CC BY
82
Албано-валашский симбиоз
И СЛАВЯНСКИЕ ЗАИМСТВОВАНИЯ В РУМЫНСКОМ И АЛБАНСКОМ ЯЗЫКАХ1
Я хотел бы начать с того, чтобы подчеркнуть значимость научной деятельности двух российских ученых — слависта А. М. Селищева (1886—1942) и албановеда А. В. Десницкой (1912—1992). Первому принадлежит монография «Славянское население в Албании»2, а содержательный доклад А. В. Десницкой с подзаголовком «Славянские заимствования в албанском языке» был представлен на Международном конгрессе славистов (София, 1963)3. На эти труды я опирался прежде всего в процессе работы над монографией «Рассвет румынской истории — формирование этноса в процессе симбиоза», сданной мной в издательство. В этой работе на базе собственных разысканий и с учетом последних данных языкознания, истории, археологии, топонимии и фольклора, я попытался обрисовать, хотя бы в самых общих чертах, долгий и непростой путь формирования румынского этноса и языка, прослеживаемый мною от первых упоминаний валахов (румын) в VII в. до XIV в., т. е. до образования княжества Молдовы. Под водительством своих неведомых Энеев немногочисленный пастушеский народ из долины р. Савы и с нижнего Дуная искал прибежища в балканских горах среди
1 Перевод с албанского языка А. Х. Гирфановой.
2 София, 1931 (2-е изд. 1981 г. с предисловием на болгарском языке).
3 См.: А. В. Десницкая. Реконструкция элементов древнеалбанского языка и общие балканские лингвистические проблемы. Первый конгресс балканских исследований. Сообщения советской делегации. М., 1966.
кочующих албанских пастухов. Здесь, в результате симбиоза двух народов, в течение веков сформировался крупный этнос центрально-восточной Европы, насчитывающий в наше время 20 миллионов человек. Его формирование начиналось с албановалашского симбиоза, который сменился затем болгаро-(славяно-)валашским, а позже — кумано-валашским на Дунайской равнине и, наконец, венгеро-валашским симбиозом в Трансильвании (соответственно складывались уникальные контактные ситуации и в других исторических областях сегодняшней Румынии, как убедительно показывает румынский историк Лучиан Бойя4. Я не ставлю здесь целью изложение этой национальной эпопеи, исполненной страданий и войн. Опираясь, главным образом, на славянские заимствования в обоих языках, я намерен проследить лишь самую важную фазу этого пути — его начало (албановалашский симбиоз), и переход румынского этноса к второму — болгаро-(славяно-)валашскому симбиозу.
Первый симбиоз — расселение романизованных крестьян-беженцев среди албанцев
В первой части монографии «Белые пятна на Балканах»5 я привел убедительные доказательства, свидетельствующие о существенном влиянии албанского языка в условиях албано-валашского симбиоза на зарождающийся румынский язык, дальнейшая романизация которого была прервана экспансией славян, осуществлявших вначале при поддержке аваров грабительские набеги в районах к югу от р. Савы и нижнего Дуная, а позже, после падения Римской империи, вливавшихся во все увеличивающиеся массы населения, которые вторгались в Византийскую империю, требуя выделения пригодных для своего существования земель. Романизованные крестьяне (скотоводы), в соответствии с традициями предков, искали пристанища в горах и лесах, где надеялись избежать опустошительных набегов, чтобы затем вернуться в свои покинутые села. С течением времени они начали приспосабливаться к новым условиям существования, перенимая у соседей новый вид хозяйственной деятельности: полукочевое
4 См.: Boia L. Romania : borderland of Europe / Transl. by J. C. Brown. London, 2001.
5 См.: Schutz I. Feher foltok a Balkanon. Budapest, 2002.
скотоводство. В упомянутой монографии я привожу многочисленные свидетельства этого многовекового сосуществования. Не только лексические соответствия, но и — подчеркиваю особо — соответствия морфологические, синтаксические, топонимические, фразеологические, а также мифологические и этнографические, которые не могут считаться результатом воздействия какого-либо «общего субстрата» или неизвестного, неопределенного «палеобалканского» языка. Прошло пять лет с тех пор, как была опубликована моя монография (переведенная на английский, французский и немецкий языки), но мне неизвестны сколь-либо убедительные попытки опровергнуть мои выводы.
Румынские историки и языковеды отрицают вероятность длительного албано-валашского симбиоза и обходят его молчанием, как сюжет, идущий вразрез с теорией дако-румынского континуитета. Они говорят либо об «общем гето-дакийском субстрате», либо о «палеобалканском» влиянии, признавая лишь «автохтонный фонд», слова из которого якобы «заимствованы восточной латынью», но категорически отрицая другие соответствия с албанским языком. Недавно я написал рецензию на книгу румынского языковеда Мариуса Салы «От латинского к румынскому»6, в которой автор говорит об общем фрако-дакийском фонде или об албано-румынских соотвествиях, опираясь на данные албановеда Григоре Брынкуша, занимавшегося исследованием общего пласта лексики обоих языков. Но так как романист М. Сала не знает албанского, он не может оценить знаний своего коллеги. Когда речь идет о характерных особенностях румынского, отличающих его от других романских языков, М. Сала не упоминает, что большинство этих особенностей характерны для албанского языка, т. е. являются албанизмами, которые проникли в румынскую речь, и даже, может быть, не столь глубоко, — в болгарскую и македонскую7.
6 Sala M. Du latin au roumain. Bucarest; Paris, 1999.
7 В полемическом задоре, вполне оправданном в контексте доклада, И. Шютц упрекает М. Салу в том, чему он просто не уделяет внимания в своей книге, предназначенной, к тому же, читателю-неспециалисту. Переведенная на ряд европейских языков она удачно и в доступной форме представляет читателю именно «базовый латинский характер румынского», если воспользоваться определением самого И. Шютца (см. ниже, в конце раздела «Полукочевое большинство...»). М. Сала не
Итальянский исследователь Эмануэль Банфи подчеркивает вывод своего коллеги Е. Леви (E. Lewy)8: «.выделяется языковой балканский тип, характеризующийся балканизмами, наиболее полное отражение которых мы находим в структуре албанского языка». Поэтому «.албанский язык является определяющим (“die entscheidende Sprache”) для всего балканского региона»9. Добавим к этому аргументированное заключение крупного австрийского албановеда Норберта Йокля: «Постпозитивный артикль албанского языка сформировался еще в период до н. э., когда предки нынешних албанцев вступили в первые контакты с романскими завоевателями на Балканах.»10. По мнению профессора Шабана Демирая, «.и личные местоимения, склоняемые перед определяемым существительным сформировались до появления первых волн славян»11.
Наиболее весомые доказательства широкомасштабного влияя-ния многовекового албано-влашского симбиоза выявляются в морфологии, синтаксисе, фольклоре, этнографии и т. п. Не только постпозитивный артикль не может быть объяснен влиянием общего субстрата, но и употребление определенных форм имен собственных в обоих языках, и особое склонение имен в определенной и неопределенной форме, также как и обязательное употребление препозитивного артикля для образования порядковых числительных, и категория имен мужского рода, «меняющих» свой род во множественном числе, принимая форму женского рода, и обязательное дублирование прямых и косвенных дополнений (выражающихся соответствующими энклитиками личных местоимений), и формант -isht (рум. -e§te), образующий наречия от этнонимов (rumanisht ‘по-румынски’, frengjisht ‘по-французски’, gjermanisht ‘по-немецки’ (соответственно, рум.
затрагивает внешнюю историю языка и проблему этногенеза румын, а нелатинские лексические пласты, в т. ч. весьма обширные, охарактеризованы им очень кратко (см.: Sala M. De la latina la romana. Ed. a Il-a revazuta. Bucure^ti, 2006. Р. 82-104). — Прим. ред.
8 См.: Lewy E.: Der Bau der europaischen Sprachen. Dublin, 1942.
9 См.: Laformazione dell’Europa linguistica. Le lingue d’Europa tra la fine del I e del II millennio / A Curo de E. Banfi. Firenze, 1993.
10 См.: Jokl N. Linguistisch-kulturhistorische Untersuchungen aus dem Bereiche des Albanischen. Berlin ; Leipzig, 1923.
11 См.: Demiraj Sh. Gjuha shqipe dhe historia e saj. Tirane, l988.
romane§te, frantuzegte, nemte§te), как и обязательное употребление неопределенных форм существительных после предлога (за исключением предлогов nga, te, tek в албанском языке и румынского cu ‘с’), и употребление различных фонетических средств (альтернаций, метафонии и т. п.) для выражения грамматических категорий (особенно у имен и глаголов), (в албанском: i zi - e zeze, i vogel - te vegjel, te vogla, burre - burra, plak - pleq, zog -zogj, njeri - njerez, turk - turq, kale - kuaj, dere - dyer, djale - djem, shteg - shtigje, nate - net, truall - troje, perrua - perroi - perrenj, ka - qe, fshat - fshatra, krye - kreu, kreret, dal - del - del, shoh - sheh -shihni и т.п. - в румынском: negru - neagra, mic - mici, mice, barbat - barbati, mo£ - moa^a, pasare - pasari, om - oameni, turc -turci, cal - cai, u$a - u§i, baiat - baieti, carare - carari, noapte -nopti, ogor - ogoare, parau - paraie, bou - boi, sat - sate, cap -capii, capetele, plec - pleci - pleaca, vad - vezi - vede и т. п.).
В случае, если этих албано-румынских соответствий окажется недостаточно, можно привести и другие, на которые румынские коллеги еще не обратили внимания. Можно обратиться, например, к материалу народных сказок. Неужели и Shna e Premte (рум. Sfanta Vinerea), и Shtat-Pllame-Mjeker-Tri Pllame-Shtat (рум. Statu Palma Barba Cot), и даже E Bukura e Dheut (рум. Frumoasa Pamantului) или zana (рум. zana) появились из дако-фракийской мифологии? Какой субстрат способен объяснить многочисленные параллельные выражения и фразеологизмы в
обоих языках такие как dielli perendon и (рум. soarele asfmte^te?
12
‘солнце заходит’) . Или же все эти примеры свидетельствуют о длительном влиянии албанского на румынский (о влиянии языка, зародившегося, по меньшей мере, на 4-5 веков раньше)?
В предисловии к своей монографии М. Сала подчеркивает, что он излагает историю румынского языка в сравнении с историей других романских языков. Однако, он обходит молчанием другой романский язык на Балканах — далматинский (или, согласно бос-
13
нийскому языковеду Радославу Катичичу, далматские языки ), и не учитывает его в своих выводах. А этот романский язык сформировался на базе индоевропейского субстрата в результате более длительного процесса романизации, по сравнению с тем
12 См.: Stadtmuller G. Altheidnischer Volksglaube und Christianisierung in Albanien // Orientalia Christiana Periodica, l954, 211-246.
13 См.: Ancient Balkan Languages. I-II. The Hague; Paris, 1976.
периодом, который прошел румынский язык. И он не прервался с появлением славян, так как далматы оказывали им упорное сопротивление. Если бы привлекались далматинские данные, сравнение румынского языка с романскими было бы полнее и убедительнее (пусть его результат и оказался бы иным).
Славяне на Балканах
Историческое языкознание показывает, что славянские заимствования в албанском языке являются более древними, чем в румынском, в который они проникли после проявления закона метатезы в славянских языках. Этот факт также подтверждается данными археологии, топонимии, истории (хотя и немногочисленными). Другие доказательства (многочисленные!), хотя и непрямые, могут предоставить сравнения славянских заимствований в обоих языках. Что касается албанского языка, Селищев насчитывает в нем свыше 700 славянизмов, Десницкая добавляет еще 170. Действительно, Экрем Чабей во многих своих работах отмечает, что определенное число этих «заимствований» является результатом внутреннего развития албанского языка. Они включают некоторые албано-славянские изоглоссы, а также албанские слова, проникшие в славянские языки, а из них в румынский, напр.: magar > слав. magar, рум. magar — синоним слова gomar ‘осел’; в румынском существуют славянизмы, заимствованные через албанский — эти данные не меняют общей картины.
Славяне (болгары) проникали на албанскую территорию с юга и юго-востока в период распространения славянского языка на болгарской территории: по предположению языковедов, после смерти хана Омуртага в 831 г. Как считает проф. Ш. Демирай, албано-славянский симбиоз берет свое начало в VII—VIII вв. (первый слой славизмов в албанском)14. Различные группы болгар расселялись по албанским долинам и предгорью в поисках плодородных и свободных земель. Продвижению их на север воспрепятствовал водораздел между долинами р. Мата и Фана, где мы находим топоним Prosec ‘Тропа в лесу’. На севере — по ту сторону р. Дрин и в краине Шкодры — отмечаются древние заимствования из сербского языка. Следует добавить, что несколь-
14 Demiraj Sh. Gjuhesi ballkanike. Tirane, 2004. F. 21-36. 310
ко групп славян в краине Мата проникли в районы сухих лесов, т. е. на высоту до 600 м., как показал Г. Штадтмюллер15.
Одна из заслуг А. М. Селищева в том, что он составил карту Албании16, на которой отмечены многочисленные топонимы славянского происхождения. Славянские скотоводы, расселившись среди автохтонных албанцев, были обречены на неизбежную ассимиляцию. Они научили албанцев не жечь леса для расчистки земель под земледелие, а использовать ценные сорта древесины для строительства или других целей, что подтверждается топонимами, имеющими в своем составе формант treb- (ср. болг. trebja), ср.: Trebeshina, Trebicka, Trebinja, Trebozisht на юго-востоке Албании. Эти славяне, ассимилировавшись, сохранили в своем новом языке славянскую лексику, т. е. слова, использовавшиеся в повседневной жизни скотоводческим населением. Особая важность таких славизмов в том, что их фонетический облик, по мнению Селищева, позволяет исследовать соответствующий древнеславянский диалект. Кроме того, многие из них обнаруживают соответствия с исконно албанскими словами, имеющими аналогичное значение.
Заметим, что оба языка называют этот новый этнос одним словом: алб. shka, мн. ч. shqe ‘славянин, славяне’, shkine ‘славянка’, рум. schei, £chei ‘славянин’. В Албании (в краине Эрсека) до сих пор сохранился топоним Shqeri ‘Земля славян’17, а на юге Трансильвании вне крепостных стен основанного в 1211 г. «саксонского» города Брашов (венг. Brasso, рум. Bra§ov), один из районов с XIII в. называется «Болгарским кварталом» (венг. Bolgarszog, рум. Schei). Даже в Валахии и Молдавии есть села с таким названием, а у румын и сегодня бытует патроним Sceian ‘славянин’. Вполне вероятно, что влахи заимствовали это слово из албанского, который заимствовал лат. sclavum ‘раб’.
Название упомянутого брашовского квартала объясняется расселением за городскими стенами болгар, ранее обитавших между южными Карпатами и Дунаем, где проживало смешанное население — они упоминались под этим именем в отличие от жителей Болгарского царства. Не будем забывать, что еще в XI в. визан-
15 См.: Stadtmuller G. Forschungen zur albanischen Fruhgeschichte. Wiesbaden, 1966.
16 В приложении к кн.: Селищев А. М. Славянское население.
17 См.: Fjalori enciklopedik shqiptar. Tirane, 1985. F. 1038 (Shqeria).
тийский хронист Михаил Атталиат упоминает «смешанных варваров» (т. е. чужеземцев, которые не говорили по-гречески и проживали в провинции Паристрион, позже Парадунавон). Об этнически смешанном характере населения этого региона свидетельствует сербский народный эпос (1ыпаскв регее), в котором в XIV в. упоминается Каравлашка «Черная Влахия» во главе с каравлашским воеводой, т. е. «воеводой черных влахов» Мирчей (1386—1418). По традиции тюркских народов, населявших русскую степь, любая территория со смешанным населением называлась кара («черная»), равно как и каждая составная часть такой этнической «смеси» (т. е. каравлах означало «румынский компонент смешанного этноса»). В исландской хронике Снорри Стурлусона «Круг земной» (“Не1т8кпп§1а”, XII в.) при описании сражения византийского императора Алексея I с печенегами находим ойконим Б1дкышаппа1апё букв. «Страна черных кума-нов»18 — т. е. страна со смешанным населением, преимущественно куманским19.
Балканские валахи меняют окружение
Валашское пастушеское население Балкан постепенно отрывалось отдельными группами от своего албанского окружения, на что указывают славянские заимствования, начиная с X в., когда в период правления Симеона (893—927) болгарское царство всту-
18 Ср.: «Случилось в Стране Греков, когда там конунгом был Кирья-лакс, что конунг отправился в поход в Блёкуманналанд и, когда он дошел до равнины Пецинавеллир, навстречу ему вышел языческий конунг с огромным войском» («Сага о Хаконе Широкоплечем», XXI), см.: Снорри Стурлусон. Круг земной / Изд. подготовили А. Я. Гуревич, Ю. К. Кузьменко, О. А. Смирницкая, М. И. Стеблин-Каменский; Отв. ред. М. И. Стеблин-Каменский. М., 1980: 551. В прим. (сост. М. И. Сте-блин-Каменский) уточняется: «В битве, которая описывается в этой главе, византийский император Иоанн II Комнин, сын Алексея I, с помощью варяжской дружины разбил наголову печенегов. Битва эта произошла в 1122 г. у Стара-Загора в Болгарии» (там же: 630). В указателе имен (сост. И. Г. Матюшина) название Блёкуманналанд соотнесено с Валахией, а «конунг» Кирьялакс с кейсарем Алексеем I Комниным (там же: 663, 669). — Прим. переводчика.
19 См.: Diaconu P. Les Coumans noirs au Bas Danube au Xe et XIe s. Bucure^ti, 1978. P. 73-74.
пило на путь бурного экономического и культурного развития и достигло периода расцвета, воспользовавшись временным упадком Византийской империи. Центром культурной жизни стал скрипторий при монастыре на р. Тича (близ Шумена), где Симеон вместе с образованными монахами занимался переводами с греческого. В этом скриптории работал и Иоанн Экзарх, который в 60-х гг. IX в., в качестве предисловия к переводу религиозного текста, написал астрономическое сочинение «Небеса»; в том же монастыре был составлен «Шестоднев» —толкование религиозной концепции сотворения Мира.
Следует подчеркнуть, что экономические и общественные различия между полукочевыми и кочевыми пастухами-валахами начинали накапливаться еще в период векового албано-валашского симбиоза. Некоторые пастухи, разбогатев, стали привлекать других, чтобы пасти свои большие стада, а сами занялись разведением лошадей и мулов или стали проводниками и охранниками торговых караванов в балканских горах, которые они знали как свои пять пальцев. Разбогатели также пастухи, которые по древнему горскому обычаю, стали разбойниками (в античное время некоторые иллирийские горские фисы становились пиратами, наводившими ужас на Адриатике, угрожая позже торговым судам и в водах Средиземноморья). Еврейский путешественник XII в. Бенджамин из Туделы, в своем итинерарии упоминает о разбойниках-валахах в горах Пинда, которых не мог усмирить ни один военный или полицейский отряд20. Социальная дифференциация, естественно, сопровождалась также развитием ремесел, необходимых для изготовления инструментов и хозяйственной утвари. Первое письменное свидетельство такого расслоения находим в «Историческом сборнике» («Sinopsis historian») византийского хрониста Иоанна Скилицы, упоминающего одно из событий 976 г., когда на пути между Касторией и Преспой, несколько hodites валахов убили болгарского царевича. Греческое слово имеет значение ‘путешественник, путник’, но более определенная информация об этих «путниках» обнаруживается в сербской хронике, где им соответствует название сelator, т. е.
20 Cm.: Benjamin of Tudela. The Itinerary of Benjamin of Tudela: Travels in the Middle Ages / Trans. Marcus Nathan Adler. Introductions by Michael A. Signer, Marcus Nathan Adler, and A. Asher. Published by Joseph Simon. Pangloss Press, 1993.
румынское слово calator в фонетической передаче, сегодня означающее ‘путешественник’ — из лат. calatorem, но последнее имеет значение ‘человек с лошадью, всадник’, т.е. убийцами были вооруженные всадники влахи.
Здесь надо особо отметить коренное отличие между албановалашским и болгаро-валашским симбиозами. В суровых горных условиях первый был обусловлен возможностью или необходимостью выживания для романизованных пастухов и беженцев, пришедших с равнин Савы и Дуная, которые освоили «ремесло» албанских горцев — полукочевое горное скотоводство. Однако болгаро-валашский симбиоз имел место в среде, экономически, социально и культурно более развитой, он сулил разбогатевшим валашским пастухам более благоприятные условия для существования и последующего развития. Перед ними были открыты перспективы изучения ремесел, поступления на царскую военную службу, возможность дальнейшего обогащения благодаря торговле и земледелию. В этих условиях валахи заимствовали сотни слов из славянского окружения, а со временем славянизировался также их церковный язык. Их предки восприняли христианскую веру от миссионеров, говоривших на латыни. М. Сала ошибается, когда полагает, что над христианскими предкам румын мог быть назначен в качестве епископа Ульфила (или Вульфила) — переводчик Библии на готский язык, так как этот готский епископ был арианцем: он не только не знал латыни, но поскольку христианская церковь считала его еретиком, ему не давали возможности распространять ересь, осужденную клерикалами. В течение длительного симбиоза с болгарами румыны заменили свою религиозную терминологию славянизмами, сохранив лишь немногие латинские слова, напр.: cruce ‘крест’ < лат. crucem, pacat ‘грех’ < лат. peccatum, или латино-славянский ‘гибрид’ sfant ‘святой’ как контаминация лат. sanctum (рум. san- в некоторых старых именах и топонимах: Santana и т.п.) со славянским svjat ‘святой’.
В очень благоприятных новых условиях численность валахов стремительно росла. В 1020 г. византийский император Василий II Болгаробойца счел необходимым издать специальный декрет, предписывающий подчинение всех валахов Империи архиепископу Охридскому. (Существует вероятность, что императорский декрет закрепил их прежний религиозный статус.) Эту религиозную зависимость валахи сохраняли и после создания кня-
жеств Валахия и Молдова, вплоть до появления автокефальной православной румынской церкви в 1359 г. Однако даже длительная религиозная зависимость от греческой церкви не смогла заставить валашских священников отказаться от славянской литургии. Другим свидетельством быстрого увеличения численности валахов является готовность царя Иоаницы, который в 1204 г. обещал дать 40000 валашских стрелков в помощь французской коннице Латинского королевства, выступившей против византийского императора. Когда от него был получен высокомерный ответ, королевская конница (вместе с валашским войском) атаковала владения Византии, войдя в некоторые районы Константинополя.
Благоприятные условия Болгарского царства эпохи расцвета и позитивный опыт первых валашских переселенческих групп все более привлекали и других валахов. Подавляющее большинство этих пастухов, вначале, спускались на болгарские равнины в поисках зимних пастбищ. В этом нас убеждает упоминавшийся византийский хронист Иоанн Скилица, отмечая еще в 1048 г., когда византийская армия одержала большую победу над печенегами, что большое число военнопленных было размещено в провинции Паристрион, обезлюдевшей из-за постоянно повторявшихся грабительских набегов, в том числе и в районе под греческим названием Еы1гере1оы. Это не что иное, как транскрипция болгарского топонима Овчеполе (Оудеро1е), т. е. «Поле овец» — название, доказывающее, что в это время там находилось зимнее пастбище, имевшее важное значение для кочевых валашских пастухов. Валахи, не державшие скота, находили работу в качестве простых работников на латифундиях крупных болгарских землевладельцев, называвшихся буярами (Ьы]агё), слав. Ьо]аг, рум. Ьо1ет ‘боярин, помещик’). По мнению румынских историков, не только название, но и первые бояре-валахи были болгарского происхождения, на чьих землях вчерашние пастухи становились крепостными крестьянами, которые в Молдавии, назывались румынами (гитап), т. е. менялось содержание прежнего этнонима, приобретая значение особой категории безземельных крестьян при феодальном строе (это происходило и в XIII в., когда у сербов слово влах стало обозначать ‘кочевой пастух’, а в албанском языке этноним влах в этом
употреблении был вытеснен словом аварского или печенежского происхождения goban ‘чобан, пастух’.
Полукочевое большинство не оседает на месте
Как представляется, большинство валашского этноса продолжало менять место проживания и после эпохи болгаро-валашского симбиоза. В итоге длительной военной кампании, византийский император Василий II Болгаробойца в 1018 г. покорил Болгарское царство, затем до 1186 г. византийское господство утвердилось почти на всей территории Балканского полуострова. Дальние дорогие кочевья вновь открылись перед валашскими пастухами и их стадами. Здесь следует подчеркнуть тот факт, что после периода болгаро-валашского симбиоза, валашский язык распался на четыре диалекта, известных и поныне, а именно: дакорумынский, македорумынский (аромунский), мегленорумын-ский и истрорумынский. Арумыны унаследовали около 80 слов славянского происхождения из числа славянских заимствований, отмеченных в истрорумынском диалекте, и они проникли на территорию Македонии, Албании, северной и северо-западной Греции. Таким образом их связи с бывшими романизованными беженцами, расселенными в греческих городах, были усилены и они «напомнили» последним много забытых латинских слов и сами заимствовали новые латинские слова, неизвестные ранее (напр.: hik < лат. ficus ‘инжир’). Арумыны даже сохранили свой прежний этноним в используемой и сегодня форме arman или arman (с протетическим а-, при рум. roman). В первой половине XIV в. упоминается город Мегаловлахия, к юго-востоку от Салоник, где проживало большое количество валашских пастухов, а несколько позже средневековые источники упоминают две другие области в горах Пинда, населенные влахами.
Топонимика Балканского полуострова сохранила часть названий гор, озер, ручьев, указывающих на проживание, более или менее длительное, валашских пастухов в средние века21: озеро
21 О перемещениях валахов-дакорумын к югу от Дуная, куда уже с XII
в. они проникают из левобережнего Подунавья, см. не утратившее актуальности обобщение: Dragomir S. Vlahii din nordul Peninsulei Balcanice in evul mediu. Bucure^ti, 1959. По крайней мере, истрорумынский, несомненно отпочковался от дакорумынского. Заселение Истрии валахами
Власино, источник Влахина, гора Дурмитор, вершины Визитор и Пирлитор и т. п. — убедительное доказательство того, что групп-пы валахов из Болгарии вернулись снова в албанские земли. И такие же доказательства нам предоставляют заимствования из албанского и болгарского в румынский. Эти важные слова я называю «словами, оставляющими следы», так как они указывают начало и конец своего пути. Вот только два примера.
Самый длинный путь из тех слов, которые я смог выявить на сегодняшний день, бесспорно, проделало рум. crivat, которое проникло из краины Тетова до Трансильвании на севере, в области Марамуреша (венг. Marmaros) с валахами, служившими охранниками границ Венгерского королевства, и проникшими позже в Прикарпатье, где в XIV в. основали Молдавское княжество. Румынское слово есть ни что иное, как ‘сухой, холодный зимний ветер’ и является «близнецом» алб. krivec — названия ветра того же направления в краине Тетовы. Оба слова имеют своим источником болг. kriv ‘согнутый, кривой’ и ‘хитрый, скрытный’. Не будем забывать, что славянское окончание -ец (-ec) заимствовал только албанский, в отличие от румынского.
Но есть несколько особенных случаев, когда подобного рода слова служат неопровержимым историческим доказательством.
В последнее время некоторые исследователи, среди которых итальянец Э. Банфи (в цитированной выше монографии) считают, что «колыбель» дако-румынской общности — западные территории Трансильвании, где представлен румынский говор, сохранивший не только несколько латинских слов, не встречающихся в других румынских диалектах, но и деепричастие, забытое вовсе другими румынами! Ниже представлены некоторые «оставляющие следы» слова, опровергающие это мнение.
Во-первых, болгарского происхождения рум. pita ‘хлеб’ (paine в других диалектах) и clisa ‘сало’, (slanina в других румынских диалектах), свидетельствующие, по меньшей мере, о «долгом пребывании» носителей рассматриваемого говора в болгарских землях, к тому же они воеприняли в форме dander ‘чужой’ алб. dhandёr ‘жених’ (с семантическим сдвигом в рум.) вместе с гегским деепричастием. Факт, что рефлекс интердентального
или морлаками (преимущественно из Велебита) происходило во второй половине XV в. и весь XVI в. — первое их поселение на полуострове отмечено в 1449 г. (там же: 96 и сл.). — Прим. ред.
алб. dh- в качестве d-, а не z-, как в старых заимствованиях из албанского (алб. dhalle > рум. zara), доказывает, что мы имеем дело с относительно новым заимствованием, тогда как изменение семантики слова в румынских говорах говорит о том, что носители его сосуществовали с гегами и знали их древний обычай — знали, что dhandri i hym ‘примак’, было постыдным прозвищем и жених оставался чужаком в доме своего тестя. В завершение своего обобщения мне остается лишь сделать краткие выводы из изложенного.
Албанский язык и славянский (особенно средневековый болгарский) сыграли важную роль в кристаллизации и развитии румынского языка. Албанский придал ему подавляющее большинство характерных особенностей, превративших его в специфический романский язык — балканский par excellance. Славянский обогатил его лексический состав заимствованиями, а также половиной приставок и двумя третями суффиксов, подействовав как плодотворный адстрат (по определению некоторых языковедов, как суперстрат), усилив балканский характер румынской речи.
В заключение хочется отметить несколько других историкоязыковых фактов.
Что касается славянского влияния на албанский11, в период длительного мирного симбиоза оно обогатило лексику языка, сформировавшегося до расселения славян на землях албанцев, о чем свидетельствуют сохранившиеся исконно албанские термины, сосуществующие со славянскими заимствованиями. Однако и албанский язык распространял свое влияние на болгарский, обогащая его своими «балканскими» особенностями.
Если иметь в виду влияние славянских языков на румынский, то они сыграли важную роль в его становлении как романского балканского. Несмотря на постоянный прирост валашского населения, в XII в. нарушился его симбиоз с болгарами, и оно сосредоточилось на левом берегу нижнего Дуная, вступив в симбиоз с другим этносом — с куманами. Болгарское влияние в результате такой смены контактной языковой ситуации не ослабло: славян-
22 Нельзя забывать и о последующем расслоении славянского языка, как подчеркивает проф. Ш. Демирай в монографии «Албанский язык и его история» (Бешка] 5й. О^а 8Ьд1ре dhe ЫБШпа е Ба^ Игапё, 1988. Б. 277-306).
ская речь сохранялась как язык церкви и канцелярии. В результате, соотношение славянской лексики румынского языка по меньшей мере сопоставимо с количеством слов латинского происхождения, что не ставит под сомнение базовый латинский
23
характер румынского .
Встреча валахов и славян в Трансильвании?
По поводу сформулированного вопроса следует с самого начала прояснить недоразумение или невольное искажение фактов. В монографии «Лингвистическая история Юго-Восточной Европы» (Милан, 1991) итальянский исследователь Э. Банфи, без каких бы то ни был аргументов, доказательств или библиографических ссылок вмещает средневековую историю — несколько веков — Трансильвании (бывшей провинции римской Траяновой Дакии) в одну короткую фразу: «...славяне, расселившиеся в землях Трансильвании в VI в., были ассимилированы без каких-либо препятствий румынским большинством.» (?). И это лаконичное высказывание автор приводит на пороге XXI в., после появления нескольких важных работ об археологических открытиях эпохи средневековья в Трансильвании, с опорой на которые он мог бы прийти к объективным выводам по поводу этнического состава населения региона в VI и VII вв., т. е. учесть, что в это время бывшую Дакию захватили авары — один из тюркских кочевых народов, сменившие гепидов, которые получили Трансильванию из рук готов, в свою очередь, захвативших ее после отступления римлян в 271 г. (или в 273 г.). Аварское завоевание стало третьей причиной изменений этнического состава в бурной истории бывшей римской провинции — Траяновой Дакии, как пишет, основываясь на данные археологических разысканий, венгерский археолог Габор Веконь (Vekony Gabor) в монографии «Даки, римляне, румыны в Дакии Траяна» (Будапешт, 1989), изданной также на английском языке (Торонто, 1996). Представляется, что итальянский исследователь не читал соответствующих работ румынских археологов, иначе и он был бы в недоумении, как и румынские археологи Лиджия Бырзу (Ligia Barzu) и Стелиан Брезяну (Stelian Brezeanu), которые в монографии «Происхо-
23 Последующие главки добавлены И. Шютцем специально для данного издания — Прим. переводчика.
ждение и история румын. Археология и традиция» (Бухарест, 1991) обратили внимание, на то что в Трансильвании, с конца VI
в. и в первой половине VII в. «. после непрерывного материального развития в течение нескольких веков, обращает на себя внимание поворот вспять, в прошлое. Меняется все: вид мест обитания и найденные орудия труда, и даже похоронный обряд /..../ В противоположность археологическим открытиям предыдущих веков найдены захоронения с кремированными останками /.../ Это момент, когда исчезают античные традиции, когда культура возвращается к доисторическим формам, например, к гончарному ручному производству, таким образом исчезают разные технические и ремесленнические традиции.». Авторы не смогли дать объективное научное объяснение этим археологическим открытиям, следам невероятно скудной материальной культуры, найденным в славянских захоронениях, которые свидетельствуют о том, что эти земли, вследствие полного изменения этнического состава, вернулись к доисторическим формам, к эпохе первобытного скотоводческого союза, когда были неизвестны гончарный круг или примитивная обработка металлов. И недоумение вызвано тем, что румынские археологи проводили разыскания, исходя из концепции этнического континуитета, тогда как их открытия подтвердили только непрерывность заселения этих землель.
Расселение славян в Трансильвании
До падения господства гепидов у славян не было шансов внедриться в Трансильванию. Гепидия — королевство гепидов — защищалась от вторжения многих этносов особой военной системой, при которой с опорой на географические преимущества контролировались только известные горные тропы в Карпатах, что обеспечило почти полное прикрытые границ страны. После сокрушительной победы лангобардов и аваров над гепидами (568
г.), Трансильванию захватили авары, кочевники из азиатских степей, разместив свой центр в долине р. KUkUllo (< авар. ‘терновник, место, поросшее тернием (Prunus spinosa)’), слав. Трнава (Trnava) < из слав. tern- ‘терний, терновник’. Это название в форме Tarnava позаимствовали румыны после проживания в этих местах. Авары открыли «двери» Трансильвании — их «королевство» простиралось до степей нынешней Украины.
Таким образом, до второй половины VI в. у славян была возможность селиться только по ту сторону Карпат. На территории современной Молдавии наиболее древние захоронения обнаружены в Сучаве-Шипоте, с характерными каменными выкладками (каменицами), а самый крупный некрополь найден на повороте Карпатской цепи в Сарата-Монтеору, насчитывающее 1536 могил, датируемых границей VI—VII вв., и и другие важные захоронения в зоне Бухарест-Чиурель. Древнейшая археологическая находка славянского типа (600—630 гг.) была обнаружена около села Маломфалва-Подей, где был открыт типичный славянский клебец (klebec) (род круглой глиняной сковороды с крышкой для выпечки хлеба). С середины VII в. начинаются контакты славян с аварами в пределах верхнего течения р. Большой Кюкюллё (KUkUllo). Этот симбиоз прервался после победной кампании (795-796 гг.) короля франков Карла Великого, который изгнал аваров раз и навсегда.
Славяне, проживавшие в Трансильвании, были простыми крестьянами, влачившими жалкое существование в качестве рабов своих аварских поработителей, заготавливававших дрова и соль (на богатых шахтах района) и плативших налоги зерном. Они пережили аварское владычество и болгарское завоевание (в IX—X вв.), а на основании археологических сведений можно утверждать, что они сосуществовали и с венграми, когда те покорили северо-западные и северные земли Трансильвании. Наряду с многочисленными археологическими данными, о пребывании здесь славян свидетельствует также множество топонимов. Кроме названий некоторых рек, таких как упомянутые выше Жиул (рум. Jiul, венг. Жил) или Тырнава / Кюкюллё (Tarnava / KUkUllo), можно обнаружить десятки мелких рек, имеющих со славянскими названиями.
