CC BY
363
КРАТКИЕ НАУЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ
М. В. Марков
«БАСНЯ О ПЧЕЛАХ» МАНДЕВИЛЯ И ЕЕ ВОСПРИЯТИЕ В ЭКОНОМИЧЕСКОЙ НАУКЕ ХУШ-ХХ вв.
Памфлет «Басня о пчелах, или Пороки частных лиц — блага для общества» (1714) британского моралиста XVIII в. Бернарда Мандевиля шокировал современников откровенным анализом буржуазного общества. Обратив на себя внимание многих выдающихся экономистов — от А. Смита и К. Маркса до Ф. Хайека и Дж.М. Кейнса, идеи Мандевиля вызвали самые разные интерпретации. Наибольший интерес представляют два их аспекта, затрагивающие аксиоматические принципы экономической науки: во-первых, проблема соотношения этики и экономики; во-вторых, вопрос о взаимодействии индивидуальной свободы и общественных начал экономической жизни.
Первоначально книга Мандевиля содержала только басню «Возроптавший улей, или Мошенники, ставшие честными» (1705), затем она неоднократно переиздавалась, дополненная комментариями, защитой от критики и философскими трактатами, под общим названием «Басня о пчелах». Притча доктора Мандевиля аллегорически рассказывает об улье, который славился изобилием и защищенной законом свободой жителей, «и множились науки в нем и шел промышленный подъем».1 Однако в этом улье царила несправедливость — одни пчелы, те, «кто имел свой капитал, себя ничем не утруждал и только прибыли считал», а другие «в копях, в мастерских всю жизнь работали на них». Процветали пороки и «были в улье том едва ли занятья, где б не плутовали». Но хотя «улей был снедаем» пороками, «в целом он являлся раем»: «Такой здесь был гражданский строй, что благо нес изъян любой». Порок вел к расточительности, что способствовало развитию торговли и промышленности, а в результате росло общее благосостояние. Несмотря на это, пчелы роптали и клеймили пороки, в которых погряз их улей, что прогневило богов, и, по их воле, пчелы стали добродетельными. Это повлекло за собой удивительные последствия: «За полчаса по всей стране продукты снизились в цене», пчелы забыли роскошь и мошенничество, суды опустели, тюремщики потеряли работу, чиновники стали жить только на свои оклады и т. д. В результате: «торговлю честность погубила, осталась уйма пчел без дел, и улей быстро опустел»; пчелы, стремясь избежать излишеств, перелетели в дупло, где стали жить, гордясь своей честной бедностью. Мораль басни такова: «В мирских удобствах пребывать, притом пороков избежать — нельзя».
Итак, Мандевиль стремился «показать невозможность наслаждаться всеми самыми изысканными жизненными удобствами, которыми располагает трудолюбивая, богатая и могущественная нация, и одновременно обладать всеми благословенными добродетелями и невинностью, пожелать которых можно разве что в золотом веке».2 Если мы поверим здесь автору
МАРКОВ
Максим Владимирович
- аспирант кафедры экономической теории СПбГУ. © М.В. Марков, 2003
«книги суровой и возвышенной нравственности», то ее можно воспринять как проповедь праведной жизни, во всяком случае, мораль басни достаточно близка по смыслу некоторым известным евангельским изречениям — таким, как «не можете служить Богу и мамоне» (Мф. 6, 24) или «удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф. 19, 24). Тем не менее «Басня» вызвала резкую критику, а ее второе издание (1723) было осуждено большим жюри графства Мидлсекс за распространение неверия и подрыв всех моральных устоев. В чем же причина такого неприятия идей Мандевиля теологами и моралистами того времени? Можно предположить, что она заключается в том, что «Басня» подрывала не христианское учение, а его пуританскую интерпретацию, которая, как отмечает М. Вебер, «со всей решительностью отвергала непосредственное наслаждение богатством и стремилась сократить потребление, особенно когда оно превращалось в излишества. Вместе с тем она освобождала приобретательство от психологического гнета традиционалистской этики, разрывала оковы, ограничивавшие стремление к наживе, превращая его не только в законное, но и в угодное Богу занятие.3 Как известно, пуританский нравственный идеал «буржуазного аскетизма», ориентированный на приобретение земных богатств, на протяжении определенного исторического периода оказывал заметное влияние на общественную жизнь во многих западных странах. Однако в современной автору «Басни о пчелах» Англии уже практически сложились капиталистические отношения, которые, по выражению Й. Шумпетера, «подрывают свою собственную институциональную структуру»,4 в том числе и предпринимательскую этику.
Таким образом, Мандевиль лишь описал современное ему общество, противопоставив буржуазный уклад жизни и христианскую мораль. В результате ему удалось доказать их несовместимость, так как пороки людей способствуют развитию хозяйства и поэтому буржуазное общество, все члены которого стремятся к праведной жизни, не может стать богатым. В этих условиях христианская добродетель, сочетающаяся со стремлением к наживе, является лишь лицемерием. Данное положение, конечно, не могло не вызвать раздражения у находившихся под сильным влиянием пуританской морали современников Мандевиля.
Впрочем, доктор Мандевиль старался абстрагироваться от христианской морали — в вошедших в «Басню о пчелах» работах, прежде всего в «Исследовании о происхождении моральной добродетели» (1714), теория нравственности разрабатывается для «человека в его естественном состоянии». Вслед за Т. Гоббсом он рассматривал не освященную истинной религией мораль как превращенную форму человеческих аффектов и эгоистических устремлений. По мнению Мандевиля, она возникла, когда мудрые политики и законодатели, трудившиеся над установлением общества, поняли, что гордость и тщеславие заставляют человека, эгоистичного по своей природе, стремиться к похвале и избегать презрения окружающих. Поэтому при помощи лести можно заставить людей «поверить, что для каждого из них сдерживать свои желания более выгодно, чем следовать им, и гораздо лучше принимать во внимание не личные, а общественные интересы».5 Итак, в соответствии с концепцией Мандевиля, нравственность состоит в обуздании эгоистических страстей и, будучи определенной обязанностью людей по отношению друг к другу, является социальным феноменом.
Социальная теория Мандевиля развита в «Исследовании о природе общества» (1723), где он доказывает, «что ни благоприятные качества и добрые чувства, данные человеку от природы, ни истинные добродетели, которые он может приобрести при помощи разума и самоотречения, не являются основой общества; но то, что мы называем в этом мире злом, как моральным, так и природным, является тем великим принципом, который делает нас социальными существами, служит прочной основой, животворящей силой и опорой всех
занятий без исключения».6 Именно зло сформировало современное общество — в стремлении его преодолеть создаются науки и искусства, изобретаются ремесла и орудия труда, «чтобы либо восполнить слабость человека, исправить его многочисленные несовершенства, удовлетворить его лень, либо облегчить его нетерпение».7 Все это, в свою очередь, вызывает новые потребности, в результате устанавливается разделение труда и все больше «отдельных лиц может найти свой частный интерес в труде на благо других и, объединившись, составить одно целое».8 Поэтому «все общества должны были иметь источником своего происхождения потребности людей, их несовершенства и все разнообразие их желаний»,9 скрепляются же они, с помощью мудрого управления и под защитой закона, экономическим развитием.
Таким образом, новацией Мандевиля, воспринимающего мир прежде всего как хозяйство, является экономизм. Первым представителем идеологии экономизма называет его и П. Козловски: «В воззрениях Мандевиля все достижения в сфере религии, морали, политики объясняются особенностями функционирования хозяйства. Общество производно от экономики».10 Иначе говоря, Мандевиль стал рассматривать экономику как автономную систему общества," более того, он считал ее доминирующей социальной системой. Все это не только помогло автору «Басни о пчелах» предвосхитить многие положения, разработанные затем А. Смитом, но и предопределило само возникновение экономической науки, ибо, как пишет B.C. Автономов, «специализированная экономическая наука стала возможна, когда выделилась экономика как отдельная подсистема общества».12
Тем не менее А. Смит относился к книге Мандевиля весьма неоднозначно. С одной стороны, в своем философском труде «Теория нравственных чувств» он резко критикует «легкомысленную» систему Мандевиля и заявляет: «Хотя она и не породила новых пороков, но была причиной того, что уже существовавшие вследствие других причин обнаружились с большим нахальством и с беспримерным бесстыдством проявляли свои испорченные побуждения».13 Но, с другой стороны, как отмечает Й. Шумпетер, «в его враждебности было и нечто большее. Смит не мог не заметить, что доводы Мандевиля совпадали с его собственной аргументацией в пользу неограниченной "естественной свободы", хотя и были выражены в специфической форме. Читателю не составит труда представить себе, до какой степени это обстоятельство должно было шокировать достопочтенного профессора — особенно в том случае, если он действительно воспользовался какими-то идеями из этого возмутительного памфлета».14 Во всяком случае, можно согласиться с B.C. Автономовым в следующем: «Хотя моральная позиция Мандевиля была для Смита неприемлемой, его идейное влияние на автора "Богатства народов" едва ли можно подвергнуть сомнению».15
Причиной этого двойственного отношения является то, что Смит иначе определяет сферу порока. «Главнейшее заблуждение в сочинении доктора Мандевиля, - пишет он,-состоит в том, что он считает все страсти порочными, какова бы ни была их сила и направление». По мнению Смита, стремление к славе, роскошь, чванство, изнеженность и т. п., могут быть полезны для общества, и поэтому их нельзя назвать пороками. Намекая на пуританизм, он пишет далее об этике Мандевиля: «Легкомысленная система эта получила свое происхождение, вероятно, из какого-нибудь аскетического учения, пользовавшегося народным сочувствием и полагавшего добродетель в безусловном искоренении всех наших страстей».16 Мы, естественно, не можем вступить в спор двух моралистов, но заметим, что если первый лишь обратил внимание на то, что некоторые наклонности людей, считавшиеся в его время пороками, полезны обществу, то второй заявляет, что полезные человеческие качества вовсе не являются пороками. Мандевиль оправдывал человека, а Смит - общество.
Это определяется тем, что Мандевиль считал порочный эгоизм универсальной характеристикой человеческого поведения, а для Смита, как пишет Луи Дюмон, «экономическая деятельность, в отличие от более широкой сферы "моральных чувств", основанных на симпатии, является единственным видом деятельности человека, требующим в качестве мотива только эгоизм». 17 По мнению Мандевиля, мораль создана искусственно, чтобы скрепить наше общество, но если мы хотим пользоваться его плодами и не готовы к лишениям, т.е. если мы заинтересованы в процветании экономики, то не следует требовать полного искоренения порока, или, как пишет П. Козловски: «Экономика занимает место морали и сама обретает моральное измерение — измерение долженствования».18 Следовательно, одна из основных заслуг автора «Басни о пчелах», который «имплицитно возводит материальное благополучие в статус цели морали», 19 состоит в том, что он освободил собственно экономическую деятельность от этической детерминированности. Смит же, как и другие утилитаристы, пошел дальше Мандевиля, сузив сферу порока и освободив тем самым место для «буржуазной добродетели».
Таким образом, как отмечает Эли Галеви: «Экономическая доктрина Адама Смита является доктриной Мандевиля, изложенной не так литературно и парадоксально, но рационально и научно».20 Наиболее важным элементом этой доктрины является решение вопроса о соотношении частных и общественных интересов. Именно Мандевиля, который «сводил к эгоизму все человеческие мотивы, побуждающие к действию, и рассматривал эгоизм как явление, идентичное пороку»,21 следует считать родоначальником концепции, в соответствии с которой индивид, эгоистично преследующий свои частные интересы в рыночном взаимодействии, служит интересам общества. Все это дало возможность Ф. Хайеку говорить о решающем значении Мандевиля в истории экономической теории и назвать одним из основателей экономического индивидуализма и принципа ЫБвег Ганге.22
В то же время Мандевиль, несомненно, во многом разделял меркантилистские убеждения своих современников и придавал большое значение «умелому управлению», задающему цель развитию экономики и общества. Главное условие процветания страны он видел во внешней торговле, придерживался концепции активного торгового баланса и являлся сторонником поощрения промышленности со стороны государства. Основное же средство «делать народ счастливым и, как мы говорим, процветающим, — пишет Мандевиль, — заключается в том, чтобы предоставить каждому иметь занятие».23 Поэтому для достижения полной занятости, по мнению Мандевиля, необходимы государственные расходы (он даже предлагает грандиозный план общественных работ), под держка сельского хозяйства и промышленности, а также роскошь и расточение богатств, которые «заставляют трубы дымиться, а всех торговцев улыбаться»,24 так как создают спрос на производимые продукты. Не удивительно, что эти идеи Мандевиля весьма импонировали Дж. М. Кейнсу, посвятившему их рассмотрению несколько страниц в своей знаменитой «Общей теории занятости, процента и денег”'25
Однако не стоит считать, что попечение Мандевиля о «честном заработке множества трудящихся бедняков» продиктовано исключительно человеколюбивыми соображениями. Наоборот, в своей «Басне о пчелах», в частности «Опыте о благотворительности и благотворительных школах» (1723), он выступает против ханжеской филантропии, которая не может существенно улучшить положение бедняков, а лишь дает им осознание всей глубины их нищеты. Мандевиля же прежде всего заботит снижение заработной платы наемных работников до самого низкого уровня — установив несомненность того факта, что «в свободной стране, где рабство запрещено, самым надежным богатством является огромное число трудолюбивых бедняков»,26 автор «Басни о пчелах», оставаясь беспристрастным в этом обществе наемного рабства, полагает необходимым для
могущества и процветания нации, чтобы они работали как можно больше, а заработная плата для этого должна быть как можно ниже.
Беспристрастность «Басни о пчелах» способствовала возникновению самых разных ее трактовок. Для Ф. Хайека, как мы видели, эта басня является апологией основанного на свободе рынка общества, благосостояние которого достигается как результат индивидуальных влечений. Иначе к Мандевилю относился К. Маркс, называя его «честным человеком и ясной головой». Он считал, что Мандевиль «был, разумеется, бесконечно смелее и честнее проникнутых филистерским духом апологетов буржуазного общества», а его басня «отнюдь не была апологией современного общества»." С марксистской точки зрения, «Басня о пчелах» является сатирой на капиталистическое общество, в которой остро критикуются его пороки. Данные пороки, в марксистской интерпретации, выступают как «глубоко лежащие, свойственные буржуазному обществу как таковому противоречия».28
Если же рассмотреть «Басню» без шор идеологической предубежденности, то мы увидим, что гениальность ее автора заключается лишь в том, что в период зарождения капиталистического строя, при котором экономические проблемы выходят на первый план, он смог дать его остроумное и в основном верное описание — благодаря этому басня так долго не теряет своей актуальности. Большинство современников Мандевиля, а несколько позднее и А. Смит, настороженно относились к формировавшемуся капитализму, и именно поэтому басня возмущала их своей откровенностью. Остро критическое отношение к реалиям буржуазного общества порождает уверенность в том, что их простое описание также является критикой, что и случилось с отношением марксистов к басне. Наконец, такой защитник капиталистического строя, как Хайек, не мог не усмотреть в басне его апологии, ибо часто человеку свойственно видеть в зеркале только то, что он сам хочет там увидеть. Таким образом, различия в оценке памфлета Мандевиля определяются отличием исходных предпосылок: для Маркса капитализм изначально плох, и он видит в «Басне» подтверждение того, что только порок может способствовать его развитию, а Хайек, в стремлении доказать преимущество свободной рыночной экономики, замечает, что даже порок идет ей на пользу.
Самое поразительное, что Мандевиль, полностью осознавая пороки буржуазного общества, не испытывал к нему ненависти, а ведь эта ненависть во многом определила развитие экономической науки, — не будучи апологетом такого общества, он просто мирился с фактом его существования. Более того, Мандевиль, по-видимому, даже не мог помыслить ему альтернативы, ибо концепция «Басни» совершенно индивидуалистична. Отдавая приоритет частным началам экономической жизни, Мандевиль не думает о возможности полной замены частного потребления, как основы развития экономики, общественным. В басне Мандевиля пчелы избавляются от пороков, но сохраняется уклад их жизни, и улей приходит в упадок, т.е. он не призывает к искоренению пороков, а говорит об их необходимости. Напротив, протест против существующих социальных противоречий приводит, например, Томаса Мора в его «Утопии» к стремлению показать идеальный общественный строй, «где никто ничем не владеет нераздельно, все серьезно занимаются общественными делами, так как частный интерес в этом случае совершенно сливается с общим благом», и заключить, что при таком строе «с корнями уничтожены зародыши честолюбия, борьбы и всяких прочих пороков».29 Для Мандевиля же избавление от пороков совершенно невозможно, ибо именно они являются причиной добродетели и основой общества. Итак, Мандевиль принимал современное ему общество таким, какое оно
есть — он дал описание, определил факторы его развития, но смог при этом остаться в стороне, воздержаться от нормативных оценок, что редко случается в общественной науке, и именно эта моральная нейтральность позволила ему высказать предопределившую развитие экономической теории идею об экономике как об автономной и доминирующей социальной системе.
1 Цитаты из басни «Возроптавший улей» приводятся по:Мандевиль Б. Басня о пчелах, или Пороки частных лиц — блага для общества. М., 2000. С. 10-21.
2 Там же. С. 6.
3 В е б е р М. Протестантская этика и дух капитализма//Вебер М. Избранные произведения. М., 1990. С. 197.
4 Шумпетер Й. Капитализм, социализм и демократия. М., 1995. С. 195.
5Мандевиль Б. Указ.соч.С.23.
6 Там же. С. 226.
7 Там же. С. 224-225.
8 Там же. С. 237-238.
9 Там же. С. 211.
10 Козловски П. Общество и государство: неизбежный дуализм. М., 1998. С. 17.
11 См. об этом: Дюмон Л. Homo aequalis. Генезис и расцвет экономической идеологии. М., 2000.
12 Автономов B.C. История экономической мысли и экономического анализа: место России // Вопросы экономики. 2001. № 2. С. 44.
13 Смит А. Теория нравственных чувств. М., 1997. С. 302-303.
14Шумпетер Й. История экономического анализа: В 3 т. СПб., 2001. Т. 1. С. 235.
“Автономов В. С. Модель человека в экономической науке. СПб., 1998. С. 62.
16 См.: Смит А. Указ. соч. С. 302.
17 Дюмон Л. Указ. соч. С. 79.
18 Козловски П. Указ. соч. С. 168.
19 Дюмон Л. Указ. соч. С. 97.
20 Halevy Е. La formation du radicalisme philosophique. V. I. Paris, 1901. P. 162.
21 Д ю м о н Л. Указ. соч. С. 80.
22 См., напр.: Хайек Ф. Индивидуализм и экономический порядок. М., 2000.
23Мандевиль Б. Указ. соч. С. 116.
24 Там же. С. 60.
25 См.: Кейнс Дж. М. Общая теория занятости, процента и денег // Антология экономической классики: В 2 т. М., 1992. Т. 2. С. 414-416.
26 Там же. С. 172.
27 Высказывания Маркса о Мандевилесм.: Маркс К. Капитал. Т. 1 //Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2-е изд. Т. 23. С. 623; Маркс К. Теории прибавочной стоимости//Там же. Т. 26. Ч. I. С. 395; Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство, или Критика критической критики. Против Бруно Бауэра и компании // Там же. Т. 2. С. 146.
28 См.: Кованое К. В. Социальные воззрения английского просветителя XVIII в. Бернарда Мандевиля: Автореф. канд. дис. М., 1985. С. 3.
29См.:Мор Т. Утопия / Пер. слат. А. Г. Генкель. Пг., 1918. С. 155, 158.
Статья поступила в редакцию 11 декабря 2002 г.
