CC BY
30
© 2005 г. И.В. Митина
ФУНКЦИОНАЛЬНОЕ ЗНАЧЕНИЕ НЕРАВЕНСТВА
Рассмотрение роли неравенства в обеспечении стабильности и динамического развития общества является на сегодняшний день задачей, которая важна не только в теоретическом, но и в практическом плане. Одностороннее видение неравенства как преимущественно дисфункционального элемента общественного целого, доминировавшее ранее (и не только в нашей стране) как в теоретическом, так и в массовом сознании, не может претендовать на адекватность понимания. Конечно, дисфункции, вызываемые существованием неравенства - аномия, девиантность, протестные социальные движения, нарушения интегративных характеристик политической культуры сообществ разного уровня - безусловно, присутствуют. Однако важно подчеркнуть амбивалентность неравенства и единство его функциональных и дисфункциональных последствий. Преимущественное внимание к дисфункциям заслоняет те важные функциональные значения неравенства, которые и способствуют его регулярному самовоспроизводству в процессах социокультурных трансформаций.
Но прежде чем приступить к выяснению функциональных последствий неравенства, проясним понимание самого термина «функция». Он не может не обладать определенной вариативностью, будучи одной из фундаментальных категорий теории познания, разрабатываемой в самых разных научных школах и направлениях со времен Г.В. Лейбница и широко используемой не только в социально-гуманитарных, но и в естественно-научных, технических исследованиях. Не считая необходимым детальное обсуждение существующих в научной литературе определений, остановимся лишь на том понимании, которое сложилось в рамках системного подхода, точнее одного из его направлений, структурно-функционального анализа, поскольку именно оно станет основой дальнейших рассуждений.
Структурно-функциональный анализ направлен на исследование явлений и процессов «конкретной системы социального взаимодействия» (Т. Парсонс), находящейся в состоянии функционального единства и динамического равновесия. Исходя из принципов универсальности и необходимости, согласно которым всякий элемент в социальной структуре имеет положительную функцию и является необходимой частью целого, обеспечивая непрерывность существования социальной системы, представители структурно-функционального анализа уделяют основное внимание проблемам социальной интеграции, образованию долговременных устойчивых структур, ориентированных на некоторую цель. Та или иная социальная система или культурная
форма успешно выживают, если способствуют выживанию и/или регулированию общественного целого. Неправомерно объяснять их существование только применением специальных методов: сила убеждения или принуждения группы недостаточна для самовоспроизводства культурных форм. Подлинной основой самовоспроизводства последних является их полезность для общества в целом, даже при нанесении ущерба отдельным лицам или группам. Другое дело, что нанесение ущерба очевидно, в то время как позитивные функции очевидны не всегда.
По мнению Р.К. Мертона, наивные моральные оценки обычно основываются на явных последствиях, а жизнеспособность социальных систем и структур обусловливается их незаменимостью в осуществлении скрытых функций [1]. Неравенство, как и любое другое социальное явление, может быть функциональным для одних общественных групп или индивидов и дисфункциональным для других. В то же время, учитывая устойчивость неравенства во временном измерении и распространенность в социокультурном пространстве, следует предположить, что неравенство - одна из тех устойчивых культурных форм, которые «имеют чистый баланс функциональных последствий или для общества, рассматриваемого как единое целое, или для подгрупп, достаточно сильных, чтобы сохранить эти формы нетронутыми; путем прямого принуждения или же одновременно с помощью убеждений» [1, с. 394]. Целостность и устойчивость функционирования системы неравенства остаются неизменными до тех пор, пока иннова-тивная деятельность человека не изменит данное состояние и не сформирует иную систему неравенства, более соответствующую новым условиям среды. Условиями, провоцирующими такие изменения, могут выступать давление экономических или экологических факторов, изменение ценностных ориентаций и соответственно мотиваций и предпочтений, изобретение или заимствование новых культурных образцов и т. д. Однако при всех модификациях структуры и дифференциации ее компонентов функциональное значение системы неравенства остается неизменным.
Функциональные последствия неравенства редко становились предметом специального рассмотрения. Основные причины функциональности неравенства - компетентность, производительность, коллективная эффективность - были очерчены Т. Парсонсом [2, с. 159 -160]. М. Фридмен выделил следующие функции неравенства: 1) создание независимых очагов власти в противовес политической централизации; 2)
распространение гражданских свобод; 3) аллокация ресурсов; 4) появление «меценатов, финансирующих новые продукты и покупающих экспериментальные модели»; 5) обеспечение безличного распределения, не требующего никакой власти [3]. Обращает на себя внимание, что один из крупнейших экономистов ХХ столетия явно подчеркивает политическое значение неравенства, его роль в создании пространства свободы, где каждый индивид независимо от идеологических пристрастий может осуществлять желаемую деятельность на основе принципов эффективности и конкурентоспособности. Но даже когда экономисты рассматривают функциональность только одной из сторон неравенства - неравенство богатства и доходов, - они делают выводы более общего характера. И это неизбежно: являясь по природе социальным явлением, возникая в общественной организации жизни, неравенство так или иначе определяет и переопределяет принципы общественной организации и сотрудничества. Анализируя функции неравенства богатства и доходов, Л. фон Мизес считает необходимым выделить: 1) стимулирование производительности при наименьших издержках; 2) поощрение расточительного потребления и роскошного образа жизни. Понимая, что представления о роскоши исторически изменчивы и относительны, Мизес видит основное направление экономической истории как постоянное превращение первоначально роскошных товаров и услуг в предметы первой необходимости. Любой богатый бездельник, прожигая жизнь, «показывает пример роскоши, которая пробуждает в сознании большинства новые потребности и ориентирует производство на их удовлетворение» [4, с. 37]. Именно пристрастие богатых к роскоши побуждает промышленность постоянно создавать новые изделия, становится фактором динамичного развития экономики. Но не менее важны и общекультурные последствия «демонстративного потребления» (Т. Веблен) высших страт: оно формирует новые потребности у масс, стремление к удовлетворению которых в конечном итоге повышает жизненный уровень населения в целом.
Однако функциональность неравенства не ограничивается лишь сферами политики и экономики. Уже предложенный список функций неравенства можно и нужно дополнять. В качестве основных функций неравенства выделим: 1) поощрение индивидуализации человеческой личности; 2) создание механизма эффективной деятельности индивида и общества; 3) установление справедливого общественного порядка; 4) поддержание процессов культурного воспроизводства и культурной динамики. Структурно-функциональный анализ предполагает изучение функции каждого компонента выделенной структуры с учетом ее вклада в функционирова-
ние целого. Для природно-антропологической подсистемы неравенства функцией служит поощрение индивидуализации человеческой личности, для социально-экономической - создание механизма эффективной деятельности индивида и общества, для политико-правовой - установление справедливого общественного порядка, для культурной - поддержание процессов культурного воспроизводства и культурной динамики.
Обнаружение, развитие и реализация индивидуальных природных качеств человека воплощаются в целостности создаваемой им жизни, в продуктах, понятиях и толкованиях мира. Человек, будучи становящимся, переходящим от состояния к состоянию существом, обречен на неудовлетворенность и жажду совершенствования. Социальная среда может способствовать раскрытию его природных возможностей, но не в силах их создать. Процесс социализации в большей степени преследует цели встраивания данного индивида в установившуюся систему общественных отношений, но не создания механизмов, условий и средств реализации нашей самости. В то же время воспитание и образование, забота и уход, - все то, что изначально связывается с понятием культуры, направлено в первую очередь на раскрытие потенций человека. «Окультуривание людей и предметов представляет собой заботливое завершение того, чем они уже сами по себе могут быть» [5, с. 12]. Попытки регламентировать процесс саморазвития человека, ограничить, определить его во имя осуществления идеалов всеобщего равенства препятствует становлению «индивида как личности» (К. Маркс). Рассматривая этот сложный и противоречивый процесс, Маркс отмечал, что, не имея возможности «осуществить себя как личность», развить свои сущностные задатки и возможности, человек так и останется «случайным индивидом».
Роль системы общественного неравенства в индивидуализации личности многократно, хотя и в неявной форме, подвергалось философскому анализу с самых разных идейно-мировоззренческих позиций. В сборнике «Вехи», до сих пор не оцененном в нашей стране по достоинству, проблема неравенства в ее культурно-философском осмыслении занимает одно из центральных мест. В статьях Н.А. Бердяева, С.Н. Булгакова, М.О. Гершензона, А .С. Изгоева, П.Б. Струве, С.Л. Франка неравенство рассматривается в контексте таких проблем, как справедливость ложная и подлинная, трудовое хозяйство, добродетели повседневности и наследственное барство, просветительство и выработка личной ответственности и др.
В статье «Философская истина и интеллигентская правда», характеризуя русскую общественную мысль, Н.А. Бердяев ставит рядом по-
нятия малокультурности и примитивной недиф-ференцированности. Идеи распределения, уравнения питаются в России духовной подавленностью. Не только ценности творчества (философского, научного, художественного) и экономического производства, но и чтение книг, увеличение знаний считалось в народнической идеологии делом в лучшем случае не особо ценным, в худшем - реакционным и безнравственным. Человеколюбие и народолюбие - то к крестьянину, то к пролетарию - приобрели у нас в стране, по мнению Н.А. Бердяева, ложные формы, поскольку не были основаны на уважении к человеку. Это неуважение коренится, показывает С.Н. Булгаков в статье «Героизм и подвижничество», в отсутствии идеала личности, абсолютных норм и ценностей, при наличии которых только и возможна личная дисциплина, личная нравственность, личное самоусовершенствование. Неразвитость культуры и личности порождают идеалы упрощения, обеднения жизни. Размышляя о причинах нищеты и недифференцирован-ности русской общественной жизни, авторы «Вех» подчеркивают значимость таких факторов, как недостаток элементарных знаний и простой грамотности, заменяемый догматическим изложением теорий в их партийно-политической интерпретации, отсутствие привычки к «упорному, дисциплинированному труду и размеренному укладу жизни» [6, с. 36], лень, тиранию общественности, отсутствие стремления к самоутверждению, недобросовестность в работе. В России личностные качества человека не совпадают с востребуемыми профессией, потому работа редко бывает плодотворной. Слабая работоспособность, слабая культура ума, безволие и разгильдяйство, культивируемые с юных лет и с годами становящиеся привычкой, «натурой», приводят к тому, замечает А. С. Изгоев, что «средний массовый интеллигент в России большею частью не любит своего дела и не знает его. Он - плохой учитель, плохой инженер, плохой журналист, непрактичный техник и проч., и проч. Его профессия представляет для него нечто случайное, побочное, не заслуживающее уважения» [6, с. 119]. Более того, любящие свое дело профессионалы подвергаются в России остракизму со стороны «фразерствующих бездельников», и потому серьезная культура в России отсутствует.
В норме деятельность сознания, свободная и сосредоточенная, должна быть направлена на выработку собственных идеалов и жизненных ценностей, на внутреннюю жизнь самой личности. В России, где идеи заимствовались, а «смысл жизни был заранее установлен общий для всех, без всяких индивидуальных различий» [6, с. 93], это привело к религии человекобоже-ства и глухому к действительным запросам жизни фанатизму. Русский атеизм с его краткими
вспышками героизма способен породить лишь историческую нетерпеливость, в то время как культура созидается упорной работой и творческими идеями. Русская интеллигенция, выставляющая максимальные притязания при минимальной научной, жизненной, личностной подготовке, не способна, считает Булгаков, держаться на своих ногах. Она может только взлетать «на волне общественной истерики, которая затем сменяется упадком» [6, с. 57]. Констатируя отсутствие в России вековых традиций и исторической дисциплины труда, авторы сборника приходят к выводу о необходимости «воспитания в политике и в социальном строительстве» [6, с. 161], поскольку все внешние неустройства русской жизни порождены внутренними причинами и не могут быть устранены внешними реформами. Едва ли не впервые в отечественной философской литературе возникает принципиально новый поворот в интерпретации таких «вечных» русских тем, как отношение к народным массам и взаимоотношения народа и образованного класса. Интеллигентское обожествление народа приносит вред в первую очередь ему самому, так как не предполагает никаких обязанностей и не ставит перед ним никаких культурных, воспитательных, нравственных задач. Узко понятое просветительство не соединилось ни в сознании народа, ни в сознании просвещавших его с идеей моральной ответственности личности, воспитания и совершенствования человека.
Наличие системы неравенства и механизма поощрения заслуг - меритократии - способствуют развитию специальных талантов личности, редких качеств и дарований, поскольку именно они делают возможным вхождение в высшие социальные страты, в избранное меньшинство. Только лицемеры, писал Х. Ортега-и-Гассет, сознательно искажают смысл выражения «избранное меньшинство», «притворяясь, будто они не знают, что "избранный" - вовсе не "важный", т.е. тот, кто считает себя выше остальных, а человек, который к себе самому требовательней, чем к другим», ... деление общества на массы и избранное меньшинство - деление не на социальные классы, а на типы людей; это совсем не то, что иерархическое различие «высших» и «низших» [7, с. 121]. Если обезличенность начинает навязывать свою волю и свои вкусы обществу, это неизбежно ведет к снижению нормативов социальной жизни. Потому место социальной демагогии, проповедующей равные права для неравных индивидов, должна занять ныне идеология социальной ответственности, требующая от личности либо саморазвития, либо смирения. Не разделяя ницшеанские идеи о необходимости удерживать массы в рабстве (насилием, религией, моралью), а напротив, последовательно отстаивая право каждого на доступ к
высшим ценностям и социальное продвижение, следует признать правоту слов Ницше: «Нет ничего страшнее варварского сословия рабов, научившихся смотреть на свое существование как на некоторую несправедливость и принимающих меры к тому, чтобы отомстить за себя и за все предыдущие поколения» [8, с. 126]. Альтернативой этим настроениям могут быть лишь равные права всех членов общества на пользование «социальными лифтами» (П. А. Сорокин). И, видимо, для стимулирования личностного роста обществу выгоднее иметь «длинную вереницу рангов» (Ф. Ницше), а не простую дихотомию элита - массы. Поощрение неравных природных возможностей индивидов и в первую очередь интеллектуальных не сдерживает одаренных личностей, не мешает свободному проявлению их талантов. И только потому, что творческому меньшинству никто не препятствует самостоятельно мыслить, искать лучшие способы решения проблем, производить новые продукты, товары, услуги, технологии, свободные общества демонстрируют высокую скорость улучшения условий человеческого существования.
Пожалуй, впервые идея эффективности и общественной полезности неравенства ясно прозвучала в трудах Б. Мандевиля. В сатирической басне «Возроптавший улей, или Мошенники, ставшие честными» он раскрыл взаимообусловленность порочности отдельных лиц и изобилия, утонченности общественного целого. Разделяя идеи Т. Гоббса и Дж. Локка, Б. Мандевиль утверждает, что эгоизм и себялюбие людей при господстве закона способствуют процветанию государства. Но не только человеческие страсти, пороки и слабости, но и существующее между ними неравенство при умелом политическом управлении служит залогом успешной хозяйственной и коммерческой деятельности, расцвету ремёсел, наук и искусств. И в «Басне о пчелах», и в многочисленных «Комментариях» к ней, написанных и изданных Мандевилем впоследствии, он доказывал, что внешняя порочность и несправедливость на деле создают райские условия для каждого, поскольку обеспечивают богатство и силу общественного целого. Для Ман-девиля альтернативой обществу неравенства может быть лишь слабая, разоренная страна с сокращающимся населением, которая кажется соседним странам легкой добычей, а потому подвергается военным нападениям. Условиями, способствующими возвеличиванию и обогащению страны, Мандевиль считал неприкосновенность собственности, равные привилегии для всех и пробуждение в людях таких аффектов, как гордость, зависть, алчность, помогающих освободиться от лени. В противном случае «у них не будет ни искусств, ни наук, и мир будет сохраняться не дольше, чем позволят соседи; они должны быть бедны, невежественны и почти
полностью лишены того, что мы называем жизненными удобствами, и все главные добродетели, вместе взятые, не обеспечат им даже сносной одежды или горшка каши» [9, с. 108].
По мнению Канта, природой в человеке и человечестве заложены две различные программы: одна - животная, преследует цель сохранения человеческого рода как природного вида, другая - нравственная, поощряющая развитие наук, искусств, прогресс культуры, имеет целью развитие человеческого рода как духовного образования. И в этом духовном совершенствовании значительную роль играет «неравенство среди людей - этот богатый источник столь многого зла, но вместе с тем и всего доброго» [10, с. 84]. Соглашаясь с наблюдением Руссо о неотделимости неравенства и культуры, Кант расходился с ним в оценке этого союза. Руссоистской поэтизации примитивного состояния Кант противопоставил моральное требование к человеку выйти из него, «поднимаясь над своими естественными наклонностями» [10, с. 82]. Необходимость постоянного упорного труда способна иногда вызывать желание «в спокойной бездеятельности и постоянном мире своего бытия предаваться мечтам или просто проводить время» [10, с. 78]. Но честолюбие, властолюбие и корыстолюбие побуждают человека преодолевать природную лень и не позволяют возвратиться в состояние дикости. Интересно, что ни честолюбие, ни властолюбие, ни корыстолюбие не получают у Канта негативной моральной оценки. Напротив, он понимает это как важнейшие пружины, приводящие в движение механизм общественного развития. Единственное условие, которое необходимо соблюдать человеку, притязающему на неравно высокую оценку и неравно высокое положение среди себе подобных, - отношение равенства к себе подобным, равенства, которое Кант понимает во вполне определенном смысле - как право каждого «самому быть целью» [10, с. 78].
Интересное обоснование необходимости социокультурного разнообразия для эффективного развития общества дал лауреат Нобелевской премии Ф. фон Хайек. В книге «Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма» он показал, что природное разнообразие людей, различие их талантов и склонностей становится естественной предпосылкой роста социальных услуг, разнообразия видов человеческой деятельности. Эффективность жизнедеятельности общества увеличивается и за счет рационализации использования сырья - и природного, и вторичного. Если люди мыслят и действуют одинаково, они вовлекают в производственный оборот одни и те же ресурсы и оставляют после себя одни и те же отходы. Но если поощряется природное неравенство и его воплощенность в нетождественные практики, усиливается круговорот веществ в технологиче-
ском цикле, экономика переходит на ресурсосберегающий режим работы. Природное равенство усиливает конкуренцию за ресурсы, рабочие места и в конечном счете становится источником социально-политической напряженности. Конечно, в элитаристских концепциях, отождествляющих равенство в общественной жизни с «тепловой смертью» человечества, есть преувеличение, художественная гиперболизация. Но нельзя не согласиться с тем, что в таких оценках имеется и рациональное, адекватно отражающее суть проблемы содержание. Размышляя о роли неравенства в создании эффективного механизма деятельности индивида и общества, отечественные исследователи обычно подчеркивают: наличие развитой стратификационной системы мотивирует индивида, формирует у него дости-жительную мотивацию и тем самым способствует результативности общества в целом.
Утверждение функциональной значимости неравенства для создания справедливого общественного порядка, вероятно, наиболее дискуссионно. Многообразие интерпретаций понятия «справедливость» может быть классифицировано в рамках определенных онтологических позиций, а острые идейные споры, развернувшиеся вокруг него в прошлом столетии, станут понятны, если учесть, что понимание справедливо -сти - одно из основных в определении модели человеческого взаимодействия и взаимоотношений. В западно-европейской и североамериканской социальной мысли можно наблюдать три основных подхода к пониманию справедливости, обусловленных тремя ведущими идейно-мировоззренческими позициями - коммунита-ризма (в неолиберальном, социал-демократическом или государственно-коммунистическом вариантах), неоконсерватизма и классического либерализма [11].
Представители каждого из этих направлений ведут обсуждение проблем взаимосвязи неравенства и справедливости в основном с позиций этического подхода. Но это не единственно возможный подход, более того, не самый оправданный. Справедливость - не только этическая, но и этико-правовая и правовая категория. В рамках этико-правового подхода она сопрягается с понятием мерности, т.е. с фундаментальным соотношением выгод и воздаяний. Рассматривая происхождение такого понимания, П.А. Кропоткин связывает его с идеей сохранения целостности, и тогда справедливость - это восстановление нарушенного равновесия [12]. Существует и иная ее этико-правовая интерпретация. Основанная на идее иерархии, она хорошо разработана в русской религиозной философии - у Н. Н. Алексеева, Б.П. Вышеславцева, Ф.М. Достоевского, Вл. С. Соловьева, Е .В. Спекторского, С.Л. Франка. Эта трактовка исходит из того, что «глубочайшей основой идеи справедливости яв-
ляется мысль о том иерархическом порядке, в котором стоят по отношению друг к другу ценности» [13]. Равенство здесь - прежде всего равное достоинство человека, а оно может быть только, если человек занимает надлежащее место и выполняет «единственное основание равенства - определенное ему служение» [14, с. 124]. Иерархическая концепция справедливости считает соподчинение морально оправданным, поскольку оно предполагает наличие высшего порядка бытия, в то время как притязания на равные права санкционируют обоготворение каждого человека и имплицитно содержат отказ от признания высшей истины, высшей ценности, Абсолютной личности [14].
В философии права высказываются обоснованные утверждения о принципиально правовом характере справедливости. Всякие попытки вне-правового определения данной категории неизбежно приводят к субъективизму, релятивизму и партикуляризму. Рассмотрение справедливости как категории права - одного из его внутренних свойств и качеств - делает ее критерием правомерности или неправомерности чьих-либо притязаний. Обладая объективной всеобщностью и подчиняясь принципу формального равенства, равной меры и масштаба требований, правовая справедливость упорядочивает различия между индивидами с помощью формально равного, а значит, одинаково справедливого единого для всех основания. Поэтому «те или иные требования так называемой социальной справедливости, с правовой точки зрения, имеют рациональный смысл и могут быть признаны и удовлетворены лишь постольку, поскольку они согласуемы с правовой всеобщностью и равенством и их, следовательно, можно выразить в виде требований самой правовой справедливости в соответствующих областях социальной жизни. И то, что именуется социальной справедливостью, может как соответствовать праву, так и отрицать его. Данное различие и определяет позицию и логику правового подхода к соответствующей социальной справедливости [15, с. 31]. С этой точки зрения следует признать: позиция классического либерализма, основывающаяся именно на критериях формально-правового подхода, оценивающая частные (индивидуальные, групповые, партийные и т.д.) претензии формально-одинаковым мерилом, в наибольшей степени отвечает правовой природе справедливости (известно, что этимологически «справедливость», justitia, восходит к термину «право», jus). Вопреки любому конструктивизму, стремящемуся уничтожить всякие различия и неравенства, либеральное мировоззрение не эгалитарно. Либерал «не отрицает, что есть наиболее достойные люди, однако никогда не берет на себя роль селекционера» [16, с. 63]. Либералы понимают, если установить порядок, при котором «более
способный больше не может и не смеет иметь преимущества перед менее способным» [17, с. 180], последствия будут не только разрушительными для народного хозяйства, регрессивными, но и антисоциальными.
Либералы подчеркивают, что нет и не может быть экспертов по ценностям. В современном рыночном обществе никто не в силах сформулировать принципы справедливого распределения хотя бы потому, что дистрибутивность не совместима со свободной экономикой. Кроме того, «характерная черта рыночной экономики в том, что результатами усилий трех прогрессивных классов - тех, кто сберегает, накапливает, тех, кто вкладывает накопленное в средства производства, и тех, кто вырабатывает новые методы использования этих средств, - она делится с непрогрессивным большинством народа. <...> Рыночный процесс дает простому человеку возможность пользоваться плодами чужого труда. Он заставляет представителей всех трех прогрессивных классов наилучшим образом обслуживать непрогрессивное большинство» [18, с. 130]. Поэтому либералы в отличие от комму-нитаристов и консерваторов не оправдывают политику контроля и принуждения. В спонтанном рыночном порядке люди мирно интегрируются на основе согласования средств, механизм конкуренции позволяет каждому, проявляя деловитость и изобретательность, соревноваться с каждым. Отсутствие патернализма и дирижизма в конкурентном обществе и одновременное присутствие многочисленных каналов вертикальной социальной мобильности позволяют индивиду занимать место, соответствующее его реальной рыночной стоимости. Проблемой является неадекватность желаний индивида и оценки его вклада в общественное сотрудничество со стороны окружающих. В этих условиях «любой человек, чье честолюбие не удовлетворено полностью, враждебно относится к более удачливым соперникам. Человек примитивный отводит душу в сплетнях и наговорах. Более тонкие натуры не опускаются так низко. Они сублимируют свою ненависть в философию, философию антикапитализма, чтобы заглушить внутренний голос, говорящий: твое поражение - твоя собственная вина» [18, с. 177].
Перейдем к последней из выделенных функций, функции поддержания процессов культурного воспроизводства и культурной динамики. Существование неравенства в обществе создает ту необходимую степень разнообразия социальных элементов, которая, являясь избыточной, препятствует процессам вырождения и гибели. В литературе многократно описан эффект, именуемый «барокко природы»: существование на всех этапах эволюции природного мира некоторого «излишка» разнообразных видов, ресурсов в конечном итоге обеспечивает жизнеспособ-
ность экосистемы. Подобная избыточность необходима и для поддержания жизнеспособности социальных систем. Равенство столь же опасно для социальной жизни, как и монокультурная организация хозяйства для плодородия почвы. Бердяев прослеживает связь между мотивацией труда, ростом производительности, творчеством, с одной стороны, и накоплением избыточности -с другой. Поскольку «избыточность предполагает неравенство, соревнование и подбор» [19, с. 200], то неравенство рассматривается им как необходимое условие развития хозяйственной и культурной жизни. Существование неравенства особенно необходимо для общества, находящегося на невысоком уровне развития производительных сил. Наличие привилегированных, имущих служит условием выживания народа, в то время как попытка улучшить положение большинства, экспроприировав имущество меньшинства, не может дать значительного улучшения жизни. «Равнение по низшим» означает установление бедности и уничтожение культуры. Даже с моральной точки зрения должно признать, что «пусть лучше немногие будут на более высоком уровне культуры, чем все на низшем уровне» [19, с. 193].
Существование системы неравенства часто критикуют за появление определенных групп, субкультур, иногда отдельных личностей, не вписывающихся в жесткие законы конкуренции. Их творческий потенциал часто не востребован. Малопродуктивные, занимающиеся непристиж-ным, неприбыльным или просто не модным делом, они на первый взгляд олицетворяют несправедливость и неразумность неравенства. Кажется, что обществу было бы полезнее создать дополнительные механизмы для интегрирования этих людей, тем более что их среда питает разного рода противозаконные и/или полулегальные занятия. Но это только кажимость. Дело в том, что такие малополезные, невостребованные индивиды, занимающие низшие и/или маргинальные социальные позиции, обеспечивают обществу нефункциональное разнообразие. Все невостребованные в свою историческую эпоху индивиды, опередившие свое время или, напротив, оставшиеся в ушедшем времени, все «не-вписавшиеся» в новый виток общественного развития на самом деле культивируют или хранят те образцы поведения и мышления, которые могут быть востребованы последующими эпохами. Подобного рода периферийное или полупериферийное существование становится внутренним ресурсом системы, который способен актуализироваться в периоды болезненного перехода к новым сценариям развития. Как и «формы хозяйства вне систем» (Т. Шанин), маргинальные индивиды и группы повышают надежность функционирования системы неравенства вследствие обеспечения избыточности, а значит, и
резервирования работоспособности и восстанавливаемости. Парадоксально, но определенное количество индивидов, групп, хозяйственных субъектов и единиц, существующих на грани возможного, препятствует деградации общества в целом. И не только потому, что в их недрах вызревает материал, который может быть востребован последующим развитием. Для социума не менее важно видеть тупики сегодняшней жизни, понимать, какие культурные паттерны выбрасывают субъекта (субъектов) на обочину жизни. Знать, что существование не гарантировано и результатом выбора некоторых сценариев поведения станет неинтегрированность или даже отверженность, чрезвычайно полезно и для индивида, решающего проблемы самоидентификации, и для общества, поскольку это повышает мотивацию его членов занимать культурно одобряемые позиции. Так, существование нефункционального разнообразия способствует повышению работоспособности и надежности общества.
Признание функциональной полезности экономического и социального неравенства результатов и вознаграждений при соблюдении требования равенства политического влияния обеспечивает процветание не только отдельных индивидов, но и общества в целом. Дело даже не в «просачивании» благ и услуг от высших слоев к более низшим, как это было принято считать еще недавно. Скорее итоговый результат конкурентного порядка создает для всех материальные условия, не сопоставимые по качеству с теми, что возможны при коллективистских формах организации. Л. Эрхард считал, что рыночная экономика социальна по своей природе, ее незачем особыми мерами превращать в социальную рыночную экономику. Не случайно рост численности населения совпадает по времени с распространением капитализма: увеличение количества рабочих мест, достигнутый уровень богатства обеспечили физическую выживаемость, а затем и улучшение условий жизни миллионов людей, обреченных в аграрных обществах на вымирание. Приверженность рыночному порядку создает такие условия, при которых «действовать на благо общества оказывается в интересах даже дурного человека» [20, с. 686] и становится необходимым «оказывать другому человеку услугу, даже не чувствуя к нему истинного расположения» [20, с. 677]. Именно эту, подмеченную еще в XVIII в. Д. Юмом особенность конкурентного рыночного порядка имеют в виду, когда говорят о цивилизующей роли рынка: в то время как жажда уравнения и перераспределения способна породить лишь завистливую ненависть к чужой собственности (неважно, материальной или интеллектуальной), жажду обладать незаработанным, законное и неприкосновенное право владения неравной долей социально-
экономических благ, полученных в итоге процессов конкуренции, стимулирует других участников к функционированию одновременно и более эффективному, и более корректному.
Подчеркивая, что неравенство всегда отражает существующую в обществе ценностную систему, Дарендорф связывает занятие высших позиций с наилучшей приспособленностью и даже подчиненностью нормативному порядку. Отклонение от узаконенного порядка карается санкциями, среди которых и получение более низкого ранга. Однако в реальности обладатели низких мест в иерархии не склонны пассивно мириться с существующим порядком и стремятся переопределить его. Так «неравенство превращается в стимул, не дающий застыть социальным структурам: неравенство всегда означает выигрыш одних за счет других; поэтому всякая система социальной стратификации несет в себе протест против своих принципов и зародыш самоопределения» [21, с. 517]. Свобода изменить существующие в обществе системы - и не только ценностно-нормативную или стратификационную - и гарантирует обществу возможность исторического развития. Признание неравенства в качестве одной из фундаментальных ценностей означает отказ от заранее заданных стандартов, шаблонов, признание права личности на бесконечное качественное развитие. Это требует воспитания, образования, усвоения традиций (в том числе иных культур и эпох), и одновременно культивирует способность выходить за рамки традиционных устоявшихся представлений, продуцировать инновации. Те усилия (материальные, интеллектуальные, временные), которые необходимо затрачивать индивиду, чтобы осуществить возможность восходящей мобильности в ситуации интеллектуального расслоения, в конечном счёте способствуют поддержанию процессов социокультурной динамики.
Литература
1. Мертон Р.К. Явные и латентные функции // Американская социологическая мысль: Тексты. М., 1994.
2. Парсонс Т. Система современных обществ: Пер. с англ. М., 1997.
3. Фридмен М. Капитализм и свобода: Пер. с англ. N.Y., 1982.
4. Мизес Л., фон. Либерализм в классической традиции: Пер. с англ. М., 2001.
5. Козловски П. Культура постмодерна: Общественно-культурные последствия технического развития: Пер. с нем. М., 1997.
6. Вехи. Из глубины. М., 1991.
7. Ортега-и-Гассет X. Восстание масс // Вопросы философии. 1989. № 3.
8. Ницше Ф. Полн. собр. соч. Т. 9. М., 1909.
9. Мандевиль Б. Комментарии // Мандевиль Б. Басня о пчелах, или Пороки частных лиц -блага для общества. М., 2000.
10. Кант И. Предполагаемое начало человеческой истории // Соч.: В 8 т. Т. 8. М., 1994.
11. Митина И.В. Принцип справедливости как методологическая основа социальной политики // Гуманитарные и социально-экономические науки. 2001. № 3. С. 79 - 85.
12. Кропоткин П.А. Этика. М., 1991.
13. Алексеев Н.Н. Идея справедливости (Русская справедливость) // Русская философия права. СПб., 1997.
14. Франк С.Л. Духовные основы общества. М., 1992.
15. Нерсесянц В.С. Философия права: Учебник для вузов. М., 1997.
16. Хайек Ф.А. Познание, конкуренция и свобода. СПб., 1999.
17. Эрхард Л. Благосостояние для всех: Пер. с нем. М., 1991.
18. Мизес Л., фон. Антикапиталистическая ментальность // Бюрократия. Запланированный хаос. Антикапиталистическая ментальность. М., 1993.
19. Бердяев Н. А. Философия неравенства. М., 1990.
20. Юм Д. Трактат о человеческой природе // Соч.:
В 2 т. Т. 1. М., 1965.
21. Дарендорф Р. Тропы из утопии: Пер. с нем. М., 2002.
Ростовский государственный педагогический университет 4 ноября 2004 г.
