CC BY
56© С.С. Васильева, Е.В. Кулькина, 2003
СООБЩЕНИЯ=
А.П. ЧЕХОВ И ВОЛГОГРАДСКАЯ ДРАМАТУРГИЯ 1950-60-х ГОДОВ
С. С. Васильева, Е.В. Кулькина
Проблемы творческого взаимодействия, литературных связей писателей, преемственности в литературе привлекают внимание теоретиков и историков литературы на протяжении всего XX векаВ объяснениях причин возникновения этих литературных явлений нет единства мнений исследователей, что обусловлено и сложностью самого предмета изучения, и разницей методологических установок2.
В литературном процессе XX века чеховская традиция является одной из наиболее устойчивых и значимых. Именно А. Чехов оказал наиболее сильное воздействие на развитие мировой драматургии 3. По справедливому утверждению М. Громовой, проблема чеховского влияния на русскую драматургию и театр осознается уже современниками писателя и существует столетие 4.
И хотя место А. Чехова и его роль в литературе XIX, XX веков определены, круг новейших исследований показывает, что проблема «Чехов и XX век» не исчерпана, а, напротив, стала одной из актуальнейших на исходе столетия. Этот факт формально подтверждается даже названиями сборников научных трудов: «Чеховиана: Чехов в культуре XX века» (М., 1993), «Чеховиана: Чехов и “серебряный век”» (М., 1996), «Чеховские чтения в Ялте: Чехов и XX век» (М., 1997), «Чехов в XX веке. Чеховский сборник. Материалы литературных чтений» (М., 1999). В современном чехо-ведении в осмыслении этой проблемы по-прежнему актуальны обнаружение традиций и новаторства, анализ в контексте «большого исторического времени» (М.М. Бахтин), выявление «культурной памяти» (Ю.М. Лотман).
В большинстве работ, посвященных исследованию чеховской традиции в отечественной драматургии, отмечается, что 1960—1980-е годы — время, когда классик чаще всего напоминает о себе. С его именем связывают творчество А. Арбузова, В. Розова,
А. Володина, «иркутского Чехова» — А. Вам-пилова, то есть «“чеховская ветвь” животворна и чаще всего связывается с модификацией жанра социально-психологической драмы»5. Новый всплеск интереса к драматическим произведениям Чехова обнаруживается в творчестве писателей так называемой «новой драмы», появляются «Три девушки в голубом» Л. Петрушевской, «Чайка спела» Н. Коляды, «Вишневый садик» А. Слаповс-кого, «Сахалинская жена» Е. Греминой, «Чайка» Б. Акунина, что позволяет назвать писа-теля-классика «метадраматургом XX века» (В. Катаев).
Бытовое и вневременное в жизни человека, нравственное состояние общества, спор о герое времени, причинах душевного дискомфорта современника — эти чеховские темы возникают в произведениях волгоградских драматургов.
Известные волгоградские режиссеры, в разные годы работавшие в драматическом театре им. М. Горького, — Ф. Шишигин и А. Покровский — особое внимание уделяли творчеству местных авторов. Такие писатели, как Ю. Чепурин, А. Шейнин, В. Костин, А. Евтушенко, В. Богомолов, Ю. Мишаткин, Е. Куль-кин, в своих произведениях обращались к актуальным общественным проблемам, изображали социальные, нравственно-психологичес-
Вестник ВолГУ. Серия 8. Вып. 3. 2003—2004
133
кие конфликты, стремились показать взаимоотношения личности и общества во всей сложности и неоднозначности. Очевидна преемственность пьес волгоградцев с пьесами не только их известных современников — Л. Леонова, Л. Милюгина, А. Арбузова, А. Штейна, но и А. Чехова — драматурга XIX века. И эта связь наиболее отчетливо проявляется в тех пьесах, где на первом месте стоят проблемы нравственные, система этических отношений между людьми, то есть то, что исконно было присуще русской драматургии, и прежде всего драматургии А. Чехова.
Категория времени в художественной философии А. Чехова является одним из главных смыслообразующих компонентов. По-разному чувствуют время герои его драм. В «Иванове» — это возраст («Надорвался я! В 30 лет уже похмелье, я стар); в «Чайке» — противопоставление прошлого и настоящего («Жила радостно, по-детски... любила вас, мечтала о славе, а теперь завтра рано утром ехать в Елецк в 3-м классе»); в «Дяде Ване» — жизнь («Пропала жизнь!»); в «Трех сестрах» — будущее («Пройдет время, и мы уйдем навеки, нас забудут»); в «Вишневом саде» — вечность («Человечество идет к высшей правде, к высшему счастью!»).
В пьесе Анатолия Евтушенко «Благовест» основным сюжетообразующим мотивом становится мотив памяти. Прошлое и настоящее, эпоха коллективизации и современность оказываются взаимосвязанными в человеческой памяти — памяти главных персонажей пьесы. Все остальные приметы разрушены, и только воспоминания являются скрепляющим элементом. Уплыл по половодью сломленный беспощадной эпохой многолетний дуб, унесенный течением времени. Разрушен монастырь, сброшены колокола, низвержение которых не пережил звонарь Филька.
В другой пьесе А. Евтушенко, «Березовый сок», главная героиня, Дарья-бакенщи-ца, дает свое определение неспешному течению времени: «Ну что сказать вам, батя? Бегут мои года, как в Волге вода. Как волны чередой. То ласковые, то ясные, то хмурые да печальные. Дом, что срубили вы на самом юру, заодно со мной годочки считает»6.
Время раскрывается не только через личную экзистенциальную память героев. Оно может быть представлено и как объективное время, в котором человек и история взаимосвязаны. Историческими событиями насыщено время в драматургии Александра Шейнина. В его пьесе «Сыновья» действие развива-
ется в пору, когда над миром нависла угроза тотального фашизма. Но мир существует в рамках обыденного течения жизни. До поры до времени, пока не начинают рваться снаряды, пока не гибнут на войне сыновья — Павел, Хуан. Семья Пальгуновых выдерживает испытание временем, как и семья испанки Игнассари. В образах Павла, Славика, Хуана раскрывается психология поколения детей, воспитанных отцами, прошедшими Гражданскую войну. Собственно говоря, сам психологический конфликт между поколениями исчезает. На первое место выступает конфликтная ситуация, в которой война изображается как нечто противоестественное, противное человеческой природе. Именно образ времени в пьесе А. Штейна становится главным смыслообразующим компонентом, как и в чеховском «Вишневом саде».
В пьесах волгоградских писателей отражаются основные тенденции развития отечественной драматургии 1950—70-х годов. К социологической или «производственной драме», получившей название в связи со спецификой конфликта, можно отнести пьесы «Испытание» и «Большой шаг» А. Шейнина, «Березовый сок» А. Евтушенко, «Волжаночка»
В. Костина.
Второе направление представлено социально-бытовой или социально-психологической драмой. В пьесах «Я — актриса», «Любовь и Григорий» Владимира Костина, «Благовест» А. Евтушенко, «Адам и Ева» («Парад послушников») Евгения Кулькина разрабатывается, главным образом, нравственная проблематика на материале семейных, бытовых коллизий.
В драматургии Чехова человек изображается и зависимым, включенным во всеобщий бесконечный процесс явлений и событий, и часто теряющим чувство сопричастности к нему и от этого либо уходящим в свой жизненный «футляр», либо пытающимся наладить взаимосвязь с миром, с другими людьми.
Персонажи в драматических произведениях В. Костина и А. Шейнина, написанных в 1950—60-х годах, также стремятся к общению, к взаимопониманию и дорожат им. И хотя не все было гладко в судьбах героев, но общий тон был мажорным и жизнеутверждающим. И пожалуй, наиболее откровенным был со своим зрителем Александр Шейнин. Личность писателя-классика, его нравственные ориентиры, художественное наследие являются предметом художественного осмысления на протяжении всего творческого пути
писателя. Вот какой диалог ведут герои его рассказа «Творчество» Полина и Виталий:
— Что ты читал Чехова?
— Да много читал.
— Давно?
— Конечно, не сейчас. После Чехова еще столько книг написано.
— Виталий, — сказала она, улыбаясь, — сознайся: то, что ты сказал о Чехове, ты где-то слышал? Ведь правда?
Она подошла к этажерке, достала однотомник избранных произведений Чехова. Наугад открыла книгу и стала читать.
То был маленький рассказ «Торжество победителя»...
— Да, сильный рассказ, — задумчиво сказал Виталий.
— Как все чеховское! — горячо проговорила Полина. — Когда читаешь Чехова, хочется стать благороднее, лучше, чем ты есть. Да, да, лучше. А ты говоришь — устарел...7
Вспоминает Чехова и героиня пьесы А. Шейнина «Большой шаг» учительница Наталья Николаевна Пахомова:
Наталья Николаевна. Помните чеховскую степь? Зеленую, бархатную, как безбрежное море... А это пустыня, самая настоящая пустыня... Слышите, как воет ветер?
Латов. Ничего, друзья, переделаем... И лес здесь будет, и широкие улицы, и театры... (59).
Когда герои пьес А. Шейнина начинают мечтать о будущем, их интонации напоминают монологи трех сестер, учителя Пети Трофимова, Лешего с их мечтой о прекрасной жизни.
Влияние чеховской драматургии обнаруживается и в «производственной драме». Драматические конфликты чеховских пьес обладают широком общественным и философским звучанием: в «Иванове» — это противостояние личности и общества, в «Чайке» — художника и бытия, в «Дяде Ване» — действительности и мечты, в «Трех сестрах» — бытия и провидения, в «Вишневом саде» — настоящего и будущего. Пьесы волгоградских драматургов А. Шейнина, В. Костина, А. Евтушенко также показывают особенности общественной психологии, но через производственные конфликты.
В пьесах Александра Шейнина «Большой шаг» и «Испытание» столкновение идет не между абстрактным добром и злом, а между теми, кто поднялся на новую ступень мышления, неразрывную с понятиями «совесть» и «честь», и теми, кто готов поступиться чем
угодно ради сиюминутной выгоды, прикрывая свои поступки соображениями ведомственной важности.
Иван Захарович Вагин, начальник строительного канала в пьесе «Большой шаг», — это образ, воплощение которого, казалось бы, не предполагает изображения психологических нюансов, потому что автору важно было показать его цельность и бескомпромиссность — качества, диктуемые временем. Но чеховская теплота простого общения проступает в сцене, где Галина вспоминает, как когда-то в Москве он играл с ней, девчонкой, вырезая бумажные фигурки:
Галя. Дядя Ваня... Как-то на сердце стало теплее... Помню мы уходили с ним в самую дальнюю комнату. Вы там поете, танцуете, веселитесь, а мы сидим, из бумаги игрушки клеим, лошадку, свинку, ослика (63).
Обращение к Вагину: «Дядя Ваня...» — напоминает по своему настроению взаимоотношения между чеховским дядей Ваней и племянницей Соней, их погружение в интересы друг друга независимо от возраста.
Сестры Галина и Наталья, уехав далеко от Москвы в Заволжские степи, вспоминают о столице с той долей ностальгии, которая знакома нам по чеховским «Трем сестрам»:
Н аталья Николаевна. Боже мой, как я соскучилась по широким улицам, освещенным ночью, как днем, театрам, толпе людей, деревьям, милым, простым деревьям... Сейчас они стоят пушистые, задумчивые... Я истосковалась по лесу. Когда-то я любила зиму, нашу дивную русскую зиму, безветренную, снежную... А здесь даже зимой все обнажено, голо, сметает ветер снег, и лежит застуженная земля... В классе я недавно рассказывала детям про лес... Многие выросли здесь и даже не могут представить себе. Одна девчурка написала, что лес — это когда сложено вместе много бревен (58).
Как в чеховских пьесах герои мечтали о светлом будущем, так и в пьесах волгоградских драматургов они с не меньшим воодушевлением ставят себе отдаленные задачи, надеясь на счастливую жизнь. Мечты
о лучшем будущем обусловлены человеческой природой, они характерны для персонажей и чеховской, и современной эпохи. Так, если Астров сажает леса, то Вагин строит канал в степи — и оба они борются с опустошенностью в душах людей, с грозящей засухой чувств, с выжженным пространством памяти.
Вестник ВолГУ. Серия 8. Вып. 3. 2003—П2004
135
Деталь, переходящая в символ, еще одна особенность чеховской поэтики, созвучная художественным исканиям волгоградских драматургов.
Как для Раневской вишневый сад, так и для Дарьи из пьесы «Березовый сок» А. Евтушенко, березы, посаженные на крутояре, — это, прежде всего символы счастливого прошлого. Как и в «Вишневом саде», мы слышим в пьесе А. Евтушенко стук топора: березы вырубили, для того чтобы построить на этом месте гараж. Будущее одинаково тревожит обоих драматургов. В пьесе современного автора они несут гибель для хранительницы памяти — Дарьи. Но молодое поколение по-чеховски оптимистично. Петя Трофимов уверял, что «Вся Россия наш сад...», ему вторила Аня: «...Мы посадим новый сад, роскошнее этого»8. Как бы следуя этим заветам, Емельян и Соня сажают новые березы над Волгой, обращаясь к поколениям отцов и дедов, говорят: «Мы многому у вас научились. Мы почти такие же, как вы. Мы — ваше продолжение».
Чеховский мотив «неудавшейся жизни», несложившейся судьбы, нереализованных возможностей получает развитие в пьесе А. Евтушенко «Благовест». Ее герой — Иванов, молодой человек, в период коллективизации не может найти себе место в новых отношениях, складывающихся в деревне, и оказывается за бортом жизни, принимает участие в мятеже. Драматург неслучайно наделяет своего разочарованного, испытывающего душевный дискомфорт персонажа той же фамилией, что и Чехов. Его Иванов также раздваивается, но он теряет свое настоящее имя, приобретая говорящую кличку «Слепой».
Волгоградские драматурги стремились воплотить в своих пьесах проблемы времени так же емко и с такой же художественной и психологической правдой, как это делал А. Чехов. Многое зависело здесь от масштабов дарования писателя. Чеховское присутствие в их пьесах отражается в тематике и проблематике, а также в изображении характеров героев, в психологической разработке конфликтов. Волгоградские драматурги, следуя чеховской традиции, стре-
мились к созданию своего собственного психологического театра.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 См.: Бахтин М.М. Проблемы содержания, материала и формы в словесно-художественном творчестве // Он же. Работы 1920-х гг. Киев, 1994; Тынянов Ю.Н. О литературной эволюции // Он же. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977; Храпченко М.Б. Творческая индивидуальность писателя и развитие литературы, М., 1970; Бушмин А.С. Преемственность в развитии литературы. Л., 1978; Лихачев Д.С. Литературный этикет // Он же. Поэтика древнерусской литературы. М.; Л., 1979; Кулешов В.И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке (первая половина). М., 1965; Жирмунский В.М. Сравнительное литературоведение. Восток и Запад. Л., 1979; Лотман Ю.М. К построению теории взаимодействия культур (семиологический аспект) // Он же. Избр. ст.: В 3 т. Таллинн, 1992. Т. 1; Он же. Текст и полиглотизм культуры // Он же. Избр. ст. Т. 1; Истоки, традиция, контекст в литературе. Владимир, 1992; Традиция и литературный процесс. Новосибирск, 1999; Традиции в литературе. Новосибирск, 1999; и др.
2 В качестве причин межтекстовых взаимодействий могут быть названы: общие праструк-туры (мифологическая школа, Е.М. Мелетинс-кий), «литературная эволюция» (Ю.Н. Тынянов), «память жанра» (М.М. Бахтин), «канон и литературный этикет» (Д.С. Лихачев), единство историко-литературного процесса (В.М. Жирмунский), «полиглотичность культуры» (Ю.М. Лотман) и др.
3 Подробнее см.: Шах-Азизова Т. К. Чехов и западно-европейская драма его времени. М., 1966; Зингерман Б.И. Театр Чехова и его мировое значение. М., 1988; Катаев В.Б. Литературные связи Чехова. М., 1989; Чеховиана. Чехов и Франция. М., 1992; Чехов и Германия. М., 1996; Литературное наследство. Т. 100: Чехов и мировая литература. Кн. 1. М., 1997; и др.
4 Громова М.И. Русская современная драматургия. М., 1999. С. 144.
5 Там же. С. 146.
6 Евтушенко А. Березовый сок. Благовест // Волгоградская драматургия. Волгоград: Гос. изд-во «Издатель». (В печати).
7 Шейнин А.М. Большой шаг. Сталинград, 1953. С. 40. Далее текст цитируется по этому изданию с указанием в круглых скобках номера станицы.
8 Чехов А.П. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М., 1974—1982. Т. 13. С. 241.
