучного подходов в познании человека.

В контексте методологического анализа обширного теоретического и опытно-экспериментального материала из области биологии, антропологии, отчасти социальных наук была выдвинута и разработана концепция «генкультурной коэволюции», призванная внести принципиальные коррективы в наше представление о природе человека. В таком случае сущность социобиологической антропологии сводится к утверждению решающей роли генетической обусловленности морального поведения и социокультурной эволюции человека и человеческих сообществ. Такое понимание сути дела вытекает из центральной для концепции генкуль-турной коэволюции, но мало обоснованной идеи «эпигенетических правил», раскрывающих механизм взаимообусловленности генетической и социокультурной эволюций. Однако влияние культуры на собственные генетические основания сводится всего лишь к признанию возможности незначительных модификаций генетически предзаданных свойств мышления и поведения человека.

Постнеклассические тенденции тотальной антропологизации научного познания и социальной практики («методологический индивидуализм», «антропный принцип», приоритет «прав человека» и др.) рельефно обнаруживаются и в опыте распространения воззрений дарвинизма и глобального эволюционизма на область теоретико-познавательных исследований. К моменту публикации Э. Уилсоном «Социобиологии.» (1975) уже сложилась «эволюционная эпистемология» как «новое» направление в изучении познавательной деятельности. В 1986 г. в Вене состоялся первый международный симпозиум по эволюционной эпистемологии с докладами ее лидеров - нобелевского лауреата биолога К. Лоренца (1903-1989) и основателя «Критического рационализма» К. Поппера.

Преследуя цели преодоления принципиальных различий генетической и культурной эволюций на почве эпистемологических исследований «К. Лоренц стремится обосновать положение о реальности генетически фиксированных функциональных структур мышления и чувственного восприятия, сформировавшихся в ходе адаптациогенеза. Свою «эволюционную теорию знания» К. Лоренц строит исходя из решения И. Кантом проблемы преодоления альтернативы рационализма и эмпиризма за счет признания априорности основных форм чувственного созерцания и мышления. Считая когнитивные способности врожденными, К. Лоренц в отличие от И. Канта рассматривает их как эволюционные адаптации, возникшие в результате естественного отбора вариантов [5]. Крайности рационализма и эмпиризма преодолеваются в этом случае за счет признания существенной познавательной роли индивидуального и социального опыта. Формы мышления врожденны в смысле независимости от личного опыта, но подвержены эволюционным изменениям в форме «обучения» в соответствии с методом «проб и ошибок». Иначе говоря, так же как и в теории познания И. Канта, в эволюционной эпистемологии К. Лоренца признается биологическая врожденность когнитивных функций, категорий мышления и структур «гештальт-восприятия». Но в обоих случаях речь идет о врожденности основных форм, а не содержания знаний.

Если К. Лоренц развивает эволюционную эпистемологию на основе обобщения данных биологии (этология, физиология, генетика, антропология, эволюционная теория и др.), то К. Поппер строит свою концепцию, исходя из дарвиновских представлений о факторах эволюции, а также данных когнитивных наук и философских исследований. Эволюционная эпистемология К. Поппера имеет вид общей теории эволюции познания [8] на основе естественного отбора правдоподобных гипотез и их последующей фальсификации.

Попытки прорыва границ, отделяющих естественнонаучную и со-цио-гуманитарную компоненты картины мира на основе эволюционного истолкования норм морально-нравственного поведения, приводят к аналогичным эволюционно-эпистемологическим заключениям. По-мнению, М. Рьюза, специфика «... социального поведения может быть выражена в утверждении, что эти врожденные диспозиции побуждают нас мыслить и действовать моральным образом... биологические факторы заставляют нас верить в бескорыстность морали» [9, с. 39].

В последние десятилетия приведены веские аргументы, подтверждающие справедливость широко распространенного мнения об эволюционно-генетической обусловленности целого рода форм социального

поведения, включая научное и художественно-эстетическое творчество, сферы морали, политики, права и др.1

Становление постнеклассической картины мира осуществляется на наших глазах как процесс возникновения совершенно новых представлений о мире и человеке. Вместе с тем очевидна их генетическая связь с историческим опытом новоевропейской научной, а еще шире духовной традиции в целом.

Характеризуя постнеклассическую научную картину мира как с точки зрения ее специфических черт, так и свойств, выражающих ее сущность, следует указать на:

• систему познавательных средств постнеклассической научной рациональности, акцентированной на учете ценностно-целевых (т. е. аксиологических) аспектов исследовательской деятельности;

• тотальную антропологизацию научного познания, придание моменту его активности значения главного источника знаний и как следствие этого безбрежный «плюрализм мнений», ограниченный лишь конвенциональными санкциями научного сообщества;

• стремление преодолеть фрагментарность научной картины мира на основе выдвижения и развития таких обобщающих научных теорий, как синергетика и глобальный эволюционизм, а с другой стороны, скептическое отношение к задачам систематизации наук и построения единой научной картины мира;

• едва ли не абсолютную зависимость от господствующей идеологии неолиберализма вследствие утраты возможности опытноэкспериментального подтверждения научных теорий, усиление тенденций конвенционализма, распространение принципа «плюрализма мнений» на область научного познания в целом.

Несмотря на различие опытов научной рациональности в построении неклассической и постнеклассической картины мира, всё более очевидным становится их происхождение из единого источника. В силу существующих убеждений современного научного общества в релятивности логико-математических средств постижения истины в науке и философии второй половины ХХ - начала XXI в. наметились и укрепляются тенденции онтологизации языка как «непосредственной действительности мысли» (К. Маркс). И неклассическая, и постнеклассическая картины мира строятся на путях анализа и определения смысловых значений, принятых в науке языковых выражений. Под влиянием тенденций ан-

1 См. подробнее работы Л.И. Корочкина, Л.Г. Романовой «Генетика поведения человека и евгеника» [4] и А.В. Маркова «Происхождение и эволюция человека. Обзор достижений палеоантропологии, сравнительной генетики и эволюционной психологии» [6].

тропологизации, последствий лингвистического и коммуникативного «поворотов» в историографии, философии и эпистемологии науки ранее доминировавшие в языках ее описания понятия о «материальном теле», «причине» и «законе» оказались замененными такими категориями, как «событие», «процесс», «принцип» и «основание» [11, c. 78]1. Именно эти категории задают начальные условия построения постнеклассической научной картины мира и одновременно наиболее значимые онтологические характеристики объекта исследования, будь то явления природы, человеческой жизни или социокультурной истории. Проистекающее отсюда понимание научной теории как знаково-символической репрезентации объекта исследования требует при установлении ее истинностных значений в равной мере как ее опытно-экспериментального подтверждения, так и философско-эпистемологической интрерпретации системы средств логико-методологической аналитики. Интерпретация в этом смысле не имеет ничего общего с задачами верификации, т. е. сведение положений теории к чувственным или опытно-экспериментальным данным. Речь идет об интерпретации как герменевтической проблеме, которая формулируется и изучается в контексте исследования науки как феномена культуры, а положений теоретического естествознания и математики - как письменно фиксируемых «проявлений жизни» определенной исторической эпохи.

Таким образом, герменевтика, будучи традиционной формой филологического искусства истолкования античных текстов первоисточников, действительно становится «путеводной нитью» естественнонаучного прочтения книги природы, написанной, как известно, на языке математики.

Становление постнеклассической картины мира осуществляется в чрезвычайно сложных противоречивых условиях кризиса не только объективности, но и субъективности в научном познании. И речь должна идти о сложности, а отнюдь не о принципиальной неразрешимости вытекающих отсюда задач построения научной картины мира. Плотная стена логико-математических, естественнонаучных и социогуманитарных абстракций, отделяющая науку от объектов познания, лишь по видимости воспринимается как абсолютно непроницаемая. При формировании по-стнеклассической картины мира речь должна идти лишь о трудностях соотнесения знаково-символических репрезентаций с соответствующими онтологически значимыми референциальными группами.

1 Ср.: Огурцов А.П. Философия науки XX в. и историография науки [7].

Список литературы

1. Зотов А.Ф. История западной философии: учеб. - М.: Высш. шк., 2001.

2. Иванов В.Г., Лезгина М.Л., Лезгина Д.В. Революция и преемственность в науке. - М., 2007.

3. Картер Б. Совпадение больших чисел и антропологический принцип в Космологии // Космология: теории и наблюдения. - М., 1978.

4. Корочкин Л.И., Романова Л.Г. Генетика поведения человека и евгеника // Человек. - 2007. - № 2. - С. 33-44.

5. Лоренц К. Кантовская доктрина априори в свете современной биологии // Человек. - 1997. - № 5.

6. Марков А.В. Происхождение и эволюция человека. Обзор достижений палеоантропологии, сравнительной генетики и эволюционной психологии // Журн. общ. биологии. - 2009. - Т.70. - № 5. - С. 359-372.

7. Огурцов А.П. Философия науки ХХ в. и историография науки // Историография естествознания на рубеже нового тысячелетия. - СПб., 2008. -

С. 58-77.

8. Поппер К. Логика и рост научного знания. - М., 1983.

9. Рьюз М. Эволюционная этика: здоровые перспективы или окончательное одряхление // Вопр. философии. - 1989. - № 8.

10. Степин В.С. Теоретическое знание. - М., 2000.

11. Уайтхед А.Н. Избранные работы по философии. - М., 1990.

12. Wilson E.O. Sociobiology. The New Sintethesis. - Camb., 1975.