CC BY
104
АПОЛОГИЯ АРГУМЕНТА AD HOMINEM
«
а
ксиома, что ничего не бывает без основания, должна считаться одной из самых важных и плодотворных аксиом во всем человеческом познании; на ней основывается большая часть метафизики, физики и нравственного учения, и без нее нельзя ни доказать существование Бога из творений, ни построить доказательство от причин к следствиям или от следствий к причинам, ни сделать какие-либо выводы в делах гражданских»1. Объединивший воедино метафизику, физику, нравственность и дела гражданские лейбницевский комментарий к закону достаточного основания как нельзя лучше характеризует и ту проявившуюся во всей своей полноте взаимообусловленность бытия и знания, которую прямо противоположным образом сформулировали Р. Декарт (знаменитое cogito ergo sum) и С.Л. Франк (с его концептуализацией пути «от sum к cogito»2), - и тот системный кризис, что возникает в обществе жаждущего освобождения от лейбницианских (и, похоже, картезианских) уз постмодерна с его «политическим классом», закономерно сочетающим (эпистемический) модус «не желаю знать и действую» / «не желаю знать и не действую»3 с (алетическим) модусом случайного управленческого решения вместо необходимого (пост-модерн) или возможного (модерн).
Впрочем, заметим, долгий путь вызревания модерна4 в социокультурных и когнитивных глубинах пре-модерна («Пространство и время в археологии. Часть 5. Археологические культуры каменного века» доктора технических наук С.Н. Гринченко и доктора исторических наук Ю.Л. Щаповой; «Идейно-ценностные основы формирования западноевропейского права» доктора юридических наук К.Е. Сигалова; «Исторические особенности становления пространства арабо-мусульманской правовой культуры» кандидата юридических наукМ.К. Сигалова, «Культурная идентичность сообществ с позиций мир-системного анализа И. Валлерстайна» Е.В. Филипенко), а с ним и постулированного Лейбницем единства мира, универсальной, неразрывной связи метафизики - физики - нравственности - гражданских / государственных дел («Прообразы научных моделей Нового и Новейшего времени в учении Стои» А.Ю. Гришина, «Эсхатология в метафизике пространства-времени П.А. Флоренского» кандидата философских наук Р.С. Гранина; «Научный подход к религии в трудах священника Павла Флоренского» кандидата философских наук Н.И. Павлюченкова) отнюдь не окончился c декларацией постмодерном «деконструкции» мира - не окончился ни в физике, ни в метафизике, ни в аксиологии, ни в мире политического, но успешно реализуется в построении междисциплинарных теорий и их доказательстве («Логические квадраты и гексагоны оппозиции модальностей априорного и опытного знания бытия и ценности в эпистемической логике» доктора философских наук В.О. Лобовикова; «Открытие стоячих экситонов большого радиуса и классификация мерцающих кристаллов. Часть 3. Свойства кулоновских нано-аттракторов и точки кумуляции — Li» доктора физико-математических наук Ф.И. Высикайло; «Анализ вариабельности сердечного ритма: эволюционно-эпистемологический аспект. Размышление над книгой: Ардашев А.В., Лоскутов А.Ю. Практические аспекты современных методов анализа вариабельности сердечного ритма (М.: ИД «МЕД-ПРАКТИКА-М», 20Ii. — 126 с.)» доктора философских наук И.Л. Андреева и кандидата медицинских наук Л.Н. Назаровой; «Озоновый слой и природные катаклизмы первой половины 2015 года: пожары и наводнения; гибель китов и дельфинов; аномальная жара в Сибири и аномальный холод в США» доктора геолого-минералогических наук В.Л. Сывороткина; «Об экзогенном императиве пространственно-временной динамики трансформации мирового порядка» С.Н. Теплякова).
Этот долгий - длиной в человеческую цивилизацию - путь (и обобщающая его коннотация Лейбница) выявил как минимум три сущностно значимых обстоятельства.
Первым фундаментальным обстоятельством формирования эпистемических модусов эпохи модерна - следствием картезианского cogito ergo sum, хотя бы и в версии С.Л. Франка sum ergo cogito, - стала (осознанная и арти-
1 Лейбниц Г.В. Об основных аксиомах познания // Лейбниц Г.В. Соч.: В 4 т. Т. 3. М., 1982. С. 141.
2 «Русскому духу путь от "cogito" к "sum" всегда представляется абсолютно искусственным; истинный путь для него ведет, напротив, от "sum" к "cogito". То, что непосредственно очевидно, не должно быть вначале проявлено и осмыслено через что-то иное; только то, что основывается на самом себе и проявляет себя через себя самое, и есть бытие как таковое. Бытие дано не посредством сознания и не как его предметное содержание; напротив, поскольку наше "я", наше сознание есть не что иное, как проявление, так сказать, ответвление бытия как такового, то это бытие и выражает себя в нас совершенно непосредственно. Нет необходимости прежде что-то "познать", осуществить познание, чтобы проникнуть в бытие; напротив, чтобы что-то познать, необходимо сначала уже быть. Именно через это совершенно непосредственное и первичное бытие и постижимо, наконец, всякое бытие. Можно также сказать, что в конечном счете человек познает постольку, поскольку он сам есть, что он постигает бытие не только идеальным образом через познание и мышление, а прежде всего он должен реальнее укорениться в бытии, чтобы это постижение вообще стало возможным. Отсюда следует, что уже рассмотренное нами понятие жизненного опыта как основы знания связано с онтологизмом. Ибо жизнь есть именно реальная связь между "я" и бытием, в то время как "мышление" - лишь идеальная связь между ними» (Франк С.Л. Русское мировоззрение. СПб.: Наука, 1996. С. 169-170).
3 Подробнее о характерных для динамики «пре-модерн - модерн - постмодерн» (взаимо)обусловленных знанием модусах функционирования политических элит «знаю и действую» / «знаю и не действую» (пре-модерн), «не знаю и действую» / «не знаю и не действую» (модерн) и «не желаю знать и действую» / «не желаю знать и не действую» (постмодерн) см.: Тынянова О.Н. Власть и знание: к топологии «других пространств» // Пространство и Время. 2014. № 4(18). С. 10-13.
4 Временные рамки модерна нами принимаются по С. Тулмину и П. Осборну: середина XV в. - 1789 - ранний модерн, 1789-1900 - классический модерн, 1900-1989 - поздний модерн (Toulmin S. Cosmopolis: The Hidden Agenda of Modernity. Chicago: University of Chicago Press, 1992, рр. 3-5; Osborne P. "Modernity Is a Qualitative, not a Chronological, Category." New Left Review 192.1 (1992): 65-84).
кулированная) потребность как самого субъекта познания, так и всех «агентов» (П. Бурдьё) соответствующего социального поля1 в доказательстве как способе «производства» (А. Лефевр) и когнитивного, и социального пространства (будь то научная школа или электорат), - независимо от того, идет ли речь о доказательстве адекватности результата научного эксперимента или о доказательстве бытия Божия. (В скобках заметим, что саму потребность в доказательстве бытия Божьего - уже у Аквината - можно в известном смысле рассматривать как предвестник эпохи модерна, в то время как отказ от доказательств становится «визитной карточкой» пост-модерна, отказавшегося заодно и от картезианского cogito ergo sum - причем от всех его составляющих, и от «cogito», и от «sum», и даже от «ergo», - и, соответственно, от законов Лейбница: если модерн полагал, что «...поскольку невозможно, чтобы из ничто могло возникать нечто, все, что существует, должно иметь достаточное основание, почему оно существует, то есть всегда должно быть нечто, из чего можно понять, почему оно может стать действительным»2, то «действительное» пост-модерна и его политического класса - оно же, в нарушение закона тождества, мнимое или «сознательно ложное»3 -отнюдь не нуждается в понимании).
Однако, коль скоро «бремя (рационального) доказательства» оказалось (и, несмотря на все декларации постмодерна, по-прежнему остается) возложенным на человека как субъекта познания, создателя концептов, парадигм и эпистем, то, сколь бы ни оказывалось любое такого рода доказательство аргументацией ad rem (по существу дела), оно же «по умолчанию», точнее, как «по умолчанию» переходящее в персоналистическую плоскость, окажется одновременно и аргументацией ad hominem - ad hominem qui creavit, «к человеку создавшему», т.е. к его, если можно так выразиться, «теоретико-методологическому габитусу» (в том смысле, какой в этот термин вкладывает П. Бурдьё4) и интенциям, и аргументацией ad spatium, «к пространству» - когнитивному и символическому, - из которого осуществляется доказательство.
Это делает очевидным второе принципиальное обстоятельство, выявившееся в ходе цивилизационного когнитивного процесса, - фундаментальную всеобщность (и непреодолимость) протагоровского релятивизма и в целом греческого антропоцентризма5 - и философского персонализма как формы его бытования в Новое время. Именно этот факт, по сути, артикулировали Декарт и Лейбниц - не случайно именно их называют в качестве основоположников персонализма и Я.Ф. Озе, ученик впервые введшего в научный оборот термина «персонализм» Г. Тейхмюлле-ра, и такой видный представитель французской персоналистической философии, как Ж. Лакруа6. В самом деле, даже учитывая объективность естественных (физических) законов7, именно от человека - субъекта познания зависит постановка задачи исследования (наблюдения) и интерпретация его результатов. Не потому ли фундаментальные законы (законы сохранения) являются всеобщими для мира н а б л ю д а е м о г о - субъектом познания. Не потому ли и сам субъект познания может (согласно закону достаточного основания Лейбница) выводить даже фундаментальные законы как эмпирически, так и метафизически (упомянутая статьяВ.О. Лобовикова)8.
Персоналистическая интенция очевидна: субъектом познания «здесь и сейчас» создается его модель познаваемого мира («Время в пространстве культуры: вечность и ее локализации. Часть 2» кандидата архитектуры ДМ. Спектора), а с моделью мира - и когнитивное, и символическое пространства, совокупность отношений к взаимодействиям и отношениям как в первой, так и во второй природе, т.е., по сути, его (субъекта) космогония9, материальным «субстратом» которой выступают памятники науки и искусства10 («Архитектурный хронотоп в определении границ настоящего» доктора
1 Что отличает модерн от пре-модерна, когда вне схоластических диспутов потребность в доказательстве в сообществах возникала лишь в исключительных случаях (как, например, доказательства права на престол или невиновности в суде, однако ни в том, ни в другом случае в эпоху пре-модерна таковые доказательства отнюдь не были рациональными).
2 Вольф Х. Разумные мысли о Боге, мире и душе человека, а также о всех вещах вообще, сообщенные любителям истины Христианом Вольфом // Христиан Вольф и философия в России / Под ред. В.А. Жучкова. СПб., 2001. С. 242.
3 Термин введен Г. Файхингером в работе «Философия "Как если бы"» (см.: Vaihinger H. The Philosophy of 'As If': A System of the Theoretical, Practical and Religious Fictions of Mankind. London: Routledge & Kegan Paul, 1984).
4 Габитус, по Бурдьё, - «система приобретенных схем, действующих на практике как категории восприятия.., в то же время как организационный принцип действия» (Громов И.А., Мацкевич И.А. Семенов В.А. Западная социология. СПб.: Издательство ДНК, 2003. С. 531).
5 Знаменитый тезис Протагора «человек есть мера всех вещей», прежде всего в формулировке Платона: «Человек есть мера всех вещей существующих, что они существуют, и не существующих, что они не существуют» (Платон, Теэтет 152а), традиционно считающийся поворотным пунктом в становлении греческого антропоцентризма, представляется нам отнюдь не утверждением невозможности существования объективной истины, а именно констатацией очевидного для античного философа факта обусловленности наблюдений и измерений возможностями и природой самого наблюдателя - факт, осознанный современной наукой лишь в ХХ веке. (См.: Платон. Теэтет // Платон. Собр. соч.: В 3 т. Т. 2. М.: Мысль, 1968. С. 225-317).
6 См., напр.: Озе Я.Ф. Персонализм и проективизм в метафизике Лотце. Юрьев: Тип. К. Матисена, 1896; Lacroix J., Marxisme, existentialisme, personnalisme. Paris: P.U.F., 1950; Idem. Le Personalisme. Lyon, 1981.
7 «В области искусства и литературы (имеем в виду произведения, становящиеся классикой) каждое великое творение неповторимо; если бы не было Чайковского, Моцарта, Бетховена, никогда бы не было их симфоний и концертов. Что же касается естественных наук, то они зиждутся на объективных, не зависящих от человека законах физики, математики и химии. Если бы не было Ньютона, то его законы все равно были бы открыты, хотя бы и позже» (Гамбурцев А.Г., Тарко А.М. Общие и особенные черты динамики процессов в природе и обществе // Пространство и Время. 2012. № 2(8). С. 59).
8 Известна и обратная операция - попытка (хотя и спекулятивного) «выведения» из законов термодинамики категорического императива Канта (см.: Лефевр В.А. Космический субъект. М.: Когито-Центр, 2005).
9 Заметим, что конструирование моделей-космогоний отнюдь не противоречит необходимости доказывать их адекватность, однако в основании каждой космогонии - и научной, и идеологической - непременно оказывается и аксиоматическая часть, которая (как и религиозная вера) есть знание, не требующее доказательств, т.е., в терминологии теории социальных действий, взаимодействий и отношений А.Б. Докторовича, есть все то же отношение «второго порядка» - совокупность отношений к взаимодействиям и отношениям в первой и во второй природе. (В той же терминологии идеологемы и идеологии есть, как представляется, отношения «третьего порядка» - система отношения к знаниям).
10 Недаром А. Лефевр, задаваясь вопросом, «из чего складываются соборы?», отвечает: «Из политических актов» (подробнее см.: Лефевр А. Социальное пространство // Неприкосновенный запас. 2010. № 2 (70). С. 3-14).
искусствоведения В.В. Фёдорова; « "... Чтобы ничто, могущее увеличить духовное богатство человечества, не погибало". К 100-летию Карадагской научной станции им. Т.И. Вяземского» Е.В. и В.Ю. Лапченко). Аналогичным образом творят собственные космогонии и субъекты (гео)политики - независимо от того, каков модус их взаимодействия со знанием («Войны в лимитрофах: эволюция технологий» доктора политических наук Н.А. Комлевой; «Терроризм в мифологическом пространстве» доктора философских наук В.В. Кафтана; «Идеолого-политические основания гражданского общества как правового феномена: к вопросу о гражданском обществе в современных политических структурах западного типа» кандидата юридических наук А.И. Клименко). И что бы ни помещал в центр собственной космогонии ее создатель, именно он сам - субъект познания, носитель исторической, культурной - цивилизационной - памяти и есть подлинный центр творимого им пространства.
Это его эрудиция, исследовательский профессионализм и научная интуиция позволяют интерпретировать и обобщать наблюденные факты до уровня научной теории, формулировать и утверждать новые смыслы и коннотации, концепции и парадигмы как в естественных, так и в гуманитарных науках (упомянутые статьи Ф.И. Высикайло, С.Н. Гринченко и Ю.Л. Щаповой, Д.М. Спектора и Е.В. Филипенко; «Дегазация и методологические аспекты интерпретации данных сейсмического метода. Часть 1. Методологические положения» кандидата геолого-минералогических наук А.М. Кузина; «Современные геодинамические процессы в литосфере Балтийского щита» кандидатов физико-математических наук О.А. Усольцевой и Н.Г. Гамбурцевой, доктора физико-математических наук А.Г. Гамбурцева, доктора геолого-минералогических наук А.А. Никонова и О.П. Кузнецова; «Статистическое моделирование глобальной тектонической активности и возможности физической интерпретации его результатов» К.А. Статникова и доктора физико-математических наук Г.М. Крученицкого; «Предпосылки образования и накопления гидратов газа на суше и шельфе Арктики в квартере» кандидатов геолого-минералогических наук В.А. Друшиц и Т.А. Сад-чиковой и Т.А. Сколотневой; «Новое макроскопическое свойство горных пород — фрустумация — как проявление квантования-кусковатости горнопородного уровня пространственно-временного континуума» кандидатов геолого-минералогических наук М.Ю. Поваренных и Е.Н. Матвиенко; «"Сотри случайные черты... ". Метаморфозы архитектурной классики» вице-президента Российской академии художеств, академика Российской академии архитектуры и строительных наук Д.О. Швидковского и кандидата искусствоведения Ю.Е. Ревзиной; «Сущность правоспособности человека» доктора юридических наук В.П. Малахова; «Парадигма социоинновационного развития: человеческий потенциал и интеллектуальный капитал социально-экономических изменений» доктора экономических наук А.Б. Докторовича; «К вопросу о гипотезах концепции четвертого демографического перехода» Ю.А. Прохоровой; «Георгий Гачев: метафизика русской мысли» кандидата философских наук В.В. Грановского).
Это глазами субъекта познания, носителя исторической и культурной - цивилизационной - памяти мы видим социальное пространство, отраженное в «малой истории» - истории повседневности («Словения 1930-х годов в неопубликованных мемуарах Е.В. Спекторского» доктора исторических наук С.И. Михальченко; «Повседневная жизнь Севастополя во второй половине 50-х — начале 60-х годов XIX века в освещении журнала "Морской сборник"» Н.З. Леписевич) и в историческом пути собственного Отечества - социальное пространство России прошлой, утраченной и нынешней (статьи в рубрике «Пространства России»).
Это в его интерпретации, равно высвечивая сложную систему социальных отношений, предстают перед нами и широкая историческая панорама («Войны в лимитрофах: эволюция технологий» доктора политических наук Н.А. Комлевой; «"Идемте вперед единой силой!". Британский тыл в годы Второй мировой войны. Часть 2» кандидата исторических наук Д.В. Суржика), и ее отдельные фрагменты («Оборона Порт-Артура (1904—1905 гг.): хроника подземной войны» доктора исторических наук М.В. Виниченко; «Воздушные десанты на Киевских маневрах 1935 г. и Белорусских маневрах 1936 г.: идея и воплощение» кандидата исторических наук А.А. Смирнова; «Национальные экономические интересы СССР и ГДР в научно-техническом сотрудничестве в 1965-1975 гг.» Г.А. Хаберл-Яковлевой), и образы тех, чьими усилиями творились и делались познаваемыми история и культура (упомянутые статьи В.В. Грановского,. Е.В. и В.Ю. Лапченко; «Неизвестный брат известного революционера: херсонский и таврический губернатор В.И. Пестель» А.С. Кравчука; «Организатор краеведческого движения в Севастополе: неизвестные источники к биографии Павла Бабенчикова» В.В. Акимченкова; «П.А. Флоренский и духовно-академическая философия первой половины XIX века» кандидата философских наук В.И. Коцюбы).
В его интерпретации становятся известны нам достижения, ошибки и преступления прошлого, геополитический морфогенез, смысловые инверсии и лукавая аргументация современности (упомянутые статьи Н.А. Комлевой и В.В. Кафтана; «Антонович И.И. Беларусь в глобальном мире. Диалектика становления и интеграции. (Минск: Книжный Дом, 2014. — 384 с.)» кандидата политических наук А.В. Гулевича; «Маркин А.В. Как России победить Америку? (М.: Алгоритм, 2014. — 304 с.)» доктора исторических наук М.В. Виниченко, «Императив империи. Размышление над книгой: Хардт М., Негри A. Империя /Пер. с англ., под ред. Г.В. Каменской, М.С. Фетисова (М.: Праксис, 2004. — 440 с.)» кандидата архитектуры Д.М. Спектора).
Только субъект познания, носитель исторической и цивилизационной памяти, способен развернуть историософскую аргументацию («Фил и Соф: диалоги о вечном и преходящем. Рационализм гегельянства и основы христианской философии истории» докторов философских наук С.А. Нижникова и А.А. Лагунова) - и эта аргументация не может быть какой-либо иной, кроме как п е р с о н а л и с т и ч е с к о й , исходящей и з ч е л о в е к а (его интенций) и направленная к человеку. Ибо лишь такая аргументация ориентирована на метафизическое обоснование «образа Бо-жия» в человеке и формирование «соборной» личности («Становление личности в христианской антропологии В.В. Зень-ковского» доктора философских наук И.В. Гребешева), личности правоспособной (упомянутая статья В.П. Малахова), способной к научному поиску даже в вынужденном удалении от объекта исследования («Взгляды ученых-неонародников русской эмиграции на аграрное развитие России (1920-1930-е гг.)» кандидата исторических наук А.В. Берлова) и в сфере, где научные доказательства не являются обязательными (упомянутая статья Н.И. Павлюченкова), и имеющей право на ошибку в этом поиске - с тем, чтобы эта ошибка была выявлена и исправлена новым поколением исследователей (упомянутые статьи Р.С. Громова и В.И. Коцюбы).
Наконец, только в рамках персоналистической парадигмы возможно как изучение собственно человека - особенностей его психологической и социальной адаптации («Роль этнофункциональных параметров в психологической адаптации коренных народов Сахалинской области (на примере нивхов)» доктора психологических наук А.В. Сухарева, кандидатов психологических наук С.Ю. Панковой и В.А. Соснина, и А.П. Чулисовой) и интуиции («Разведочный анализ факторов интуиции» доктора биологических наук П.Е. Григорьева, кандидата психологических наук И.В. Васильевой, М.А. Заевой, А.А. Таратухина, И.В. Кудри и А.С. Крикун),
так и противостояние имперсоналистским, а по сути расчеловечивающим концепциям и практикам и их разоблачение (упомянутая статья С.А. Нижникова и A.A. Лагунова; «Неонацизм как модель социализации и воспитания: угроза государственной безопасности и глобальный вызов гуманистическим образовательным системам» кандидата педагогических наук Г.Ю. Беляева). Впрочем, имперсоналистская, в том числе и гегельянская, традиция в той же мере продукт модерна, что и персоналисти-ческая парадигма - и гегелевский мировой дух, и его же философия права зрелого модерна закономерно выросли из Non sub homine sed sub Deo et lege - не под человеком, но под Господом и законом эпохи абсолютизма - раннего модерна (упомянутая статья К.Е. Сигалова).
Парадокс, однако, состоит в том, что как создатели имперсоналистских теорий, так и субъекты имперсоналист-ских практик - от отдельных лиц до институтов - в большинстве своем (за исключением разве что концепций крайнего экологизма и пост- / транс-человечества) в своей деятельности за рамки персоналистической модели-космогонии не выходят, но если в эпоху зрелого модерна мировой дух Гегеля воплощался во вполне успешных акторах мировой истории, ценой человеческих жизней торивших ее «магистральный путь», то в эпоху пост-модерна его идеологи и практики утверждают в качестве героев мейнстрима ранее не успешных и тем «исторически дискриминированных» предыдущими эпохами маргиналов (от военных преступников до ЛГБТ-сообщества), отчего пресловутая делезовская ризома выглядит не столько революционным преображением социетального общества, его смыслов и его культуры, сколько злокачественным новообразованием на теле последних.
Парадоксальным образом и персоналистическое по своей сути «открытие» человека, состоявшееся в эпоху позднего модерна буквально во всех областях человеческого познания от квантовой физики (где наблюдатель непосредственно влияет на результаты наблюдаемых / измеряемых процессов) до ратцелевской антропогеографии («"Особые" структурные формы Земли и некоторые закономерности био- и этносоциотектоники» кандидата геолого-минералогических наук AM. Полетаева), экономики и демографии (упомянутые статьи A.Б. Докторовича и ЮЛ. Прохоровой) отнюдь не знаменует собой персоналистический же поворот в мировой, региональной и даже внутренней (гео)политике. Напротив, все более остро обозначающийся дефицит ресурсов (в самом широком смысле этого слова) делает борьбу за них под лозунгом и во имя (инновационного) развития человеческого потенциала и капитала все более кровопролитной и непримиримой, особенно в лимитрофных зонах и (гео)политических окрестностях (упомянутые статьи H.A. Комлевой и Г.Ю. Беляева; «Молдова между жерновами "большой " политики» доктора политических наук С.Я. Лаврёнова). Эта непримиримость и бесчеловечность оказывается все более доступной технически и все менее осуждаемой морально в условиях и открыто, и «по умолчанию» поощряемых «прогрессивным человечеством» форм проявления фундаментальной оппозиции (сакрализованные) «Мы» - (демонизированные) «Они». Битва за ресурсы лимитрофов, камуфлирующая стремительный и повсеместный рост (гео)политических окрестностей, доводит персоналистическую логику «для Нас» до абсурда ее противоположности - имперсоналистских коннотаций «для Них» в дизайне исторических мифов, особенно интенсивном в отсутствии убедительных доводов о культурном величии и своеобразии мифодизайнеров1, и может принимать форму важнейшей символико-категориальной пары «Рая» (идеализированного прошлого и/или «светлого будущего») и «Aда» (негативного прошлого и катастрофического настоящего)2. «Рай», которым некогда обладали «Мы», «потерян», «украден врагом» или вот-вот будет украден; при этом «Рая» не может быть одновременно «для Них» и «для Нас»: «Рай» для «Них» - это «^д» для «Нас», и логика ксеноцида освящает неприменимость принципов гуманизма и нравственности к выделяемым ныне отнюдь не только по этнорелигиозным, но и по социальным и, главное, идеологическим принципам «Ним», демонизированным и тем самым выведенным из категории людей (упомянутая статья В.В. Кафтана; «Крым: уроки сохранения национального культурного пространства» доктора философских наукМ.Я. Сарафа).
В этом смысле соблазн широких имперсоналистских инверсий выступает пробным камнем для каждого государства, и для сегодняшних империй3 он оказывается ничуть не менее актуален, нежели для империй исторических: как и в случае последних, для эффективного имперского строительства эпохи пост-модерна возможна лишь персоналистическая - огосударствляющая человека как важнейший ресурс власти и в этом качестве «сберегающая» его - стратегия последовательного преобразования геополитических и социальных окрестностей в периферию (упомянутые статьи М.Я. Сарафа, Д.В. Суржика, A.Б. Докторовича и Ю.A. Прохоровой; «Казачество в контексте преобразований, политической и вооруженной борьбы на Украине: XVI-XIX вв.» кандидата исторических наук AM. Соклакова; «Российская дипломатия на Востоке и ее роль в обеспечении нужд паломников-мусульман (вторая половина XIX — начало XX вв.)» кандидата исторических наук В.П. Литвинова, «Деятельность органов политической полиции Таврической губернии в годы Крымской (Восточной) войны (1853-1856)» M.A. Пасечникова). Однако, подчеркнем, такая стратегия органически невозможна при самолегитимации власти и постмодернистском модусе ее функционирования «не желаю знать и действую» / «не желаю знать и не действую», сколь бы ни пытались опытные мифодизайнеры навязать в качестве идеального именно такой образ империи («Императив империи...» Д.М. Спектора). Упомянуты модус (вкупе с обусловленным им случайным характером управленческого решения) неизбежно и повсеместно имеет своим следствием системную деградацию не только управленческого аппарата, но и всех социальных институтов, социального пространства (конституирующих его взаимодействий и отношений) и, в конечном итоге, собственно человека, надежными и безжалостными индикаторами чего становятся основные «несущие элементы» создаваемой человеком среды обитания - система образования и строительство (упомянутые статьи Г.Ю. Беляева и В.В. Фёдорова).
В известном смысле персоналистическая парадигма имперского и - шире - геополитического строительства может рассматриваться как (метафизически) удовлетворяющая принципу (закону) непрерывности Г.В. Лейбница: «... закон создает совершенную непрерывность в плане последовательности, он создает нечто подобное и в плане
1 Коротеева В.В. Теории национализма в зарубежных социальных науках. М.: РГГУ, 1999. С. 82.
2 Михайлов В.А. Нац«изм» в зеркале «нацияза» // Полис. 1995. № 4. C. 77-85.
3 Здесь мы исходим из тезиса Р. Арона о том, что федерация есть «цивилизованная и добровольная версия империи» (Арон Р. Мир и война между народами. М.: Nota bene, 2002. С. 835).
одновременности, что дает нам заполненную реальность и позволяет относить пустые пространства к области вымысла. В явлениях, существующих одновременно, имеет место и последовательность, хотя воображение замечает одни только скачки: ведь большое число явлений кажется нам абсолютно несхожими и разъединенными, но, когда мы пристальнее присмотримся, мы найдем их внутренне совершенно схожими и едиными»1.
Подчеркнем особо: вопреки деконструкционистским интенциям и парадигмам пост-модерна, ни в социальном пространстве, отдельные поля, кластеры и сообщества которого объединяет система действий, взаимодействий и отношений, ни, тем более, в физическом пространстве, «разрозненные» элементы которого объединены полевыми взаимодействиями и/или генетически, наблюдаемые разновидности фрагментарности (квантование / дискретность / кусковатость) физического мира и явлений / процессов в нем не отрицают вышеназванного фундаментального закона Лейбница (упомянутые статьи А.М. Полетаева, А.М. Кузина, В.Л. Сывороткина, М.Ю. Поваренных и Е.Н. Матвиенко), но являются формой проявления принципа непрерывности (фрактальностью) - и в целом принципа единства мира.
Тот же принцип непрерывности обусловил и третье, философско-методологическое, обстоятельство, выявленное в равной мере метафизикой, цивилизационным подходом и естественными науками, прежде всего биологией и геологией, -обстоятельством этим оказалась как минимум не всеобщность (если не сомнительность) самого «краеугольного» камня всего здания гегельянской философии (а с ней и частично «квазимарксистского» истмата), каковым является «закон отрицания отрицания»2, в свете представлений о памяти - культурной / цивилизационной / генетической (во всех смыслах этого слова, включая собственный).
Такова, в частности, память географических, точнее, геоморфологических ландшафтов, «подстилающих» ландшафты социальные, политические (упомянутая статья А.И. Полетаева) и культурные3 - и воспроизводящаяся в культуре как классической (упомянутая статья Д.О. Швидковского и Ю.Е. Ревзиной), так и традиционной, являясь действенным инструментом социально-психологической адаптации (упомянутая статья А.В. Сухарева с соавт.; «Опыт разработки инструментария анализа этнической ментальности (на примере исследования декоративно-прикладного искусства коренных народов Сахалинской области)» С.Ю. Панковой). Такова и собственно социальная память (память структурной организации социального пространства), и в целом системная память живого4, структурные элементы всех предыдущих «этажей» иерархической организации которого системно включены в структуру эволюционирующего единства, являясь (эмерджентным) условием этой эволюции и обеспечивая устойчивость ее следующего шага (не потому ли фрагменты распадающегося геополитического целого, будь то система международных отношений, закрепленная соответствующими договорами и соглашениями, или империя, как правило, опускаются на тот предыдущий наиболее устойчивый уровень, с которого происходило их включение в рухнувшей геополитической конструкции).
Тот же лейбницевский принцип непрерывности лежит и в основе единства биологической (и, шире, биогеоморфологической) и социальной природы человека: «Закономерность естественных явлений, таким образом, образует не что иное, как такую цепь, в которой различные роды явлений настолько тесно связаны, что ни чувственным восприятием, ни воображением невозможно точно установить тот самый момент, когда одно кончается и начинается другое»5, - и является методологическим основанием соответствующих междисциплинарных исследований (упомянутые статьи А.И. Полетаева и В.Л. Сывороткина; «Раннесредневековая этническая история балто-славянского ареала и новые данные популяционной генетики для ее изучения» доктора политических наук О.Н. Барабанова), что в целом позволяет говорить о формировании собственно натурсоциологии как социальной и естественно-научной отрасли знания - целостной системы наиболее общих закономерностей развития второй природы внутри и как части первой природы.
Более того, именно принцип непрерывности Лейбница, являясь формой выражения фундаментального единства мира, утверждает (столь же фундаментальное) единство человека и космоса - в собственном, физическом смысле этого слова («Космическая погода и парапсихология» доктора физико-математических наук Б.М. Владимирского и доктора биологических наук П.Е. Григорьева; упомянутая статья С.Н. Теплякова; « "Странные " события 1988 года» Ю.К. Костоглодова). Так становится очевидным, что персоналистически понимаемый аргумент ad Ноштеш - «к человеку» - есть аргумент к нему как к подлинно космическому субъекту, более того, аргумент к собственно Космосу - и в физическом, и в метафизическом смыслах, - аргумент ad ип ive гs i.
О.Н. Тынянова, главный редактор
Цитирование по ГОСТ: Р 7.0.11—2011:
Тынянова, О. Н. Апология аргумента ad Ноштеш / О.Н. Тынянова // Пространство и Время. — 2015. —
№ 1—2(19—20). — С. 11—15. Стационарный сетевой адрес: 2226-7271provr_st1_2-19_20.2015.01_
1 Лейбниц Г.В. О принципе непрерывности (из письма к Вариньону) // Лейбниц Г.В. Соч.: В 4 т: Т. I. М.: Мысль, 1982. С. 212.
2 Подробнее см.: Нижников С.А., Лагунов А.А. Фил и Соф: диалоги о вечном и преходящем. Гегельянство: скачок в пантеистический детерминизм, имперсонализм и аморализм // Пространство и Время. 2014. № 4(18). С. 65-72.
3 Korpela K.M. "Place-Identity as a Product of Environmental Self-Regulation." Journal of Environmental Psychology 9.3 (1989): 241256; Olwig K.R. "Recovering the Substantive Nature of Landscape." Annals of the Association of American Geographers 86.4 (1996): 630-653; Idem. "Landscape as a Contested Topos of Place, Community, and Self." Textures of Place: Exploring Humanist Geographies. Eds. P.C. Adams, S.D. Hoelscher, and K.E. Till. Minneapolis, MN: University of Minnesota Press, 2001, pp. 93-117; Holtorf C., Williams H.M.R. "Landscapes and Memories." The Cambridge Companion to Historical Archaeology. Eds. D. Hicks, and M. Beaudry. Cambridge: Cambridge University Press, 2006, pp. 235-254; Claval P. "Changing Conceptions of Heritage and Landscape." Heritage, Memory and the Politics of Identity: New Perspectives on the Cultural Landscape. Eds. N. Moore, and Y. Whelan. Aldershot: Ashgate, pp. 85-93; Резников А.К, Исаченко Г.А., Балашов Е.А. Наследие политических границ прошлого в современных ландшафтах северо-запада Европейской России // Известия Русского географического общества. 2000. Т. 132. Вып. 2. С. 13-25.
4 Гринченко С.Н. Системная память живого (как основа его метаэволюции и периодической структуры). М.: ИПИ РАН ; Мир, 2004; Он же. Метаэволюция (систем неживой, живой и социально-технологической природы). М.: ИПИ РАН, 2007.
5 Лейбниц Г.В. Указ. соч. С. 213.
